***
Изуку до сих пор не любил уроки физкультуры. На самом деле, сейчас для этого даже не было причин: наверное, он просто привык не любить эти занятия, которые раньше были очередной маленькой пыткой. Быстро переодевшись, он вышел из раздевалки самый первый и торопливо направился в спортивный зал, в котором хозяйничали роботы-уборщики, чья задача была в том, чтобы привести это место в божеский вид после прошлого класса. Пахло моющим средством вперемежку с подростковым потом. Ничего необычного. Парень проходит внутрь, садится на скамью и от скуки болтает ногами, ожидая начала занятий. Вскоре подходят остальные ребята и зал наполняется разговорами и топотом. Мотая головой и хлопая глазами, Мидория глядит на одноклассников, даря каждому всего по секунде своего непрошенного внимания. А после вновь смотрит на свои ноги в синих кедах. Его немного клонило в сон, некритично, терпимо. Но он точно ляжет сегодня пораньше. Широко зевнув, он прикрывает рот ладонью и жмурится. Но стоило лишь на секунду прикрыть глаза, как к нему тут же подсела одноклассница, хотя других свободных мест в зале поодаль от него было достаточно. Вздрогнув, Изуку глядел на нее продолжительно и робко. Это была та самая девочка-свинка, с которой ему уже довелось пообщаться, пусть и недолго. Она сидела совсем уж близко и в ответ смотрела на него своими большими блестящими глазами. Не зная, что и делать, Мидория от неловкости чуть отодвигается, постепенно оказываясь на самом краю скамьи. — А, эм, знаешь, Мидория-кун, — она тут же начала разговор, заметив, как тот стал постепенно отдаляться, — я вот очень люблю теннис! А тебе нравится какой-нибудь спорт? — приоткрыв рот, парень медленно покачал головой. — Я, — тихо говорит он, забегав глазами из стороны в сторону, — не уверен. В смысле... Я не то чтобы вообще интересуюсь спортом. — Ох, понятно, — она улыбается, прикрыв глаза, а после, раздумывая, что бы еще сказать, встает с места, спрятав руки за спиной. — Ну, эм… А у меня вот брат в бейсбол играет, — добавляет она тихо, но с выразительной гордостью. — З-здорово, — Изуку старательно поддерживает спонтанный и несколько беспричинно смущающий разговор. — Угу! — как будто его робкое «здорово» дало ей новый заряд энергии. — А у тебя есть братья? Сестры? — он уже ничего не говорит, а лишь молча отрицательно качает головой. Девочка поджимает губы, отводит взгляд в сторону и, шмыгнув носов, старается вновь улыбнуться, пусть и выходит не так ярко, как минутой ранее. — Ну ладно! Постараемся сегодня на уроке, — она уверенно сжала кулак, резко кивнув. — Ага, — он кивает в ответ, плавно и медленно, и тоже старается улыбнуться, лишь бы не выглядеть слишком грубым в чужих глазах. Развернувшись на пятках, девчонка широкими шагами направилась в сторону подруг, стоявших у дальней стены. Раскачиваясь из стороны в сторону, она заговорила о чем-то взятом с потолка, воодушевленно и активно. Одна из девчонок, высокая брюнетка с заколками в волосах, протяжно выдохнула, а после, поглядев в сторону Мидории мутным пресным взглядом, заговорила, перебив увлеченный диалог подруги о каком-то нелепом вечернем шоу: — Зачем ты пытаешься говорить с ним, если он… не хочет говорить? — спрашивает она прямолинейно, а после широко зевает, не прикрыв разинутого рта ладонью. Не совсем поняв вопрос, свинка, шмыгнув носом, глянула на одинокого Мидорию, который разглядывал свои кеды, как будто в них было что-то безумно интересное. — Просто отстань от него, — брюнетка поворачивает голову на подругу и медленно моргает. — Да ладно тебе! — возмутившись, та хмурит свои круглые брови и выразительно морщит широкий открытый лоб. — Мы одноклассники, что плохого в том, что я хочу подружиться? Ее любезно поддерживает другая девчонка с руками вместо волос, которая, пусть и не пыталась столь активно подружиться с молчаливым одноклассником, а все же не видела ничего плохого в том, чтобы постараться вовлечь того в активную жизнь класса. — Именно, не будь такой душной! Ему просто нужно время. — Мхе, — брюнетка, закатив глаза, пожала плечами. — Пожалуйста, пробуйте, только он же явно от этого не в восторге. Все эти разговоры вызывают у него один дискомфорт, нет? — Согласен, кстати, — рядом стоящий одноклассник, низкий мальчуган, чья мутировавшая внешность напоминала муравья, влез в разговор, подняв вверх свою темную маленькую ручонку. — Я с ним пытался поговорить, он что-то непонятное промямлил, и на этом моя попытка закончилась. Против ее идеи ополчились уже несколько ребят, и свинка, насупившись, надула щеки, от чего те стали еще более розовыми и круглыми, а после, шумно хмыкнув, сложила руки на груди. — Ой, да ладно, ребят, — она намеривалась отстаивать свою позицию. — Сколько от начала занятий прошло? Несколько недель? Да мало кто вообще за такой срок сможет привыкнуть! Так что я уверена, что ему просто нужен тычок. Гордая собой, она вздернула свой нос-пятачок, ухмыльнувшись, и вновь поглядела на Мидорию, который все еще не отрываясь смотрел на свою обувь, вытянув ноги. Улыбка тут же сползла с ее довольного лица, и девочка, тихо выдохнув, покачала головой. Самостоятельно он явно не собирается ни с кем контактировать. — Может он больной? — делает смелое предположение мальчишка-муравей, и тут уж розовая девушка, широко открыв свой большой рот, громко вдохнула, а щеки ее выразительно зарделись. — А вот это уже грубо! — воскликнула она, сжав у груди маленькие кулачки. Суровость ей не шла совсем, и она выглядела больше по-детски обиженной, чем разозленной. — Я же не в уничижительным смысле, — поясняет свои слова парень, закатив глаза. — Я серьезно. Может какая-нибудь форма аутизма, или еще чего. Я не врач, не знаю. Но со стороны это ощущается именно так. Я вообще не понимаю, что у него в голове творится. Закусив губу, свинка, опускает голову, сплетя между собой пухлые розовенькие пальчики. Слова одноклассника стали отдаваться в голове безостановочным эхом, от чего за свое навязчивое поведение ей стало непомерно стыдно. И, в последний раз поглядев на Мидорию, она искренне, даже отчаянно не понимала, что же такого интересного в его кедах, раз уж он глядел на них не отрываясь, игнорируя проходящих мимо ребят, чужие разговоры. Неужели обувь была ему интересней, чем одноклассники? — Я не знаю, мне его жалко просто, — честно признается девушка, тихо и стыдливо. От обиды даже плакать захотелось, но она сдержала эмоции. — Ох, — брюнетка вновь зевнула и своим длинным пальцем ткнула в большой лоб подруги. — Прибереги жалость для бездомных котят. Он человек. Простого уважения ему хватит. — Н-наверное, ты права… — тихо шепчет девчонка, очевидно ужасно расстроенная, поверженная в этом споре. Хотелось остаться при своем и после урока вновь поболтать с мальчишкой, но, прогнувшись под словами одноклассников, она отказывается от этой затеи и просто надеется, что через время Мидория сам заговорит как полноценный член коллектива. А после вся их разношерстая компания вздрагивает, когда в зал влетает Мик и, воскликнув своим громким голосом несколько наставлений, сразу настраивает всех на активную работу. Всякие разговоры вмиг прекратились. Физкультура — это физкультура. Ничего примечательного в ней не было. Небольшая разминка, простые упражнения. Не все ребята выполняли задания старательно, потому что далеко не каждый придавал большое значение этому предмету. Изуку же честно работал, но даже так умудрялся быть последним и привычно плелся позади всех во время небольшого забега, подавляя желание воспользоваться способностью. Он все еще хиляк, но теперь никто в классе и не думал даже упрекнуть его в этом. — Так, слушатели, — распахнув руки, словно заключая в объятия воздух, воодушевленно и радостно воскликнул учитель. Ребята тяжело дышали, стоя в кривой линии, и ожидали начала следующего упражнения. Некоторые, правда, уже изрядно подустали, оттого ждали указаний, усевшись поудобней на чистый пол. — Все готовы к Спортивному Фестивалю? Кто-то громко воскликнул, уже заранее настроившись на опасную игру, кто-то скромно улыбался, представляя себе на экране телевизора, а кто-то предвкушал это событие с весьма оправданной тревогой. Изуку, конечно же, относился к последней группе. Он даже понять не мог, что его пугало больше: сами соревнования или медийность этого события. — Учитель! — рассекая воздух, коротко стриженная блондинка подняла вверх руку, широко улыбаясь. — А вы знаете, какие будут испытания? Может, скажете? Мы никому не разболтаем, честно-честно! — по залу разнесся дружеский смех. — Ах, хитрецы, — мужчина шутливо погрозил ребятам пальцем и, положив руки на пояс, выдохнул. — Все вам покажи да расскажи! Опустив голову, Мидория улыбается, скромно и невыразительно, чтобы не привлекать внимания, хотя, на самом деле, ему ужасно хотелось улыбнуться во все зубы. Ему так повезло с учителем и коллективом в этой школе, а он до сих пор не может к этому привыкнуть и все еще ждет подвоха, а оттого и боится. — Но я с радостью расскажу, что у нас с вами будет сегодня! Поиграем в волейбол! Выложитесь на все сто и сил не жалейте! — А причудами пользоваться можно? — спрашивает кто-то, неловко подняв руку. — Можно, но, если что-то пойдет не так — я остановлю игру, — несколько строго добавил он в конце, и Изуку почувствовал на себе его яркий теплый взгляд, от которого почему-то мурашки побежали по спине. — Ха, моя причуда бесполезна в этой игре, так что я даже не знаю, что может пойти не так. — Моя тоже, а я еще и играть не умею! Все загалдели, обсуждая, кто и как может применить свою способность в ходе маленького локального соревнования. Вообще, только на физкультуре Изуку мог поглядеть на способности одноклассников: у кого-то была лишь мутация, изменившая внешность, кто-то мог долго не моргать, кто-то аномально громко щелкал пальцами. В целом, не те способности, которые можно увидеть у героя. За эту короткую мимолетным мысль Мидории вмиг стало стыдно: как он вообще может думать о таких вещах, когда сам он — бывший беспричудный мальчишка. В теле уже чувствовалась усталость, хотя ничего особенного за урок Изуку и не успел сделать. Но вот, удачно вытянув жребий, парень гордо попал в одну из команд. Поджав губы, он нервно поглядел на учителя молящим взглядом. Мик смотрел на ребенка в ответ и одними глазами спрашивал, хочет ли тот не участвовать. Но Мидория не успел подать хоть какой-то новый знак, потому что сокомандники, активные ребята, в основном выглядящие как неплохие спортсмены, настроены были до комичного решительно. С выдуманной на ходу кричалкой, они затащили Изуку в круг задорного мракобесья, и тот, потеряно смотря в чужие глаза, старался улыбаться. Правила игры он знал поверхностно и точно помнил, что в средней школе его либо не ставили в команду вообще, либо ставили, но только чревато это было проигрышем группы, которая держала при себе неуклюжий балласт. Вспоминать об этом было тошно. Неосознанно сморщившись, Мидория встает на позицию, указанную ему собственнолично избранным капитаном одноразовой команды. И только когда мяч оказывается у него в руках, мальчишка широко открывает глаза, осознав, что находится он на линии подачи, и что руки его, тонкие как палки, обязаны ударить по мячу так, чтобы он улетел за сетку. Положительный настрой, каким бы тухлым он ни был, теперь и вовсе испарился. Однако тянуть время он не хочет, оттого, дрожа и шатаясь, подкидывает вверх упругий инвентарь и удивительно напряженной рукой ударяет по мячу. Снаряд летит плавно и низко, постепенно опускается, намереваясь задеть сетку и приземлиться на их стороне. За секунду в голове Изуку проносятся мысли, как он подводит команду, как всякое любезное отношение к нему пропадает, и он, неосознанно вовсе, контролирует мяч способностью, поднимает его вверх, даже слишком высоко, и с силой опускает вниз. Кажется, что пол под таким ударом затрясся. — Мощно! — сокомандник поднимает кулак, и остальные ребята следом вскидывают вверх свои крепкие руки. Тут же раздается громкий голос учителя, который излишне пафосно сообщает о первом забитом мяче. Нервно сглотнув, Изуку лишь кивает, непонятно кому, и чувствует, как горит его ладонь. Он ударил по мячу сам, без способности, и вышло скудно. Было немного обидно, но мысль о том, чтобы завидовать собственной причуде была откровенно нелепой, а оттого он старается избавиться от лишней мишуры, которая осела в голове, и, выдохнув, вновь идет к линии подачи. Игра продолжается. Все шло ужасно динамично. Второй раз забить очко с подачи не вышло, потому что противник ловко отбил снаряд. Будь воля Изуку, он бы мог просто на просто выхватывать с чужих рук мяч и тут же опускать его на пол, но какова вероятность, что при таком раскладе на него обозлятся? Очень высокая, так он думал. В конце концов, ребята явно хотят играть на равных. О боже, он точно ставит себя выше остальных… Задумавшись, он пропускает мяч и уже готовится к нравоучающей взбучке, но получает лишь задорное и уверенное: — Не отвлекаться! Игра идет! Действительно, игра шла, Мидория стал сосредоточеннее и даже умудрился разок забить мяч без помощи способности, а так, своими силами. Он все еще не уверен, что действует согласно правилам, но, кажется, всем все равно, потому что ребята просто веселились, горя желанием победить не из какой-то высокой цели, а просто, для себя. Во всех есть это ярое чувство соперничества, а в детях оно, кажется, утрировано донельзя. Но постепенно он начал совсем уставать. Скакать по площадке было тяжело, тяжелее, чем бежать кросс. Он громко дышал, облизывая сухие губы, ходил из стороны в сторону, чуть ли не запинаясь, и все больше и больше полагался на причуду, используя ее уже автоматически. Их команда определенно точно победит. Если думать о ситуации трезво, то исход игры был предрешен с самого начала. С того момента, как Мидория вытянул жребий. На пол капнула крупная красная капля. Изуку даже не сразу это заметил, и только когда все ребята уставились на него большими беспокойными глазами, он взглянул на заляпанную форму, а после провел пальцами над губой, утерев свежую жидкость насыщенного цвета. Ничего серьезного он в этом не видел, ведь из носа его кровь бежала постоянно, и определенно бывало намного хуже, чем сейчас, а оттого пара пятен на лице его не смущала совсем. — Что-то случилось? — стоило шумной игре остановится, как Мик, подорвавшись с места честного судьи, широким шагом направился к игрокам, и, заметив, что у проблемного ребенка (как говорил обычно Шота) проблемы, герой тут же сморщил лоб, а взгляд его сделался таким трогательным и грустным, что Изуку стало стыдно. — Мидория? Что случи..? — Все в порядке, — перебивает он учителя и вновь утирает лицо. Кажется, кровь уже перестала бежать. Но губы и щеки, и руки его были испачканы. Он совсем не выглядел как тот, кто действительно «в порядке». — Такое случается, если часто пользоваться причудой, — тихо поясняет он, бегая глазами по одноклассникам. Все глядели на него с беспокойством и непониманием. Тишина была дикая, отчего можно было услышать, как на улице тренируется геройский факультет. Изуку больше нравилось, когда все шумно бесились и смеялись. Покачав головой, Мик, как педагог, слова ученика не принимает и добродушно просит того сходить в медпункт. Наверное, если бы Изуку находился один на один с учителем, то он бы поспорил, утверждал бы, что ничего такого не случилось, но сейчас, под прицелом чужих глаз, ему не очень хотелось продолжать эту сцену. Потому он поджимает губы, кивает, взглядом пересекается с сокомандниками, и те, улыбнувшись, дают ему понять, что никого он не подвел, и все в порядке. В порядке-то все, только не он. — Хорошая игра! — Щас на замену кого-нибудь возьмем и выиграем, не переживай! — Ты поправляйся только. Изуку кивает, улыбаясь, а после уходит с площадки, медленно ступая в сторону выхода. Не мешкая, его догоняет староста, спрашивает, не нужно ли того сопроводить, но Мидория, все еще улыбаясь, любезно отказывается и выходит из зала в одиночку. В пустом коридоре было удивительно холодно. Он потирает друг о друга руки, бессмысленно размазывая по тонким пальцам засохшую жидкость. Иногда он задумывался над тем, сколько же крови теряет каждый раз после использования причуды. Насколько это опасно? Нужно просто контролировать, сколько по времени он использует способность и в каких масштабах. А теперь, когда его безумство надоумило его на вылазки по ночам, он явно потеряет пару-тройку литров крови за несколько месяцев. Такова ноша героя. Даже самопровозглашенного. Жертвовать собой ради других, измываться над собственным здоровьем — вот что есть геройство в его чистом виде. Но Изуку все еще души не чаял в этом явлении, даже если и понимал весь мрак, скрывающийся за яркой пестрой ширмой. Мальчишка не видел необходимости идти в лазарет, но чувствовал какую-то обязанность в том, чтобы посетить медсестру, потому что к ней его и отправили. Кровь давно уж перестала бежать из носа, засохла на лице тонкой пленкой и неприятно стягивала кожу. Поднявшись по лестнице, он заворачивает за угол и замирает, услышав топот чужих ног. Кто-то медленно поднимается по ступенькам, шагая тяжело и монументально. По школе так ходят только учителя, про-герои. Изуку правда не горел желанием пересекаться с кем-то из взрослых, потому что в таком случае его ждал с десяток вопросов, на которые отвечать не особо-то хотелось. Словно шпион из комедийных фильмов, он выглядывает из-за угла, и видит не строгого учителя, а мальчишку в школьной спортивной форме. И Мидория выдыхает, протяжно и облегченно. Широким шагом он выходит в коридор и идет прямиком в сторону высокого незнакомого парня, чьи шаги так и остались важными и громкими. Неудивительно, что Мидории подумалось, что это учитель. И пусть пялиться на кого-то — безмерно неэтично, но интерес взял вверх, когда Изуку увидел на чужом лице большой ожог, который, что удивительно, смотрелся вполне естественно и органично с цветными бело-красными волосами мальчишки. Он выглядел как мрачный и повидавший жизнь про-герой, такая ассоциация возникала в голове. Даже издалека Мидория мог увидеть его серьезный взгляд, хмурый и строгий, взрослый. Когда ребенок выглядит по-взрослому — это всегда ужасно неправильно. Чуть ускорив шаг, устававшись в пол, Изуку решает побыстрее со всеми закончить и вернуться на занятия. Но дойдя до кабинета, он понимает, что стоит аккурат напротив этого парня. Тот, очевидно, тоже пришел в медпункт, можно было догадаться. Только сейчас Изуку замечает, что тот неловко держится одной рукой за правое запястье. Видимо вывих. А то и перелом. Пропасть между геройским и общеобразовательным курсом безумна. Пока они дурачатся, играя в волейбол, те ломают друг друга от и до. Герои. Парень этот был ростом с Шинсо, может чуть пониже. Он смотрел на Мидорию разноцветными глазами и, очевидно, как и тот, был немного в замешательстве от ситуации, глядя на окровавленное лицо незнакомого мальчишки. Открыв рот, Изуку думал сказать хоть что-нибудь, но вместо этого просто шумно выдохнул и невыразительным жестом указал на медкабинет, как бы пропуская незнакомца вперед. Тот, немного неуверенно, а все же проходит внутрь, медленно открыв перед собой дверь здоровой рукой, и напоследок бросает в сторону Мидории острый взгляд, удивительно холодный, что даже мурашки по спине пробежали. Вздрогнув, Изуку лишь морщится и, развернувшись на пятках, идет в сторону уборной в ускоренном темпе. Наверное, этот мальчик из класса Шинсо, подумал он, почему-то нахмурившись. Изуку, безусловно, не знал всех одноклассников друга, но те, с кем он знаком, с кем он сдружился, достаточно милые, приветливые ребята. И парень был непоколебимо убежден, что все с геройского курса такие же. Такие же, как тот образ героя, который неизменно хранился в голове Изуку, с какими бы сложностями тот ни сталкивался. А этот мальчик был таким хмурым и даже устрашающим. Абсолютно спонтанно Мидория проводит параллель между незнакомцем и Старателем, героем, который всегда пугал Изуку, если быть честным, но который всегда был героем в самом прямом смысле этого глубокого слова. Зайдя в уборную, мальчишка открывает холодную струю и моет руки, тщательно стирая застывшую липковатую жидкость. Набрав в ладони воды, он окунает в маленькую ванну лицо и стирает размазанные пятна с губ, носа и щек. Зажмурившись, Мидория трясет руками, смахивая крупные капли на пол, и выключает воду. А после глядит на себя в зеркало, улыбаясь собственному отражению, удивительно живому. Волосы его растрепались, он поправляет их ловко и умело, пусть кудри все еще привычно путались в пальцах. Нужно возвращаться, а то скоро закончится урок.***
После того, как у них появились разноцветные друзья, Шинсо с Изуку все реже ходили до станции вдвоем. В большой болтливой компании было комфортно, но в скромных парных прогулках была та особенная легкость, которая была с ними весь прошлый год, который вот так внезапно сменился на что-то шумное, иногда даже слишком шумное. Но веселое. А сегодня, когда их учеба окончилась в одно время, когда у Шинсо нет дополнительных занятий, когда Мидория не должен бежать на прием к врачу, они могут позволить себе спокойную медленную прогулку. Еще и погода была благосклонна: теплое солнце дружно уживалось с прохладным ветерком, и свежесть улиц была во много раз лучше того зноя, который в последнее время был частым спутником усталых школьников. Сейчас Изуку активно с блеском в глазах рассказал про сегодняшнюю игру в волейбол, про то, как ребята приняли его в команду. Про несколько забитых мячей. Но про то, как ему пришлось уйти, потому что его нос вновь кровоточил, он рассказал скомкано и быстро, вскользь, явно не желая заострять на этом внимание. И Хитоши его не пытает. — Было весело? — спрашивает он, приподняв брови и улыбнувшись одной стороной лица. — Да, — усмехнувшись, Изуку отводит глаза в сторону, а после выдыхает протяжно, держа на губах скромную улыбку. — Но я устал... Даже не знаю, как я справлюсь на фестивале. — Справишься, — без лести подбадривает его Шинсо, прекрасно понимая, что Мидория способней, чем думает. — Вряд ли я пройду дальше первого этапа, — он словно и не слышал слова Хитоши и продолжил топить самого себя без всякой на то причины. — Пройдешь, — вновь лаконично перебивает он бессмысленные укоризны Изуку, а после добавляет, положив руку на шею: — Я уверен. — В таком случае ты тоже должен пройти, — Мидория идет в атаку, и Хитоши, разведя руки в стороны, пожимает плечами. — Конечно, я и не говорил об обратном. — Даже так, — Изуку захихикал в кулак и покачал головой. — Что ж, тогда нам стоит беспокоиться, что в финале мы будем драться друг против друга. — О, так ты метишь в финал? — протянул Шинсо, приподняв брови. — Ну, я думаю, можно будет устроить настоящее шоу. — Хотя меня все еще беспокоит, что это телевидение и это… внимание, ух... — холодок пробежал по всему телу. Почему-то сегодня непрошенный озноб решил стать верным спутником Изуку. — Согласен, но ничего не поделаешь, — они синхронно сморщились, как от чего-то кислого. — Это в любом случае прекрасная возможность показать себя и получить рекомендации от агентств. Воу, звучит, так по-взрослому, как будто уже устраиваешься на работу! — Ага, я бы хотел стажирова... — начинает Мидория, все еще сияя так ярко, даже обжигающе. Но когда понимание до него доползает, улыбка, широкая, как у Всемогущего, пропадает как по щелчку, а глаза становятся потерянными, и обида балластом осаживается где-то на сердце. — Я имел ввиду... — заметив, как поменялось выражение Шинсо, как пропала и его улыбка, Изуку постарался вернуть их непринужденный комично-амбициозный диалог, который он испортил нелепой секундной фантазией-слабостью. — У кого бы ты хотел стажироваться, Хи-чан? Хитоши захлопал глазами, замедлив шаг, и молча глядел на Мидорию сверху вниз. Изуку смотрел в ответ таким же глубоким пронзительным взглядом и чувствовал, как трясутся поджилки. Мысленно он убедил себя, что это из-за физкультуры. — Не знаю, — хрипло отвечает Хитоши, сморщив лоб, а после кашляет в кулак. — Я бы с радостью стажировался с Аизавой-саном. Но, ха, я не думаю, что это так работает, — его короткий легкий смешок словно молоток разбивает прочное стекло напряжения, и, кажется, что даже дышать стало легче. — Думаю многие заинтересуются тобой! — Изуку говорил громко, бодро, а балласт на сердце растворился, как горькая таблетка во рту. — Так что жди десяток рекомендаций. — Сотню, — Шинсо, указывает пальцем в верх, беря выше. — Тысячу! — не сомневаясь заявляет Изуку, широко улыбаясь. Они смеются, громко задорно, по-ребячески. Так как должны смеяться дети. Ветер охлаждает румяные щеки, и его свист, аккомпанирует звонкому смеху. И все так легко, и все так до кукольного беззаботно. Только несколько тучек в небе несут что-то тяжелое и строгое. — Ладно, но все же, — прервав смех, говорит Шинсо и внимательно наблюдает, как резко на него поднимаются вопросительные глаза Изуку, как брови его образуют на лбу естественный морщинку, как улыбка, открытая, чуть неровная, то скромно пропадает, то появляется вновь. — Как ты там меня назвал? — спрашивает Хитоши, ухмыльнувшись. Глаза его пестрили хитринкой, довольной и кошачьей. И вопрос этот вмиг стирает светлое солнечное выражение с лица Изуку: нос его по-заячьи дернулся, брови свелись к переносице и открытый взгляд сменился на вопросительный прищур. Приоткрыв рот, он качает головой, пронеся в мыслях все сказанное ранее, и, пожав плечами, просит уточнений. Он правда не понимает, о чем говорит Шинсо. Почему-то недогадливость и замешательство в Мидории лишь сильнее позабавили Хитоши: тот, кажется, запоминал все, все нужное и не нужное, а тут не помнил слова, которым минута отроду. И, усмехнувшись, Шинсо объясняется: — Ты сказал: «Хи-чан». Знаешь, это... Пошатнувшись, Изуку медленно попятился назад, выставив вперед руки, и, кажется, был готов вовсе упасть на дорогу прямиком под машину. Лицо его, румяное, здоровое, разнежившееся на солнышке, вмиг побелело до мертвого, и точки-веснушки стали видны особенно сильно. Он еле стоял на дрожащих ногах, весь в напряжении, как будто готовился принимать удар по лицу. И глаза его глядели на Шинсо со страхом и другим странным чувством, напоминавшим какой-то коктейль из стыда и отчаяния. Ощущение было такое, словно тот уже и не дышал, замер холодной статуей и дрожал, и ждал чего-то. Чего — не ясно. Как будто бы и не помощи, и не внимания. Как будто ждал, что Шинсо уйдет, а то и еще чего хуже. Но причин на то не было, и Хитоши, прошипев, морщит лоб, одними лишь губами ругнувшись. Изуку постоянно удивляет его. И не всегда в хорошем смысле. — Тебе плохо? — он выставил руки вперед не зная, что и делать. Казалось, что друг был готов упасть в обморок, поэтому Хитоши заранее настроился на худшее. — Прости, пожалуйста! — выпаливает Мидория четко и отрывисто, неестественно резко. Шинсо даже вздрагивает. — З-за что? — потерянно качая головой, не понимая, куда деть руки и глаза, Хитоши нервно хлопает ресницами, чувствуя себя до противного неловко. — За то, что ты меня так назвал? Но... — Я больше не буду, правда, честно! — Изуку сплетает между собой дрожащие пальцы и скребет ногтями по собственной коже. И Хитоши, выдохнув, резко и громко, схватил мальчишку за руку, наверное, даже слишком грубо и больно, потому что тот, сморщившись, зажмурил глаза, тихо цыкнув. — Послушай, пожалуйста, — говорит он устало, хрипло, и Изуку, прикусив щеку, замолкает, вжимает голову в плечи и тяжело дышит. В глазах его все еще читалась бессмысленная душераздирающая паника. — Все хорошо, ясно? — звучало громко, строго, по-учительски. В ответ Мидория молчит, не отрываясь глядит в усталые взрослые глаза Шинсо и сипло дышит, стуча зубами. А после пару раз кивает, слишком быстро, беспокойно, отчего легче не стало совсем. Отпустив чужие руки, Хитоши еле слышно извиняется, глядя на то, как Изуку потирает чуть покрасневшее запястье. Он тут же опустил глаза и словно боялся смотреть на Шинсо, все еще чувствуя беспричинный гложущий стыд, царапающий и неприятно щекочущий где-то внутри. — Я еще раз повторю: все хорошо, — зная наверняка, что сейчас творится в чужой кудрявой голове, вновь скандирует парень. — Что в этом плохого? Хи-чан… — Изуку опять вздрогнул. — Звучит мило, называй меня как хочешь. Мидория глядел на свои ладони, водил указательным пальцем по выразительной линии жизни. А после крепко сжал руки в кулаки. — Даже... если это глупое прозвище? — бурчит он под нос словно самому себе. — Это не глупое прозвище. Обычное, — Хитоши закатывает глаза, — мне нравится. Серьезно, я возьму его в качестве геройского имени, — лицо Изуку вмиг сковала оскомина, он посмотрел на друга как на полоумного, широко раскрыв рот. Эта резкая смена эмоций заставляет Шинсо прыснуть со смеху. — Н-нет! Не нужно! Ты не обязан! — чуть ли не выкрикивает Мидория, замахав ладонями. — А все, поздно, я уже так решил, — Хитоши разводит руками, прикрыв глаза, и наконец начинает ход, который остановился пару минут назад. Изуку быстро поспевает следом. — Не нужно, — повторяет он, поджав губы, и качает головой, вспоминая тот мощный образ Шинсо в его костюме и маске, в его угрожающем строгом виде. А тут это имя: «Хи-чан»... Нелепо. Разве может герой с такой сильной причудой носить такое прозвище? Так думал Изуку, но мысли его казались чужими, навязанными кем-то другим. И было ясно кем. — Да ладно, человек красит имя, а не наоборот, так? — спорить с ним бесполезно, потому что, конечно же, он был прав. Какое бы звание не нес человек, каким бы помпезным и величественным оно ни было, это не имеет смысла, если сам человек низок и жалок. Даже с каким-нибудь проклятым «Деку» можно быть великим человеком. Но у Деку не получилось стать чем-то важным. Главной роли он не заслужил, потому что и не пытался за нее биться, а наивно ждал, что она сама свалится к нему на голову. Насколько же пассивным был этот Деку. А теперь? А теперь Изуку значит что-то большее, он пытается быть чем-то большим, и он будет чем-то большим. Наверное, в тот день Деку все же умер, упав с крыши. И Изуку это радует. — Ты не хочешь поговорить об этом? — Э..? — вздрогнув, Мидория старается улыбнуться, крепко сжав зубы. Нет, нет, нет. Он же не мог снова бубнить под нос в слух? Это плохо, плохо, плохо… — О чем..? — О твоем поведении? Почему ты так испугался, когда зашла речь об этом, как ты сказал, «глупом прозвище»? — камень напряжение упал с души Изуку. Это все еще не то, о чем он хотел говорить, но, по крайней мере, это не звучит так безумно, как его мысли. Дурацкая привычка думать вслух определенно не ушла в могилу вместе с Деку. Он смотрит на волосы Хитоши, его переносицу, щеки, куда угодно, но не в глаза. — Я не настаиваю на том, чтобы ты рассказывал о чем-то личном, но, понимаешь, я... — замолчав, парень вздыхает, смеется под эффектом защитной реакции и продолжает монолог, глядя вперед, на дорогу. В нескольких шагах от них был светофор. — Иногда с тобой происходит какая-то странная хрень, а я даже не знаю, что делать. Я бы просто хотел знать о вещах, о которых не знаю, но о которых мне нужно знать. Если ты хочешь рассказать, безусловно. Я не давлю, но, скажу честно, я бы очень хотел узнать. Он вновь глядит на Изуку, улыбаясь одной стороной лица, но улыбка эта дрожала, нервно и грустно. В сердце кольнуло, больно и противно. Было стыдно так, что хотелось рассказать Хитоши все, лишь бы этот стыд пропал, растворился. Лишь бы Шинсо перестал беспокоиться. Глубоко вдохнув, Мидория старается полностью прийти в чувства и начать свою короткую детскую исповедь. Но то слова не произносились, то губы его слишком сильно дрожали. — Ох, Аизава-сан прав, называя меня «проблемным ребенком», — наконец-то говорит он и тихо смеется, грустно и фальшиво. — А по поводу прозвища… Я так друга называл. Ну, почти так. С сада еще. А потом он повзрослел, понятное дело, оно ему и надоело, — прикусив губу, Мидория зачем-то кивает и смотрит на Хитоши, в этот раз прямо в глаза, и ждет еще вопросов. С ним действительно много хлопот, и терпению Шинсо можно только позавидовать. — Это в общих чертах. Шинсо хлопает глазами, хмурится и спрашивает сипло, но в то же время довольно сурово: — И тем другом был Кацуки Бакуго? — вопрос его звучал как утверждение. — Тот, из инцидента с Грязевым злодеем? — Т-тот, — нервно сглотнув, подтвердил Изуку, удивляясь тому, как Хитоши, ткнув пальцем в небо, угадал, кажется, не задумавшись совсем. — Ясно, — холодная интонация и соответствующий взгляд в какой-то степени напугали Мидорию. Забегав глазами из стороны в сторону, он прикусил губу, так и не придумав, что еще сказать, чтобы их размеренный диалог, убитый ранее, воскрес. Но нет ничего плохого в молчаливой прогулке. Кажется, они оба слишком устали, чтобы говорить о чем-то еще. Так мальчишки доходят до станции, вместе ждут поезд, и только когда Изуку садится в вагон, Шинсо, проводив его взглядом, каким-то особенно убийственным, уходит прочь. Выцепив себе свободное место, Мидория пару секунд глядит на друга в мутное окно, а когда фиолетовая макушка совсем пропадает из виду, он, усевшись поудобней, крепко обнимает рюкзак. Поезд качался, баюкал, и иногда Изуку чуть ли не засыпал, но каждый раз приходил в сознание, когда громкий механический голос предупреждал об остановке. Люди заходили, выходили, куча лиц сменялась другой кучей. Все были разными, но в то же время ужасно одинаковыми. Чтобы хоть чем-нибудь себя занять, Мидория достает телефон. Вообще, в маленькой старой раскладушке было мало чего интересного. Шумно цыкнув языком, мальчишка качает головой и открывает список контактов. Пару секунд поглядев на номер Шинсо, Изуку, прикусив губу, лишь бы не заулыбаться, переименовывает громкое и взрослое «Шинсо» (из-за чего раньше он часто путал «Шинсо» и «Шинсо-сана» в своей записной книжке) на звучное «Хи-чан». Мидория сто и один раз повторил его в своей голове и наконец нескромно признал, что прозвище, детское и наивное, удивительно хорошо подходило Хитоши. Главное, что сам он не был против. Нахмурив брови, Мидория, только расслабившийся, напрягается вновь. Факт, что даже на расстоянии, Бакуго Кацуки умудрялся влиять на него, на его жизнь, на его настоящее, был нечестным абсолютно. Оттого в Мидории горела обида не только на старого друга, но и на самого себя, потому что отпустить все, что касается Бакуго Кацуки, он почему-то не мог. Но, по крайней мере, сейчас он не впадает в истерику от одного его упоминания, спасибо за это Шинсо (и тому и другому). Однако прощать его, даже мысленно, он не собирается. Он не собирается забывать все то, что было. Он никогда не забудет чужих слов, чужих ударов, чужих советов. Совет, спасибо, Бакуго Кацуки, за твой совет. Руки Мидории, сжатые в кулаки, дрожали, и сам он дрожал, как будто лихорадка, горячая и яростная, ударила ему в голову. Он чувствовал, как холодный пот бежал по горячему лбу, как кровь бурлила и кипела, как тошнота подступала к горлу. Изуку не знает, что с Бакуго Кацуки сейчас, никогда не пытался узнать, даже после случая с Грязевым злодеем. И он даже не знал, чего боялся больше: что тот остался таким же мудаком, или что с ним вновь что-то случилось. Мидория не такой, как знакомые маленькие монстры из средней школы. И прыгать, хлопая в ладоши, узнав, что с его обидчиком случилось что-то неладное, он не собирался. Злость была, ненависть, гнев, обида — все это было, но жажды мести, надежды на то, что друг детства познает жестокие тяготы жизни — нет. Мидория не монстр, Мидория — герой. Так он думает, такой главный статус он для себя избрал. Герой спасает и верит, что каждый мирный житель будет в безопасности. Даже если этот мирный житель мудак, который сказал тебе сдохнуть. Встав на ноги, Изуку ждет, когда двери на его станции распахнутся. Народу почти не было, полупустой вагон пах сигаретами, духами и чем-то химозным, лимонным, напоминающим освежитель воздуха. Покашляв, парень покрепче впивается пальцами в поручень и крепко сжимает зубы, поджав тонкие искусанные в кровь губы. Вновь раздался громкий механический женский голос, от которого Мидория постыдно вздрогнул, и мальчишка, проверив, не оставил ли он чего на сиденье, вышел из вагона, быстрым шагом направился домой, рассекая воздух, который сегодня казался неправильно холодным, как будто бы сейчас вовсе не весна. Внезапная и удивительно заботливая мысль проскользнула в его голову — а не заболел ли он? Положив руку на лоб, Мидория, не разобравшись, как определить температуру, успешно оставляет эту идею и просто сильнее ускоряется, надеясь, что от этого ему станет теплее. Добравшись до дома, Изуку заходит внутрь, закрывает за собой дверь и медленно шагает в сторону комнаты. Устало сморгнув дрему, он потирает глаза, остановившись у гостиного столика. А после опускает голову и, приоткрыв от изумления рот, глядит на толстый слой пыли, осевший, кажется, по всей квартире серым противным полотном. Конечно, мама постоянно работает, а он... А вот он мог бы заняться уборкой. Стало стыдно, что он не подумал об этом раньше. Зайдя к себе, он сбрасывает рюкзак у кровати, быстро переодевается в домашнее и идет на кухню, достав из нижнего ящика новую тряпку. Уверенно хмыкнув себе под нос, он принимается за уборку, активно проходится по каждому уголку, не оставляя и миллиметра без внимания. Эта скрупулезность ему наверняка аукнется. Проходит достаточно времени, прежде чем он заканчивает вытирать пыль с многочисленных полок в квартире. Выдохнув, он посмотрел на часы, стыдливо понимая, что явно переоценил свои силы. Время бежало, не ждало маленького мальчишку, а работа нависала над ним. А ведь он даже не начинал делать домашнее задание. Поглядев на свои руки, сморщившиеся от воды, Изуку тяжело выдыхает, откинув голову назад, и понимает, что ему нужна помощь. Помощь причуды. Обращаться к ней не хотелось, но, если он хочет закончить со всем прежде, чем наступит поздний вечер, ему придется. Он достает из кладовки ведро со шваброй и передает их в руки способности. Инвентарь помчался в ванную, тут же зашумела вода. А парень, выудив себе свободное время, возвращается в комнату и поднимает с пола свой портфель, достав оттуда тетради с учебниками. Шум воды утих, и швабра с полным воды ведром, которое Изуку нес бы долго и неуклюже, полетели на кухню. Проводив их взглядом, Мидория располагается в гостиной на диванчике, раскладывает все на столик и приступает к учебе, пока где-то там хозяйничает его другая сторона. Швабра быстро ходила по полу, стирала липкие пятна, доводила каждый метр до блеска. Конечно же, у причуды больше сил, чем у хозяина. Она не устает и спать ей не нужно. Изуку отрывает глаза от тетради, в которой он написал лишь номер задания, и смотрит на кого-то, усердно моющего пол. Как будто бы это и не он, а как будто и он. Это до сих пор было странное чувство, о котором Мидория не очень любил задумываться: кажется, если он углубится в природу своей способности сильнее, то вовсе сойдет с ума. Ему нравилась ограниченная приземленная мысль, что его причуда как руки: длинные, многочисленные, невидимые и неосязаемые руки, которые могут хватать, удерживать и ломать. Звучало просто. Швабра скребет под столом, потом моет сама себя в ведерке и с громким хлюпаньем вновь приступает к уборке. Квартира постепенно заполнялась запахом чистоты, а Изуку все никак не мог вернуться к учебе. В ушах стоял тихий звон, который противно перемешался со скрежетом щетки о пол. Почему-то стало страшно. Было ощущение, что кто-то чужой, незнакомый был с ним в одной квартире. И, словно услышав эти мысли, этот кто-то остановился, и, кажется, в ответ уставился на мальчишку с интересом, c вопросом в пустых глазах. Мидорию тут же затрясло, а под носом потеплело. Он накрывает губы, стирает каплю крови, сипло вдыхает, и швабра падает на пол. Кто-то ушел. Изуку встает с места и идет в ванную. Лучше уж он сам закончит с уборкой после уроков. Вообще, для его причуды есть дела поважнее.***
Чихнув, Мидория сильнее укутывается в теплую толстовку и, вжав голову в плечи, поправляет чуть сползший капюшон. Усталыми глазами он проходится по тихим улицам, сонным и грязным. Для своей сегодняшней вылазки он старательно выискивал подходящее место, где его помощь действительно может понадобится. Это был маленький район, находящийся несправедливо далеко от дома Изуку. Но, как говорилось в нескольких небольших статьях, в последнее время тут разыгрались мелкие злодеи. То что нужно для второй вылазки Мидории в качестве героя. Когда он приноровится, то явно сможет поучаствовать в чем-то более серьезном. Улыбка сама растянулась на его лице без предупреждения. Он поправляет маску и совершает несколько прыжков с крыши на крышу, внимательно вслушиваясь в голоса шепчущих улиц. Было до тревожного тихо, что с одной стороны неудивительно, учитывая поздний час, а с другой — в последнее время ему казалось, что ночи бывают шумнее ясного дня. Прищурившись, Изуку посмотрел на пустую дорогу, по которой разъезжали скромные легковушки и мотоциклы, ревущие как львы. Потерев усталые глаза, бессмысленно проводив взглядом какую-то беззаботную парочку, Мидория вновь запрыгал по крышам, смотря вниз, ища хоть кого-нибудь, кому нужна помощь. Пустота, одиночество, могильная тишина и отсутствие хотя бы одного героя на серых улицах — все это ужасно контрастировало с его прошлой вылазкой. А в мире еще столько разных мест, с разными людьми и нелюдями. Пока он здесь, ищет хоть кого-то, кому нужна помощь, где-то там, на другом конце города, кто-то этой помощи дожидается, истошно вопя. А в округе никого. Спонтанная мысль заставляет его шевелиться быстрее. Резкими и грубыми движениями он рассекает воздух, пару раз чуть не упав, и замирает на месте, когда до его ушей доносится мерзкий высокий скрип. Иголками он вонзается в голову Мидории, и тот, морщась и скалясь, снижает темп и идет на звук. Он глядит вниз в сторону детской площадки, на которой резвилась одинокая маленькая девочка лет восьми. Раскачиваясь взад и вперед, она расшатывала и без того хлипкую старую качель, которая и была источником этих ужасных звуков, похожих на вопли несчастных голодных котов. Но малышку это, кажется, совсем не волновало. Она крепко держалась за холодные металлические поручни, а после прыгала вперед, разводя в сторону руки. Приземлившись, она мотала головой, и русые волосы, едва касавшиеся плеч, качались из стороны в сторону, становясь еще более неряшливыми, чем до этого. Девчонка никуда не торопилась и после того, как слезла с качели, вновь на нее вернулась. Теперь на шею Изуку присела ответственность. Он понимал, что никуда не уйдет, пока не убедится, что с маленькой незнакомкой все будет в порядке. В голове кипели вопросы: почему она здесь? Почему одна? Не страшно ли ей, не холодно ли? Мидория честно признается сам себе, что замерз он ужасно. А вот девочка чувствовала себя прекрасно в одной полосатой водолазке и джинсовых шортах. Может он все-таки заболел? На площадке горели и громко потрескивали фонари. О тусклые лампочки бились мотыльки и тут же падали вниз. Присев на корточки, чуть свесившись с крыши, Изуку, щурясь, наблюдал за тем, как девочка, вновь сойдя с качели, ушла в сторону песочницы. Лучше бы она, конечно, шла домой. Хотя, кто бы говорил. Проходит вечность, а та все копается в песке палкой, строя какой-то неуклюжий замок. Но Мидория все еще не сводит с нее глаз, пускай и было чувство, что он делает что-то неправильное, вот так вот следя за маленькой девочкой. Однако он неспроста выбрал этот район. Если в новостях говорилось о злодеях, значит они могут появиться в любой момент. Поэтому Изуку попросту не имеет право оставлять ее сейчас. Если он уйдет, а в завтрашних новостях появится статья о погибшей девочке в полосатой кофточке, то мальчишка точно сойдет с ума. Потому что не помог, хотя и был рядом. Так бы он и просидел тут до утра, наблюдая за малышкой, если бы земля под ногами не затряслась. Предзнаменование чего-то опасного, ужасающего и определенно точно злодейского. Наверное, Изуку был безумно уставшим и нетрезвым разумом, потому что по лицу расползлась ухмылка, довольная, спрятанная за холодной маской. Зеленые глаза метнулись в сторону девочки. Та быстро встала на ноги, прижав руки к сердцу. Маленькие ушки навострились, и малышка, замотав головой, ожидала опасности с любой стороны. Но та не показалась ни слева, ни справа, ни сверху. Машинная стоянка, расположенная рядом с площадкой, разверзнулась, и из-под земли, словно крот, выполз злодей с безумными механическими глазами. Он гоготал, хрипло и мерзко. Кротовые лапы, стучали по дороге, и крупные трещины расползлись по ней как по тонкому стеклу. Злодей вылез из своей норы, сразу же заметив девчонку, и заранее радовался выгоде в маленьком несносным ребенке, который чудом оказался перед ним в такой поздний час. Заложник — самое низкое, самое ничтожное, к чему может прибегнуть любой злодей. Лежа на животе, он пополз в сторону малой удивительно быстро, скребя когтями по холодной черной земле. Застывшая под силой животного страха, девочка не могла шевелиться, а лишь стояла с широко раскрытым ртом, из которого доносились хриплые звуки, глухие, но душераздирающие, которые Мидория отчетливо слышал с высоты многоэтажного дома. Где-то вдалеке были слышны сирены полицейских машин, смешные, как будто детские. Бесполезные совершенно. Сейчас ей никто не поможет. Никто, кроме него. Изуку спрыгивает вниз, остановившись в воздухе в полуметре от земли, и, моментально оказавшись около девочки, хватает ее на руки. Бросив секундный взгляд в сторону шокированного злодея, застучавшего кривыми зубами, мальчишка пулей улетает ввысь. Напуганная малышка вскрикивает, положив руки на грудь незнакомца, и по понятным причинам старается вырваться, болтая ногами. Но когда ее глаза, затянутые пеленой слез, опустились вниз и ужаснулись высотой, она, пискнув, резко и хрипло, обхватила парня за шею, вонзившись тонкими маленькими пальчиками в мягкую ткань чужой одежды. Ветер бил в ее маленькое вмиг побледневшее со страху лицо, а сама она, зажмурившись, тихо скулила, чувствуя, как мерзли ее мокрые от слез щеки. Изуку держал ее крепко, но мягко. Руки, облеченные в черные перчатки, касались чужой холодной дрожащей спины. Лицо его стало серьезным, он моментально позабыл про всякие улыбки. Сейчас его долг отнести девочку подальше от эпицентра. Не думая ни о чем другом, он скачет по домам, изредка запинаясь, потому что сонность настойчиво дает о себе знать. Но он борется с естественным и неконтролируемым желанием, проглатывает зевок и продолжает эти бесконечные плавные скачки. Наконец-то опустившись на одну из крыш, он вздрагивает, когда замечает, как по дороге мчит тройка полицейских машин. Наверное, они смогут остановить того злодея. По крайней мере, в это хотелось верить. Было бы лучше, конечно, если бы к нему на встречу отправился какой-нибудь герой. Но не Мидории судить. Взрослые наверняка знают как лучше. Парень стоит на дрожащих ногах настолько уверенно, насколько может, и все так же крепко держит девчонку на руках. Тяжело ему не было совсем, потому что адреналин любезно ударил в его туманную голову. Вероятно, на утро он не сможет поднять рук. Но об этом он будет думать потом, сейчас главное, что малышка в безопасности. Изуку наклоняет голову и пытается заглянуть в ее лицо. Она дышит в его толстовку тяжело и горячо. Слезы отпечатываются на темной плюшевой ткани, и тихий скулящий звук скребет гвоздем по сердцу. Покачав головой, Мидория чуть приседает, расслабляет руки, отпускает малышку на землю, но та, напугано вскрикнув, лишь сильнее хватается за незнакомца, боясь упасть. — В̷̴се̡ͅ х̷о̴ро̶шо̶, — голос, искаженный маской, был страшным, действительно страшным и низким. Изуку вмиг подумал о том, что стоило просто молчать. Но девочка, совсем не испугавшись жуткого тона, медленно разжимает руки, касается носками земли и дрожа делает неуверенный шаг назад, опустив голову. Маленькое тельце лихорадочно трясется, она еле стоит на ногах и, громко шмыгнув носом, поднимает глаза на спасителя, глядя на него с замиранием сердца. Она набирает в легкие побольше воздуха, словно боясь задохнуться, и не моргая смотрит своими большими синими глазами в лицо героя. В тот маленький кусочек лица, который она могла увидеть за маской, челкой и капюшоном. Мидория и представить не мог, что однажды кто-то будет смотреть на него с таким детским, невинным и восхищенным выражением. Именно с таким выражением маленький Изуку по сто раз на дню пересматривал тот самый видеоролик с дебютом Всемогущего. И кто-то посмотрел на него так же, от чего стало немножко лестно и тепло, как будто глубокие глаза девочки волшебным образом согревали его. Выпрямив чуть сгорбленную ноющую спину, он решает продолжить достойно держать образ героя. Лишь бы тот блеск в теплом взгляде девочки не пропал. Он приседает и становится чуть ниже, чем незнакомка. Его лицо было почти на уровне с ней, и теперь малышка могла спокойно рассмотреть горящие зеленым огнем глаза героя. Она, приподняв плечи, громко выдыхает через нос, поджав губы, кажется, смутившись. — Ты ка̶к себя ч̴у̵в̶ст̷в̵уе̵ш̵ь?̴ Си̴льно на̵пуга̶лась? — голос в маске все еще звучал противно и жутко, но девочку это не беспокоило совсем. Она молча кивает, что было довольно расплывчатым ответом на пару вопросов, утирает руками давно застывшие на щеках слезы и старается улыбнуться, но выходит нелепо, болезненно и душераздирающе. Она продолжала дрожать, больше от страха, чем от холода, и робко обняв себя за предплечья, вздыхала сипло, сквозь зубы. — Т̴ебя как з̶ову̷т? — желая добиться ее доверия, Изуку говорит мягко и приветливо. Та не отвечает сразу, молчит, часто шмыгая носом, и неловко водит носком ботинка по земле, глядя на героя исподлобья, по-детски застенчиво. — Мами… — отвечает она тихо, но с какой-то гордостью, ненапыщенной, а кроткой и личной. — М̴а̵м̶и̶? — удивленно переспрашивает Изуку, захлопав глазами. — Ка̷к инт̷е̵р̴е̵с̵но. У ме̶н̶я ес̵т̶ь з̶на̸ко̸м̶а̴я кошк̶а п̷о и̸ме̴н̴и̵ Мам̴и. Девочка тут же шумно вздохнула, приоткрыв рот, и, широко открыто улыбнувшись, сжала у груди маленькие чуть дрожащие кулачки. — Честно? — увлекательное и очаровательное совпадение, кажется, немного ее расслабило, и она заговорила чуть громче. — Здорово! — А̷га̸, — Мидория улыбается глазами, радуясь, что напуганное выражение вмиг пропало с чужого круглого личика. — Расс̶ка̶ж̴е̷шь, п̷о̴ч̶е̶м̶у т̴ы одна в так̷о̷й поздний̸ час? Стыдливый румянец тут же показался на ее щечках. Она мяла плотную ткань шорт и смотрела на свои яркие сандалии, как будто в них было что-то интересное. Чуть приоткрыв рот, она молчала, не поднимая глаз, и явно совсем не хотела рассказывать о причине своей ночной прогулки. Нахмурившись, Мидория наклоняет голову вбок и ждет, что та все-таки расскажет в чем дело. Но девочка-Мами лишь выворачивает губы и морщит свой круглый покрасневший нос. — Ч̶то-т̵̸о сл̵учил̴о̴с̸ь̶? Т̸̸е̷б̵е нужн̷а пом̴ощь или̴..? — Изуку настойчив. Он беспокоится и действительно хочет помочь. — Но ты же мне уже помог... Мне больше ничего не надо! — говорила она гнусаво, наконец-то посмотрев в чужие глаза. — Только вниз меня спусти. Если нетрудно. А там я сама домой дойду, честно! Я самостоятельная! — сжав кулаки у груди, громко говорит она, сделав серьезное выражение. Вышло довольно по-взрослому, но опухлость и сопли, бегущие из носа, смазывали весь этот строгий образ. А Изуку не смог сдержать грустной очарованной улыбки. И пусть губы его были скрыты от малышки, а все же она по глазам определила, что тот улыбается, а оттого, смущенно вспыхнув, отвернулась в сторону. — Т̵ы х̴о̵ч̶еш̶ь с̵каза̴ть, ч̸то т̶ы са̴мос̵то̴ятел̶ь̶ная? — Мидория продолжал допрос, хотя по-хорошему стоило сделать так, как она просила: просто спустить ее вниз. — Да, самостоятельная, — подтверждает девочка, спрятав руки за спину. — И̵ по̴этому ты п̸ошла̴ гу̶лять̶ одна? — делает он спонтанное предположение, приподняв бровь, и тут же попадает в яблочко. — Именно. Могу и гуляю, — совсем разболтавшись, заявляет она даже несколько гордо, вздернув вверх носик. Но тут же гордость ее расходится по швам, и она, сжавшись, глядит на героя щенячьими глазами. — То есть... — кривая улыбка расползлась по красному лицу. Нервно сглотнув, малышка стала думать над более разумным оправданием. Не очень ей хотелось, чтобы герой отвел ее в полицию. А Изуку быстро и беспокойно захлопал глазами. Это показалось ему какой-то дикостью: выбегать из дома вот так вот, не подумав о том, что это опасно. Не подумав о том, что близкие могут волноваться. И при всем своем беспокойстве он даже не пытался провести весьма очевидную параллель. — Но̶ почем̴у б̷ы не д̸ожда̵ться д̸ня? Т̶ог̸да т̷ы могл̶а б̵ы с̵по̸койно г̸ул̴ять, — спрашивает он наивно, и глаза его сделались совсем грустными. — А меня и днем никуда не пускают… — она надула губы, громко топнув ножкой. — Все из-за злодеев этих дурацких… Я в последнее время постоянно дома сижу… — наверняка, если бы где-то рядом валялся камень, то она бы с силой по нему пнула. — Ради моего «блага», — фыркнув, она покачала головой и крепко сжала зубы. — И сегодня меня на ночевку к подруге не отпустили. И тогда я совсем обиделась. А когда все уснули, я ушла, всем назло. Вот так! Такая инфантильная и импульсивная идея: сбежать из дома после небольшой ссоры. Наверняка малышка подсмотрела это в каком-то подростковом сериале. — Н̵авер̵но̸е, о̷ни прав̷ы, — тихо говорит Изуку. Девочка-Мами тут же подняла на него свои обиженные глаза и посмотрела на героя как на предателя. — Р̸аз у̵ж сейч̷ас та̶кое в̷рем̵я, что зло̴д̵еи в в̵ашем райо̵не актив̸нич̶ают… Раз̴ве т̶е̵бе не было сег̸одня стр̴ашно? Та̵к ч̷то н̵ет нич̸его пл̴о̴х̴о̷го в т̴ом̴, ч̴то род̶ит̸ели х̴о̷тят т̴е̷бя за̴щитить. Девочка какое-то время молчит и как будто старается обработать все, что ей сказали. Мидория даже подумал, а все ли та поняла? Ему нужно будет что-нибудь сделать с этой маской, если он хочет, чтобы люди его понимали. Задумавшись об этом, он тут же хмурит лоб и спрашивает сам себя: а должен ли он вообще с кем-либо говорить? Разве случай с этой маленькой девочкой-Мами не исключение? Ему же нужно держаться подальше от чужих глаз и творить добро исподтишка. Хотя, после сегодняшнего случая, он понял, что быть героем в тени сложнее, чем казалось на первый взгляд. — И что, мне теперь до старости дома сидеть? — в реальность его возвращает ее громкий хриплый вскрик. А в глазах вновь скопились слезы, которые она тут же поспешила утереть кулачками. — Н̷ет, к̷онеч̵но, н̵е̵т, — он искренне хочет ее подбодрить. Обнадеживающий механический тон вряд ли мог сделать ситуацию лучше, но он правда старался. — Наве̶рн̶яка ге̵р̶ои ск̷ор̷о н̵ав̴ед̷ут в ваш̷ем рай̷оне по̴ряд̷ок и то̴г̸да… — Были бы герои… — хрипло шипит она сквозь зубы, перебив парня. И Изуку удивленно хлопает глазами, чуть отпрянув. — Они есть, но… такое чувство, что они совсем не работают. Народу у нас тут мало, вот им и не для кого выделываться… — ее слова были резкими и грубыми, даже обидными, но все же вполне резонными, отчего Мидория даже не пытался с ней спорить. — Были бы у нас герои как Всемогущий, — и тут на ее лице показалась мечтательная улыбка. — Тогда бы все наладилось! — она громко шмыгает носом и с огнем в глазах смотрит на Мидорию. А после широко открывает рот. — А ты тут к нам надолго? Вздрогнув, Изуку чуть не падает от внезапного вопроса, и, подняв вверх брови, немеет, глядя в глаза, полные надежды. — Н̴е д̵ум̵аю, — отвечает он спустя приличную паузу. И малышка расстроенно сводит бровки домиком, надув губы. — Я п̶остоян̶но м̴ен̶яю ме̶ста. — Но может все-таки останешься? Сможешь остановить злодеев? Тогда все наладится и… и можно будет гулять! — сжав у груди кулаки, она глядит на героя открыто и отчаянно, а на лице ее читается мольба. Но Мидория не может оставаться в одном месте надолго. Это точно привлечет внимание. А потому он качает головой, зажмурившись, и от отказа этого было больно. Но девочка-Мами оказалась более понимающей, чем могло показаться на первый взгляд, и, похлопав ладошкой по голове героя, она дождалась, когда он снова поднимет на нее свои глаза. Она показывает поднятый вверх большой палец, тем самым демонстрируя герою, что ей совсем не обидно. Возможно, только чуть-чуть, но она проглатывает эту неоправданную обиду и просто улыбается своему спасителю. — Тогда помогай другим людям. И выполняй работу хорошо! — ее слова звучали как наказ, и Изуку, тихо хмыкнув, кивает, обещая. — Может когда-нибудь ты все же вернешься сюда… А пока я расскажу родителям, с каким крутым героем я познакомилась, — и лицо Мидории вмиг перекосило. Конечно же он мог догадаться, что та захочет рассказать обо всем родным, это логично. Он, оказавшись на ее месте, сделал бы то же самое. Не каждый день тебя спасет герой. Герой-герой, мысленно Изуку готов повторять это бесконечно. А все же внимание к своей персоне привлекать он не должен, ведь хорошо это не закончится. — Н̸е расс̴к̴аз̸ывай, не сто̵ит, — просит он, вставая на ноги, и смотрит на девочку умоляющими большими глазами. — П-почему?.. — она совсем не понимает, хлопает ресницами, устало шатаясь из стороны в сторону. — П̵о̶ни̶ма̷еш̵ь̵, — признать то, что он сейчас собирается сказать, не хотелось. — Я в̶р̴о̶д̴е к̶ак действ̵у̵ю неза̵к̵онно… Выражение лица девочки меняется по щелчку пальцев. Былой восхищенный блеск в глазах сменяется на что-то пугливое и разочарованное. И так противно Мидории от этого стало, что он отвернул голову в сторону и сжался, зашипев сквозь зубы. — Ты преступник?.. — чуть ли не выкрикивает она, но тут же глухо кашляет. — Н̶ет̴! — Изуку неосознанно повышает голос, напугав девочку. Та делает неуверенный шаг назад и останавливается лишь потому, что позади нее была высота в девять этажей. — Осто̷р̸о̵жно, н̴е п̵од̷ходи бли̵зко к кр̸аю! — просит он, вновь закричав, в этот раз беспокойно. И застыв на месте, потому что другого выбора у нее не было, девочка-Мами смотрит на героя, который вдруг начал ее пугать, и терпеливо ждет объяснений, дрожа. — Н-не̸ прест̵уп̸ник… — он говорит отчаянно и хрипло, но маска делает его тон грубым, взрослым и даже злым. — А что тогда значит «незаконно»? — голос ребенка был смесью надежды и тревоги, а дребезжание, хриплое и робкое, вызывало у Мидории жалость, которую он не очень-то любил. Устало выдохнув, он морщится и совсем не хочет говорить об этом с маленькой незнакомкой, но та, наверное, в противном случае действительно расскажет обо всем родителям, а те пойдут в полицию, и в конце концов Мидорию заломят и упекут за решетку. По крайней мере, так он себе это представлял, потому что в силу своей самоуверенности Изуку даже не удосужился узнать, что его ждет, если его поймают. — Я не обу̸чался н̴а ге̵р̷оя, а та̸к, са̵м для се̸бя ре̵ши̵л, что бу̴ду г̴еро̸ем, — он отвечает на одном дыхании и наивно верит, что та примет эту информацию, вопросы закончатся, и он доведет ее до дома. Их беседа, наверное, слишком затянулась. Он этого не планировал. — А! Я слышала про таких! — ударив кулаком о ладонь, восклицает она. Не та реакция, которую он ожидал, но вполне приемлемо. — Они же обычно за вниманием бегают, нет? — сказала она с пренебрежением. И Мидория тут же насупился. — Но ты не выглядишь как тот, кто хочет славы… — Так̵ и ест̶ь… — грустно шепчет он, отвернувшись в сторону, и обнимает сам себя за предплечья. — А почему бы тогда не отучиться на героя и не пойти работать официально?.. — Н̷̵е в̵с̷̶е̶гда ес̸т̶ь в̷оз̴мо̴жн̵о̴с̶т̵ь, — отвечает он коротко и ясно, резко повернув голову на девчонку. Глаза его были строгими и обиженными. Малышка, не совсем поняв смысла чужих слов, просто кивнула, прокашлялась в кулак, и вжала голову в плечи. Изуку тут же стало стыдно за свой секундный срыв на ни в чем не повинного ребенка. Он вновь присаживается на корточки, хлопает девчонку по плечу и, улыбнувшись глазами, указывает большим пальцем себе на спину. Малышка шумно вдыхает, прижав руки к груди. — Д̴а̵в̵ай,̵ з̵а̵би̷райся, ну̴жн̸о д̷ост̴ав̶и̴т̶ь т̶е̵б̸я̸ дом̸ой. Девочка-Мами, утирает рукой бегущие сопли, широко улыбается, мысленно извинившись перед героем за свои бесконечные вопросы, забирается на его спину и, довольно хмыкнув, готовится к новому тревожному полету. Детское любопытство и эгоистичное желание стянуть с героя капюшон, чтобы посмотреть на него получше, вмиг были убиты здравомыслием и уважением. Этот человек сказал, что должен оставаться в тени, а значит она не может увидеть его без... костюма. Костюмом это можно было назвать с натяжкой, но ей нравились длинные мягкие ушки на его капюшоне. Она покрепче ухватилась за чужую тонкую шею, предупредила, что готова, и, зажмурившись, вновь оказалась в воздухе. Было не так страшно, как в первый раз, и теперь она даже смотреть вниз не боялась. Возможно только чуть-чуть. Дома сменяли друг друга, и разные крыши мельтешили перед глазами. Герой не торопился, не летел стремглав, как во время прошлой изнуряющей погони, а парил, мягко приземлялся и вновь отрывался от земли. Все это напоминало какое-то волшебство. Их мир — одна сплошная книга сказок. Некоторые, правда, слишком несправедливы и жестоки, но все же хочется верить, что даже самая страшная история имеет хороший конец. — Еще дальше! Вон тот! Рядом с магазином! — она, как будто совсем расслабившись, разжала руку и коротким пальцем указала в сторону своего дома. — Там свет горит, ой, — девочка сморщилась и покрепче обняла парня, уже представляя строгие лица родителей. — Проснулись… — Н̷и̷чего, мы уже̴ ско̶р̶о б̶у̵д̵е̷м на мес̵те, — успокаивает ее Изуку, спрыгнув вниз. Он решает, что дальше можно пройтись по земле. Парень бежит быстро, со всех ног, как не бегал ни на одном школьном кроссе. Спустя минуту он выходит на нужную улицу, остается только обогнуть пару домов, но девочка тут же шипит ему на ухо: — Пс-с! Все, дальше я сама! — она хлопает его по плечам и болтает ногами, желая слезть. Мидория останавливается, и она тут же спрыгивает вниз, чуть пошатнувшись. — Нельзя чтобы тебя увидели, я правильно поняла? — она улыбается, сложив руки на поясе, и тихо хихикает, довольно прикрыв глаза. Улыбнувшись, Мидория кивает. Хотелось верить, что та действительно будет держать язык за зубами. Как-никак, а детишки — народ болтливый. Но главное, что он ее спас. Остальное не так важно. — Обе̴щ̸аеш̶ь, ч̵то бо̴л̶ьш̵е н̵̴е буде̷шь хо̸д̶ит̶ь о̸дн̵а по ноч̵ам? — поджав губы, малышка, прячет голову в плечи и, утерев нос рукавом, отвечает тихо и стыдливо: — Да, — смущенно улыбнувшись, она водит носком сандаля по земле. — А ты обещай, что еще когда-нибудь придешь сюда и раскидаешь всех злодеев! — сжав маленький кулак, она вскидывает его в небо, в своей голове представав оглушительный и, возможно, весьма неравный матч. — У̸х, — он кривится, прищурившись, и проговаривает сквозь зубы: — уж э̵т̸ого я т̶очно̴ поо̵б̶ещ̵ат̶ь не м̵огу. — Ладно... — раздосадовано хмыкает девчонка, склонив свой усталый вялый корпус вниз. — А какое у тебя геройское имя хотя бы? Скажешь? — она как будто и не хотела отпускать его, первого героя, с котором ей посчастливилось встретиться. — Э?.. — челюсть Мидории падает, и он остается стоять с открытым ртом, чего девочка, конечно же, за маской не видела. — Ну, у героев же есть имена... Даже у этих... ну, у тех, что вне закона. У тебя нет? — голос ее звучал жалостливо, как будто она говорила не о наличии геройского имени, а о наличии дома, словно Изуку был бездомным котенком. — Я̷ не д̶у̵ма̶л об это̴м... — честно признается парень, спрятав ладони в карманы. Вновь стало холодно, и даже перчатки не спасали от колющего ночного воздуха. — Ой, значит будешь Зайчонком! — она хлопнула в ладоши и запрыгала на месте, ожидая, что ее гениальную и меткую идею оценят по заслугам. — Мне кажется, что тебе подходит. Очень-очень! — Я не д̸ум̴аю, что мне во̵о̵бщ̴е нужно ге̵р̴о̷йск̷ое имя. Я ж̵е не со̴би̸раю̸сь быть мед̵ийны̸м ил̵и... — он мямлил, неловко спорил, а мысленно несколько раз проговорил: Зайчонок, Зайчонок. Та женщина, которой он помог пару недель назад, называла его так же. — Но ты же по какой-то причине хочешь быть героем? А разве геройское имя — это не часть геройского образа? — девочка переплетает между собой пальцы, выглядя немного расстроенной. Или же усталой. Нет, правда, ей пора идти спать. — Я, если честно, не понимаю тебя. Но, наверное, главное, что в твоих планах помогать людям. Так или..? — Да̴, — он улыбается, и улыбка эта была слышна даже в голосе. Искаженном пугающем голосе. — Так̶. Довольная собой, девочка-Мами складывает руки за спиной, качается из стороны в сторону, а после, резко выдохнув, делает пару шагов назад. — Ну, я пошла. — У̴д̵ачи, — Изуку машет ей ладонью и внимательно следит за тем, как робкий медленный шаг превращается в бег. — Тебе тоже, Зайчонок! — выкрикивает она громко, сложив руки у рта в рупор. А после мчит вперед, не оглядываясь, скрывается из виду, теряясь меж зданий. Хотелось проследить за ней до самого дома, но ее, наверное, встретят. Тяжело выдохнув, парень качает головой. Даже страшно представить, как же за нее переживали. Он хрустит пальцами, выгибается в спине, чувствуя усталость по всему телу, и медленно направляется вглубь какого-нибудь переулка, что б уже оттуда вновь воспарить в небо и отправиться домой. Сегодняшняя вылазка оказалась более чем успешной, и мальчишка собой доволен. Даже улыбку контролировать не получалось. Он снимает маску, чувствуя, как неприятно натерло щеки за эти несколько часов, и пара крупных красных капель тут же падает на толстовку. Весь его подбородок был в крови, и та непрошено затекала за шиворот, пачкая шею. Малая плата за чужую спасенную жизнь.