***
Громкий стук в дверь и крики матери будят Кацуки в мгновение ока. Спросонья он толком не мог разобрать, с чего карга так разоралась, поэтому, жмурясь и скрипя зубами, отпирает дверцу, впуская обезумевшую женщину. Мицуки была другой. Словно не его матерью вовсе. Даже привычное суровое выражение лица казалось через чур уж обозленным, словно переполненным ненавистью и отвращением. Женщина хватает сына за ухо, игнорируя ругательства и охи, тянет его вниз по лестнице в гостиную. Небрежно толкнув того в сторону дивана, она, закрыв глаза ладонью, отворачивается, тяжело вздыхая, а плечи ее затряслись, что дало понять — мама плачет. Масару тянется к ней, желая успокоить, но та лишь отмахивается резким движением руки, отталкивая мужа в сторону. — «Прыгни с крыши и получи причуду в следующей жизни»! Так ты ему сказал?! — выкрикивает она дрожащим голосом, утирая глаза рукавом кофты. Кацуки замирает, открыв рот. Вероятно, следователи сообщили информацию по телефону. И сейчас парень ломает голову: как бы отнеслась к этому мать, если бы он собственнолично рассказал обо всем. Возможно мягче, возможно строже, кто знает. Удивительно, что он до сих пор не чувствовал себя виноватым, хотя, вроде как, должен. Потирая ноющее ухо, Кацуки ворчит сквозь зубы, исподлобья глядя на мать: — Я не говорил ему «прыгай с крыши»! Я сказал, что стать героем у него шанса нет! Поэтому, если хочет попытать удачу, пусть сигает и верит в лучшее! Я просто сказал правду! Потому что этот придурок не хотел снимать свои розовые очки! В чем проблема!.. Затрещины и подзатыльники были весьма обычным делом в этой специфичной, но все же сплоченной семье. Однако это. Пощечина. Пощечина, от которой зазвенело в ушах, а лицо, моментально покраснев, горело, словно его облили кипятком. Мицуки смотрела на мальчишку так, как герои смотрят на самых ужасных злодеев. И мать подарила этот взгляд сыну. Ее нижняя губа дрожала, а нос сморщился. Она уже не утирает слезы, вольно давая им катиться по красным щекам. Отец стоял в стороне, скрестив руки на груди и молча наблюдал за происходящим. В его спокойном взгляде читалось не меньше злобы и отвращения, чем в материнском. Сняв очки, он потирает глаза, прежде чем усталым и монотонным голосом, хриплым и тихим-тихим, произнести бьющую под дых фразу: — Я разочарован в тебе, Кацуки. Отношение родителей расценивалось мальчишкой как самое настоящее предательство. Они поставили абсолютно чужого человека выше, чем собственного сына. И пускай парень обычно был довольно холоден к своим предкам, не нуждался в разного рода «телячьих нежностях» и прочем, эта ситуация казалось особенно обидной. Впившись ногтями в обивку дивана, блондин опускает голову, резко выдохнув через нос. Вновь собираясь отправиться в свою комнату, он встает с места, положив руки в карманы, и широкими шагами двигается к лестнице. Но тут же крепкая рука матери хватает его за воротник клетчатой рубашки, останавливая и подтягивая к себе. Женщина держит его как котенка за шкирку, заглядывая в злющие красные глаза. — И ты хочешь быть героем?! — свободная рука дрожит и тянется к лицу мальчишки, чтобы всыпать еще один вразумляющий нагоняй. Но парень вырывается, резко и весьма неуклюже, чуть не падая, оступившись. Согнув спину, он вытягивает шею и тяжело смотрит на мать, время от времени бросая секундные взгляды на отца, который сидел за кухонным столом, опустив голову и закрыв лицо руками. — Да, и что? — огрызается Кацуки, чуть дрогнувшим голосом. Крупная капля пота катилась по лбу, на котором озлобленно вздулись вены-паутинки. — И стану! Лучшим героем! — он снова хочет сорваться в свою комнату, но мать так просто не отпускает. Схватив ребенка за запястья, она притягивает его к себе, чуть ли не сталкиваясь с ним лбом. — Ты же понимаешь, что ты сам себя лишил возможности стать героем, а?! — похлопав глазами, блондин лишь молчит в ответ, скрипя зубами. — Ты действительно думаешь, что тебя теперь возьмут хоть в одну геройскую школу? — глаз парня дергается. Мальчишка все рвется прочь из мертвой хватки матери, но та лишь сильнее сжимает его руку, чуть ли не впиваясь ногтями в жесткую кожу. — В пятницу вечером тебя ждет серьезный разговор с директором и полицией. Будь готов к тому, что на твоей потенциальной карьере героя уже стоит крест, — Мицуки ослабляет хватку, и Кацуки резко отходит от матери, потирая противно ноющее запястье. Горела и рука, и уши с лицом: все внутри него словно закипало и взрывалось, как в жерле вулкана. — И еще, — встревает отец, подняв голову, и пронзительные глаза заглянули прямо в душу ребенку, — ты будешь в ноги кланяться, извиняясь перед Мидорией-сан и Изуку, понял? — он говорил строго, низко, хрипло, совершенно не естественно для себя. Кацуки лишь рычит, обозлившись на предков. Обозлившись на тупого Деку, из-за которого у блондина теперь куча проблем. Из-за которого ему, вероятно, не светит геройское будущее. Вцепившись ногтями в свои собственные ладони до насыщенных красных отметин, парень разворачивается и стремительно убегает в комнату, бурча под нос еле слышные ругательства. Он хлопает дверью с ужасной силой, подняв с пола ранее брошенную подушку, утыкается в нее лицом и громко кричит, не сдерживаясь.***
— Сэр! На Вас вообще лица нет! Вы хорошо себя чувствуете? — подойдя к Кио чуть ли не впритык, спрашивает интерн, глядя на наставника обеспокоено и несколько грустно. Бумаги, заполненные и готовые к проверке, сжаты в сильных многочисленных руках и протянуты мужчине, но тот как будто не видит их совсем. Доктор что-то шепчет по инерции, запинается в паре слов, а после выдыхает, протяжно и устало. — Этот ребенок нуждается в помощи. Нужно поработать с его причудой, — говорит он барахлящим глубоким голосом, не обратив должного внимания ни на вопрос парня, ни на него самого. Не поднимая головы, он продолжает что-то отмечать в своей толстой мятой тетради, изредка останавливаясь, словно осмысливая написанное. — Пока не понятно, что именно это за способность, но ясно одно — она опасна, — низкий голос сливался с потрескивающей старой лампой, и гнетущая атмосфера пугала до холодного пота. Интерн застывает, сжимая бумагу бессмысленно сильно, словно в любой момент та могла выскочить из рук. — Она была при нем всегда, но почему-то не проявилась раньше. Сейчас мальчик не сможет ее контролировать. Не известно, когда он активирует ее в следующий раз, и каким образом это произойдет. Шинсо прав, мальчику нужно время, прежде чем мы расскажем ему о его причуде. Но, как по мне, этот тяжелый разговор должен произойти как можно раньше. Вдруг он навредит этой силой себе или матери… Практикант нервно сглатывает слюну и улыбается абсолютно не к месту, косо и нервно. Пальцы впиваются в материалы, сжимают их, мнут, и парень, прочистив горло, медленно кладет их на стол Кио, смотря на него неотрывно, ожидая, что тот продолжит свой монолог, который пугал его сильнее любого фильма ужасов. И вот, спустя секунд десять, за очередным усталым выдохом мужчины действительно последовали слова: — Нужно заказать подавители причуд из Центральной больницы… — О, я могу этим заняться! — воодушевленно восклицает Нобу, уверенно сжав уже свободные от листов руки в кулаки: ему тоже хотелось участвовать в этом непростом деле, ведь быть пассивным наблюдателем за удушающей трагедией не шибко благородно с его стороны. Глаза, большие и янтарные, уставились на подавленного наставника и, очевидно, ожидали одобрения. А Кио, развернувшись на кресле, поднимает на него свой многозначительный белый взгляд, под давлением которого уверенность рыжего паренька испаряется медленно и мучительно. Руки опустились по швам, а глупая неуместная улыбка стала еще более кривой и больше походила на смущенный оскал. — Инициатива, молодец, — после долгого молчания восклицает мужчина, и тяжелый груз падает с широких плеч интерна. — Ты покончил с работой? Уже? Так быстро? Хорошо, — он достает из страниц книги небольшой, но полностью исписанный лист, отчего некоторые из слов смешались в безумную кашу, и кладет его на стол, пододвигая к практиканту. — Группа крови мальчика и тип препарата, который ему подойдет. Возникнут какие-то проблемы — обращайся, — а после он показывает парнишке большой палец, широкую улыбку и вновь берется за писанину. Усмехнувшись в один из кулаков, интерн кивает, благодарит наставника, пусть и непонятно, за что именно, возможно, за доверие, и пулей выскакивает из кабинета. Спустя долю секунды он вновь возвращается, неловко засмеявшись, и забирает со стола ту самую бумажку, после чего уже окончательно скрывается за массивной дверью. Кио качает головой, улыбаясь по-доброму открыто, и вновь погружается в исследование как в омут, неизученный, глубокий, из которого ему нужно достать несчастного кудрявого ребенка. Улыбка пропала, пустой взгляд впился в пустые страницы; холодок не к месту побежал по спине, а к лицу прильнула горячая кровь. Голова Кио была готова к тому, чтобы взорваться в любой момент. — Дурак-дурак-дурак... — Нобу бьет себя кулаком по лбу, стуча зубами от злости на самого себя, и, широкими шагами ступая к ресепшену, огорченно ноет, сжимая уже потрепанную жизнью бумажку, данную ему доктором. — Какой же я дурак... — он заваливается на стойку регистрации, пряча лицо в одной из пар ладоней, продолжая безостановочно что-то бубнить, пускай разобрать в его неконтролируемом потоке слов хоть что-то напоминающее человеческую речь уже не получалось. Девушка, отчетливо напоминающая сову, со смущением и смехом наблюдает за устроенной другом клоунадой и тихо ухукает, качая головой, а после папкой ударяет непутевого по рыжей макушке, на что тот недовольно стонет, приложив кисти к месту нанесенного удара. — Чего ж ты так убиваешься, мышонок? — хриплый низкий голос, обеспокоенный и немножко, совсем чуть-чуть, укоризненный, приводит расстроенного парнишку в чувства. Парень морщится, кусает губы, и, словно забыв, зачем он вообще сюда пришел, начинает изливать то, что накопилось, собралось в одну кучу и ужасно огорчало. — Зуб даю, что Кио-сан меня ненавидит! — выпаливает он, вспоминая испепеляющий взгляд наставника, который заставлял съежиться. В эти моменты парень чувствовал себя ребенком, который так сильно, но абсолютно беспричинно боится строгого и справедливого учителя, который ничего плохого своему ученику не желает, а лишь хочет помочь, совершенно бескорыстно. — С чего ты это взял!? — девушка уперлась когтистыми лапами в стол, близко-близко поднеся свое лицо к лицу коллеги. — Он постоянно говорит, что ты замечательный! Возможно немного неуклюжий и невнимательный... — смеясь, шепчет она, прикрыв рот ладонью. — Но трудолюбивый и работящий! Идеальное качество для врача! Парень краснеет, закусывает губу и неловко потирает вспотевшую шею. Чернила на маленьком листе немного размазались в крепких руках, и когда эта мысль доходит до него, Нобу вновь ударяет себя по лбу. «Невнимательный!» — озлобленно проносится в голове. — Фукуро, мне нужно связаться с Центральной больницой! — Опять? — их маленькая, весьма развитая и современная больница, ужасно уступала по качеству Центральной. Кажется, любая больница мира была не больше чем обычным школьным медпунктом по сравнению с ней. — Что на этот раз? В последнее время они очень неохотно с нами сотрудничают... — Подавители причуд типа... э... — прижав листок к самому носу, он разбирает ужасно смазанный текст, но все же шестеренки встают на место в его голове и, щелкнув пальцами, он гордо заявляет: — Типа «D1»! — и густые брови девушки тут же смещаются в кучу, становясь умилительно напуганными и огорченными. — Неужели? Тип «D»... — шепчет она, приложив ладонь к щеке. — Его же назначают, когда все совсем плохо. Все настолько ужасно? С новым пациентом Кио-сана? — выдержав долгую и мучительную паузу, Нобу кивает несколько раз, слишком быстро, от чего заболела голова. Лицо его, светлое и наивное, омрачилось; тяжелые веки упали, словно груз к ним привязали неподъемный, который тащил на дно. — Я, на самом деле, пока ничего не понимаю, ибо дело это не мое, но, как показывает причуда наставника, все действительно слишком... сложно, — тишина вновь заключает их в объятия, удушает и что-то шепчет на ухо, при этом молча. — Ха! Вот это я бездельник, конечно! — фальшивый, но, к слову, хорошо сыгранный смех парня, разрывает пелену молчания, и, хлопнув пару раз в ладоши, он протягивает девушке лист, на котором стоит роспись Кио Ооты. Девушка кивает, улыбаясь одной стороной лица, ставит печать и подзывает коллегу, проходящую мимо и, очевидно, собирающуюся в столовую, пока никто ее не беспокоит. Недовольно нахмурившись, она забирает лист, читает спокойно, совершенно не путаясь в символах, словно подчерк врача был каллиграфически идеальным, и, бурча под нос что-то о том, что ни минуты ей не дают на отдых, уходит в за дверь, спрятанную за шкафом и огромным цветком. — Ох, можешь купить ей кофе, — Фукуро наблюдает за женщиной и испуганно вжимает голову в плечи, когда тяжелая дверь за той захлопнулась с ужасным грохотом. — Тогда, возможно, она перестанет хмуриться хотя бы пятнадцать секунд, — Нобу сдавленно смеется, прикрыв лицо ладонями. — К слову, это займет какое-то время — не думаю, что препарат доставят раньше, чем через дня три. Это критично? — погрузившись в раздумья ненадолго, интерн качает головой, и девушка выдыхает с облегчением. — Много времени прошло с тех пор, как этот ребенок использовал свою способность, наверняка за эти три дня ничего не случ... — его прерывают короткие громкие гудки, доносящиеся под стойкой. Зажав тугую кнопку, Фукуро выслушивает слова коллеги из отдела связи с пациентами, и глаза ее полезли на лоб. — Что ж, иронично? — усмехнувшись, спрашивает она утонувшего в забвении практиканта, которому теперь все казалось злой шуткой судьбы. — Теперь нужно связаться с Кио-саном...***
Кацуки одет как на парад или, по его мнению, как на расстрел. Белая рубашка не шибко аккуратно заправлена в темно-синие брюки, которые сегодня не висят подобно мешку, а прилежно сидят, держась на черном кожаном ремне. Они с матерью чуть не подрались в машине, когда парень, рыча и кусаясь, наотрез отказывался застегивать пуговицы на рубашке до конца. После очередного подзатыльника и сурового взгляда отца, которым Масару наградил сына, повернув голову на светофоре, блондин все же оставил проклятые пуговицы в покое, пускай и оттягивал воротник указательным пальцем, всем своим видом показывая, насколько ему некомфортно. Ехать пришлось довольно далеко. Раньше эта зеленая семейка жила в домике по соседству, но те съехали примерно в тот же период, как всплыла новость о беспричудности мальчишки. Кацуки помнил тот день, когда они съезжали, достаточно хорошо. Помнил грузовик с вещами и табличку «продано», расположенную неподалеку от входной двери. Помнил, как с усмешкой смотрел на заплаканное лицо Деку, который махал ему маленькой ладошкой, и помнил, как мама заставила на прощание обнять друга детства. Наверняка это фото до сих пор хранится где-то в закромах. Кацуки недовольно цыкает от собственных мыслей. Откинувшись на спину, подложив под голову кисти рук, он закрывает глаза, желая абстрагироваться от укоризненных слов матери, которые не прекращались ни на секунду. После недавнего приема у директора хотелось забыть про существование кудрявого недоразумения вовсе. Этот мальчишка официально угробил его жизнь. Теперь стать героем ему не удастся. Это было сравнимо с подлой подсечкой, которую провернул чертов Деку. Наверняка там, стоя на крыше, он улыбался во весь рот. Но мало того, он умудрился выжить. Все ли было спланировано зеленым ублюдком, или ему кто-то помог. Не могло же ему попросту повезти, не мог же он выжить совершенно случайно. Что за цирк он устроил с разносом школы? Что с этим ублюдком, черт возьми, не так? Сжав волосы на затылке крепкими руками, доставив самому себе дискомфорт, Кацуки в кровь кусает нижнюю губу, держась изо всех сил, чтобы не взорвать машину к чертовой матери. Инко вздрагивает, услышав звонок в дверь, и тут же бросает взгляд на Изуку, который уютно устроился на диване. Несмотря на громкий звук, мальчик продолжил дремать как ни в чем не бывало. Облегченно выдохнув, Инко кладет руку на грудь, грустно улыбаясь, и стремительно направляется к двери. Мицуки говорила, что хочет зайти, извиниться за сына, полностью игнорируя слова Мидории о том, что в этом нет необходимости. Женщина не винила Кацуки, а Мицуки так и подавно. В первую очередь ответственность за то, что произошло с ее ребенком лежит на ней. Это она не досмотрела, и это она была недостаточно внимательна к своему чаду. Вся семья Бакуго в сборе, неуклюже толпится в прихожей; сзади, плюясь и фыркая, затесался Каччан, который все же расстегнул две проклятые пуговицы на рубашке. Приветливо улыбнувшись, Инко приглашает гостей пройти внутрь, тихо упоминая о том, что Изуку спит. Половицы старого дома предательски скрипели под ногами, несмотря на все усилия Мицуки с Масару двигаться максимально аккуратно, чуть ли не на носочках. Младший из этой семейки унижаться таким образом не желал, поэтому шагал как обычно, вразвалочку, бросив кровавый взгляд в сторону желтого дивана, где так беззаботно сопел проклятый Деку. — Я как раз заварила чай, если вы… — женщина медленно, кротко улыбаясь, разворачивается к гостям, но тут же чуть ли не роняет из рук полный кипятка чайник. Три головы с идентичными острыми прическами склонились перед ней в унизительной позе, касаясь лбами холодной плитки на кухне. Мать грубо держала сына за шею, заставляя того согнуться. Парень дрожал, явно от злости, но все же не стремился подняться. — В-вы… вы чего! Не н-надо! — испуганно шипит сквозь зубы Инко, поставив чайничек в цветочных узорах на стол. Сорвавшись в сторону матери семейства, склонившейся по середине, она кладет женщине руки на плечи и с дрожью в голосе просит ту подняться. — Прости меня, Инко, прости меня за моего сына! — ком встал в ее горле, из-за чего блондинка еле как могла проговаривать слова, проглатывая некоторые буквы, всхлипывая между слогов. Муж тоже извиняется, более стойким и четким голосом, но не без укоризненной дрожи. Сыну понадобилось время. Гордость не давала ему просто взять и признаться в своей ошибке, ведь вину он так и не почувствовал. Извиняться за просто так не хотелось совсем. Но в отличие от веснушчатого кудрявого придурка Мидория-сан не вызывала у него неприязни или агрессии. Она была милой, особенно на контрасте с его ведьмой. — Мне очень жаль… — он говорит тихо, плотно зажмурив глаза. — Очень жаль… Какое-то время они продолжали сидеть на коленях, пока пораженная Инко стояла на ватных ногах, смотря на эту поистине тревожную картину. Встряхнув головой, она чуть нахмурилась и уже насильно стала поднимать давнюю подругу с колен, взявшись за ее крепкие плечи. Кацуки, резко встав, оттряхнул колени и сложил руки на груди, отвернув голову куда-то в бок. На стене весели календарь и пара фотографий, довольно старых, где Деку был еще совсем маленьким, а Мидория-сан могла похвастаться стройной фигурой. В одной из рамок было фото Изуку с Кацуки; мальчики, одетые в яркие дождевики, стояли у большой лужи, подгоняя палками бумажные кораблики. И если кораблик блондина уверенно и гордо плыл по бушующим волнам, судно кудрявого наполовину потонуло, уткнувшись носом в дно. Но этот дурачок все равно выглядел весьма довольным, широко улыбался и наверняка посыпал Каччана словами, полными восторга. Хотя, кто знает, на самом деле. Это было так давно, и Бакуго совсем не помнит тот дождливый, возможно, осенний день. Инко приглашает гостей за стол, попутно протягивая Мицуки салфетку, уже в десятый раз принимая от нее душещипательные тихие извинения. Дрожащей рукой блондинка утирает слезы, чувствуя как колется в сердце с каждой секундой все сильнее, а добрый совсем не укоризненный, а обеспокоенный взгляд подруги усугублял ситуацию с ее адским пожаром в груди. Она садится на стул напротив Мидории, принимая из ее рук белую горячую кружку, полную кипятка. Поблагодарив, женщина делает маленький глоток черного крепкого чая. Завалившись на стул, стоявший рядом с матерью, Кацуки, поджав губы, смотрит на свои руки, сложенные в замок на коленях, и бурчит тихое «спасибо», когда красная чашка оказывается у него перед носом. — Как… Как Изуку? — тихо спрашивает уже успокоившаяся Мицуки, смотря на свое деформированное отражение в напитке. Пар от кипятка поднимался, оседал на лице женщины влажным пятном. Медленно качнув головой, Инко улыбнулась скромно, немного устало, но все же стойко. Мельком бросив взгляд в сторону дверного проема, в котором был виден лишь маленький клочок желтого дивана, она выдыхает хрипло, грустно усмехнувшись. — Мы постепенно идем на поправку… — тихо говорит она, то поднося кружку к губам, то вновь ставя ее на стол. — Он все еще в подвешенном состоянии и совсем не говорит. Но все будет хорошо, — женщина шмыгает носом, губами касаясь горячего керамического края, и маленькими глотками выпивает чуть меньше половины. Тишина как пресс давила на четверку; казалось, что каждый, кроме Кацуки, конечно же, хотел начать разговор, но задача была непосильной. О чем говорить в такой ситуации — не понятно. Тема бедного Изуку маячила перед носом старших Бакуго; они вновь хотели извиниться, но, закусив щеки с губами, молчали, в тишине продолжая хлюпать чаем из разноцветных кружек, закусывая шоколадным печеньем. Мицуки громко стучала ногтями по своей черной кожаной сумке, расположившейся у нее на коленях. Она то тянулась к молнии, то складывала руки на груди, или неуклюже и довольного бессмысленно убирала за ухо беспорядочную белую прядку. Женщина попросту не знала, что она должна сказать, чтобы подвести к этому. Конечно же Инко будет отказываться и утверждать, что в этом нет необходимости, но необходимость, безусловно, есть, при чем очень весомая. После скромного сигнального кашля, женщине удается привлечь внимание мужа, сидящего рядом с Инко. Блондинка сначала кивает в сторону сумочки, а после в сторону сидящей напротив хозяйки квартиры, которая определенно видит и нервозность подруги, и нелепые знаки, вот только непонятно было, к чему они. — Мидория-сан, — начинает Масару, поправив чуть сползшие с носа очки, — на самом деле хочется извиниться ещё раз, — после этого довольно скомканного и тихого начала, Инко уже приготовилась в очередной раз утверждать, что извинения и раскаяния ей не нужны, и что простила она их сразу же, да и в обиде не была, — но хотелось бы поддержать вас еще и материально, — открыв рот, женщина замирает с выражением полным непонимания. Тон Масару и его манера общения была более официальной, чем у Мицуки; он напоминал Инко о коллегах и проклятом начальнике. Поэтому что-то непонятное легким покалыванием отдавало в ее сердце. — Не… Не нужно, — тихо шепчет она, устремляя свой взгляд на блондинку, которая медленно расстегнула сумку, доставая оттуда толстый бумажный сверток прямоугольной формы. Она кладет его на стол, пододвигая к подруге с трогательной и стыдливой улыбкой. Даже смотреть на эти деньги было некомфортно, не говоря уже о том, чтобы прибрать их себе. Как ошпаренная Мидория встает из-за стола, роняя деревянный стульчик с диким грохотом. — Я же сказала, что не нужно, Мицуки! — интонация была смешанная: и обида, и грусть, и злость смешались в какой-то безумный коктейль. Бакуго-старшая тоже встает из-за стола, но медленнее, резко качая головой. Женщина берет сверток двумя руками и протягивает подруге, вновь унизительно склоняя голову. — Прошу тебя, возьми! — слезно умоляет она, пугая и тревожа Инко, которая уже уперлась корпусом в плиту: так ей хотелось быть подальше от пресловутых денег. — Не пойми неправильно! Мы ни в коем случае не пытаемся загладить свою вину с помощью денег, мы не пытаемся купить и задобрить тебя, нет! — слезы вновь побежали по ее бледному лицу, стекая до подбородка и падая на пол, разбиваясь, как бьются стекла, на маленькие осколки. — Мы лишь хотим помочь, Инко. Ты же… ты же никогда не просила помощи, но при этом всем и всюду старалась помочь! И я никогда не понимала тебя… Ведь нет ничего зазорного в том, чтобы просить о помощи у друзей и близких! Я правда хочу, чтобы ты поняла это, чтобы Изуку понял, что просить о помощи можно, а иногда нужно. Поэтому, пожалуйста, прими это! Ради Изуку, ради его здоровья… — рука Мидории словно сама тянется к деньгам, трясясь и дрожа, покрываясь мурашками, но она резко отдергивает ее назад, качая головой. Мицуки вдыхает сквозь зубы и открывает рот, желая повторить свой монолог: она сделает это столько раз, сколько потребуется и, вероятно, не покинет маленькую квартирку, пока Инко не возьмет этот проклятый сверток. Но женщина прерывается на первом же слоге, когда замечает, что усталый зеленый взгляд смотрит куда-то в сторону, не на нее вовсе. Блондинка медленно поворачивает голову и замечает Изуку в дверном проеме. Под громкий шум чужих голосов он прошел абсолютно незаметно и тихо. Вероятно, этот самый шум его и разбудил. Мальчишка, устало шатаясь, направился на кухню, чтобы перекусить или выпить воды. Старшей Бакуго было ужасно грустно смотреть на малыша Изуку, который казался пугающе худым и маленьким, словно ему вновь лет десять от силы. Отросшие беспорядочные волосы закрывали пол-лица, но даже так Мицуки отчетливо видела его глаза, пустые, усталые, глаза взрослого человека, который прошел через многое, повидал многое и пережил многое. Холодная дрожь пробежала по ее спине и рукам; она роняет на пол сверток с деньгами, потому что пальцы ее онемели вовсе. Кацуки сразу понял, что произошло, когда все замолчали и этот нелепый концерт замер, словно кто-то поставил его на паузу. Никчемный придурок проснулся. Держа в руках ярко-красную кружку, Бакуго разворачивается в сторону друга детства, делая глубокий и шумный глоток кипятка. Они пересекаются с Изуку взглядами и словно играют в гляделки, в которых гордо побеждает блондин, когда кудрявый мальчишка, пискнув, отходит назад, словно его толкнули в грудь. Он падает на пол, широко открыв рот, а глаза болезненно загорелись страхом, парализующим и как молот бьющим по голове. Страхом, который бегал под кожей миллионом мокриц, что разрывали его плоть и проходили сквозь кости. Дышать не получалось совсем: в груди все сжалось и болело, как будто красные глаза Кацуки на расстоянии ломали ребра Изуку одно за другим, и острые осколки иголками впивались в горящие легкие. Ребенок кряхтел и пищал, не произнося ни слова, не отрывая взгляда от блондина, чье выражение лица было уже не надменным и гордым, а самым что ни на есть испуганным. Кружка в его руках лопается сама по себе, осколками впиваясь в грубые мозолистые руки. Резко выдохнув через нос, парень встает с места и отходит в дальний угол кухни, тряся руками, чтобы избавиться от колкой керамической крошки. Малиновый чай насыщенным розовым пятном украсил белую рубашку. — Изуку! Милый! Господи Боже мой, — Инко срывается с места, огибая Мицуки, чуть ли не проезжает на коленях по полу, склоняясь над испуганным больным ребенком. Холодными ладонями она берет его за щеки, чуть поворачивая его голову. Но Изуку словно зачарованный продолжал смотреть в сторону Кацуки, при этом, очевидно, боясь его до истерики. Губы его безостановочно дрожали; он то закрывал рот, со всей силы сжимая зубы, то вновь открывал его широко, дыша беспорядочно и болезненно. Напуганная Мицуки хватается за сердце и, шатаясь, пытается устоять на трясущихся ногах. Внимательный Масару подходит к ней со спины, подхватывая жену под локоть, и быстро выводит с кухни в коридор. Отец бросает в сторону сына взгляд, который уцепился за того как крючок удочки, и выводит все семейство в прихожую, потому что Изуку-куну определенно стало плохо из-за того, что они здесь. Из-за того что Кацуки здесь, если точнее. — Мидория-сан, я думаю, нам стоит покинуть квартиру! — кричит мужчина, невероятно быстро надевая свои кожаные туфли. — Вам вызвать скорую? — Нет, с-спасибо! — тревожно отвечает Инко, не сводя глаз с испуганного ребенка, который продолжал смотреть в сторону кухни, словно друг детства до сих пор был там. — Я… я сама позвоню… — она водит мягкой дрожащей рукой по аккуратным веснушкам, и просит, чтобы Изуку дышал вместе с ней. У уголка его губ течет слюна, стекая на подбородок, и мать утирает ее рукавом кофты. — Прошу! Инко! — доносится с прихожей надрывистый голос блондинки. — Если тебе будет нужна помощь, то, прошу, очень тебя прошу, обращайся! — а после раздается громкий хлопок входной двери. И наступает полная тишина, в глубине которой еще отчетливее слышны хрипы и стоны ее маленького мальчика. — Дыши, милый, дыши! — она крепко держит его за руки, не давая тому упасть навзничь. — Давай, сделаем десять глубоких вдохов вместе. Считай со мной… — женщина косо и натянуто улыбается, касаясь бледной веснушчатой щеки. — Считай хотя бы мысленно, давай: один, два, три, — проклятые цифры делают все только хуже, становясь прямым напоминание того дня. Тех дней, когда бессмысленный счет хоть немного спасал его рассудок. Сейчас же он лишь пугает и насильно переносит в то время, вцепившись в шею когтистыми лапами. Отвлечь его счетом, как советовал доктор Шинсо, у Инко не получилось, поэтому, притянув причудой наполовину пустой стакан, стоявший на прозрачном столике у дивана, она вкладывает его в судорожно дрожащие руки ребенка, безостановочно улыбается и повторяет, что все хорошо. — Давай, Изуку, пей, — она помогает ему поднести стакан к губам, — сосредоточься на воде. Пей, не торопись, — и мальчик пьет. Глоток за глотком он выпивает все до последней капли. Размытое лицо матери постепенно складывалось в более четкую картинку, но ни звон в ушах, ни головная боль, ни тошнота уходить не собирались. Наоборот, они набухали, как дрожжи. Хотелось обвить шею собственными тонкими пальцами и сжать с дикой силой до хруста, держа ее так до последнего издыхания, чтобы его бесконечные страдания наконец-то закончились. Встав на ноги, беспорядочно запинаясь и падая, мальчишка доползает до ванной комнаты и, склонившись над унитазом в унизительной позе, прощается со своим скромным завтраком. Рвота жестоко разрывает несчастное горло, словно изо рта бежала самая настоящая жгучая лава. Мальчик громко всхлипывает, болезненно дыша, плачет, ломая ногти о керамическую чашу, впиваясь в ту до хруста в фалангах. Голова заболела еще сильнее, и слезы, ливнем бегущие из красных усталых глаз, смешивались со рвотой и слюной. Он чувствовал, что выворачивается наизнанку; казалось, еще чуть-чуть, и изо рта побежит кровь, а за ней выскочит сердце с желудком. Инко срывается за ним и, с пугающим стуком коленных чашечек о керамическую плитку, пристраивается рядом, с особой нежностью поглаживая цепочку-позвоночник, что так пугающе виделась под тонкой футболкой. — Сейчас, милый, я вызову врача! — Изуку лишь протяжно стонет в ответ, всхлипывая громко и душераздирающе. Покачав головой, он в очередной пытается сказать хоть слово, но его нагло прерывает еще один позыв. Инко, не отходя от сына, притягивает к себе телефон из гостиной, быстро набирая нужный номер дрожащей рукой. — Не… — короткое слово срывается с бледных губ, но тут же теряется в очередном болезненном стоне, за которым следует рвота. Гудки в трубке казались по-особенному длинными, словно давали женщине время на то, чтобы сбросить звонок и не связываться с больницей, как просит сын. Почему он не хочет получить медицинскую помощь — она не понимает. Ведь врачи как раз таки существуют для того, чтобы помогать людям, как и герои. Слова Мицуки, сказанные ранее, всплывают в мыслях, но тут же уходят на второй план, когда в трубке послышался монотонный женский голос. — Здравствуйте! Мидория Инко! — резко и громко оповещает работницу женщина, после быстро называет адрес. — Мой сын! У него случился приступ! А сейчас его безостановочно рвет! — буквально плачет в телефон она, сжимая мягкую ткань на спине ребенка. — Дышите глубже, пожалуйста, — голос по ту сторону профессионально-холодный, но в то же время успокаивающий, внушающий приятную надежду. — Мидория-сан, Кио Оота Ваш лечащий врач, так? — она знает наверняка, уже отправляя весточку о вызове. Ей сейчас необходимо расслабить женщину и убедиться в том, что мальчик получил необходимую первую помощь. — Вы провели с сыном дыхательные упражнения? Его дыхание в норме? — Инко отвечает на вопросы дрожащим голосом, постепенно приходя в чувства, продолжая нежно гладить спину ребенка. Изуку уже не тошнило, но он, тяжело дыша, продолжал нависать над унитазом, словно в любой миг ожидая новый рвотный позыв. Он дрожал всем телом, с лица капали слезы со слюной, а пустые красные глаза смотрели в никуда. Горло драло так, словно его истерли наждачной бумагой, а после посыпали солью, залив все лимонным соком. Хотелось то ли пить, то ли съесть добрую ложку соды, то ли сдохнуть — лишь бы мерзкое чувство в горле ушло. Лишь бы ушло все. Медленно встав на дрожащие ноги, Изуку направляется к раковине, чувствуя, как постепенно сползает со спины материнская рука. Его шатает из стороны в сторону, но, ему все же удается крепко устоять на своих двоих. Подняв голову, он рассматривает себя в зеркале с нескрываемым отвращением: все лицо было вымазано в гадкой жиже, а глаза, пугающе красные, словно залитые кровью, не прекращали жалко слезиться. «Мерзко» — сам себе вынес вердикт ребенок, и, открыв холодную воду, начинает приводить себя в порядок. Громкая струя заглушала слова матери напрочь. Парень не уверен, говорила ли она с ним или же продолжала бессмысленный разговор с больницей, который длился уже несколько длинных минут. Все, что он сейчас хотел, так это умыться, избавиться от мерзкого запаха и вкуса во рту, а после было бы неплохо вновь лечь спать, и спать долго. Чертовски долго. Изуку падает назад, под крик матери.***
Кио и пара людей с носилками, которые подготовились к тому, чтобы вновь отвести ребенка в больницу, бесцеремонно заваливаются в незапертую квартирку. Мидория-кун мирно спал на диване, а под его боком рыдала измотанная мать. Доктор семимильными шагами доходит до женщины, кладя жесткую руку на ее дрожащее плечо. Инко поднимает заплаканные красные глаза на мужчину, шмыгая аккуратным носиком, и вид ее, трогательный и болезненный, ножом ударяет в сердце доктора. Неловко потупив взгляд, женщина ближе прислоняется к сыну, целуя бледный потный лоб. Без слов, одними лишь глазами-блюдцами, она умоляет о помощи. Сведя брови в беспокойном выражении, Кио присаживается рядом, бросив секундный взгляд в сторону озадаченных медиков, и те, без лишнего трепа, берутся за осмотр ребенка. Доктор берет женщину под руку, отводя ее на кухню, чтобы узнать подробности произошедшего. Все происходит так сумбурно и быстро, что у Инко начинает кружиться голова. Она рассматривает свои маленькие ладошки, в которых до сих пор ощущались мягкие спутанные волосы сына. — Можете рассказать, что именно произошло перед тем, как у мальчика случился припадок? — мягко взяв дрожащую руку женщины, Кио с теплотой смотрел на потерянную и измотанную мать. Та, в свою очередь, не обращала на мужчину никакого внимания, и, чуть наклонившись корпусом в сторону, она красными глазами смотрела на сынишку, которого подключили к какому-то аппарату. Сердце рвалось к нему пулей, хотелось прижаться к сыну крепко-крепко, чтобы услышать тихое сердцебиение под тонкой футболкой. Все это напоминало тот самый день, когда женщина чуть было не лишилась самого дорогого ей человека. Сейчас мысли волной захлестнули ее, насильно напоминая про тот день. Про тот проклятый день. Негромко всхлипнув, прижав ко рту ладонь, женщина пару раз кивает. — К нам… к нам зашли старые знакомые, — говорит она пусть и хрипло, но достаточно стойко, учитывая ее положение. — И мальчик, сын, Кацуки, — доктор морщится, услышав знакомое имя. Очевидно, это был тот самый допрошенный ранее мальчишка. — Раньше они дружили с Изуку. А потом, ну, Кацуки упрямый, гордый, поэтому их дружба и оборвалась. Я-то думала, они просто общаться перестали, но сейчас уже ясно, что он был одним из обидчиков Изуку. И… — она замолчала, сморгнув вновь проступившие слезы и, крепко зажмурившись, отвела взгляд в сторону; плечи ее безостановочно дрожали. — Он как Кацуки увидел, так сразу и… Так и… — теперь разобрать ее слова, что беспорядочно сливались с душещипательными стонами и всхлипами, было невозможно. Пару раз она приоткрывала глаза, желая снова увидеть ребенка, но эта пугающая картина током била ее в грудь, и сил смотреть на сына не было, пускай и хотелось, пускай это и была единственная отрада в ее жизни. Однако, в отличие от того самого дня, когда несостоявшегося суицидника доставили в больницу, сейчас показатели его были в норме. И давление, и пульс — все было пускай и не идеально, но вполне сносно для хилого мальчонки. Казалось, что он просто мирно спал, а все вокруг почем зря беспокоятся. Но это не отменяет того, что какое-то время назад ребенок, задыхаясь, бился в припадке, а причина этому — Бакуго Кацуки, которого Кио успел любезно возненавидеть за короткий срок знакомства. Доктор думал о том, чтобы назначить Изуку курс лечения у психиатра после того, как состояние мальчика придет в норму, но, возможно, стоит назначить сеанс в ближайшие дни. — Помимо… Помимо всего этого… — Инко запиналась в словах, и некоторые звуки проглатывались, однако общий смысл был весьма понятен. — Изуку вновь использовал свою причуду… — белые глаза доктора стали такими же большими, как у женщины, и теперь напоминали два пыльных зеркальца. — Он разбил кружку в руках Кацуки. Я все еще не понимаю, что у него за способность, и это так пугает меня: вдруг он случайно ранит себя ей, или… Или… Я не знаю, я боюсь… — вновь всхлипывает, она, рвано кашляя. — Я так боюсь за него, Кио-сан… Что же будет, когда он узнает об этом? — она вопросительно смотрит на доктора, который лишь качает головой, закусив нижнюю губу. — Мы подготовим его к этому, — улыбнувшись сипло выдает доктор, и женщина пытается улыбнуться в ответ, но вновь срывает на приглушенный стон сквозь зубы.***
Изуку просыпается ночью, ощущая во рту адский смрад и мерзкий привкус желчи, а горло все еще драло, но все же сейчас мальчишка ощущал себя намного лучше, чем днем. Громко хрустнув шеей, он тянется маленькими кулачками к усталым глазам, горячо растирая их до болезненного жжения. Дрема не прошла, но жажда, стремительно нарастающая внутри, не давала ему вновь провалиться в желанный сон. Мальчик резко встает с дивана, крепко жмурясь, когда в глазах заплясали черно-белые звезды. Сердце противно щемит, когда он замечает мать, неудобно устроившуюся на краю у его ног. Измотанная, несчастная, она хмурилась во сне и вздрагивала то ли от неприятного сна, то ли от ночного холода. Картина леденящая кровь, в очередной раз доказавшая то, насколько Изуку жалок. Одноклассники были правы: он настоящая обуза даже для собственной матери. Хотелось разрыдаться, рвано задыхаясь, но тот лишь тихо шмыгает носом, закусив сухую губу. Медленно встав с дивана, мальчик накрывает женщину пуховым одеялом, убеждая себя в том, что в этот момент на ее лице дрогнула скромная секундная улыбка. Холодный пол, которого касаются ступни Изуку, вызывает мурашки по спине, и мальчишка вздрагивает, до судороги дернув головой. Все тело болезненно затекло, словно он находился в одном положении сутки напролет. Мысли пчелами роились в черепушке, от чего Мидорию беспорядочно шатало из стороны в сторону. Хотелось посидеть и разобраться в этом сонном бардаке, но он откладывает это на потом, делая пару не очень уверенных шагов по скрипящему паркету, направляясь на кухню, чтобы налить себе стакан воды. Звонкая холодная струя льется чистым маленьким водопадом и бьется о прозрачное толстое донышко. Дрожащие пальцы крепко сжимают стекло, и Изуку, тяжело вздохнув, возвращается в гостиную. Вода, по глупости налитая до краев, плещется, стекая по рукам ручейками. Мальчик останавливается, делает пару маленьких глотков, не отрывая взгляда от спящей матери. Пухлыми ручками она крепко обнимала мягкое зеленое одеяло, и сейчас женщина казалось такой беззащитной и маленькой, словно это она болеющий и сломанный ребенок. Резко выдохнув через нос, Изуку быстрыми шагами направился в сторону выхода из квартиры. Дверь беспечно не заперта, и, тихо дернув за ручку, чтобы не тревожить Инко, мальчик выходит вон. Мерзкая дрожь пробежала по всему телу, когда он уперся локтями в холодные перила. Весенняя ночь грубым ветром забиралась в темные кудряшки, приводя их в творческий беспорядок. Можно украсить зеленую копну десятком аккуратных цветов, и тогда прическа Мидории стала бы походить на куст молодого шиповника. Мальчик делает еще один глоток, чуть подавившись. Кашель его был шумным и сдавленным, как бывает во время гриппа. Шмыгнув носом, он допивает воду до последней капли и ставит пустой стакан на широкую перекладину рядом с собственным локтем. Он переплел тонкие пальцы между собой и, закинув на них подборок, устремил взгляд в ночную пелену. Яркие звездочки веснушками усеяли ясное небо, а неполная луна гордо сияла, касаясь мальчика своим холодным светом. Скромная улыбка наконец-то за долгое время расплылась на его лице, благодаря блаженному спокойному моменту. Казалось, голова не болит, ничего не болит, и все по-особенному очаровательно в молчаливой темноте. Холодный ветер очередным порывом забегает под тонкую футболку, и Изуку, вздрогнув всем телом, неловко задевает стакан. Тот свободно падает вниз со второго этажа, намереваясь напрочь разбиться о бетонную плитку. Сердце мальчишки замерло, словно сейчас падает что-то ужасно дорогое и важное для него, а не обычная дешевая стекляшка. Свесившись вниз, мертвой хваткой схватившись за перила левой рукой, парень резко, до хруста в сгибе локтя, тянется правой к земле, наивно надеясь перехватить проклятый стакан. Но тот уже в сантиметре от земли — моргнешь, и послышится звонкий треск. Зажмурившись, Изуку вжимает голову в плечи, все еще держа руку в бессмысленном напряжении, как будто проклятый предмет вдруг прилетит к нему как по волшебству. Гладкое стекло неожиданно касается подушечек пальцев, а позже абсолютно целый, не треснувший и даже не поцарапанный стакан оказывается в руке мальчика. Удивленно моргнув пару раз, он выпрямляется, ошарашенными глазами уставившись на самый обычный, но в данный момент по-настоящему магический предмет. Прижав его к груди, ребенок тут же начинает оглядываться по сторонам, в поисках того, кто приложил к спасению падающего стакана руку. Свет в нескольких соседских окнах слабо проходит сквозь плотные шторы или жалюзи, но в основном все, конечно же, давно спят. Прохожие вдалеке медленно шли по своим делам; кто-то шатался в пьяном тумане, кто-то мирно прогуливался небольшой компанией. И никто даже не собирался смотреть в сторону Изуку и его несчастного стакана. Мальчишка оглядывается назад, делая глупое предположение, что мама проснулась, и это ее рук дело. Но женщины позади не было. Изуку падает на колени, безумным взглядом вцепившись в чертову стекляшку. Проклятый, демонический стакан, который сам себя спас от неминуемой гибли. Сам. Сам себя спас. Мальчик пугливо выпустил предмет из рук, и тот вмиг рассыпался в прозрачную сахарную крошку. Изуку вскрикивает испуганно и громко, а в больших глазах отражались сияющие под лунным светом осколки. Мальчишка склоняется над ними, как над мертвой разбившейся птицей. Казалось, что сейчас павший стакан изольется кровью, а среди мелкой крошки вдруг удастся высмотреть расплющенное в пласт сердце, уже не бьющееся, противно пахнущее смертью. Мидория тяжело задышал, медленно отползая от стекляшек прочь, словно те способны ему навредить. Тошнота с новой силой подступает к горлу, и страх ядом разливается по телу. Медленно встав на дрожащие ноги, мальчишка прижимается спиной к входной двери, качая головой. Он боязливо смотрит на свои руки, а после громко ударяет себя по щекам. Сон. Нелепый, дурацкий, дразнящий. Щеки вспыхнули алым, загорелись настоящим костром, но кошмар настойчиво продолжался. В голове была жуткая путаница, и казалось, что сейчас мальчишка вновь вырубится, лицом упадет в прозрачные осколки, что занозами-кристалликами вонзятся в его щеки. Верить в этот бред, в ту безумную мысль, которая сейчас гвоздем забилась в его ничего не соображающий мозг, не хотелось совсем. Причуда. Совсем как у мамы. Снова окинув взглядом ладони, которые расплывались мутным пятном в глазах, Изуку собирает всю оставшуюся энергию и заваливается в квартиру, шатаясь и борясь с диким желанием разрыдаться. В прихожей он падает на колени с громким стуком и касается лбом холодного пола. Дыхание бешеное, прерывистое и тяжелое; Мидория тихо пищит сквозь зубы и качает головой, в кровь стирая лоб о половицы. Инко поднимается сразу же, как только до нее доходит глухой стук. Спросонья она туго соображает, но ей хватило двух секунд, чтобы заметить отсутствие сына на диване. Резко встав, плюнув на легкое головокружение с высокой колокольни, женщина мчится туда, откуда доносился тихий скулеж, попутно включив в гостиной свет. Тот неприятно резал глаза, но сейчас это последнее, что беспокоило Инко. Сев на колени, она берет в руки опухшее лицо своего мальчика, заглядывая в его напуганные глаза. Он шевелит губами, дрожит и нервно дергает головой. — Не может же… — говорит он наконец, тихо и неразборчиво, сквозь удушающие рыдания. Мать терпеливо ждет, улыбаясь, и, взяв того за руки, просит Изуку дышать равномерно, медленно и глубоко. Тот следует полезному совету, но душещипательные вздохи становятся только громче, не желают угасать. Отчаянье громким хриплым стоном донеслось из уст, и лампочка, совсем новая, замененная недели две назад, лопнула, словно кто-то с силой сжал ее в кулаке. Мальчик замолкает, большими глазами уставившись в лицо матери, широко открыв рот. Та, поджав губы, посмотрела из-за плеча на еле видные в темноте осколки, а после резко перевела взгляд обратно на мальчишку. И он, кажется, совсем забыл как дышать. Вырвавшись из цепкой хватки матери, он запускает тонкие пальцы в черно-зеленую копну волос, впиваясь ногтями в ноющую черепушку. — Все хорошо, милый, только не нервничай! — она не моргая смотрит в большие черные зрачки, держа ребенка за худые плечи. — Мы со всем справимся, только не волнуйся! Хорошо? — Инко улыбается широко и истерично, совершенно не контролируя очередной поток слез из глаз. Изуку отрицательно качает головой, все еще не дыша. — Это же… не… неправда?.. — слова писком доносятся изо рта. Откинув голову назад, он устремляет безумный взгляд в потолок, глубоко вдыхая сквозь зубы. — Неправда же?! — кричит мальчишка, проводя ногтями по щекам, оставляя насыщенные полосы на лице. И в этот момент до них доносится мерзкий скрип, а за ним неистовый грохот, наверняка разбудивший соседей: книжный стеллаж повалился на пол, разваливший на куски. Книги и альбомы неразборчивой кучей сложились под обломками, но вдруг птицами взлетели ввысь, кружась по квартире с немыслимой скоростью. Фотографии на стенах задребезжали, а после повалились одна за другой с характерным треском. Женщина вертит головой по сторонам, наблюдая за воцарившимся хаосом, который напоминал сцены из фильмов ужасов, когда в квартире вдруг появляется полтергейст. Изуку крепко зажмуривает глаза, ладонями накрыв аккуратные ушки. Его зубы громко стучали как от холода, слезы текли по расцарапанным щекам с новой силой, а тихий писк сменился на громкий неконтролируемый плач. Из-за всего этого шума мама не сразу смогла разобрать глухой стук о входную дверь. Молодая соседка в пижаме боязливо заглядывает в чужую квартиру, замечая дьявольскую вакханалию. Ее сонные глаза широко открыты в нескрываемом испуге. — У вас все в порядке?.. — и Инко даже не успевает ответить что-либо. Изуку резко поворачивается в сторону незваной гостьи, и дверь с грохотом закрывается, чуть не прищемив девушке пальцы. Мальчишка громко вскрикивает сквозь слезы, ощущая внутри настоящий пожар, болезненный, заживо сжигающий его плоть и кости. Все тело ужасно болит, словно кто-то скручивает его конечности до хруста; голова кружилась, и всей душой хотелось уснуть, но что-то словно держало его в сознании, издеваясь, желая посмотреть, что будет дальше с его взбушевавшейся причудой. Из носа фонтаном бежит кровь, заливая футболку мальчика и половицы. Казалось, что все его органы лопаются по очереди, и невыносимую боль не было сил терпеть. Настоящая пытка, вызванная его давней мечтой, его причудой, которая сейчас казалось бессмысленным проклятьем, упавшим ему на голову тяжелой наковальней. — Все хорошо, милый, пожалуйста, успокойся! — мать чувствует, как медленно разбивается ее беспокойное сердце. Она обнимает сына крепко-крепко, но вместе с тем невероятно нежно, лицом зарываясь в мягкие волосы, приятно пахнущие весенним вечером. — Мы со всем справимся, солнце. Я рядом, я всегда буду рядом… Книги падают с глухим звуком и мальчик, всхлипнув в последний раз, обмяк в теплых объятиях.