***
Школа начинается с тяжелого выдоха. Весенняя жара душила цепкими горячими лапами, иногда дразня мальчишку легким душным ветерком. Длинным указательным пальцем Хитоши оттягивает ворот хлопковой рубашки, раздраженно сглатывая слюну. Пиджак ощущался настоящей шубой на пропотевшем до нитки теле, но дресс-код строго запрещал его снимать, как будто от куска ткани зависит будущее школьников. Тяжелая сумка неприятно натирала плечо, но парень, скрипя зубами, старался игнорировать все эти раздражающие факторы, что вместе сливались во едино, желая развести Хитоши на порыв несоизмеримого гнева. Глубокий вдох, за ним глубокий выдох, и тяжелые черные ботинки громко ступают на территорию школы. Каждый день, проходя по длинному коридору мимо многочисленных кабинетов, Шинсо ловил на себе взгляды полные либо отвращения, либо страха, и парень знать не знал, что хуже. Внимание это не то, в чем он действительно нуждался, особенно в таком количестве, особенно в таком ключе. Но ни прятаться, ни опускать головы мальчишка не собирается. Этим он лишь скажет «фас» мелким хулиганам, усугубив свою и без того тяжелую ситуацию. «Злодей» — твердили ото всюду, находясь на достаточном расстоянии от мальчишки, чтобы тот не взял их под свой контроль. «Игнорируй его!» — шипели предупреждения бывалые новеньким, когда те старались сдружиться с пугающим парнем. И те отступали под давлением страха или общества. Но Шинсо не нуждался в таких друзьях, в которых доверия нет и капли, которые под прессом чужого мнения готовы отступить от него, бросив через полтора дня общения. Иногда он думал о том, что в друзьях не нуждается вовсе: ему хватает Мами с отцом и матерью. Но временами в усталую черепушку закрадывались мысли о том, как здорово было бы пообщаться с кем-то из ровесников, кто не дрожал бы от страха в одностороннем пресном диалоге, кто не окрестил бы мысленно Хитоши злодеем и кто без упрека смог бы выслушать его мечту о становлении героем. — Эти новости меня уже с ума сводят! — первое, что слышит мальчик, медленно зайдя в кабинет: ушастая девчонка, дрожа как листочек, беспокойным шепотом щебеталась со своей миниатюрной подружкой. — Ага, так жутко! Бедный мальчик... Голоса на секунду замолкают; присутствующие в классе косыми взглядами провожают Шинсо до парты, а после возобновляют свои диалоги чуть тише, чем минутой ранее. Сумка в одно движение закинута на крючок стола, а сам Хитоши садится за парту следом, положив острый подбородок на крепкую руку. Усталый взгляд устремился в окно, белыми зрачками скользя по таким же белым облакам, вальяжно плывущим по небу непривычно низко. Из форточки доносился приятный запах свежести и чего-то еще, сладкого, цветочного. Парень медленно закрывает глаза, представляя, как в выходные будет есть крупные ягоды вишни, играя с отцом в Монополию, пока Мами не запрыгнет на поле, раскидав в стороны все фигурки и домики, желая привлечь внимание к своей персоне. Из раздумий его выбивает глухой шум, и Хитоши, еле заметно вздрогнув, широко распахивает глаза, поворачивая голову на источник неприятного звука. Низкий парнишка гордо прошел мимо парты Шинсо, своим длинным драконьим хвостом схватившись за ручку чужой темно-синей сумки и сбросив ее на пол. Из открытого кармана неуклюже выпали тетради с пеналом и маленькая бутылочка воды. По вещам тут же прошелся другой мальчик, своими причудливо-большими стопами раздавив содержимое, вероятно сломав уже потрепанную временем молнию. Хитоши вдыхает глубоко и раздраженно, большим и указательным пальцами растерев усталые глаза. Кровь внутри закипала кипятком, но ни криками, ни рассерженным топаньем уж точно не поможешь, так он лишь вызовет у обидчиков приступ смеха, беспричинного и неуместно высокомерного. Исподлобья он глядит на нелепых хулиганов и проговаривает четко, чуть прищурившись: — Уронил — подними, — короткую фразу услышал каждый в классе, и удивленные любопытные взгляды тут же направились на дерзкого мальчишку. Было очевидно, что здесь что-то накаляется, ведь спор двух главных хулиганов класса со «злодеем» вряд ли сможет пройти без последствий. Кто-то тихо запищал, не зная, звать ли учителя или же остаться в классе в качестве свидетеля. Два друга переглядываются между собой, стреляя агрессивными молниями из глаз. А чуть погодя дракончик усмехается и, застегнув рот на невидимую молнию, безмятежно разводит руки в стороны. Шинсо старательно сохранял самообладание, пусть сейчас и хотелось вправить мерзкому мальчишке мозги. Буквально. — Я не просил у тебя ответа. Я сказал, чтобы ты поднял то, что уронил, — фиолетовые глаза прожигали дыры в одноклассниках, держа их на мушке. — Слыхал, че хочет? — тыкнув локтем в плече своего ногастого друга, дракончик громко смеется, а за ним парочка других одноклассников в кабинете. Некоторые же взволновано и настороженно наблюдали за ситуацией, пугливо молча в тряпочку и нервно кусая ногти. Хитоши, недовольно цыкнув, наклоняется и сам собирает вещи в испачканную сумку. Предположение оправдалось: бегунок на молнии беспощадно сломан. В голове противно загудело, и, кажется, что уши начали гореть от злости. — Если ты закрыл рот на замок, то какого дьявола продолжаешь трепать языком? — резко спрашивает парень, уже не вешая сумку на крючок, а убирая ее под парту. Класс вновь затихает, а в глубине кабинета кто-то пустил небольшой смешок со слов Шинсо, и это определенно точно задело хулиганов — те чуть ли не дымились от злости. Ногастый, громко топая, подходит к парте наглеца, упираясь в нее сильными ладонями, и громко кричит на Хитоши, скаля свои звериные зубы: — Хули выделываешься? — Шинсо бесстыдно зевает в ответ, прикрывая широко открытый рот тыльной стороной руки, а после ядовитым взглядом впивается в янтарные глаза одноклассника. — Вау, ты действительно хочешь побеседовать со мной? — в классе мало кто желал поговаривать с Хитоши — максимум, что парень мог получить в ответ на свои крайне редкие вопросы — кивок головой. Они беспочвенно боялись, что тот, воспользовавшись причудой, возьмет их тела под контроль и сделает что-нибудь ужасное. Кто знает, что творится в голове у этого социопата. Но некоторые, кто посмелее и наглее, храбро задирали его, по-геройски наказывая проклятого злодея. Ногастый сгорает от злости до пепла, крепкими руками хватая Шинсо за воротник. И Хитоши соврет, если скажет, что ему не было страшно в этот момент, но признавать, а уж тем более показывать этого он не собирается. — К чему эта бессмысленная потасовка? — парень словесно размазывает оппонента по полу, добивая пугающим взглядом, смотрящим в душу. Вероятно, прислушавшись, можно было бы услышать бешеное сердцебиение Шинсо, но то напрочь заглушилось звериным рычанием неуравновешенного одноклассника. Дракончик подходит к ним, скользя по полу, размахивая тяжелым хвостом из стороны в сторону. Острые зубы исказились в злой усмешке, которая так не шла его детскому лицу, от чего Хитоши хотелось засмеяться, громко и истерично. — Придурок, слышал про случай в Орудера? — ехидно вбрасывает он, и класс наполняется удушающей мертвой тишиной. Шинсо убирает с лица ухмылку и медленно поворачивает голову в сторону говорливого мальчишки. Фиолетовые брови с отвращением нахмурились, образуя по середине недовольную складку, и парень, закусив губу, неохотно ждал бестактное продолжение от одноклассника. — Может тоже с крыши сиганешь? — заканчивает он свою мысль, и несколько удивленных вздохов тут же следуют за его словами. — Да что ты..! — восклицает ушастая девчонка, резко подойдя к однокласснику, который только что сказал по праву ужасную вещь. — Что ты такое несешь?! Кривая улыбка пропадает с его лица, и он, окинув взглядом сердитую одноклассницу, а после еще нескольких недовольных ребят, злостно цыкает острым языком. Запустив руки в карманы, дракончик вплотную прижимается к девчонке, которая выше его на пару десятков сантиметров, и, свирепо смотря в лицо неуклюжей дылде, по-змеиному шипит сквозь зубы: — Ты ж его больше всех боишься! — рык заставляет ушастую сжаться на месте в маленький испуганный комочек. Девчонка бросает секундный взгляд в сторону Шинсо, но тут же отводит его в сторону, делая несколько шагов назад. — То-то! — гордо шепчет мальчишка, после громко рассмеявшись. — Разве не лучше избавиться от него сейчас? Потом вырастет и своей ублюдской причудой устроит злодейскую вакханалию!.. — Ты такой умный, знаешь такое сложное слово, — саркастично говорит Шинсо, растягивая гласные и скаля зубы в раздраженной улыбке. Это ситуация напрягала и бесила до звона в ушах. Он чувствовал себя дешевым актером в дешевой драме, где зрители заинтересованными взглядами следили за каждым его вдохом. — Въеби ему! — кричит другу дракончик, рыча и недовольно хлопая по полу тяжелым хвостом. Иронично, что именно он виноват в этом нелепом конфликте, однако сейчас пассивно стоит в стороне, наблюдая за массивным крепким другом. Шинсо кичливо усмехается, надеясь, что этот самоуверенный жест напугает противника и тот отступит. Парень впервые попал в драку, и это не то, о чем действительно можно мечтать. Наносить удар противнику он, конечно же, не станет и гордо останется жертвой в этой односторонней битве. Вероятно, этот день станет той самой чертой, о которой они говорили вчера с отцом. Хулиган замахивается, и по его лицу можно было прочитать, что делать ему этого не хочется, ведь, если об этом узнает учитель, последствия его ждут весьма плачевные. Однако и отступить он уже не может, ибо тогда табличка «трус» серебряным гвоздем прибьется на широкий лоб. Каждый в кабинете затаил дыхание, дожидаясь, когда же раздастся громкий удар, за которым последует кряхтение от боли и плач. Фаланги сжатого до посинения кулака неприятно хрустят, но ногастый не спешит бить, обильно потея. Треск ткани доносится у другой руки, и Шинсо искренне забеспокоился, что парниша порвет его рубашку. «К черту!» — проносится в голове, и Хитоши, прокашлявшись, обращается к зверю: — Как настроение? — непринужденно говорит он, склонив голову набок. — Чего?.. — только и успевает сказать крупный мальчишка, после чего застывает истуканом. Глаза его стали мертвыми и пугающими, а тело сковало, словно он обратился в камень. За долгое время это первый раз, когда одноклассники наблюдают, как парень использует свою причуду. И это то зрелище, что заставляет ноги подкашиваться от страха. Мысль о том, чтобы быть безвольной марионеткой в чьих-то руках поистине ужасала и бросала в холодный пот. Ушастая девчонка вскрикивает, накрыв лицо ладонями, и трусливо прячется за спиной своей не менее напуганной маленькой подружки. Казалось, что хулиган не единственный, кого Шинсо взял под свой контроль: все застыли, большими глазами наблюдая за безумным шоу, гадая, что же Шинсо сделает со своим обидчиком. Но тот молчал, смотря в пустые глаза хулигана, и тяжело дышал. Из окна уже не доносился приятный цветочный аромат свежести; кабинет наполнился зловонным запахом пота и страха, что скромно залезал под кожу и разрастался до немыслимых размеров. — Отпусти меня, — медленно проговаривает Хитоши, и звереныш покорно разжимает тяжелый кулак, — сядь на свое место, — опустив руки по швам, он неуклюже направляется к своей парте и, сев за нее, кладет широкие ладони на колени. И разум, как по щелчку, возвращается под его контроль. Мальчишка вздрагивает, делая глубокий вдох, словно он только что вылез из воды. Бешеные глаза уставились на злодея с искренним ужасом. Шинсо смотрел на него, недовольно скаля зубы, совершенно не чувствуя себя победителем в этом бессмысленном представлении. Он окидывает глазами «зрителей», которые удивленно шептались между собой, и садится за парту. Взгляд снова направлен в сторону окна, но теперь ни облака, ни чистое небо не вызывали на лице скромную улыбку. Парень чертыхается умеренно громко и искренне хочет оглохнуть, чтобы бесконечные обсуждения прекратились, и на него обрушилась бы бесконечная тишина, умиротворяющая и желанная до мозга костей. Капля пота катилась по виску и росой блестела на солнце. День подходит к концу. Шаг ускорен достаточно, чтобы парень смог добраться до шкафчиков раньше, чем это сделают остальные школьники, но недостаточно, чтобы привлечь лишнее ненавистное внимание. Неуклюже запнувшись на одной из ступеней, Шинсо неосознанно оглядывается по сторонам, и тут же чуть ли не сталкивается лбом с ушастой высокой девчонкой. Трусишка вздрагивает, прячет лицо за маленьким блокнотом, противно запищав, а после, крепко сжав зубы, протягивает однокласснику лист бумаги. Потупив взгляд, устремляя его то на девчонку, которая наотрез отказывалась смотреть в его сторону, то на блокнот, сжатый в дрожащих ладонях, парень, глубоко желавший побыстрее уйти из школы, все же берет в руки чужую вещичку и долго всматривается в написанное кривым и ужасно непонятным почерком послание. — «Я, как староста, должна была это остановить, но слишком побоялась, прости», — гласит бумажка, и Хитоши перечитывает небольшой текст несколько раз, периодически бросая удивленный взгляд на расхрабрившуюся девчонку, которая, громко дыша полной грудью, смотрела на злодея своими маленькими поросячьими глазенками, бегающими из стороны в сторону. Выдохнув и мысленно проводив проходящих мимо школьников к выходу, Шинсо возвращает однокласснице блокнот и, положив широкую ладонь на ноющую от усталости шею, отвечает сиплым низким голосом: — Все в порядке, — он по-доброму улыбается, искренне, пусть и с оправданной грустью, но пугливая лишь вздрогнула в ответ, в очередной раз жмурясь, словно тот поднял на нее руку, — ты, по крайней мере, попыталась, — что-то бросив ей сквозь зубы на прощанье, парень проскальзывает вперед, проносясь мимо беседующих между собой студентов, и, за секунду сменив свою уличную обувь, выбегает на улицу, озлобленно вцепившись в ремень своей потрепанной сумки. Хотелось взвыть от досады. С одной стороны было ужасно приятно, что она, пугливая до мозга костей девчушка, подошла лишь для того, чтобы с искренностью извиниться перед ним, а с другой стороны, нужны ли ему вообще извинения? В этих пустых словах нет никакого смысла и жизнь Хитоши лучше они уж точно не сделают. Обида волной накрыла его; он ускоряет тяжелый шаг и шипит сквозь зубы ядовитые слова, адресованные самому себе. Единственный выход, который он ясно видел, — стать героем. Не просто героем, а замечательным героем, благородно спасающим чужие души. Ладонь легла на потный горячий лоб, а после прошлась по усталым красным глазам. А вдруг его занесут в этот проклятый список героев, похожих на злодеев? Он искренне ненавидел его. Разве подобный топ не оскорбителен? Разве эти люди, вероятно, уже натерпевшиеся оскорбительных слов в своей адрес в прошлом, но которые прошли через тернии и упорством добились своей цели, заслуживают нечто подобное? Почему общество вообще дает себе право дискриминировать тех, кто абсолютно не виноват ни в своей внешности, ни в своей причуде, а те, кто заслуживают хороший нагоняй, стоят на пьедестале и все пророчат им светлое будущее, только потому что способность удалась? Ядовитые глаза впиваются в асфальт. Руки дрожат, но Хитоши, сделав глубокий вдох, а за ним такой же глубокий выдох, избавляется от накопившейся злобы, которая так токсично разлилась по его телу. Он должен держать себя в руках, пусть в голове и бушевал караван тяжелых мыслей, и колкие слова одноклассников неприятным эхом били по ушам. Парень свернул за угол, поднял голову на небо и увидел несколько темных тучек, мирно плывущих по своим делам. Еще чуть-чуть и польет дождь. Прохожие засуетились, боясь испортить свои прически или простудиться под весенним теплым ливнем, а Шинсо лишь замедлил свой торопливый шаг, скромно улыбнулся самому себе, и медленно пошел сквозь толпу беспорядочно разбегающихся по улице людей. — Вот это погодка, конечно, — отец проходит в квартиру, мягко смеясь, и принимает от сына полотенце. — Пару метров от гаража до дома прошел и вот уже насквозь мокрый! А ты как? Как добрался? — Нормально, — пожимает плечами Хитоши, улыбаясь несколько натянуто, — дождь еще не сильный был, когда я пошел, — фиолетовые глаза опустились вниз, уставились на игривую Мами, что с одной стороны хотела ласково потереться о ноги старшего хозяина, пришедшего с работы, а с другой очень уж брезгала от его испачканных мокрых штанин. Парень, усмехнувшись, берет ее, и та устраивается в крепких руках как в колыбельной, широко зевнув. Погладив мягкую пушистую щечку, Хитоши, проходит в гостиную и садится на диван, перекладывая кошку на колени. Та сначала недовольна, а после, покружившись на месте, складывается калачиком и громко мурчит. Мальчик дышал чаще чем обычно, беспричинно шмыгал носом и время от времени раздраженно хмурил свои фиолетовые брови. Все это не сильно бросалось в глаза, на самом деле, и, вероятно, никто другой и не заметил бы этих знаков. Никто, кроме Хатано. Он отец. Он знает своего ребенка, и сейчас тот вел себя несколько иначе. Пусть парень и старался не подавать виду, что что-то произошло, (а что-то определенно точно произошло) изменение в уже устоявшейся мимике, голос, который был чуть ниже обычного, беспокойная походка — все это говорило об одном: что-то стряслось. Голова мужчины гудела, мокрая одежда неприятно примыкала к телу, ужасно хотелось спать, но тот даже думать не мог о том, чтобы оставить сына хоть на секунду, пока его ребенок находится в затруднительном положении. И пусть в усталых глазах уже забегали разноцветные звезды, Шинсо-старший, сняв промокшую обувь, направился к дивану. — Как школа? — Хитоши ненавидит этот вопрос до мозга костей, и Хатано прекрасно это знает. — Как обычно, — отвечает он пресно, громко сглотнув слюну, и начал чуть интенсивнее, чем секунду назад гладить Мами по мягкой макушке. Та замечает это, широко открывает глаза, и беспокойно переглядывается с Хатано. Мужчина кивает единомышленнице и, сложив руки в замок на коленях, пододвигается к сыну поближе. — Что-то произошло, — говорит отец, вмиг забыв и про ужин, и про сон, что манил его сладкой песней. Хитоши широко раскрыл глаза, опять же на мимолетное мгновение, но признак этот тут же летит в мысленные заметки мужчины. — Нет, я же сказал, все... как обычно, — такая короткая пауза, но такая тревожная, от чего в груди все взбушевалось и затряслось. — Это был не вопрос, сын. Часы звонко отбивали секунду за секундой, и каждая из них длилась по часу. Глаза отца держали Хитоши на мушке; удивительно, насколько добрым, но в то же время строгим был его взгляд. Прочистив горло, парень, качает головой, не зная, что ему следует сказать. Рот приоткрывается, чтобы выпалить уже приевшуюся фразу «все в порядке», но мужчина, прерывает его. — Ты обещал. Помнишь? Черта? — и парень, громко вздохнув, кладет руку на шею и отворачивается в сторону, не желая пересекаться взглядом с отцом, который, очевидно, читал ребенка как открытую книгу. — Я с одноклассником повздорил. Один из них уронил мою сумку, и я сказал, чтобы тот ее поднял. Но меня проигнорировали, — он говорит размеренно, и краем глаза видит, как отец ритмично кивает головой. Глубоко вдохнув, парень продолжил в ускоренном темпе: — Потом мы поругались. Он попытался меня ударить. Я использовал на нем причуду и заставил его сесть на место, — заканчивает он свой рассказ и вновь возвращает взгляд на отца. Выражение мужчины не изменилось, хотя между широких бровей и образовалась небольшая складочка. — Все? — спрашивает он, ожидая эпилога истории. Хитоши кивает, и вновь переводит взгляд на Мами, которая выглядела несколько недоверчивой и тихо мяукала, спрашивая, все ли в порядке с ее мальчиком. — Что хочешь сегодня на ужин? Еле заметно вздрогнув, мальчик, не ожидавший такой скорой смены темы, взглянул на отца беглыми глазами. — Ну, — он чуть кашляет в сжатый кулак и задумывается на пару секунд, — со вчерашнего дня осталось немного тушенной говядины. Думаю... — глаза отца раскрываются резко и широко, как и рот. Нижняя губа задрожала и странную реакцию замечает сначала кошка, спрыгнувшая с колен мальчика и побежавшая по обивке к Хатано, а после и сам Хитоши. Резко вдохнув через нос, парень с силой ударяет себя по щекам, и встает с дивана. Отец залез в его голову. — Ты использовал на мне причуду, так?! — вскрикивает он громко и взволновано, не убирая ладоней от раскрасневшего лица. Встав следом, старший Шинсо направляется к сыну широкими шагам. — Да, но почему ты сам мне все не рассказал? Твой одноклассник буквально подстрекал тебя к... — Это не важно! Я бы в любом случае так не поступил... Так что какая разница, — парень строго складывает руки на груди и нервно топает ногой. Застыв на месте, мужчина опускает плечи, и качает головой. Он и в правду теряет весь свой профессионализм в разговорах с сыном. Иногда он думает, что мать справлялась с ним лучше. Вздохнув, Хатано резко выбрасывает в окно тяжелый камень, нагло расположившийся на его сердце, и, сделав еще один раскидистый шаг, обнимает своего мальчика. Сердце в груди билось нещадно быстро и разрывалось на куски от неприятных мыслей. — Тебе стоило и это упомянуть в своем рассказе, знаешь ли. Я поговорю с твоим классным руководителем... — Не нужно, — пробубнил, Хитоши положив подбородок на отцовское плечо. Громкое недовольное мяуканье разноситься у его ног. — Видишь, Мами считает, что нужно, — усмехается отец и берет кошку на руки. — Да, девочка? — та согласно мурлычет и трется о грудь мужчины, забыв, что весь его пиджак мокрый. Улыбнувшись, парень накрывает глаза рукой и, цокнув языком, возвращается на диван. — Хитоши, они не должны остаться безнаказанными. Для них будет полезно получить выговор, чтобы в будущем он могли посмотреть на себя из прошлого с укоризной. — Вряд ли из этого выйдет что-то хорошее... — шепчет парень, опустив голову и закусив губу. — Я думаю, что все будет в порядке. Это послужит им отличным уроком, — мужчина садится рядом и приобнимает сына длинной рукой, крепко прижимая его к себе. — И если это повторится обещай, что не будешь умалчивать! — широкая ладонь накрывает голову парня и безжалостно взъерошивает фиолетовые волосы. — Ладно-ладно! — Хитоши впивается пальцами в запястье отца, стараясь спасти свою уже безнадежно испорченную прическу. — В любом случае, иди давай, переодевайся, заболеешь еще, — строго заявляет парень, а Хатано в ответ поднимает руки вверх и резко встает с дивана. Развернувшись кругом, мужчина быстрым шагом идет до своей комнаты, но тут же резко останавливается, когда телефон в его кармане зазвонил. Ударив себя по лбу, словно что-то резко вспомнив, он мчится до прихожей, хватает брошенную сумку и убегает в кабинет, попутно отвечая на звонок. Вдохнув полной грудью, Хитоши кивает ошарашенной Мами, скромно улыбаясь, и зовет ее с собой на кухню, чтобы готовить гарнир к ужину было не так одиноко.***
Изуку просыпается резко, с диким кашлем. Разум еще не пришел в себя после долгого сна, а тело уже подорвалось и согнулось пополам от страшного сиплого хрипа, что громом сходил с уст мальчика. Дрожащая ладонь накрыла губы; другая рука яростно впилась в спинку желтого дивана. Ощущения внутри были адскими, словно кто-то резал его органы идеально заточенным ножом, словно он съел тарелку стекла, горячего, острого, тонкого. А перед глазами была сплошная тьма, и лишь изредка загорались белые бессмысленные блики, издевавшиеся над мальчишкой. Ребенок, тяжело дыша, медленно убирает от лица руку, когда изнуряющий кашель прекратился, а зрение пришло в норму. Кисть была покрыта свежей теплой кровью. Алая змейка текла по костяшкам, доходила до острого локтя, а после капала рубинами на диван, расплываясь кривыми цветками по обивке. Сморщившись, парень сжимает руку в кулак и упирается в нее лбом, тихо всхлипнув. Бесконечная полоса препятствий отказывалась заканчиваться, желая посмотреть, на каком же испытании провалится ребенок. Но даже если он оступится, его вновь поставят на красную дорожку и, подтолкнув, заставят продолжить путь. Встав на ноги, и тут же упав на колени, он переводит усталый взгляд на кучу деревяшек, уложенных в стопку, которые когда-то были стеллажом для книг и альбомов. Те, к слову, аккуратно устроились рядом, и словно вовсе не возражали, что остались без дома. Стены, раньше украшенные многочисленными фотографиями, одиноко пустовали. Изуку вдыхает сквозь зубы и встает на ноги, ощущая, как каждая мышца в его теле натянулась тонкой стрункой. Каждое движение сопровождалось болью. Каждый вдох отдавался огнем в грудной клетке, словно теперь у него была причуда отца. Мысли прервал очередной громкий кашель, заставивший ребенка склониться и вновь пасть. Голова, тяжелая и больная, не соображала. Причуда. У него есть причуда. Казалось бы, вот! То, о чем он всю жизнь мечтал! У него есть способность! Невероятно сильная, по всей видимости, спасшая его от смерти в тот роковой день. Но зачем она ему сейчас?.. Всхлипнув, мальчик хватается то за сердце, то за голову, не понимая, что же болит сильнее. Кровь украсила голубую футболку и кудрявые волосы, подчеркнула бледные губы мальчишки и оставила на паркете отпечаток его руки. Изуку выглядел так, словно он умирает. Но сердце билось. Нещадно быстро, напоминая ему о том, что он еще жив. В ушах звенело, и звук этот, бесконечный и раздражающий, перекрывал укоризненные мысли, табуном ходившие по его разуму. Тонкие пальцы коснулись губы, а трогательные грустные брови расслабились. Тошнило от мерзкого вкуса собственной крови, но Изуку сглатывает слюну и медленно встает на ноги, спиной упираясь в диван. Коленки дрожали, ноги подгибались, но с горем пополам Мидория доходит до ванной комнаты. Окровавленными пальцами он впивается в белую раковину и с ужасом разглядывает свое лицо. Кровь покрыла весь подбородок, заляпала скулы с носом. Глаза, покрытые паутинками-сосудами, вновь готовы наполниться слезами. Нижняя губа дрожит, зубы стучат. Паника вновь накрывает его с головой. Мальчик попросту не понимает, что происходит с ним, с его жизнью. Он запутался, он не знает, что делать... Громкий треск следует сразу же за тихим стоном. Зеркало бьется звонко, громко, осколками и крошкой разлетаясь по всей ванной комнате. И без того потрепанное лицо Изуку чудом не задевает, но тот, пискнув, падает на лопатки и ударяется головой о керамическую плитку. Из носа ощутимо потекла вязкая кровь, как будто той, что уже была размазана по его лицу, недостаточно. Шум в голове прилично усилился, в ушах стучало, словно кто-то бил в гонг каждую чертову секунду. Ладони бессмысленно накрыли уши, но беспорядочный грохот в голове лишь продолжался и доводил мальчишку до белого каления. Он взвыл сквозь зубы, и крепко зажмурил глаза. Раковина трескается, за ней трескается дверь, и, сорвавшись с петель, пулей влетает в стену, ломясь напрочь. Казалось ещё чуть-чуть и собственные руки вывернутся наизнанку, пальцы разлетятся в стороны как конфетти, а кожа сползет, разойдясь по швам. — Изу... Изуку! — он слышит мягкий напуганный голос матери сквозь непрерывный шум собственного разрушающегося разума. Глаза открывать не хотелось, или правильнее сказать не получалось: веки казались чертовски тяжелыми. — Сейчас, милый! Секунду! — женщина убегает прочь, но мальчик лишь рад: так он не сможет ей навредить. Он все сильнее прижимается к холодной стенке спиной, упираясь ногами в скользкую плитку, и сжимается в больной напуганный комочек. Он даже не сразу понимает, что мама вернулась. Ее мягкие руки оказались на его предплечье, и после этого бешеная буря внутри успокаивается, словно ее касания были волшебными. Шум в голове пошел на спад и теперь лишь жалкими отголосками отзывался далеко-далеко. Тело все еще скованно мерзкой судорогой, но прошлая мучительная боль ушла. Боязливо и медленно, он открывает один глаз, за тем второй и с ужасом смотрит на маму, чье лицо было украшено несколькими царапинами, глубокими и обильно кровоточащими. Но женщина, очевидно, не придала этому какого-либо значения и с легкой грустной улыбкой смотрела на своего драгоценного мальчика. На секунду стихшая паника его вновь наросла, и, попятившись от матери назад, он касается ладонью одного из осколков. Инко тут же замечает это, роняет из рук шприц, на который Изуку лишь сейчас обратил внимание, и подползает к сыну на коленях, взяв его кисти в свои руки. — Милый, больно? Сейчас обработаем, подожди немного! — и она вновь вышла из ванной. Стыд забрался под кожу, а сердце пропустило десяток укоризненных ударов. Его мама, уставшая, истерзанная от рук собственного ребенка, с теплотой и любовью стремится залечить его маленькую ранку на руке. Парень подносит к лицу травмированную ладонь, и жалкая царапина, проходящая по линии жизни, вызывала только смех. Невольно сжав ее в кулак, он заставляет ранку кровоточить сильнее. Мутный взгляд с презрением смотрел на красную линию, а после упал на оставленный матерью загадочный пустой шприц. Очевидно, именно он стал его спасением от разрывающей его на куски проклятой причуды. Прищурившись, он закусывает кровавую губу и хмурится. — Вот, давай, — мама возвращается с ваткой и баночкой перекиси водорода. — Ничего, скоро заживет, — она улыбается широко и так искренне, от чего внутри становилось одновременно горячо и холодно, как от простуды. — Скоро все будет хорошо, милый, — кивнув больше самой себе, нежели мальчику, она встает с места, а после помогает подняться сыну. Изуку осторожно держится за мягкое материнское предплечье, и потупив взгляд, спрашивает тихо, почти беззвучно: — А... ты как? — женщина тут же останавливается, берет его за руки и сосредотачивает все свое внимание на губах мальчика. — Ты... Ты же... — слова срываются, смешиваются в кашу, и парень, покачав головой, просто указывает на лицо женщины, а затем на бутылочку перекиси, оставленную на полке. Словно опомнившись, Инко чуть шипит от боли и касается пальчиками пораненной щеки. — Все в порядке, правда, просто царапина. Это не твоя вина, — четко утверждает она, желая успокоить ребенка, но выходит довольно безрезультатно. Глубоко вздохнув, она доводит его до дивана, и с грустной улыбкой начинает разговор, который так хотела оттянуть. — Послушай... Это тяжело... Но, — она выдерживает паузу и глядит на просачивающиеся сквозь густую челку глаза сына, отведенные вбок, — да. У тебя есть причуда, — то ли кашель, то ли всхлип донесся из его уст; склонившись вниз всем телом, согнувшись и сложив ладони на макушке, он качает головой из стороны в сторону. Инко тут же сковывает его в объятиях, положив его голову себе на грудь. — Я знаю, что ты... Нет, я... — слова не складывались на языке, сходили и путались, сваливаясь в беспорядочную кучу. Она ужасно не хотела плакать, чтобы не подводить своего ребенка, чтобы ее уверенность перешла и ему, но слезы все же покатились по лицу и капали на кудрявую макушку. — Ты только не нервничай, милый, я обещаю, что все будет хорошо. Ну-ка, посмотри на меня! — просит она задорным тоном, при этом громко шмыгнув носом. Взяв в руки исхудалое лицо сына, она чувствует, как в сотый раз за две недели ее сердце разбивается. В отличие от нее он не плакал; глаза, опухшие и трогательные, умудрились вместить в себя ни столько грусть, сколько ненависть. Ненависть к самому себе. Изуку смотрит на израненное лицо матери, вспоминает сломанный шкаф, дверь, раковину. Вспоминает, что из-за него она изо дня в день страдает. — Прости... — шепчет он, отвернувшись. — Не нужно извинений! Во всем этом нет твоей вины! Ни в чем! Абсолютно не в чем! — она говорила громко и заботливо. — Я повторю это столько раз, сколько тебе понадобится, милый. Но, пожалуйста, пойми, что твоей вины ни в чем нет! Изуку вновь молчит в ответ и все так же не смотрит на лицо матери, украшенное царапинами. В груди колко и больно, не так как было, когда его причуда взбунтовалась. Эта острая боль была иной, особенной, непонятной, но еще более разрывающей, чем та. Аккуратно сжав родительскую ладонь, боязливо касаясь мягких подушечек пальцев, он медленно поворачивает голову на маму. Взгляд стыдливо опущен вниз; зеленые глаза с тяжестью смотрели на собственные испачканные в крови руки, оставляющие на нежных кистях матери красные мерзкие отпечатки. — Можно... — срывается с его губ кроткие слово, и спустя долгую паузу, он продолжает. — Можно кое-что сделать?.. — в ответ Инко улыбается, одобрительно и грустно. Аккуратно встав на шатающуюся табуретку, Изуку снимает один плакат со стены, затем второй. Он то смотрит на них с сожалением, то закрывает глаза, резко и сильно, качая головой. Красивые матовые и глянцевые картинки аккуратно сложены в одну стопку. Мама, помогающая сыну со своеобразной уборкой, убирает в картонную коробку многочисленные фигурки, большие и маленькие. Брелоки и разного рода безделушки, вроде ручек и закладок, летят туда же. И в конце концов комната становится опустошенной и серой, наводящей неприятную тоску. И Изуку осматривает ее сквозь челку большими огорченными глазами, которые стали еще более пустыми, словно последняя отдушина его так внезапно и резко канула в лету. Инко кладет руку на худое плечо, и корпус Изуку устало опускается вперед. — Мы... мы могли бы продать их... — тихо предлагает ребенок, и женщина тут же охает, удивленно и громко. — Подожди! Ты же всю жизнь их собираешь, — напоминает она ему, и мальчик, поджимает губы, в ответ промолчав. — Можем оставить их в кладовке. И вернуть, когда ты захочешь, что думаешь об этом? — предлагает Инко с улыбкой на лице, и Изуку, побегав глазами из стороны в сторону, кивает неуверенно и робко, словно не до конца соглашаясь с этой идеей. — Вот и хорошо! Пойдем-ка, — она берет со стола коробку и стойкой походкой направляется к прихожей. Сынишка ступает следом, крепко прижав к груди плакаты разного размера. Остановившись у двери, Инко ставит коробку на пол, запускает руку в карман, достает маленький ключик, который она теперь постоянно носит при себе, и отворяет темную кладовку. Не выключив свет, она быстро кладет собранные вещи на одну из верхних полок рядом с деньгами Мицуки, ножами и коробкой медикаментов, а после принимает из рук мальчика плакаты, и убирает их в нижний ящик. — Вот и поработали, теперь можно браться за ужин, — она хлопает рука об руку, ясно улыбаясь мрачному ребенку. Тот, к слову, выглядел несколько напряженным и обеспокоенным. Брови нахмурились, а глаза забегали, и мальчишка, резко подняв указательный палец вверх, таким образом прося маму чуть подождать, быстрым шагом направляется обратно в свою комнату. Инко терпеливо ждет, краем глаза косясь на продукты, которые она бросила в прихожей, когда, вернувшись из магазина, услышала адский грохот в глубине квартиры. Тяжело вздохнув, она возвращает глаза на открытую комнату сына, из которой он выходит, что-то держа в руках. Мама не сразу понимает, что именно он так небрежно сжал в кулаках, но с каждым шагом его становилось все яснее. Мальчик протягивает ей толстую стопку своих тетрадей, окрещенных говорящим названием: «Для моего будущего». Но даже если на плакаты и фигурки Изуку смотрел с грустной теплотой и жалостью, к этим тетрадям он, по всей видимости, ничего, кроме чистой ненависти не испытывал. Грубо протянув матери макулатуру, он сделал несколько шагов назад, желая находиться от проклятых записей как можно дальше. И Инко, уже не улыбаясь, убирает их в дальний ящик. Звучно щелкнув замком, она убирает ключик в карман, по которому хлопает пару раз, и идет в прихожую. Широко зевнув, Изуку потирает заплывшие глаза и ступает следом за женщиной. Опередив ее, сделав пару резких шагов, он берет в руки тяжелые пакеты раньше матери и, под весом якорей, шатается, но все же не выпускает их из рук. Резко вдохнув, неловко поперхнувшись, Инко, беспокойно лепеча, старается забрать продукты из слабых рук ребенка. — Не стоит, солнце, правда, — мягко утверждает женщина, мелкими шажками идя рядом с сыном. — Твоя рана на ладони!.. — и после этих слов Изуку останавливается. Задумчивое выражение его показалось немного пугающим. Неохотно для себя Инко отмечает, что с прищуренными глазами и поджатыми губами он особенно сильно напоминает мужа. — Ты... — произносит парень тихо и хрипло, но достаточно четко. — Твои раны на лице... — и он восстанавливает шаг, идя все также шероховато, но теперь быстрее. Инко смотрит в кудрявый затылок, положив руку на сердце, и кивает головой. Другая рука аккуратна коснулась царапин, и женщина тут же зашипела от неприятной резкой боли. Изуку волнуется о ней так же, как и она о нем. Медленными робкими шагами она пошла в ванную комнату, по дороге с ужасом разглядывая в дрова сломанную дверь. Ноги в мягких тапочках уверенно наступают на стекло. От зеркала остался лишь маленький клочок, размером с ее ладонь, в котором женщина спокойно могла рассмотреть порезы на лице с уже застывшей кровью. Ей действительно нужно было раньше их обработать, но это было последнее, о чем она могла думать, наблюдая за тревожным состоянием сына. Взяв перекись с полки, она, запрокинув голову назад и проглотив подступающие слезы, выходит из полуразрушенной ванной. Ему было так страшно в этом безумном бардаке, а ее не было рядом. Ее и сейчас нет рядом с ним. Ускорив шаг, Инко, крепко сжав в руке маленькую бутылочку, идет на кухню, с ужасом осознавая, что от туда не доносится ни звука. Резким движением руки она распахивает прикрытую дверь и с грустной улыбкой смотрит на уснувшего за столом ребенка. Продукты аккуратно разобраны, разложены по своим местам. А вот мальчик совсем не на своем месте. Положив руку на мягкую подушку из объемных волос, женщина взъерошивает беспорядочные кудри. Причмокнув бледными губами, мальчишка лицом утыкается в сгиб левого локтя и глубоко вздыхает. Женщина улыбается чуть скромнее, убирает ладонь с головы сына и делает один шаг назад. Положив руку в карман, она достает небольшой телефон и быстро набирает нужный номер, покидая кухню. — Добрый вечер, Шинсо-сан... — проговаривает женщина четко, пусть и очевидно устало. Речь ее была ни то чтобы холодной, скорее рассудительной, пускай и казалось, что первый вариант куда ближе. Ее неуклюже шатало из стороны в сторону, а глаза с прищуром глядели в никуда. — Вы просили перезвонить в это время. Когда мы сможем поработать с Вами? — холодная напряженность тонкой струной натянулась в ее голосе — дернешь неудачно, и та порвется, ударит в глаз. В трубке послышалось шуршание листов бумаги, многократное «да-да-да», а после врач стал диктовать своеобразное наставление, заранее попросив женщину приготовить блокнот с карандашом. — Я составил расписание. Для большей эффективности стоит встречаться довольно часто на неделе, думаю, что три дня вполне оптимальный вариант. Понедельник, среда и пятница вас устроят? — сухое «да», после которого в ежедневнике доктора появляется молниеносная галочка. — Хорошо. Начнем занятия с этой пятницы. А в каком сейчас состоянии находится Мидория-кун? — Он... тяжело... — стойкость в ее голосе треснула как дорогой хрусталь. — Ох, бедный мой малыш. Так переживает по поводу своей причуды, так себя корит буквально ни за что, — женщина кладет руку на рот, и приглушенно вздыхает, мысленно ругая себя за очередной эмоциональный срыв, который совсем не поможет ни ей, ни уж тем более Изуку. Доктор мягко уверяет женщину в том, что все будет в порядке, и без помощи они ребенка не оставят, а после еще нескольких некаверзных вопросов разговор их завершается, и женщина, садясь за кухонный стол напротив сына, прячет лицо в ладонях. Она устала. Ужасно устала. Но это последнее, что она покажет Изуку. Ей нужно быть стойкой, она обязана быть стойкой. Даже если усталость якорем привязалась к ее ногам и теперь безжалостно тянет ее на дно, Инко будет бороться с бушующими волнами и ни за что не даст буре загубить себя. Перед матерью стоит образ сына, улыбающегося широко и уверенно, счастливо смотрящего ей в глаза, и она сделает что угодно, чтобы воплотить этот образ в жизнь. Ей сложно сейчас и будет сложнее в будущем, но опускать рук она не собирается, никогда, ни за что. Инко убирает ладони от лица и сжимает кулаки; тонкие брови нахмурились, злясь на хозяйку, которая вдруг снова распустила нюни. Встав со стула, неуклюже пошатнувшись на месте, женщина взяла вату и, смочив ее перекисью, прошлась по ранам, не вздрогнув от неприятной жгучей боли. Они со всем справятся.***
Хитоши собирает свой рюкзак, упаковав зубную щётку с запасной одеждой, и выходит из своей комнаты, выключив свет. Громко зевнув, вразвалочку шагая по коридору, он забегает на кухню, чтобы досыпать Мами корм, но та отказывается есть и любвеобильно трется о штаны хозяина, не отходя от него ни на один кошачий шаг. Парень улыбается ей, садится на корточки и ласково чешет за ушком, приговаривая множество добрых слов, которые любимица пусть и не понимает дословно, но на ментальном уровне наверняка осознает, что-то в них закралось много любви и привязанности. Проверив напоследок, все ли он взял, Шинсо подходит к входной двери под громкое мяуканье кошки. — Ох, ну чего ты, я же только на неделю! Потом вернусь, — но принцесса словно его не слышит и продолжает кричать громче и строже, искренне не желая расставаться с хозяином. Мягкие лапки вцепились в колени парня и грубо держались за плотную ткань. — Скоро папа придет — одна ты точно не останешься, — он вновь касается мягкой кошачьей щёчки и под довольное, пусть и несколько грустное, мурлыканье берет с полки свои ключи. А после утомительно вздыхает и хватает отцовскую связку. Перед тем, как отправляться к маме, придется заехать к Мистеру «Нет, я ничего не забыл». Окончательно попрощавшись с Мами, он закрывает дверь, быстрым шагом выходит из дома и топает к гаражу, чтобы взять велосипед. Весенняя жара спала под конец дня, и сейчас солнце уже не пекло макушку, а улицы наполнились приятным прохладным ветерком. Парень размеренно крутит педали и совсем не торопится. Вся велодорожка в его распоряжении: перед ним и сзади него ни души. До час пика еще далеко, потому-то и народу не так уж и много, что несомненно радовало парня. Он останавливается на пешеходном переходе, недовольно хмурясь, и внимательно смотрит за тем, как медленно уменьшаются цифры на светофоре. Звуковой сигнал, разрешающий перейти дорогу, немного неожиданно разносится у уха, и Хитоши продолжает свой путь, вновь озаряясь скромной улыбкой. Больница привычно встречает его с распростертыми объятиями. Оставив велосипед на своеобразной парковке, парень проходит внутрь, здороваясь с проходящим мимо коллегой отца. Оглядевшись по сторонам, парень ступает до ресепшна и получает громкое приветствие от девушки, которая секунду назад сидела со скучающим видом и что-то заполняла в бланках. — Шинсо-кун! Здравствуй. Какими судьбами? — она прерывается, когда к ним подходит старичок и спрашивает о месторасположении какого-то кабинета. Получив добродушный ответ, он кивает и уходит, зачем-то приплясывая. — Та-ак, — работница вновь разворачивается к прибывшему Хитоши, — ты к Шинсо-сану или как? — Ага, он забыл ключи, — беззлобно усмехается мальчишка, и девушка следует его примеру, прикрыв рот своими когтистыми руками. — Он сейчас занят, Фукуро-сан? — девушка кладет палец на губу и пододвигает к себе журнал. — Да, сейчас он принимает пациента, — Хитоши устало выдыхает, — но сеанс скоро подойдет к концу, минут через двадцать. Я могла бы передать ему ключи. Оставь здесь. Он как закончит, я схожу сама. — Нет, не стоит, — положив руку на шею и отведя взгляд в сторону, утверждает парень, — я подожду, все в порядке, я никуда не тороплюсь, — поблагодарив девушку, он идёт к лифту и дожидается его приезда с парой других людей. Парень идет по длинному оживленному коридору прямиком до отцовского кабинета. Сев на стул у самой двери, он достает из кармана почти разряженный телефон и, максимально сбавив яркость, находит свои любимые видеоролики с кошками. Звук выключен, но его все устраивало. Разношерстые коты всех пород и мастей вытворяли всякие забавные штуки: прятались в узких коробках, бегали за собственным хвостом и мягкими лапами гордо ходили по хозяевам. Улыбка появилась на усталом лице, и двадцать минут прошли совсем незаметно, словно он только и успел, что моргнуть. Дверь кабинета медленно со скрипом открывается и оттуда выходит мальчик с неряшливой кудрявой прической, которая небрежно закрывала пол его лица. Спина согнута, руки спрятаны в карманах, а глаза, которые чудом удалось разглядеть за объемной зеленой копной, смотрели в пол. Сделав пару шагов, он замечает Шинсо и останавливается, выглядя при этом довольно озадаченно, но проходит пара секунд, и незнакомец, ускорив шаг, двигается вдоль коридора, направляясь к выходу. Хитоши лишь пожимает плечами, проводив парня взглядом, встает с места и направляется к двери. — Хэй, — он заходит в кабинет и, сложив руки на груди, упирается корпусом в стенку. Отец испугано вздрагивает и, подняв взгляд на незваного гостя, выдыхает расслаблено, с прерывистым тихим смехом. — «Хэй», конечно, но ты чего тут забыл? Ты же к маме собрался? — с улыбкой говорит мужчина, огибая свой стол, и идет к сыну плавной походкой. Положив тому руку на голову, он взъерошивает беспорядочную копну и волосы, привычно убранные назад, упали на глаза. — Я забыл? — приподняв одну бровь, парень лезет в карман и протягивает отцу связку ключей, озаряясь хитрой усмешкой. Мужчина открывает рот, неловко краснея, и, накрыв ладонью глаза, отворачивается от ребенка. — Ох, ладно, спасибо, — он забирает из протянутой руки свою связку и кладет в карман брюк. — Оставил бы Фукуро, она бы вернула. — Хм... Нет, — заявляет мальчишка и размеренной походкой идет до кресла, в котором обычно располагаются пациенты. Он хотел присесть, но, промедлив, заметил что-то в складках обивки. Просунув руку в щель, он достает небольшой телефон и молча показывает его отцу. — Ох, Мидория оставил! — восклицает мужчина и, подойдя к сыну, забирает из его рук раскладушку. — Догнать его может или на следующем сеансе отдать... — вслух думает мужчина, положив мозолистую руку на щеку. Чуть наклонив голову, Хитоши рассматривает чужую вещичку с секундным любопытством. В голове всплывает тот самый мальчика, покинувший кабинет минутой ранее, и парень на свою голову решает вызваться выполнить поручение. Почему и зачем — загадка для него самого. Но что плохого в том, чтобы выполнить маленькое, но весьма полезное задание. Герои же не только людей из горящих домов спасают. — Тот мальчик с зелеными волосам? Давай я сбегаю, — отец медленно хлопает глазами, — если не пересекусь с ним — вернусь, — пожав плечами, мужчина кивает и отдает ребенку телефон, похлопав тому по плечу. — Ты сегодня посыльный какой-то, — шутливо подмечает отец, и Хитоши улыбается в ответ. — Посыльный для рассеянных, — махнув отцу на прощание рукой, он выбегает из кабинета, но тут же сбавляет шаг, заметив большое количество людей, и, прижавшись к стенке, быстро направляется вниз. Воспользовавшись лестницей вместо лифта и, к слову, спустившись достаточно быстро, парень с легкой одышкой добирается до первого этажа. Поглядев из сторону в сторону, он замечает того самого мальчишку на скамье, расположенной неподалеку от входа. Он почему-то не спешит покидать больницу. Возможно кого-то ждет. Хитоши медленно направляется к «заказчику» и на ходу достает из кармана предназначенную для него посылку. Одинокий мальчишка, усталый и больной, выглядит так, словно готов в любой момент упасть напрочь. Представив неприятную грустную картину, Шинсо в два широких шага достигает ребенка и молча протягивает ему телефон. Мальчишка вздрагивает, словно на него направили дуло пистолета, и поднимает на незнакомца удивленный настороженный взгляд, пустой и болотно-зеленый. — Ты забыл, — сухо произносит Хитоши. Но тот не торопится, беспокойно оценивает ситуацию и гадает, можно ли ему доверять. Шинсо терпеливо ждет и не двигается с места. Тонкие пальцы наконец-то потянулись к телефону и взяли его с неуместной осторожностью. Мрачные глаза уставились на вещицу, проверяя, точно ли она принадлежит ему. И убедившись в этом, мальчик кротко кивает, то ли самому себе, то ли Хитоши, таким образом благодаря его. Кивнув в ответ, чего ребенок, очевидно, не увидел из-за шторки кудрявых волос, Шинсо разворачивается и медленно идет к выходу, глубоко о чем-то задумавшись. В дверях он пересекается с пухлой женщиной средних лет. Лицо ее украшено несколькими выразительными и свежими шрамами, которые предавали ей неподходящую к ее округлости суровость. Большие глаза, усталые, но яркие, мельком взглянули на Шинсо. Она остановилась перед ним и, улыбнувшись, по-доброму кивнула, продолжив свой путь. По всей видимости, она мама того мальчика, пусть Хитоши и не заметил хоть какого-нибудь особого сходства. Лишь цвет волос, который гордо запечатался в их говорящей фамилии. Шинсо молча провожает ее взглядом, замечая, как оживляется мальчишка, до этого опустошенный абсолютно. Он встает с места, пристраиваясь рядом с женщиной, и они вместе идут к выходу. И только сейчас Хитоши покидает больницу, беспокойно оценивая попавшие в его голову образы. Семейка эта показалась ему загадочной и трогательной. Омраченный взгляд ребенка, и мягкий, но грустный взгляд матери вызывали у него неподдельный интерес. А четыре выразительных шрама на круглом лице намертво засели в его разуме.