Вино и сабля

      Моя меткость и удача была поразительна: в корчме «Лис-Хитролис» я узнал, что музыканты, мною разыскиваемые, называются «Вёдра» (или что-то наподобие, как мне сказал патлатый парень, которого я опрашивал третьим) и сейчас выступают в корчмах Туссента через день. И сегодня как раз был день выступления. Только вот где оно будет?       — Они расклеивали листовки по городу с расписанием концертов. Места проведения там указаны, — будто нехотя поделился парень. — Если гвардия или эти… Как их? — вдруг запнулся он, нахмурившись, — бродячие, в общем, рыцари ещё не посрывали их все, то найдёшь пару обязательно.       В корчме была тесная и жаркая полутьма, пахло жареным мясом и стоял галдёж. Мы сидели на втором этаже в самом углу, у окна с грязными и рваными шторами, от вида которых навеянное приятным запахом лёгкое чувство голода у меня тут же пропало. Парень же неторопливо хлебал какое-то неопределённого вида варево.       — Благодарю, — сухо сказал я и кивнул, предвкушая скорую возможность вновь послушать музыку, способную взбудоражить моё воображение.       — «Спасибо» в карман не положишь, — с некоторой осторожностью ответил парень, кашлянул и постучал пальцами по столу. Поймав мой тяжёлый взгляд, опустил глаза.       — Не наглей. Если я выгляжу не таким оборванцем, как все тут, это ещё не значит готовности раздавать всем деньги за пару слов, — отрезал я и сжал зубы.       — Ладно, не злись, — пошёл на попятную патлатый. Он, конечно же, не знал, что никакого чувства от его слов во мне не разгорелось. — Я просто попробовал. Лучше вот сходи на концерт «Вёдер», там вообще всю злобу можно будет выплеснуть. Действует безотказно. — Он с видом довольного знатока откинулся назад, облокотившись о стену, и продолжил: — Я не только у них был, но и у других металлистов, знаю, что говорю.       — У других? — Я приподнял рассечённую шрамом бровь. Стоило ещё запомнить, как он их назвал.       — Ну да. А ты думал, что они одни такие?       Я промолчал. Ничего не думал.       — Таких дохуя, — продолжил парень. — Надо просто знать, где искать. Но не волнуйся. Найдёшь одних — другие сами к тебе придут. — Он то ли кашлянул, то ли усмехнулся.       — Я узнал всё, что хотел. — Я поднялся из-за стола, опершись на столешницу кулаком одной руки. Жестом попрощался с патлатым и отвернулся, собираясь уйти.       — Вот уж не думал, что уже стареющему мужику может такое понравиться, — бросил он мне в спину. — Обычно это всё из детства идёт.       Я тряхнул завязками на рукавах. Сжал губы и почесал шрам на бритом виске.       — Натура у меня такая. И с чего ты вообще взял, что я старею, щенок? — не поворачиваясь, спросил я, провоцируя на неосторожную фразу.       — У тебя у ушей борода уж совсем седая. И морщины на роже. Мелкие. Пока что. Давно в зеркало смотрел?       Каждый день вижу эту гнусную морду.       Я вышел. Снова пришлось петлять по узким переулкам, повторяя тот путь, каким я сюда дошёл, но теперь рассматривая стены домов на предмет наличия нужных мне плакатов.       В итоге мне удалось найти один, болтавшийся на доске объявлений в центре города. Я уже почти заблудился среди почти одинаковых, увитых виноградной лозой домов. Плакат на доске объявлений рядом с одним из таких смотрелся просто дико и абсолютно не к месту. Среди всей этой романтичной архитектуры красовалась облупленная бумажка с крупной надписью «ВЕЙДЕР», выведенной жирными, нарочно корявыми буквами, похожими на рваные раны. Несмотря на это, они были не лишены собственной динамики и художественности. Под этой надписью выстраивался список мест и дат концертов. Сегодня в честь Охоты на Зайца «Вейдер» будут играть в дворцовых садах, на пристани Арронакаса.       Про саму Охоту мне успела рассказать княгиня. Это была очередная нелепица, предполагавшая собой усложнённую игру в прятки. И, кажется, она уже должна была начаться. Стуча каблуками по брусчатке, я пошагал в дворцовые сады.       И уже поднявшись, увидел, как княгиня с крайне обеспокоенным лицом носится по тропинкам в одних панталонах. Что за чёрт?.. Подбежал к ней, остановил, притянув к себе рукой за талию.       — Что происходит? — почему-то полушёпотом спросил я.       — Ольгерд, вы с ума сошли! Тут люди! — шикнула Анна-Генриетта, пытаясь освободиться из моих лап. Когда ей удалось, она недовольно на меня взглянула и тут же бросилась в сторону, кинув через плечо только:       — Потом!       Меня такой ответ не устроил, поэтому я догнал её и на ходу спросил ещё раз.       — Мильтон! Мильтон — следующая жертва! Он Заяц, и надо предотвратить убийство! — постоянно выискивая глазами что-то, ответила Анариетта. Я заметил, что не только она была так беспокойна, участники Охоты тоже кричали и носились, не понимая, что происходит. Ругали седого, который выкрал из-под носа у них рог единорога.       Я остановился. Анариетта лишь один раз на меня оглянулась и, тряхнув каштановыми кудрями, побежала дальше.       Кажется, охота на Бестию идёт полным ходом. Меня же ждал концерт… У первого попавшегося гвардейца я уточнил, где пристань, и отправился туда. Пришлось возвращаться, потому что я зашёл далеко в сады. Только на пути туда я шёл ве́рхом, наблюдая довольно скромные посадки винограда ниже по склону, а теперь пошёл в низине, чтобы не петлять в поисках спуска потом, потому что сады были огромные и имели чрезвычайно запутанные тропинки. Тем более, уже темнело, и всё хуже можно было разобрать путь среди бушующей растительности. Проходя мимо заросшей теплицы, которую, скорее всего, можно было бы назвать настоящим архитектурным произведением, я заметил весьма знакомую фигуру в чёрном кожаном плаще, направляющуюся внутрь.       — Детлафф? — окликнул я его. — Ты участвуешь в Охоте на Зайца?       Детлафф моментально развернулся. Сжал зубы. Его лицо выражало то ли животную ярость, то ли отчаяние.       — Нет, — тихо, но жёстко ответил он. Сделал шаг назад. Я шагнул на тропу к теплице. — Никаких игр.       — В этой теплице сидит Мильтон?       — Верно.       Я схватился за саблю. Всё сразу же сложилось в моей голове: «зверства во имя любви», «никаких игр». Следующая жертва.       Детлафф, увидев это, моментально оказался передо мной, преодолев эту пару метров в виде чёрной дымки, и вцепился мне в предплечья. Так сильно, что я не смог даже двинуть руками. Выронил саблю.       — Ты вампир.       Он промолчал. Оскалил острые зубы и поволок меня в заросли.       — Я не могу тебе доверять. Поэтому ты должен умереть, — совсем тихо, будто пытаясь перебороть самого себя, сказал Детлафф. Его грубые ногти за пару секунд вытянулись в ужасающей длины когти, и я не мог помешать дальнейшему, только наблюдать. Как он ещё секунду мешкает, потом слышит крики княгини откуда-то издалека и молниеносным движением пробивает мне грудь своими когтями.       Я даже не двинулся. Детлафф, хотевший уже развернуться и покончить и с Мильтоном, замер на месте.       — Ты и правда Дьявол, — выпалил он.       — Тебе придётся мне довериться, — сказал я, уронив на землю пару капель крови изо рта, которые тут же смешались с брызгами из раны в груди. — Говорил же я тебе: будь осторожней.       Казалось, Детлафф готов был разорвать в клочья любого. Но он только замахнулся и опустил руку. Отвернулся и будто бы прыгнул в воздух, тут же в нём растворившись.       Я едва успел вволочь саблю в кусты, прежде чем сюда прибежали Геральт и Анариетта. Почти лёг на землю, потому что стриженные кусты были слишком низкими. Оставалось только надеяться, что ведьмак меня не почует.       — Жди здесь, — услышал я голос Геральта. Сквозь листву заметил, как он осторожно ступает, постепенно приближаясь к теплице. Анариетта же послушно осталась на месте.       Дальше был переполох, крики и топот. Детлафф не успел совершить задуманное до обнаружения. Из-за меня. Теперь, если ведьмак его поймает, то, скорее всего, порубит вампира в капусту, и тот ещё долго будет регенерировать.       А я не знал, что мне делать. Нужно было смываться, пока сюда не набилась гвардия, но какая-то часть меня порывалась рассказать им, что Детлафф ошивается на кладбище Мер-Лашез. Это глупо, думал я. Если он сейчас ускользнёт, то, скорее всего, уже не будет рисковать. А своими словами я испорчу ему жизнь, как уже испортил себе.       Кто бы мог подумать, что вампиры могут так же, как глупые люди, идти на отчаянные поступки во имя любви. И Детлафф был своеобразным отражением меня. Поэтому я, более не мешкая, убежал к реке. Там смыл кровь с груди и заткнул окрашенный в бордовый воротник белой рубашки за отвороты кунтуша. Уже практически совсем стемнело, но даже в темноте я нашёл на груди новый шрам от Детлаффа. Попытался высмотреть отсюда хоть кого-то на пристани, чтобы убедиться, что концерт не отменили. Видно было плохо, но, кажется, кто-то там крутился. Плюнул и пошёл на пристань.       И «Вейдер» были там. Они слонялись туда-сюда, увешанные железными клёпками, одетые в кожаную одежду. Мне подумалось, что неплохо бы примерить что-то подобное. Я стал выискивать себе удобное место в первых рядах перед импровизированной сценой, чтобы встать. Тут была толпа из по меньшей мере сотни человек, и они плотно стояли друг к другу в ожидании начала.       — Когда начинаете? — спросил я не столько чтобы узнать время, сколько чтобы развести их на разговор.       — Кажется, у нас это спросил уже каждый, — беззлобно усмехнувшись, ответил вокалист. Он не выглядел совсем старым, но длинные, до самых лопаток волосы его уже седели; был совсем невысок и обладал лукавой улыбкой на украшенном седой щетиной на подбородке лице. Его одежда состояла из проклёпанного кожаного жилета и кожаных же штанов, покрашенных в чёрный. На предплечьях были наручи, тоже проклёпанные. На плече висела уже готовая к выступлению гитара красивого красного цвета в форме буквы «V». — Ещё пара минут. Пауку надо настроить гитару.       — Паук? А с кем имею честь?       — Я Пётр. Вивчар’ек, если хочешь. На басу играет Хал. За барабанами Жеймс.       — Ольгерд фон Эверек. — Я склонил голову.       — Совсем новичок?       Я задумался о возможном значении и происхождении их прозвищ, поэтому не сразу ответил.       — Да, я с севера, первый раз в жизни что-то подобное слышу.       — А! Припоминаю тебя! — воскликнул Пётр. Разве может быть столько положительной энергии в человеке, создающем такую агрессивную музыку? Возможно, патлатый говорил правду… — Ты победил в бою с вигилозавром.       — Верно, — сложив руки на груди и встав контрапостом, ответил я. Конечно, не без некого самодовольства.       — С тобой была шумная компания. Где же она? — Сказав это, Пётр повернулся к, видимо, Пауку, который возился с гитарой, и, получив в ответ утвердительный кивок, улыбнулся.       — Твоя наблюдательность поражает.       — Ха! — Пётр прямо-таки рассмеялся. — Ты попробуй не запомнить разукрашенную рыжую морду в необычной дорогой одежде, за которой ещё и толпа чубатых вьётся!       Была моя очередь усмехаться. Парни, тем временем, закончили приготовления, и вокалист громко крикнул толпе:       — Начинаем?       Толпа зарычала, заорала, но, сказать, совсем не слаженно. Петру это не понравилось.       — Не слышу ничего! Начинаем?       Люди стали кричать громче, но внятного ответа в их крике услышать всё равно было нельзя.       — Пиздец! — без капли злобы подытожил Пётр и махнул рукой. Кивнул Жеймсу, уже давно сидевшему на барабанами в полной боевой готовности, и тот начал шоу. Убойное, бескомпромиссное.       — Расправь свои крылья! — заорал Пётр, и на сцене образовался настоящий ад, стена звука, от напора которой толпа зашевелилась, но не как сотня человек, а как миллион червей. Меня сначала тоже повело в сторону вместе с людской массой, но я смог остаться на месте. Это всё было дико, потому что я бывал только на вечерних концертах в «Зимородке», где зрители сидели, не издавая ни звука. Да и музыка была другая… Она со временем перестала меня трогать, и я уже не посещал такие мероприятия целенаправленно, только если оказывался мимоходом.       Возможно, «Зимородок» просто не выдержал бы напора от музыки «Вёдер», подумалось мне. Мой разум взбудоражила уже первая песня, повествующая, как я разобрал из рычания вокалиста, о демоне с чёрными крыльями, вокруг которого люди образовали культ. Я ухватился за это чувство, пытаясь удержать его дольше, насладиться им, отсрочить момент, когда вернусь в пресную бездну. И понял, что оно не уходит, пока в бешеном ритме куют музыку эти увешанные цепями мужики. Моя вечная жажда безумия вдруг оказалась утолена. Я понимал, что это всего лишь до конца концерта, но наслаждался каждой секундой, когда вновь мог чувствовать себя живым.       В толпе трясли головами, а где-то сзади носились по кругу обезумевшие от напалма музыки люди. А я не мог даже двинуться, пока песня не оборвалась.       — Это время, чтобы отправиться в Ад! — объявил Пётр, и началась следующая композиция, ничем не уступавшая в своей агрессии предыдущей.       Третьей была одна из тех, о которых говорила мне Анариетта, с названием «Зверское насилие». И я действительно понял, что название — не провокация, её содержание оказалось подобающим. Никакого воспевания чего-то высокого, только бескомпромиссное описание настоящего зверства. И музыка нисколько не щадила, только добавляла жару к агонии, в какой находилась толпа.       Кульминационным моментом каждой песни была сольная гитарная партия, которую исполняли Пётр и Паук поочерёдно. Музыка вдруг превращалась в нечто абсолютно амелодичное, гитары под пальцами музыкантов рождали протяжные высокочастотные завывания, и это казалось мне безумно прекрасным. Я будто попал на дьявольский шабаш, был опьянён и наслаждался тем, что в здравом уме вряд ли бы принял за музыку.       «Вёдра» не сбавляли напора до самого конца, мне только казалось, что музыка всё быстрее, а крики — всё агрессивнее. Именно из-за этого невыносимой ощущалась тяжесть в груди, когда концерт закончился. Она давно стала для меня привычной, но каждый раз, когда я смел чем-то её заглушить — будь то беспощадное кровопролитие, секс или такой концерт — возвращение её вновь напоминало мне о том, что сердце моё из камня.       Музыканты стояли в стороне, пока толпа не разошлась, а потом начали мерно разбирать сцену вместе с несколькими помощниками в чёрных балахонах. Тут же подбежали два чародея, отвечавшие за звук и свет.       — Чего ждёшь? — тряхнув кудрями, спросил у меня Паук.       Я покачал головой. Музыкант усмехнулся и стал протирать свою гитару куском ткани. Рядом с ним вдруг возник Пётр.       — Хорошо, что ты не ушёл! — воскликнул он. Мне вдруг захотелось сесть, чтобы компенсировать нашу разницу в росте. — Ты говорил, что с севера, поэтому не слышал других банд. Ты плохо искал! Я могу с точностью сказать, что в Темерии сейчас рубят метал «Обезглавленные», а на островах Скеллиге — «Мардуки».       — Да я вообще не искал, — закрутив ус, ответил я. — Случайно на вас наткнулся.       Пётр рассмеялся и похлопал по плечу Паука. К нам присоединился заинтересованный Хал, который, единственный из всей команды, был почти одного со мной роста. Да и выглядел сильно моложе остальных, не считая Жеймса. По окончании концерта он забрал свои длинные чёрные волосы в хвост и сейчас затягивал его туже. Я заметил у него на шее ведьмачий медальон.       — Хал, ты что-то не походишь на ведьмака, — заметил я, приподняв рассечённую шрамом бровь.       — Я и не ведьмак, — посмеявшись, ответил он. — Это медальон моего погибшего друга, ношу его, чтоб хоть какую-то память о нём сохранить.       Я вспомнил про свой медальон с портретом Ирис, который всегда таскал в тубе для бумаг. Люди имеют одинаковую склонность хранить память в вещах…       — Что насчёт пары бокалов за этот бласфемический вечер? — предложил только что присоединившийся Жеймс. У него в руках была бутылка вина. — Разбойничьего вида парень тоже может к нам присоединиться, — с усмешкой добавил он.       Я сложил руки на груди и ухмыльнулся. Но отказаться от предложения не смог, и мы прошли внутрь небольшого домика на пристани, сели за стол. Пропустили бокал, другой Эст-Эста, качество которого в полной мере я оценить, конечно, не мог.       — Кажется, я стану вашим постоянным слушателем на ближайшее время, — вытянув ноги и закуривая трубку, сказал я. — Наконец-то музыка, которая может заставить меня чувствовать себя живым.       — Как говорится, да восстанут мёртвые во имя метала! — воскликнул Пётр, и все «Вёдра» дружно засмеялись. Мне безумно нравилось название этой музыки. — И раз уж так, может, скажешь Анариетке, чтобы она перестала без конца запрещать наши концерты? — уже тише добавил он.       — Что? — Я нахмурил брови и сжал правую руку в кулак.       — Да слухи ходят, что вы с ней трахаетесь, — откинувшись на спинку скамейки, легко ответил Пётр. — Вот я и думаю, может, ты какое влияние на неё имеешь.       Я перестал курить. Наклонился над столом и несколько секунд крутил трубку в руках, уставившись в тёмную стену за музыкантами.       — Вы только поэтому изволили со мной поговорить?       Молчание.       Я положил трубку, поднялся из-за стола и упёрся кулаками в столешницу. Качнулся, чтобы сабля блеснула в тусклом свете свечей.       — Мне повторить?       — Не стоит, — ответил Паук. — Да, по большей части мы… из-за этого. — Группа переглянулась несколько раз.       — Странно упускать хоть и мизерный, но шанс, — подключился Пётр. — Но не волнуйся, мы не настолько уёбки, всё не без уважения к слушателю.       — Твои слова звучат как пустой звук.       Я пошёл к выходу. Остановился в дверях. Не оборачиваясь, добавил:       — Я подумаю над этим, сукины вы дети. Или над тем, чтобы насадить ваши патлатые головы на сабли своих людей. Несмотря на музыку. Потому что у меня нет ни совести, ни страха, ни сожаления. И если я решу устроить резню, я это сделаю. Вы никуда от меня не уйдёте.       Трубку я докурил уже на улице, довольно далеко от пристани. И тут, конечно же, меня встретил Гюнтер о’Дим, сидевший на дереве, свесив ноги.       — Не перестаю удивляться твоей потрясающей детской наивности, — с свойственной ему насмешкой сказал Гюнтер.       — Я не провидец, чтобы угадывать, что в головах у людей. — Я сложил руки на груди и уставился на это нечто, скрывающееся в шкуре бродяги.       — Ну ничего, у тебя ещё есть шанс исправить этот вечер, — он кивнул в сторону замка и рассмеялся. Спрыгнул на землю. — А я вновь понаблюдаю со стороны.