Сказка о Сером и Волке

Над выжженным полем брани кружит снег и пепел, тонкой сизой пеленой оседая на тела да брошенное оружие. Обрывки знамён, трепещущие на ветру, покрываются тонкой наледью. Голодное вороньё каркает на ветвях редких покорёженных сосен, скачет по мёрзлой земле и начинает клевать трупы. В образовавшейся тишине слышно, как лес шумит на все лады. Редкие чахлые деревья поскрипывают и гнутся под порывами ветра. Две небольшие фигурки на дороге едва различимы сквозь снежную дымку. Девушка в белом плаще неторопливо идёт вдоль опушки, а рядом с ней бодро трусит здоровенный, упитанный волчара. — Слушай, Марго, а может, ну его?.. — делает уже не первую попытку зверь, тычась носом в её ладонь. — У меня морда мёрзнет. — Не ной, — шикает на него та. — Мне нужно человеческое сердце. В рецепте не указано, что человек должен быть убит моими руками. — Слушай, родная, а может, его заменить чем можно? — делает очередную попытку волк. — Ну и чем ты мне предлагаешь его заменить? — мгновенно выходит из себя девушка. — Зелёными померанцами? Должно быть сердце — значит, придётся его достать. — Ну, в таком случае, давай найдем один какой-то труп. Зачем нам целая сотня? — недоумевает зверь. — Мы один и выберем, — говорит девушка, осторожно ступая меж телами. — Более-менее целый. Ищи, Серый, — командует она, и волк начинает искать, рыская меж останков, принюхиваясь и прислушиваясь. — Эй, Марго! — вскоре зовёт он. — Иди-ка сюда быстрее. — Ты нашёл подходящее тело? — оживляется ведьма и бодро скачет через окровавленные останки, пачкая подол белого плаща. — Нет, — волк становится в стойку и стрижёт воздух острыми ушами. — Рядом сердце живое бьётся. Слабенько, правда, но… — Врёшь, — отмахивается девушка. — Нет здесь живых. Одни мёртвые тела вокруг. — Я говорю тебе: есть! — настаивает волк, принюхиваясь. — Выжил кто-то в этом аду. — Ну, так ищи его, раз чуешь, — пожимает плечами Марго, убирает ритуальный нож в ножны и прячет его за пояс, снова плотнее запахивая плащ. — Не сварю я с тобой, Серый, молодильное зелье никогда, — ворчит она, прекрасно зная, что волк её слышит. — Я нашёл! — истошно орёт зверь, и Маргарита бросается к нему, лихо сигая через окоченевшие трупы и обломки оружия. — Вот он! — гордо заявляет серый, тычась мокрым носом в шею под линией роста волос. Раненный бедолага стонет, но не шевелится. Марго хмыкает, присаживается около него и осторожно тычет посохом в бок. — Не наш он, Серый, — качает головой девушка. — Враг это. Гляди, во что одет. Князя Игоря это дружинник. Сотник. Пусть подыхает, собака. Сколько они наших извели. — Я бы попросил, — прокашлявшись, делает обиженную морду волк. — Не нужно оскорблять моих собратьев, пускай и очень дальних, — выдыхает, принюхивается и, цепляя когтями цепочку, тянет из-под рубахи и зипуна кулон, придавленный кольчугой. — Кем бы он ни был и кому бы ни служил, лучше давай заберём его с собой. Ты присмотрись: кулончик-то у сотника непростой… — Кулончик-то обережный, — улыбается девушка, осторожно снимая цепочку с шеи Олега. — И руны интересные на звеньях цепи, — она хмыкает и ерошит его слипшиеся от крови волосы. — Заговорённый ты, сотник. Хоть и сволочи служил. Кто-то добрый заговорил тебя. Или тот, кто был добрым когда-то давно. В прежней жизни. Как думаешь, Серый, — девушка выпрямляется и оправляет складки плаща, — если тому, чей рассудок от горя помутился, напомнить, каким он был раньше и ради чего жил, есть шанс его прежним сделать? — Прежним, может, и нет, — тянет волк, — но попробовать вернуть рассудок мы можем. Или сработает, или кукуха у него полетит окончательно. А кого ты спасать надумала, Марго? — Да есть один соколик, — усмехается девушка. — Подозреваю я, что если не вмешаться, он всех князей с дружиной изведёт скоро. — Стало быть, нам просто необходимо вмешаться, — решает волк. — Стало быть, — улыбаясь, согласно кивает девушка. — Давай перевернём его. Надо поглядеть, насколько всё плохо. — Чёрная ведьма, собирающаяся спасать человека, ворчит волк, цепляя клыками доспехи Олега и силясь перевернуть того. — Вот умора-то… — Замолкни, — шикает чародейка и помогает. — Тяжёлый, зараза. Что за напасть! — бурчит ведьма, сдувая назойливый платиновый локон с глаз. — Ведь не собиралась же больше! Серый?! Мы за сердцем пришли, а не за полудохлым сотником, — кряхтя, Марго пробует ещё раз приподнять раненого, но ни черта не выходит — пудов восемь, не меньше! А с доспехами — все десять в богатыре будет. — Нет! Так дело не пойдёт. — Марго выпускает из рук окровавленную кольчугу и выпрямляется во весь свой немалый рост. Надо отметить, что чертовка дьявольски хороша! Даже сейчас, с гримасой неудовольствия на лице и упрямо поджатыми губами. Хороша! — А я что? Я сразу говорил: нечего нам здесь делать, — умничает волк, тыча носом под бок не подающего признаков жизни Олега. — Молчи уже! Полетим обратно. Только бы в ступу тело затолкать вышло… — шикает ведьма, вглядываясь в затянутое сизо-кровавым дымом небо и вкладывает два пальца в рот. А в следующую секунду над выжженным полем раздаётся оглушительный свист, да такой мощи, что Серый едва успевает сунуть морду под тело Олега и прижать ужи. — Совсем очумела, Марго? — скулит зверюга, не решаясь высунуть морду. — Если в этом хоть какая-то жизнь теплилась, так ты ж запугала до смерти! — А как ещё, умник, координаты задать? Не видно ж ни черта! Только на свист вся надежда. Ступа то у меня с характером, сам знаешь, — тянет Марго, с отчаянием рассматривая перепачканные сажей и кровью полы белоснежного плаща. — Сейчас ещё лететь откаже… Договорить ведьма не успевает — в небе над их головами раздаётся страшный грохот, сверкают молнии, а в следующее мгновение ступа с пробуксовкой тормозит у ног Марго, поднимая облако пепла. — Умница моя, — улыбается ведьма, поглаживая ступу по натёртому до блеска полированному бочку, но та брезгливо отскакивает на полметра. Серый тяжело вздыхает, картинно закатывая глаза, и коротко бросает в сторону: — Бабы… — Поговори мне ещё, ушастый! — шипит Марго волку, гневно изогнув бровь, но тут же мило улыбается, делая шаг к напряжённо вибрирующей ступе — та словно раздумывает, то ли дёрнуть обратно, оставив этих двоих неудачников с сомнительным грузом, то ли всё же… За дополнительную растирку полиролем… — Хорошая моя, — ласково тянет Марго, явно подлизываясь. — Я знаю, что ты одноместная, знаю, что люкс… — крадучись, ведьма ловко задирает плащ, обнажая изящную ножку почти до колена и, было, собирается юркнуть внутрь, но в этот самый момент Олег глухо стонет, булькает кровью, и из его рта вытекает багровая струйка. Ступа будто съеживается вся, крупно дрожит, буксуя, а когда Серый волоком подтягивает игвазданного сотника ближе, резко взмывает в небо, искря от негодования. — О нееет! — Марго, не устояв на одной ноге, плюхается на задницу в золу и, заламывая руки от бессилия, причитает:  — Да что б я ещё раз на грёбаный люкс повелась! А это всё ты, Серый! Бери из белого дерева! Под цвет волос! Под плащ! — фыркает ведьма. — Если что — на спине довезу, а ступа на выход… Серый, поджав уши, молча слизывает кровь с лица Олега, терпеливо дожидаясь, пока истерика Марго иссякнет. К слову, колдунья довольно быстро приходит в себя, потрясая кулачком в небо, когда ступа, превратившись в точку, и вовсе растворяется в сизом облаке. — Вот сука! — рывком поднимаясь, Марго приводит себя в относительный порядок, окидывает едва дышащее тело полным отчаяния взглядом и принимается обрабатывать Серого:  — На спине довезёшь! И не спорь! А я, так и быть, пешком. — Да довезу, довезу, куда ж я денусь?.. — бормочет волк, почти ложась на землю, чтобы ведьме было удобнее затащить на спину тело сотника. Марго кряхтит, матерится, привязывает Олега к волку поясом от сарафана, и они отправляются напрямик через поле и опушку к лесу. — Погулять меня отпустишь, — с трудом выдавливает из себя волк, сгибаясь под весом Олега. Ведьма не отвечает, шагая впереди, взмахами посоха заставляя густую чащу редеть, пропуская их. Вскоре снег прекращается, чахлые сосны сменяются по-осеннему нарядными берёзками да осинками, средь яркого, напитанного влагой мха, меж папоротников виднеются белые грибы, и Маргарита треплет волка по загривку. — Потерпи, чуток, Серый, совсем скоро дома будем, — улыбается она. — Может, я тоже в дружину княжескую подамся? — стонет зверюга. — Чем их там, интересно, кормят, что он такой тяжёлый, падла?.. Постепенно рыжина листьев сменяется насыщенной зеленью, в траве то там, то тут виднеются винные и розовые сыроежки, высокие голубые колокольчики колышутся на ветру, приманивая пчел. Марго останавливается среди поляны и выдыхает, осматриваясь. — Да что ж за напасть-то такая?! — в сердцах пытается грохнуть посохом о землю она, но тот только мягко погружается в белый мох. — Где эта тупая курица уже?! — ведьма привычно оглушительно свистит, скидывает плащ и утирает испарину со лба — в лесу жарко, вот-вот гроза грянет. Дурманяще пахнет хвоей и разнотравьем, верхушки корабельных сосен почти не колышутся — ветра нет. Птицы не щебечут, зверьё укрылось от стихии… И в этой глухой тишине откуда-то издали слышится оглушительный треск, будто стадо лосей ломится по лесу. Волк и ведьма переглядываются. Серый вздыхает и на всякий случай предусмотрительно отступает за ствол векового дуба — этот дура точно не снесёт. Трещит ельник и плещется застоявшаяся болотная вода, звуки становятся громче. Марго скрещивает руки на груди и замирает в ожидании, а на дне её чёрных глаз пылает адово пламя праведного гнева. Мимо на дикой скорости проносится лесное зверьё: олени, зайцы, пара кабанов, лоси, скачут лягушки, летят, стрекоча, сойки — ведьма ждёт, понимая, что уже недолго. На полной скорости, снося молоденькие сосенки и дубки, протаптывая себе путь сквозь терновник и поднимая клубы пыли да прелой листвы, несётся изба на курьих ножках, и явно не собирается тормозить. — Стоять! — орёт Марго, округляя глаза — и домик резко тормозит, уходя под землю почти до крыльца. Ведьма тяжело вздыхает, качает головой и поднимается по ступенькам. Волк сначала опасливо выглядывает из-за дуба, а после следует за ней едва волоча лапы. Дверь приветливо распахивается, пропуская хозяйку внутрь. В домике тихо и уютно. Пахнет травами, пучки которых сохнут под потолком, сосновой пыльцой да грибами. Прялка прядёт сама, тихонько поскрипывая. В печи задорно трещит огонь. В котелке варится зелье. Самобранка, раскатываясь по столу, сразу подаёт хлеб с солью, запечённую осетрину, квашеную капусту с клюквой, солёные грибы с запотевшим хрустальным графином, самовар и баранки. Марго тяжело вздыхает, бросает испачканный плащ на пол и, садясь на лавку, скидывает алые сапожки, начиная растирать ноги. — Тащи его на скамью, Серый, — приказывает ведьма. — А ты воды вскипяти, — обращается она к печке. — Сейчас я книгу найду и снадобье приготовить попытаюсь. А. И ты здесь, — неприветливо ворчит Марго, скользнув взглядом по ступе, сверкающей, как медный таз в тёмном углу. Присмотревшись, ведьма улыбается, решив вдруг сменить гнев на милость, и сгребает с полки рядом затрёпанный толмут с золотым тиснением. — Ну хоть какой-то прок от тебя, — закусив губу, магичка вся уходит в чтение, нетерпеливо переворачивая одну страницу за другой. — А! Вот! Пожалуй, это подойдёт! Волк заинтересованно ведёт ухом. — Снадобье целебное… — тянет ведьма, — так… Кровь единорога, слёзы девственницы, перо из жопы Жар-птицы… — Одну минуточку, — хмыкает Серый, с шумом выдыхая, когда ему таки удаётся уложить недвижимое тело Олега на лавку. — Ну… — зверюга встаёт на задние лапы и заглядывает в книгу, — слёзы девственницы я, допустим, принесу, коль погулять отпустишь. А вот пера из жопы Жар-птицы этот не дождётся, — волк с сомнением косится на сотника, живот которого даже не вздымается при дыхании — настолько оно слабо. — И единорогов почти всех нелюди истребили… — Думаешь, не успеем? — обеспокоенно приглядывается к богатырю чародейка. — Тогда давай проверенным способом — в баньку и живой водицы… — Блеванёт, — уверенно отрезает Серый. — А может, лучше в печь? Марго непонимающе распахивает рот и хлопает ресницами, не находясь, что сказать. — Всё равно же сдохнет. А так — запечём и сожрём, раз уж притащили, — на полном серьёзе развивает мысль Серый, под другим ракурсом разглядывая тело дружинника. — Нет! — отрезает Маргарита возмущённо. — Неужто мы хуже этих нелюдей княжеских — человека в печь! Волк бухтит, не желая так просто расставаться с шикарной идеей, и послушно стягивает с Олега сапоги. — Да не с сапог, дурачина! — шикает Марго, возводя взгляд темных очей к потолку. — Грудь ему освободи, Серый! — голос ведьмы звенит, эхом отскакивая от стен избы, и волк вдруг поджимает хвост, настороженно отступая от лавки. — Марго, глянь… — косится на тело Олега, растрескавшиеся губы которого что-то беззвучно шепчут. — Живой таки… — расстроенно выдыхает, принюхиваясь. — А пахнет смертью. — Серё… рый… жа. — с губ дружинника срываются обрывки слов, и Марго радостно хлопает в ладоши: — Будешь жить, богатырь! А ты живее давай! Расслабил булки, — шлёпнув Серого по поджатому заду, Марго сама принимается за дело. С лёгкостью управившись с кольчугой, она осторожно расстёгивает пропитавшийся кровью подлатник, в то время как волк, наконец, заканчивает возиться с сапогами. — Фу, вонища! — деланно воротит нос фамильяр, встречаясь со смешливым взглядом ведьмы. — Поговори мне ещё! Сам вшей давеча принёс — еле вывели, — одёргивает колдунья. — Лучше воды тёплой подай и простыню на бинты распусти. Волк пристыженно поджимает хвост и отводит взгляд. — Серый? Оглох ты что ли? — Да слышу я… Слышу, Марго, — бубнит волк, громыхая корытом. — Ромашки добавить? Олег снова облизывает губы, силясь что-то сказать, и вместе с хрипом выдыхает: — Какая, нахуй, Марго?.. Серёжа… — О, соколик то наш ожил. Говорил, лучше в печь, — ворчит волк, опуская стопку лоскутов на скамью. — Теперь слушай эти бредни… Гляди-ка, — хмыкает Серый и, удобнее перехватив корыто, тащит к лавке, наблюдая, как Олег беспокойно ерзает. — А он не настолько мёртвый, насколько казался… Помочь ему, что ли?.. — Серый! — шикает на волка ведьма. — Немедленно прекрати! Простыню неси, скамью накрой, — требует она, разбавляя кипяток родниковой водой. — Может, живой сюда капнуть? — Нет, — качает головой зверюга, накидывая тряпку на свободную лавку; Марго взмахом ладони переносит Олега на подготовленное место. — Не поможет. У него, вон, куча дырок в груди и боку, — кивает на сотника, раны которого действительно выглядят очень нехорошо. — Живая царапины да ссадины залечит. Остальное — слишком. Штопать надобно. Даже прижигание не поможет. — А ты умеешь штопать-то, Серый? — скептически хмыкает ведьма. — Нихера он не умеет, — шепчет Олег пересохшими губами. — Только колдовать, — беспокойно ёрзает, морщится и стонет; дыхание сбивается от боли, а на коже проступает испарина. — Оставь его, женщина. — Колдовать? — растерянно тянет Марго и косится на Серого. — Да как же я его оставлю, сотник? Фамильяр он мой — всегда рядом… — Со мной он должен быть… Ты не понимаешь, — мечется в лихорадке Олег, стискивая простынь дрожащими пальцами. — Оставь… — Чё он несёт? Я ж только и могу беду от тебя отвести и на собственном горбу домчать куда надо, — оправдывается Серый, скашивая на ведьму виноватый взгляд. — Ну ещё однажды самобранку перепрошил… чтобы мяса больше давала… А так. Чесслово — никакого колдовства. — Бредит он, — тяжело выдыхает ведьма, вынимая из воздуха над головой иглу и нитку и окидывая Олега неторопливым изучающим взглядом. — Лучше придержи, чтобы не дёргался. Нить сама находит ушко, но Марго медлит, аккуратно омывая присохшую кровь вокруг ран. Поджав губу, скользит мокрой тканью по груди, оглаживает кубики пресса, отмывая темные пятна поверх вытатуированных рун, завороженно рассматривая сильное тело богатыря, и не замечает, как её ладонь замирает в области паха. — Ну вот. Приплыли. Одно слово — бабы, — деловито одёргивает хозяйку волк. — Дай сюда! Сам домою! — хватает другую тряпку в зубы и оттирает багровые потёки со скул и висков. — Подумаешь, — фыркает ведьма, в два шага добирается до стола, заваленного книгами и травами, находит трубку, закуривает и удобно устраивается на скамье напротив, — не сильно-то и хотелось… Может, сам и заштопаешь? Ты же знаешь, я не представляю, как людей лечить. Порчу там, проклятье — сколько угодно. А вот выходить… — Нет уж! Я предлагал — в печь, и все дела. Штопать сама будешь, — бурчит Серый, домывая израненное тело Олега, и, закончив, присвистывает:  — А он… Это… И правда ничего получился. О! — замечает волк, — медовухи ему надо налить! — На раны? — недоверчиво тянет Марго, с интересом поглядывая на голого Олега. — Ты чего? Совсем весь мозг проглядела? В глотку, женщина! В глот-ку! — Серый с сомнением и неким беспокойством смотрит на ведьму и, склоняясь над Олегом, шепчет:  — Поверь, богатырь, в печи ты бы легко отделался. Теперь терпи. Ведьма оставляет трубку, отпивает прямо из запотевшего графина, затем споласкивает из него руки, иглу, сбрызгивает Олега — и начинает штопать. Нить ложится криво, рваные края раны скользят от крови, иголка не слушается, норовя выскользнуть из рук, ведьма пачкает белое платье, оставляет на лице багровый развод, вытирая испарину со лба, но всё-таки худо-бедно справляется. Весь покрытый холодным потом, Олег даже не стонет, и выглядит почти мёртвым. Марго протирает швы живой водой, пропитывает ею лоскуты простыни и кое-как накладывает повязки. Окидывает придирчивым взглядом сотника, вливает ему и в рот немного живой воды, и взмахом ладони отправляет бессознательного дружинника отдыхать на печи. Лучше Олегу не становится. Богатырь, кажется, только гуще покрывается липким потом, мечется и стонет, загребает в кулаки ткань линялой простыни, дрожит, сворачиваясь клубком, бормочет что-то неразборчивое, зовёт Серёжу, несёт какой-то бред и никак не хочет укладываться спокойно. — Что делать-то с ним будем? — глядя на Сармата, обеспокоенно спрашивает ведьма. — Серый, гикнется же… — Да не гикнется, — отмахивается волк, — он выносливый. Тело крепкое, дух твердый, сам живучий, раз из всей своей сотни один остался… Оклемается. — Ой, не оклемается, боюсь, — макая лоскут простыни в кувшин с живой водой, качает головой Марго. — Не оклемается, — кладёт тряпицу на лоб Олегу, поглаживает по влажным спутанным волосам и окидывает обеспокоенным взглядом. — Слишком горячий он. Люди такими быть не должны. Сгорит он, Серый, сгорит… Не выходим. Слишком много крови он потерял. — А я говорил тебе, давай, мол, в печь… — снова принимается за своё зверюга. — Чего добру пропадать зазря?.. Так хоть пожрём нормально. Вон, весу в нём сколько! — Да нельзя его в печь, Серый! — в сердцах стонет чародейка, звонко топая босой ногой по дощатому полу. — Ты же сам оберег видел, — выдыхает она, присаживаясь на скамью, и водит ладонью по часовой стрелке над водой в кувшине. — Если вдруг тот, кто его заговорил, узнает, что мы дружинника в печь засунули, а потом сожрали, Волче, мы сами с тобой не рады будем, что живы остались. Хотя, впрочем он это быстро исправит… — Белый маг-то? — смеётся волк. — Да ну, женщина! Нам ли с тобой бояться белых чародеев да волхвов? Что нам с тобой они сделают? — Не понимаешь ты, Серый, — качает головой Маргарита, снова окунает тряпицу в содержимое кувшина и лепит Сармату на лоб. — Волхвы да белые маги нам с тобой не страшны. А что будет с волхвом, если душу свою он демону продаст? — Демону-то? — задумчиво тянет зверь, почёсывая за ухом задней лапой. — После смерти? — Да нет же, дубина ты хвостатая! — не выдерживая, орёт ведьма, и Олег глухо стонет, ворочаясь на печи. — При жизни. — Волхв без души? — недоумевает волк, округляя умные карие глаза. — Так это же невозможно! — А ты представь, Волче, что возможно, — тяжело выдыхает колдунья. — Тогда это уже не волхв, а чёрный маг, — заключает фамильяр и никнет ушами. — Именно, хвостатый! — согласно кивает ведьма, обмакивает тряпицу в живой воде и обтирает лицо Олега. — А теперь представь, Серый, что все недавние события произошли из-за гибели сотника, который сейчас лежит перед тобой. Разница только в том, что колдун не знает, каким живучим оказался его дружинник. — Погоди-погоди… — волк тычется носом Марго в колено сквозь ткань сарафана. — Так это из-за сотника там такой шум поднялся? Это за сотника князя Игоря порешили? — Ну, Волче, князя Игоря порешили, потому что каждый своё получает рано или поздно, — ехидно усмехается чародейка, поглаживая Олега по волосам. — Но, если не вдаваться в философию, то да — из-за сотника. — Бояре, дружина, князь с княгиней — целый город… — неверяще тянет зверь, — и всех их — из-за одного какого-то сотника? — А чему ты так удивляешься? — улыбается Марго, стягивая с Олега мокрую от пота простыню. — Любовь — она такая… — Ну, так и грохнул бы одного Игоря! — возмущённо орёт Серый. — Зачем всех подданных?! — Если сильно хочешь узнать — сходи и чародея об этом спроси, — усмехается Маргарита. — Да как-то не сильно мне хочется, — скривив морду, качает головой волк, переминаясь с лапы на лапу. — Уж больно скор на расправу этот чародей. — А теперь представь, что этот колдун сделает с нами, если вдруг узнает, что мы его сотника живым нашли и в печь засунули, — хмыкает ведьма, бросает простыню в корыто и берёт с края лавки свежую. — Я предполагаю, что нам светит та же печь, — неуверенно отзывается волк, больше спрашивая, чем утверждая. — А я предполагаю, Серый, что если так произойдет, этот ведьмак сотворит с нами такое, что мы сами потом о смерти молить будем. Лучше судьбу не испытывать, — говорит девушка, кутая беспокойно возящегося Олега в простыню. — Богатыря надобно выходить любой ценой. Милость чокнутого князя тьмы — она, поди, лучше его немилости будет… За окнами потихоньку вечереет. Тёмное низкое небо светлеет от отблесков зарниц на западе. Первые крупные капли летнего дождя, постукивая, падают на крышу, изба переминается с лапы на лапу и успевает шагнуть под дуб, прежде чем начинается настоящий ливень. Марго выплескивает мутную красноватую воду из корыта, наполняет чистой и, взмахом ладони перенеся Сармата на стол, снова топит печку. Снимает пучки трав, щелчком пальцев зажигает свечи, находит нужные склянки на полках и бросает необходимые ингредиенты в котел, постоянно сверяясь с рецептом в книге. Ведьма беспокоится. К ночи богатырю становится всё хуже. Зато волк спит на половике у двери, и явно не волнуется ни о чем. — Ты чего спокоен, как удав? — косится на Серого ведьма, бросая в кипящий котёл щепотку какой-то вонючей дряни, отчего снадобье сразу начинает крупно пузыриться. — Да просто… Знаю я одно средство, — лениво тянет волк и смачно зевает. — Не, ты вари, вари! — добавляет он, хмыкнув, и переворачивается на другой бок. А Олега тем временем трясёт в лихорадке. Мечется, бедолага, облизывая растрескавшиеся в кровь губы, хрипло шепчет какие-то обрывки фраз, зрачки и без того чёрных глаз разливаются во всю радужку и горят безумным светом. Серый безнадёжно поглядывает в его сторону: — Вари, вари, — выдыхает он, укрываясь хвостом. — Времени, вот, только всё меньше, Марго… Олег бродит по бесконечной огромной пустыне. Вокруг нет ничего, кроме песков, барханов, скорпионов и змей. Жарко. Настолько жарко, что пылает кожа. От жажды язык прилипает к нёбу. Кружится голова. Пот заливает лицо и щиплет глаза, высыхает на коже, остаётся тонким слоем соли. Сармат ищет Серёжу. Зовёт по имени, но всё бесполезно — горячий пустынный ветер глушит голос, швыряет пригоршни песка, оставляющие на коже тонкие царапины, жаром дышит в лицо… Идти тяжело, ноги вязнут по колено. Олег цепляется и барахтается, но его затягивает, и, проваливаясь в тёмную пустоту, он орёт, пока глотку не забивает песком. Очухивается Волков на лесной поляне. Ягель мягко проминается под ладонями. В сочном ярком мху виднеются красные бархатные шляпки грибов. Над головой возвышаются корабельные сосны, тихо поскрипывающие под порывами ветра, щекочущие летнее небо острыми пиками верхушек, за которые едва не цепляются перистые облака. Пяхнет прелой листвой, хвоей, грибами и разнотравьем, и едва уловимо — Серёжей. И ещё чем-то знакомым, но Олег никак не может понять, чем. Сармат осматривается, принюхивается, ищет следы и, прижимая ладонь к земле, слушает, но не может поймать ни намёка на вибрацию. Серёжа смеётся где-то вдалеке, зовёт его, но направление звука определить не удаётся. Лесные тропинки вьются и петляют меж кустов, пересекаются, сплетаются в клубок, и сотник мечется, блуждает в поисках Сергея, вроде идя на отзвуки его смеха, но всякий раз выходит на берег тёмного озера. В лесу становится всё жарче. От влажности парко так, что не продохнуть, а Серёжин смех доносится будто из тёмной глубины водоёма. И Олег раздевается, скидывая всё на берегу, и шагает в тёплые тёмные воды, кажущиеся густыми. Только на средине озера доходит до дружинника, откуда это ощущение, и почему так странно пахнет вода. Кровь идёт рябью — не водная гладь. Олег барахтается, захлёбывается и орёт, а Серёжа манит с ветки ивы на противоположном берегу и зовёт: — Плыви ко мне, Волче. Я так давно тебя жду, — и Олег плывёт. От тяжёлого солоноватого запаха кружится голова, кровь вязкая и тягучая, она сковывает движения и засасывает, как болотная топь — чем активнее он барахтается, тем больше вязнет. Сотник, захлёбываясь, хрипит и идёт ко дну, и последнее, что он видит — как голубые глаза Серого желтеют, становясь янтарными. Ведьма отирает испарину со лба, наклоняется над стонущим Олегом и, меняя компресс, прислушивается, стараясь уловить смысл в бреду сотника. Тот вдруг широко распахивает глаза, пытается поднять голову, но тяжело роняет её, прикладываясь затылком, и рыскает обезумевшим ищущим взглядом, кажется, где-то в параллельной вселенной. А в следующее мгновение хватает Марго за запястье, горячечно шепча: — Не исчезай. Я иду… — Ну вот, — бесцветно констатирует волк. — А когда дойдёт — выпьем за упокой, Марго. — Чего беду кличешь, Серый?! — недовольно рявкает та, но и сама понимает, что тянуть дальше некуда. — Ты что-то предложить хотел? Говори, коль не болтал попусту! Волк сразу оживляется, встряхивается и усаживается на жопу подле ног ведьмы, отираясь мордой о её бедро. — А ты сама подумай, у кого регенерация в разы сильнее, чем даже у нас с тобой после оберегающих чар? — интригующе тянет Серый, преданно заглядывая в изумлённые глаза Марго. — Продолжай, — выдыхает та, начиная догадываться о том, что услышит дальше. План безумен, на первый взгляд, но… — Давай в волка его обратим, — заговорщически шепчет Серый. — Лечить-то ты не умеешь, зато в проклятьях сильна. Вот, и наведи на него чары. Пусть станет волколаком. Исцелится только так. Очнётся — и не припомнит, чтоб раньше чувствовал себя лучше. — Ну, допустим, — соглашается Маргарита устало. — Обратим мы его. А дальше что? Как проклятье снимем? Я навести чары могу. Снимать не умею. — Слушай, родная, давай решать проблемы по мере их поступления. Нам что сейчас надобно? Чтоб он когти не заплёл. Обрати его — и тогда точно не заплетёт, пока голову не отрубят. Мечник он хороший, значит, смерть ему в ближайшем будущем не грозит, — рассуждает зверь. — Вот, оклемается наш дружинник, тогда и решим, что дальше делать. Сейчас у нас нет других вариантов, Марго. Только этот. Мухоморы у тебя есть, бирючина и омела тоже, волчья кровь… Ну, сцедишь немного моей. Начинай. У нас нет времени. — Хорошо, — кивает ведьма уже увереннее. — Давай ступку. — А ты — книгу! Волк и ведьма разбегаются по разным углам избы и через минуту возвращаются. Волк тянет в зубах ступку. Марго прижимает к пышной груди книгу, пару склянок и несколько пучков трав. Они всё горой вываливают на столешницу и берутся за приготовление. Колдунья растирает травы, волк цедит в ступку кровь с прокушенной лапы. За окнами оглушительно грохочет гром. Лес стонет под порывами ветра. Избу освещают отблесками вспышки молний. Маргарита переливает тёмную булькающую жижу в кубок и выдыхает. — Ну, попробуем? — Попробуем! — согласно кивает волк, запрыгивает на стол, ёрзает и укладывается так, чтобы Олег опирался затылком о его бок. Ведьма начинает вливать зелье, проливая почти половину. Сармат ворочается, стонет, отворачивается, отплёвывается, шипит матом и всячески силится извернуться. А потом орёт, выгибаясь на столе, кашляет и заходится таким воем, что Серый с перепугу прячется за угол печи. Марго хладнокровно моет кубок и ступку. — Родная, а ты точно ничего не напутала? — недоверчиво осведомляется зверь, осторожно выглядывает из-за печи и, крадучись, подходит к ведьме, прячась за пышной белой юбкой её сарафана. — Ты погляди, как сотника нашего корёжит. Вона, как перекосоёбило-то всего горемычного. Боязно мне, Марго. Не подохнет ли ненароком?.. — Теперь мы можем только ждать, — выдыхает чародейка, поглядывая на выгнутого дугой, заходящегося хрипом Олега. — Утро покажет.