Вино и сабля

      В дворец я не пошёл, а вышел за ворота и встал, прислонившись спиной к стене. Следом за мной попёрли люди: сначала кричавшие паникёры, потом разочарованные посетители. Среди вторых были и «Вейдер».       — Да ёб твою мать! — пнув камень, выругался Пётр. — Блядь, только дела пошли в гору, так никакого выступления в «Мандрагоре»! Чтоб этой гниде, которая Сесилию прикончила, три хуя в зад!       Так меня и не заметив, банда удалилась. А Анариетта долго не выходила. Видимо, они с Геральтом всё ещё что-то выясняли.       Через какое-то время к дверям подошли Регис и Детлафф. Я даже пару раз с усилием моргнул: не мерещится ли мне? Но нет.       — Здравствуй, Ольгерд. — произнёс Регис и хохотнул. — Ты плохо выбираешь места для отдыха. Попробуй в следующий раз половить рыбу в Сансретуре, думаю, это вряд ли закончится разочарованием.       Детлафф здороваться не стал, только кивнул.       — Регис. А ты тут как тут. Ведёшь убийцу в княжеские лапы? — таким же отдалённо язвительным тоном ответил я.       — О, нет. Мы поговорим. — Регис положил руку на плечо оскалившему зубы Детлаффу. — Проверить не хочешь?       — Это не моё дело.       Конечно, не моё, но мне было интересно, что же происходит в городе прямо сейчас, пока люди знают лишь о том, что кто-то прикончил четырёх рыцарей, не выполнивших клятвы о добродетелях. Но я наёмный убийца, а не сыщик, так что никоим образом полезен следствию не буду. Поэтому мне оставалось только ждать княгиню с новостями. Если, конечно, Детлафф её не прикончит.       Такая мысль показалась мне забавной. Я даже на секунду не допускал такого исхода событий, поэтому не шелохнулся, когда за вампирами закрылись ворота. И правда: когда луна уже начала подкатываться к горизонту, Анариетта вышла. Заметила меня и властно подозвала к себе. Мне оставалось только усмехнуться и подойти.       — Я же приказала вам, — прошипела она. Кажется, Анариетта была раздражена. — Я и так слишком много вам простила! — Она вдруг осмотрелась и надела маску «Мандрагоры».       — Чем же я провинился?       — Прошлую ночь вы заставили меня провести в одиночестве! Это немыслимо. И эту бы — тоже, если б не расследование. Вы заплатите за каждую минуту моей скуки!       — Разве ж я придворный шут? — встав контрапостом и сцепив руки за спиной, ответил на эти прелестные угрозы я и тут же заметил, как княгиня нахмурила брови под маской.       — Вы были в шаге от оскорбления правительства, — серьёзно ответила она. Я снова встал на обе ноги. Загрёб Анариетту за талию в свои объятья и, как ни в чём не бывало, спросил:       — Вы пришли сюда пешком? — Она кивнула, сжав губы. — Пойдёмте, я тоже не брал коня. — И шагнул по мощённой камнем дороге в сторону дворца.       — Ох, я так устала, так устала! — едва прошли мы один переулок, запричитала Анна-Генриетта. — Если б вы только знали! Представьте: владелец королевской винодельни, паршивец Фабрицио, меня предал, продал потрясающий Сангреаль, изготавливающийся только для княжеского стола, бандитам, замешанным в убийстве рыцарей!       — Это вы узнали за одну ночь? — поинтересовался я, снова заглянув ей под маску, насколько это было возможно. Тени от укатывающейся за город луны ясно очерчивали линию её пухлых манящих губ, а глаза в прорезях маски хоть и были в тени, но ловили блики от луны, загадочно поблёскивая. Желание, не утолявшееся уже вторые сутки, зажглось в груди и расползлось по всему телу. Моя ладонь в кожаной перчатке, до того лежавшая на талии Анариетты, поднялась выше, повторяя изгибы княжеской фигуры, лаская тело, скрытое под вышитой тканью платья.       — Ох, Ольгерд… — Она, конечно, это почувствовала. — Да, за одну ночь. И даже больше, чем это… О боги, прекратите это безобразие, вы и так слишком соблазнительны сегодня, вы хотите, чтобы я прямо тут!.. — Анариетта не договорила, оборвав фразу шумным вдохом.       Я сжал губы и опустил руку обратно ей на талию. Какое-то время шли молча. Потом княгиня, прижавшись ко мне вплотную и вцепившись руками в мою ладонь, которую до этого сняла со своей талии, стала тихо рассказывать новости:       — Пройдя по следу бандитов, мы и оказались на приёме в «Мандрагоре». Вы, полагаю, слышали, что случилось там.       — Естественно, — громче ответил я. — Но что же было, когда меня попросили удалиться?       — Подводили итоги. Этот вечер был полон сюрпризов… Мы, наконец, нашли давно утерянное Сердце Туссента! — В руках Анариетты мелькнул и тут же снова потерялся в складках платья жёлтый драгоценный камень в, кажется, серебряной оправе — я не успел разглядеть. — И скоро найдём мою бедную сестру…       — Я и подумать не мог, что у вас есть сестра.       — Конечно, вы же ничего обо мне не знаете. — Несмотря на близость наших лиц и ощущение её ладоней на моей руке, мы оказались невероятно далеко друг от друга после этой фразы. Я больше не мог рассмотреть узоры на её платье, звёзды бликов от луны на влажных губах, спрятанные в тени маски глаза, как будто княгиня стоит в сотне метров. И ведь это правда: рассказанного ей никогда не хватило бы, чтобы оправдать статус моей любовницы. Впрочем, ничуть не лучше и даже хуже Анариетта знала меня.       Иллюзия слепоты моментально растворилась.       — Она… Её отлучили от двора и изгнали, когда мы ещё были детьми. С тех пор я ничего о ней не слышала, — аккуратно подбирая слова, продолжила княгиня. — А теперь, наконец, есть шанс вернуть её.       — За что же её изгнали?       — Ей просто не повезло попасть под проклятье Чёрного Солнца. — Да, кажется, я про это читал. Сложно было поверить в тот бред. — Не знаю, из-за него или нет, но она была чересчур жестока.       Шестьдесят девушек, ещё до рождения проклятых Чёрным Солнцем, должны проложить дорогу великой Лилите к гибели человечества. Я тогда бросил читать на описании внутренностей препарированных трупов некоторых страдалиц, предпочтя «Тайны Червя». И не жалею: благодаря «Тайнам», мне удалось усилить свою магию.       — Вы верите, что проклятие реально? — поинтересовался я, кончив предаваться воспоминаниям.       — Не знаю… Жестокость — не доказательство. Когда с самого рождения к тебе относятся, как к прокажённому психопату, сложно сохранить здравый рассудок.       — Нельзя с этим не согласиться. А что насчёт обезображенных и перетянутых отвратительными жилами внутренностей проклятых?       — Вы знаете, без доказательств можно говорить что угодно. Что внутри Сианны — понятия не имею.       То ли аристократская кровь во мне взыграла, то ли захотелось скорее утолить жажду близости — но я взял правую руку Анариетты, поднёс её к своему лицу и коснулся тыльной стороны ладони губами.       — Весьма справедливые суждения, ваша милость, — не убирая её ручку от губ, сказал я.       — Ох, Ольгерд, если б всегда вы были таким же… — Анариетта прервалась на секунду, явно подбирая слово, — обаятельным, как сегодня…       — Сначала вы хотели сказать «порядочным»? — хохотнул я и закрутил вверх ус. В перчатках это неудобно делать…       — О, Ольгерд, вы всё испортили! — Княгиня положила обе ладони мне на плечо и, на них опираясь, смогла прижаться ко мне ещё сильнее, чтобы я мог слышать даже шёпот. Моя рука вновь обхватила её талию. — Я хотела сказать «сексуальным». — И тут же отвернулась.       Да, кажется, когда-то давно такая фраза заставила бы меня замереть в смущении. Но мы всё так же шагали по мощёной дороге к замку.       — Вы продолжите расследование следующей ночью?       — Следующей ночью я жду вас, — улыбнулась Анариетта. — А послезавтра Геральт и гвардия отправятся штурмовать Дун Тынне.       Ай, как хорошо!       — Могу ли я предложить помощь Реданской Вольной Компании?       — Не волнуйтесь. Думаю, мои люди справятся сами.       — «Кабаны» издыхают со скуки — слишком тихая тут земля, они хоть задарма пойдут рубить бандитов прямо сейчас. — Я не хотел упускать шанс выгулять свою Компанию.       — Разве это развлечения? — с напряжением и угрозой в голосе сказала Анариетта.       — Кажется, вы забыли, что связались с главарём банды наёмных убийц.       Княгиня тряхнула головой, на секунду остановилась. Губы её сжались в тонкую полоску, глаза в прорезях маски коротко глянули в мои.       — Хорошо, — сказала она. — Развлекайтесь. И не пытайтесь меня пугать — если б вы были по-настоящему опасны, то я не подпустила бы вас к себе.       Я рассмеялся. Уж не пытается ли Анариетта оправдать свою сумасбродную неосторожность неким чутьём?       — Безмерно благодарен, ваше сиятельство.       До дворца оставалась пара кварталов, и за это время я успел вытянуть ещё некоторые детали княжеского расследования и, главное, понять: княгиня ещё не знает, что Бестия — это Детлафф. События развивались очень интересно, а у меня уже начинались чесаться руки перед славной бойней. Главное, чтобы не пришлось сойтись в схватке с вампиром… Бестиарии говорят, что убить их может только другой такой же кровосос, а меня прикончить просто невозможно. Наш бой нехило затянулся бы. Но не столько поэтому я не хотел сражаться…       — Ах, рыцарь, больше не могу, сегодня был слишком тяжёлый день! — воскликнула Анна-Генриетта и повисла у меня на шее. Мне не оставалось ничего, кроме как подхватить её на руки.       Стража на нас косилась, крупицы от числа придворных, попадавшиеся на пути, провожали взглядом. Узнавали ли нас, несмотря на маски?       — Ваша милость, на нас же смотрят, — шепнул я. Признаться, подниматься по бесконечным лестницам с человеком на руках — настоящее испытание.       — Вы стесняетесь?       — Ничуть.       — Ну тогда идите, ещё немного.       У самого входа в покои стоял Дамьен. С виду спокойный, но говорил с плохо скрываемым раздражением:       — Как закончишь, Ольгерд… фон Эверек, я буду ждать тебя на террасе.       Кивок с моей стороны, и капитан гвардии удалился. Княгиня это никак не прокомментировала, она уже тянулась лицом к моему, чтобы поцеловать. Я коротко ей ответил и поставил на ноги.       — Ваша милость, вы чересчур нетерпеливы. — На самом деле я тоже едва держался, чтобы не раздеть её прямо тут. — Ключ от двери у вас.       — Ах, точно.       Внутрь мы вошли, уже прижимаясь друг к другу в поцелуе. Я за спиной судорожно стягивал перчатки, не переставая страстно целовать Анариетту. Она так же страстно мне отвечала, расстёгивая высокий воротник своего платья.       Торопливость, нетерпение. Ночь разлуки распалила наше желание, поэтому я едва не порвал выстиранную рубаху, пытаясь как можно быстрее снять. И абсолютно неуклюже затянул узел на корсаже платья Анны-Генриетты.       Когда она была уже почти полностью обнажена, я вспомнил сегодняшние слова Петра о фигуре княгини и подумал: да, о такой красоте только и размышлять день напролёт… Но сейчас я мог касаться, целовать, владеть.       — Холодные руки, — вздохнула Анариетта. — Как обычно.       — Увы. — Никак не останавливаясь, я по гладкой и мягкой её коже провёл пальцами от самых плеч до ягодиц и тут же схватил княгиню под коленями и за талию, чтобы перенести на постель.       — Прошу вас, будьте смелее в действиях, — шепнула мне на ухо Анна-Генриетта.       — Скучно? — бросил я, не подумав. Но разве б звала меня она, если бы ей было скучно?       — Бес! Скучно тут вам! — вспыхнула княгиня.       — Определяя по выражению лица моё настроение, вы обречены на провал, — сказал я и оскалил в улыбке зубы.       — Рыжий Дьявол… — Анариетта прервалась, почувствовав мои губы на своём теле. Я перенёс её на плетёный, чересчур простой для княжеской особы, стул. Оперся на подлокотники, чтобы наклониться к лицу женщины. Неизменно серо-голубые, много насыщенней моих, глаза теперь были совсем в тени, но в них яркими пятнами отражались мои волосы, кажущиеся красными в холодном лунном свете. Подкрашенные тёмным веки скрыли это великолепие, когда я начал поцелуй. Анариетта обхватила ладонями моё лицо, будто стараясь притянуть ещё ближе. Я же в который раз касался пальцами её кожи: холодных плеч, мягкой груди, выделяющейся белизной даже на почти не видевшем загара коже княгини; живота, напряжённого от страсти и желания. И ниже, чтобы вызвать тихие вздохи, обдававшие теплотой мои губы, на что улыбаться в усы.       Нетерпение победило почти сразу. Наконец, начав забирать своё, княгиня медленно, аккуратно переместила ноги в белых чулках с кружевами на мои плечи.       Сначала мы двигались так же медленно, аккуратно, наслаждаясь каждой секундой. Потом быстро, торопливо, стараясь эту каждую секунду наполнить большей долей упоения. Анна-Генриетта, запрокинув голову и свесив со спинки стула свои роскошные каштановые волосы, совсем немного влажные от пота, стонала, не скрывая своих чувств. Я целовал её пахнущую духами горячую шею, касался языком, и думал, что мне нравится, безумно нравится, как она, не скрываясь, демонстрирует все свои чувства в противовес моей проклятой чёрствости. Часть эмоций Анариетты будто отдавалась мне, насыщая сладострастием, утоляя безмерную жажду ощущений.       Несмотря на то, что я уже получил её всю, изучил ещё тогда, в первый раз прямо в кабинете, мой разум всё ещё горел, мысли тонули в неутолимых плотских желаниях. Казалось, эти чувства лишь распаляются со временем, пройдёт неделя — и я не смогу и минуты провести, не ощущая под пальцами кожи Анны-Генриетты. Это было настоящее безумие, но приятное в своей дикости и низменности.       Мои чувства, наконец, достигли максимума, я поднял голову и шумно выдохнул, расслабляясь. Анариетта вскрикнула, ощутив, верно, то же самое или даже больше.       — Не прекращайте… — шепнула княгиня. Не послушать её было бы оскорблением, да и не хотел я останавливаться.       Едкий запах горячего пота мгновенно унесло порывом тёплого ночного ветра, когда Анариетта толкнула створки окна, чтобы открыть его шире. Ещё в комнату с этим ветром проник аромат сыроватой ночной свежести, какая бывает после всякого жаркого дня. Величайшим благом для любого человека после такого дня будет ощутить, как шевелит свежесть волоски на руках, обволакивает вспотевшее лицо. Моим «днём» сейчас был секс, и, хотя ночь уже подходила к концу, я всё равно смог почувствовать то наслаждение, какое бывает сразу после наступления темноты.       Кайма лунного света на теле Анны-Генриетты превосходно очерчивала силуэт… Мне не терпелось вновь попробовать её тепла, пока сердце еще разгорячено, пока я не вернулся в свою пресную бездну.       Попробовал, конечно. С таким же желанием и упоением, но всё равно несравнимым с чувствами княгини. В страсти она шепнула мне на ухо:       — Ольгерд, Дьявол, я люблю вас…       Что-то оборвалось во мне с этой фразой, но лишь на мгновение: да, пожалуй, испытывая такие чувства, можно пятьдесят раз признаться в любви просто так. Возможно, и я, обладай хоть толикой настоящей, неподдельной чувственности, как раньше, много лет назад, шептал бы что-то подобное. Помню, как говорил это прекрасной Ирис каждый день, сжимал в руках её ладони, чтобы приложить к своей груди. Помню, как она смеялась и отвечала то же самое, конечно, искренне, имея в виду ту любовь, что сильнее любой страсти. Моя единственная. Что осталось от того? Я даже не помню, как ощущалась её кожа под пальцами. Только помню: руки Ирис были холодные, холоднее моих, и я тщетно пытался их согреть. Она улыбалась, говорила, что так я её ладони не согрею; в ответ мои губы касались её шеи…       Княгиня, кажется, так была увлечена, что не заметила, как на несколько секунд я замер. Впрочем, оно и к лучшему. Однако не заметить, что продолжал я с меньшей охотой, она не могла: прямо спросила у меня, почему мои движения стали ленивее. Ответ про усталость, как ни странно, её удовлетворил — наверняка Анариетта сама выбилась из сил, да больше, чем я. С её стороны, конечно, крайне нерациональным решением было посвятить остаток этой ночи сексу, хотя я понимал её желание и видел жадность в глазах, как только она заметила меня ещё там, у Орианы.       Я стал спешно одеваться, хотелось быстрее вернуться в «Фазанщину» и хорошенько помыться, выпарив липкий пот с тела. Ещё и Дамьен меня ждёт и не для дружеских бесед, судя по обжегшему меня взгляду, в котором затаилась старательно скрываемая злость.       На террасе он ждал, кусая тёмную усину, пока подойду я вплотную, а потом лихо вдарил под дых. Тело моё согнулось, больше по привычке, горло булькнуло и захрипело, но боли не было. Нужно выждать пару секунд, прежде чем разгибаться… И пока я рассматривал носки своих начищенных до блеска, но слегка запылённых сапог, Дамьен раздосадованно начал:       — Не хочу даже кулаки о тебя бить, паршивец. Уж было я… Так тут ты со своей рыжей, как у чёрта, мордой. Нет у меня сил слушать стоны Анариетты, пока она с тобой. Я должен с ней быть, я столько лет с ней… Всё знаю о ней. А ты только хвостом повилял, покрасовался, молодец. — Пара секунд абсолютной тишины, и прилетел мне в бок Дамьеновский кулачище. Хорошо, не разгибался, так бы, небось, в нос отхватил — а в нос получать не люблю.       Отвечать ему — ни словом, ни делом — не было у меня никакого желания. Не чувствую ничего — и что распалять? И синяков только капитану гвардии наставлю.       — Что молчишь? — спросил он, наблюдая, как я разгибаюсь. А какого ответа Дамьен ждал?.. — Что в тебе хорошего, кроме фигуры и морды? Хочешь, исправлю? — И, пару раз подразнив, целясь явно в нос, заехал кулаком в скулу — я почти увернулся. Глухо отдался в голове удар.       — Ещё раз ударишь, и я тебе въебу.       Пусть за своё мурло беспокоится, ревнивец.       — О, неужели. Ну мне всё равно, а под тебя с разбитым ебалом она, может, не ляжет, — недобро улыбнувшись, ответил Дамьен и, недолго думая, дал мне звонкую пощёчину, задев ухо, которое тут же налилось кровью. Не знает, что зализывать раны потом будет только он.       Меня уже ничего не держало, чтобы не накостылять ему, поэтому в ответ я с левой — чтобы капитан гвардии с меньшей вероятностью угадал удар — наградил его в челюсть, которую с влажным, приятным хрустом покосило. Дамьен молча вставил её обратно и отошёл на пару метров, одаривая меня волчьим взглядом исподлобья. На лысине его выступил пот, и она заблестела в предутренних сумерках.       Я на всякий случай снял кунтуш, аккуратно сложив его на каменную лавку рядом. Заправил за пояс штанов нож, до того заткнутый за кушак. Дамьен оставался полностью одет, даже латных наплечников не снял.       Мы сцепились уже через мгновение. Не выжидая своей очереди, осыпали друг друга ударами, бодались и рвали друг на друге одежду. Первой затрещала моя рубаха. Следом наплечник Дамьена укатился с террасы, второй. Я стянул с него куртку, задрал кофту и тут же надавал по загорелым голым рёбрам. Дамьен закряхтел от боли, ткнувшись влажным горячим затылком мне в грудь, обхватил руками бока, пока я пытался вдарить ему с колена, пробовал с кряхтением перекинуть меня через себя — ещё бы, семь с половиной пудов — и в итоге, пользуясь неустойчивым моим положением, просто повалил на пол. Уселся сверху, придавив к полу. Прописал по носу, пока я не опомнился, видимо, вложив всю силу и ненависть в удар. Не больно. Только неприятное ощущение в переносице и тепло хлынувшей крови. Следующий пришёлся мне по ладони — я тут же схватил его кулак, дёрнул к себе, сжал в руках шею и долбанул лбом в лицо.       — О-ох! — застонал Дамьен и схватился за нос.       Я сбросил его с себя и пнул носком сапога в бок. Дамьен кряхтел, но не унимался: лягнул меня своими латными ботинками по ногам так, что я опять упал, теперь на живот. Поцелуй с полом выбил из меня весь воздух, и времени, пока я пытался отдышаться, капитану гвардии хватило, чтобы вскочить, навалиться на меня, неприятно впившись коленом в спину, и схватить за волосы, так оттянуть мою голову назад.       — Чёрт ты рыжий! — прошипел он. — Давно из Ада вылез? — и ткнул меня мордой в пол. В глазах рассыпались искры. На камне остались капли крови. Я старался высвободить одну руку, и когда у меня это получилось, с кряхтением перевернулся на спину, схватил капитана гвардии за грудки и сбросил с себя на бок, ебанул контрольный в левый глаз.       — Угомонись, лишай ты конский! — воскликнул, сев. Заодно дал ему, размякшему, каблуком в грудь. Хорошо капитан придумал: всю охрану с этого этажа, небось, распустил до самого утра. Никто на звуки драки не прибежал. — Мне не жалко, следующей ночью с тобой поделюсь княгиней, приходи!       — Ах ты пёс шелудивый! — завозился Дамьен, прижимая ладонь к глазу.       — Паскуда, второй глаз сейчас разукрашу, если двинешься.       — Мне бы самому тебя разукрасить, а я уж как-нибудь… — шипел капитан гвардии, поднимаясь.       — Не выйдет у тебя ничего. — Я с улыбкой пощупал нос. Целёхонек. — А глаз твой синий будет.       — Ах, не выйдет…       Дамьен распрямился в полный рост, я тоже подскочил и встал в боевую стойку, чтобы не давать ему преимущества. Мгновение — и мы снова обменялись тумаками. Я попал в его правую бровь, а капитан ремнём, вынутым из куртки — как он это сделал, я не заметил — хлестнул по моей правой щеке. Ремень с клёпками, он не только оставил след после себя, но и рваные, хоть и небольшие, раны.       Мы расцепились. Дамьен сворачивал ремень, полный торжества, а я не выдержал и рассмеялся.       — Осёл ты, Дамьен де ла Тур. — Я ткнул пальцем в щёку, привлекая его взгляд. Судя по тому, как улыбка сошла с лица капитана гвардии, сменившись неопределённым выражением лица, раны, как обычно в последнее время, затягивались, даже не рубцуясь. Наверняка и след (небось, сине-красный, как от кнута) полностью растворился.       — Да ты упырь… — подытожил Дамьен, но нападать не стал.       — Не фантазируй, упырь давно бы тебя убил.       Лицо Дамьена цвета недоспелой вишни скривилось в недоумении.       — Не упырь я, человек, слышишь?       — Да какой ты человек, — сплюнул Дамьен. Он был странно спокоен, хотя иной на его месте уже бил бы тревогу. — Сатана ты.       — Как скажешь, — ощерился я. Любимое людское прозвище.       — А Анариетте ты сказал, чучело?       — Она сама всё видела во время моего боя.       Дамьен, не задавая больше никаких вопросов, ушёл. Не знаю, что творилось в его голове, как переваривал это воспалённый ревностью и досадой разум, но вид его был жалок, и даже не столь из-за разукрашенного лица.       Тем временем, светало.