Вино и сабля

Когда я, наконец, вошёл в «Фазанщину», спустя почти сутки после разговора с Регисом (всё это время я слонялся по округе наедине с мыслями), «Кабаны» встретили меня радостными виватами. Несмотря на всё, приятно было вернуться к верной компании, хоть ни один из них не мог стать мне даже собеседником. Утро, мужики выглядели трезвыми, а некоторые ещё спали, судя по немногочисленности состава. Из баб была только задиристая Адель, подозрительно на меня глядевшая.       Я проследовал к выходу на балкон, ощущая на себе непрерывный её взгляд. Понял, почему она так смотрит; так смотрели ещё несколько мужиков, прищурившись, плотно сжав губы, вцепившись пальцами в колени. До них явно дошли вести о моём пребывании во дворце, и теперь я для них, возможно, в какой-то мере предатель.       Воздух у воды был свеж, но он стремительно разогревался — когда солнце доползёт до зенита, будет стоять страшная жара. Уже сейчас каменные перила горячели под беспощадным солнцем, а к металлическим чашам для огня уже и прикоснуться нельзя было. Я ужасно вспотел. Стал развязывать кушак, чтобы снять кунтуш и, наверно, рубашку тоже. А потом надо переползти в тень — хоть я и бессмертен, но всё ещё рыж и поэтому чувствителен к солнцу. Лицо и грудь уже давно покраснели, что значило: ни дня под палящим солнцем, иначе надуются волдыри. Сзади послышался стук каблуков.       — Ты, атаман, решил променять нас на княжескую юбку и дворцовые палаты! Весь город знает, что ты трахаешь Анариетку! — Адель. Она не имела никакого страха перед командиром и уважения ко мне, возможно, тоже. Недолго она с нами и недолго продержится, если продолжит. Я аккуратно повесил ремни и кушак на перила, ножны с саблей уложил на пол и повернулся к женщине. Увидел её тоже немного загоревшее, но не очень симпатичное лицо с раскосыми глазами и, пожалуй, чересчур пухлыми губами. Сейчас оно выглядело ещё хуже, потому что Адель корчила недовольно-пренебрежительную мину.       — Вас? Променять? — хохотнул я. Стал быстро расстёгивать пуговицы кунтуша. — Подбирай выражения при разговоре с командиром.       Адель вспыхнула.       — Мы тухнем тут, пока ты развлекаешься в дворце!       — Я попросил, — сказал я, уперев руки в бока, — ты не выполнила. — Покрутил ус. — Значит, будешь чистить коня есаула и моего. Продолжишь — отдраишь всю конюшню. В дворце я бываю только по ночам, пока вы спите под лавкой. Вчера я был на концерте. Отчитался. Вопросы? — Адель смотрела на меня, не моргая. — Нет? Два коня ждут тебя. Выполнять!       — Так точно, — буркнула женщина и удалилась в сторону конюшен.       Я остался в тишине, которую нарушали только изредка покрикивающие жабы где-то под балконом и песни Кабанов.       — Подлый, хитрый, тайный, скрытный! А всё равно ты будешь битый! Эля мне, ещё мне эля — и врага я одолею! — тянул хор мужиков, но — надо отдать им должное — не очень громко.       Я повесил все свои вещи, в том числе только что снятый кунтуш, на предплечье и переместился на скамейку в тени. Достал трубку, набил её и закурил. Мои ноги в кожаных штанах уже, кажется, сварились, несмотря на закатанные выше колена штанины. В корчме наверняка ещё прохладно, но не хотелось мне сидеть там, упуская замечательный летний день, поэтому я снял и рубашку, почти лёг на скамью, устремив взгляд в синее-синее небо с редкими облаками. Город растворялся в горячем воздухе где-то на горизонте, переходил, трепыхаясь, в это синее небо. Дома вдалеке теряли весь свой тёплый оттенок, превращаясь в желтоватые пятна, в итоге практически сливающиеся с такого же цвета полоской воздуха. Только тонкая линия фиолетово-синей зелени там, за городом, не давала взгляду потерять границу между небом и землёй. Эх, был бы я живописец…       Был бы я тем же, что и много лет назад, с живым сердцем. Был бы мужем для своей жены. Был бы братом!       От досады я шумно выдохнул. Всё это уже никогда не вернуть, остаётся только пытаться наслаждаться крупицами эмоций, утолять вечную жажду ощущений, терпеть увечья, будучи не в силах от них погибнуть. Моя жизнь давно превратилась в замкнутый круг, в котором повторяется один и тот же день. Как говорят, змея укусила себя за хвост.       — Слышал я, что мышцы силой, — вновь стало слышно сквозь стену мыслей, — заполняют брага с пивом!       Я усмехнулся, больше по привычке. Если бы…       — Атаман! Атаман!        Я повернулся, перестал курить. Даже часа в спокойствии не просидел…       У скамьи стоял Энгус, нервозно сжимая в кулаке воротник рубашки.       — Атаман, — продолжил он, — ты нас не бросай… Когда окажешься при дворе, ты замолви за нас словечко! А мы уж ваших с Анариеттой детишек понянчим… — Энгус оттянул ворот рубахи, обнажая расчёсанную до красноты кожу на груди.       — Курва, Энгус, что за бред ты несёшь? — стараясь вложить в интонацию больше осуждения, ответил я. Его слова действительно были абсурдны, но совсем неудивительны: слухи имеют свойство трансформироваться в небылицы.       Мужик побледнел. Перестал нервно чесать грудь.       — Как это бред?       — А вот так. — Я разгладил усы, влажные от пота. — Не будет меня при дворе. Никогда. И детей у меня не будет. Никогда. — Я скрипнул зубами. — Ты слышишь? Никогда.       Энгус пару мгновений мялся, а потом промямлил:       — Но ты же ходишь к Анариетте, чтобы… — он показал соответствующий жест.       — Хожу. Просто «чтобы». Ещё я хожу тут на концерты. Тоже просто. Я не собираюсь жениться на княгине и, тем более, детей у неё от меня не будет. Понятно? — Я склонил голову. Это начинало утомлять.       — Так точно, атаман, — ответил Энгус, хотя у него на лице было написано обратное. Он собрался откланяться, но я приказал:       — Стоять! — и продолжил тише, перекинув руку через спинку скамейки, чтобы уже и корпусом развернуться к есаулу: — Все сплетни — это дерьмо. Поменьше слушай болтливых бабок. Уже через неделю — примерно! — мы вернёмся в Реданию. Скажи это всем. Я не готов принимать ещё десяток болванов, развесивших уши.       Энгус поклонился и ушёл. Я положил руку на подлокотник скамейки и подпёр ей голову. Связь с Анариеттой играет со мной злую шутку. Собственные люди считают, что я непременно войду в княжескую свиту или — о, Дьявол — стану князьком с парой детей на горбу. Первое невозможно, потому что я предпочту свободу любому выгодному положению, а второе — хотя бы потому, что я бесплоден. Практика чёрной магии не проходит даром. Но ни то, ни другое невозможно доказать простым тупицам, на фоне которых даже покойный Витольд казался гением. Что ж…       Меня разбудили крики «Атаман!» Чёрт возьми, как я вообще уснул?       — Атаман!       — Я уже всё объяснил, — отмахнулся я, щуря глаза спросонья.       — Да мы поняли, — замялся Влад. — Тут другое. Тебе письмо!       Я поднял голову и потёр ладонью лицо.       — Что? Давай его сюда.       На конверте было написано одно: «Реданскому командиру Ольгерду фон Эвереку». На клапане красовалась чёрная сургучная печать с оттиском сложного символа, знакомого мне, благодаря оккультным фолиантам. Люблю подобные вещи.       Я прогнал Влада и распечатал конверт. В него было вложено, очевидно, письмо, маска из папье-маше, обтянутая чёрным бархатом с золотой вышивкой, и ещё бумага, назначение которой пока что было мне неизвестно.       «Ольгерд, не знаю, что ты сделал с Анной-Генриеттой, но сегодня утром нам пришло княжеское разрешение на выступление на рыцарском турнире и ещё ряде мероприятий! Я хотел бы поговорить с тобой лично этим же вечером, и приём в клубе «Мандрагора» — лучшее для того место. Да и займёшься ночью чем-то, кроме ублажения княжеского сиятельства. На другой бумаге всё необходимое указано. Маска обязательна, она в конверте. На вечере будут многие известные деятели искусства, вроде Сесилии Беланте или Великого Каллести, так что не вижу никаких причин игнорировать приглашение. И чем богаче ты оденешься, тем больше у тебя будет шансов поговорить со всеми. С нетерпением жду встречи,

Пётр Вивчар’ек».

      Я вскинул брови, осознав прочитанное. Вот уж не думал, что Анариетта так быстро отреагирует на мои слова. И теперь, получается, я ещё и приглашён на элитарную вечеринку для художников человеком, которому угрожал смертью. Неплохо.              «Кабанов» снова пришлось оставить тухнуть в «Фазанщине». Я же при полном параде направлялся к входу в имение некой Орианы, где и должен проходить вечер, и надеялся, что всё обойдётся без происшествий, иначе кунтушей без дыр у меня не останется.       Паренёк на входе оглядел меня с ног до головы. Он тоже был в маске, а в ухе болталась серёжка с каплевидным жемчугом.       — О-о, — протянул он, — у нас гости с далёкого Севера! Ну что же, надеюсь, вы насладитесь вечером.       Парень приоткрыл створку ворот, приглашая, и отчётливей стала слышна музыка, льющаяся изнутри. Я вошёл и очутился на балконе, позволявшем оглядеть все архитектурные изыски этого места: колоннады с балконами, скульптуры и — больше всего мне понравившееся — неглубокий пруд прямоугольной формы с кувшинками и миниатюрными лодочками. Если осяду когда-нибудь, то знаю, чем буду вдохновляться, когда дело дойдёт до обустройства. А лучше — приглашу архитектора, сотворившего это великолепие. Если он, конечно, ещё будет жив.       Людей, к моему удивлению, было немного. Я ожидал увидеть по меньшей мере сотню человек, но тут не набралось бы и пятидесяти. Конечно, судя по всему, ещё часть скрывалась в ложах в зданиях по левую и правую сторону от пруда, но серьёзно это обстановку не меняло.       На лестнице с балкона гостей встречала официантка с канапе. Я взял два, надеясь потом применить их в качестве закуски к элитарному вину. Но тут подавали абсент. Конечно, это же напиток художников. И прежде чем испробовать полынной настойки, я смог пообщаться с неизвестным мне скульптором, высекающим пантеру из камня.       — Осторожно! — взволнованно воскликнул он. — Одно неверное движение — и вся работа насмарку!       — Я предельно аккуратен, — ответил я и, оглядев камень, добавил: — В вашей скульптуре чувствуется влияние Джакоммо Вотичелли.       Скульптор отвлёкся от работы и взглянул на меня с плохо скрываемым удивлением.       — Да, это правда! Он для меня, как и для многих художников, стал примером для подражания и главным наставником. — Скульптор наклонился к моему уху и продолжил тише: — Вы меня удивили. Тут очень мало тех, кто действительно разбирается в искусстве, в основном, одни дилетанты, желающие казаться образованными.       — Увы, это абсолютно нормально, — ответил я и снял со шпажки оливку, чтобы положить её в рот. — Не отчаивайтесь. Вы найдёте своего ценителя, как нашёл Вотичелли. Эх, некогда я до замирания сердца любил его работы.       — А что же сейчас?       — Люблю, — улыбнулся я и взял чарку с подноса официантки, проходившей мимо. — Но последние работы, являющиеся в большинстве своём бездушными булыжниками в форме голых баб, меня разочаровывают.       — Понимаю, — покачал головой скульптор. — Не все мастера способны устоять перед соблазном делать безликий ширпотреб ради звенящих монет.       — За верных себе художников, — подытожил я и опрокинул чарку в рот. Хорош оказался абсент!       Продвигаясь дальше, я увидел мужчину, кидающего в натянутое на стене полотно шарики с краской. Толпа вокруг оценивала его гениальную мысль. Да уж, какое мероприятие, такие и конкурсы. Рядом мимы на коврах перетягивали невидимый канат, а, видимо, супруги напротив жаловались друг другу на скуку. Я подошёл к одному из мимов и сделал вид, что помогаю ему тянуть. Второй тут же свалился вперёд, отпустив «канат», а тот, кому я помог, упал мне на плечо, не справившись с невидимой силой. Мои губы тронула улыбка.       «Вёдер» я нашёл на другом конце площадки. Сначала я их не заметил за огромной статуей Мелитэле, возвышающейся над водой. Видимо, Хал запускал с перил воздушный фонарик, а остальные члены группы смеялись над ним, потягивая своё пойло. Другие люди не обращали на них внимание, они наслаждались видом, открывающимся с этой террасы на самую широкую часть Сансретура.       — О, — воскликнул самый седой, Пётр. — Привет! Твою рыжую усатую морду в заморской одежде слишком легко узнать. — Он рассмеялся.       Я стянул перчатку и пожал каждому руку.       — Вы не изменяете своему стилю, только по шипам и патлам вас и определил, — заметил я в ответ. Да, парни были одеты почти так же, как прошлым вечером на выступлении.       — Мы сегодня тоже играем, но в самом конце, — ответил Хал, наблюдая, как его фонарик поднимается в небо. — Большинство такую музыку на трезвую голову не воспринимает. — Они все вместе захохотали. Я тоже не смог сдержать улыбки. — А ты стал больше на нас похож.       — Что ты имеешь в виду?       — Два проклёпанных ремня вместо одного, — ответил за Хала Паук, бесстрашно сидящий на перилах. Я узнал его по пышным кудрям. — А на одном клёпки аж в три ряда! Начищенные ботфорты выше колена. Вот, смотри, у Петра такой же ремень, а Хал тоже в высоких сапогах.       — Вы слишком много на себя берёте, сукины вы дети, — сказал я, тем не менее, осознав, что незаметно для себя проникся симпатией к чёрной коже и цепям. — Это моя парадная одежда.       — Да ладно, шутки это всё, — подключился Пётр. — Надеюсь, ты не держишь на нас зла, Ольгерд. Мы безмерно благодарны тебе за помощь. Как же ты убеждал княгиню? Она славится своей упрямостью, а ты смог переубедить её буквально за две ночи.       — С чего вы вообще взяли, что это я? Может, она сама это решила, — усмехнулся я, сложив руки на груди.       — Ага, просто так с утреца в жопе взыграло. Я умею складывать два плюс два, и именно поэтому ты здесь. Но не хочешь — не говори.       А что я им скажу? Что просто вставил просьбу абсолютно не к месту прямо во время кувырканий в постели, а следующей ночью вообще не посещал её?       — Ладно, — после недолгого молчания произнёс Пётр. — Давайте переместимся на другую сторону, скоро будет выступать Сесилия. Видите? Сама хозяйка идёт объявлять.       К середине моста через прудик двигалась женщина в чёрном платье. Наверно, Ориана. Она была единственной, на ком нет маски.       — Ориана не надевает маску? — поинтересовался я у «Вёдер», направляясь с ними обратно к коврам с мимами.       — А смысл? — ответил Пётр. — Её бы всё равно узнали.       Добравшись до алкоголя, парни тут же похватали стопки, и Пётр произнёс тост:       — За будущее группы «Вейдер»!       Я не мог не выпить с ними, поэтому, чокнувшись, опрокинул и вторую рюмашку за этот вечер.       Уже через пару минут потрясающей красоты женщина с чёрными волосами и ковирской орхидеей в причёске затянула по-настоящему прекрасную мелодию, окружённая волшебным светом и воздушными фонариками. Каменное сердце мешало мне в полной мере ей насладиться, но спорить с тем, что у певицы ангельский голос, было невозможно. Под конец песни в толпе стали ронять слёзы, даже суровые «Вёдра» тайком утирали их. Я же мог только позавидовать им.       В завершение выступления Сесилия вынула из причёски орхидею и бросила в толпу. Цветок с визгом поймала одна из женщин. Громкие аплодисменты провожали женщину в гримёрную.       — Ну что, понравилось? — спросил у меня Паук, уплетая какое-то угощение.       — Можно и так сказать. — Я тоже схватил тарелку с пирожным, которое оказалось картонным на вкус. Поэтому его пришлось отложить.       — Ничего, порезвишься, когда мы будем выступать. — Пётр похлопал меня по плечу. Меня забавляло, что ему приходилось задирать руку, чтоб это сделать.       Так мы пропустили ещё по рюмашке. Вино уже ни в коем разе нельзя было пить, и если не абсент, то хряпнуть водки или лютых настоек. И если меня такие вещи с трудом брали, то за банду я волновался.       — Вы вообще сможете выступать, если сейчас напьётесь?       — Без паники, — наконец-то подал голос Жеймс. — Не в первый раз. Больше четырёх рюмок не пьём — потом валит.       Я усмехнулся и закрутил ус.       — Сам-то ты, — оскалив зубы, сказал Пётр, — не наклюкаешься? Никакого вечера, если всё оставшееся время придётся только ползать.       — Я устойчив к таким вещам.       — Ну посмотрим.       Через минут двадцать или даже пятнадцать произошло страшное: в дверях показалась Анариетта с ведьмаком. Несмотря на маски, сложно было их не узнать, тем более, платье, в котором сейчас была княгиня, мне довелось видеть на ней до этого.       — Какого чёрта?.. — буркнул я под нос. Неужели и тут назревает резня?       Но казалось, княгиня с ведьмаком тоже пришли развлечься. Геральт дразнил мимов, пил, тоже бросал шарики с краской в полотно. Даже запустил фонарь. Потом они с Анариеттой зашли в одну из лож. Там, судя по перешёптыванию гостей, работал художник с натурщицей. Но действительно ли это была правда? Может, ложа была пустая, и Анна-Генриетта так решила скрасить уже второй вечер, в который я оставил её в одиночестве?       — Эй, мужик, ты выглядишь отрешённым. Неужели абсент в голову ударил? — сказал Паук и слегка ударил кулаком мне по плечу.       — Даже не мечтай, — ответил я, оскалив зубы. — Я просто задумался.       — Небось, о княжеских сиськах? Эх, я бы тоже о них думал день напролёт… — вставил Пётр и закинул ноги на спинку рядом стоящего стула.       Все остальные громко захохотали. Я же боковым зрением заметил, как её сиятельство и ведьмак вышли из ложи и направились в то же место, где находилась гримёрная Сесилии. Уже оттуда Анариетта вышла одна и быстро зашагала в мою сторону, но явно меня не замечая. А я не замечал выступление Великого Каллести, зрители которого восторженно визжали. Меня волновало лишь то, что сейчас скрыто от глаз всех посетителей.       Я принял решение остановить княгиню.       — Ваша милость, — шепнул ей я, поймав Анариетту за руку. Она встрепенулась, испугалась, но тут же успокоилась.       — Ольгерд, вы! — так же шёпотом ответила княгиня, озираясь. — Простите, у меня нет времени. Тут произошло убийство, и убийца до сих пор может бродить среди гостей.       Опять. Что ж за чертовщина?       — Позвольте тогда мне сопроводить вас, раз тут опасно, — предложил я.       — Это лишнее, рыцарь, мне осталось всего лишь подняться на балкон за Орианой.       — И что же?       Анна-Генриетта вздохнула и согласилась. Я прошёл с ней пару лестничных пролётов и крытую веранду навстречу рыжей, как я, женщине в чёрном.       Княгиня перед ней сняла маску и поздоровалась. Я тоже стянул маску, поклонился, тайком рассматривая хозяйку, которая была одета ничуть не хуже самой Анны-Генриетты. И по красоте мало чем ей уступала.       — Ориана, у меня дело государственной важности, — начала Анариетта. — Не бойтесь, мой спутник опасности не представляет. Однако сегодня была убита Сесилия Беланте, а её убийца, предположительно чернобородый мужчина цинтрийской наружности, сейчас скрылся.       Курва, она же только что выступала… И убил её не Детлафф, судя по описанию.              Несмотря на шокирующие новости, конечно, на моём лице не дрогнул и мускул. И Ориана сохраняла удивительное спокойствие, граничащее с нездоровым хладнокровием.       — М-м, этот же человек напал на меня, — произнесла она тягучим, низким для женщины голосом. Анариетта в ответ на это громко вздохнула. — Не беспокойтесь, всё хорошо. Давайте проследуем в мои покои, но сперва я распущу гостей. Ваш спутник с нами?       — Нет, — ответила за меня княгиня. — Он отправится в дворец и будет ждать там. — Анариетта взглянула мне в глаза и закусила губу.       Мне осталось только поклониться и уйти. Вечер опять ознаменовался происшествием.