***
Час спустя, когда Малфой вернулся, он обнаружил Гермиону всё в той же одежде, уронившей голову на небольшую диванную подушку, дремавшей в гостиной. Мужчина щёлкнул пальцами и сверху на Грейнджер опустился тёплый, пушистый плед. Поначалу, Люциус подумал уйти, но бросив ещё один взгляд на Гермиону, снял с себя пальто и сел в кресло напротив. Малфою было очень тяжело признать, что ему нравилось наблюдать за этой девушкой. Особенно, когда она спала. Спала и не ненавидела его. Почувствовав на себе тяжесть в виде мягкого одеяла, волшебница нехотя разлепила глаза. Он сидел напротив, в кресле, в своём чёрном костюме и смотрел на неё. В гостиной было темно. Комнату освещали лишь догорающий в камине огонь и мерцающая гирлянда на высокой ели. Гермиона почти испугалась, но лишь быстро привстала и тоже посмотрела на Малфоя. — Что ты сделал? — негромко спросила девушка. — Простая модификация памяти, — тоже понизив голос, ответил Люциус, а затем прибавил, — Ты ждала меня? Гермиона немного удивленно посмотрела на него, но произнесла не то, что Малфой хотел услышать. — Модификация памяти может обернуться непоправимыми повреждениями мозга. Рон в порядке? — с беспокойством спросила Грейнджер. Люциус поборол желание фыркнуть. Его ноздри широко раздулись, демонстрируя недовольство мужчины. Не говоря ничего, он встал и подошёл к серванту. Достав бокал и хрустальный сосуд с янтарной жидкостью, Малфой налил себе порцию и отошёл к окну. Глядя в темноту, он продолжал молчать. Едва Люциус собрался отпить немного виски, как бокал перехватила рука подошедшей к нему Гермионы. — Скажи мне, Рон в порядке? — повторила она. Малфой посмотрел на неё со смесью недовольства и удивления. Кажется, никто и никогда не смел вот так прерывать его, требуя ответа на свой вопрос. Особенно Нарцисса никогда не позволяла себе подобного. Люциус ещё пристальнее посмотрел на Гермиону. Иногда он и правда невольно сравнивал ту с Нарциссой. «Сравнивал» — то есть подмечал отличия. Ведь общего между маглорожденной отличницей Гермионой Грейнджер и благородной, но, что уж тут, такой скучной леди Блэк, не было совсем. Зато девчонка никогда не давала ему скучать. Как только Люциусу хватило ума связаться с ней, жизнь Малфоя превратилась в огромные качели, которые практически никогда не останавливались. — Никаких повреждений на мозге нет. Во всяком случае, не после моих заклинаний, — недовольно проговорил мужчина. Гермиона закатила глаза и отпустила руку Малфоя. — Мальчишке пришлось забыть всего пару часов, никому рассказать он не успел. Теперь никто ничего не узнает, — решив всё же немного успокоить Грейнджер, проговорил мужчина. Однако добродетель Люциуса Малфоя была совсем не бесконечной и потому, не пытаясь сдержать себя, он, едва не скрепя зубами, прибавил, — Ты так переживаешь за него, просто умилительно. — Что? — подняла брови Гермиона, после чего, решив играть по его правилам, усмехнулась, — Да ты, никак, ревнуешь? — Лишь удивляюсь, — надменно ответил Люциус, отворачиваясь в сторону. — Да, я ждала тебя, — несколько долгих молчаливых минут спустя, сказала Грейнджер. — Разумеется, вдруг я тронул волос на голове драгоценного Уизли, — фыркнул мужчина. Не получив в ответ ни слова, Малфой повернулся к Гермионе, и увидел, что та прикрывает ладонью широкую улыбку. — Я сказал что-то смешное? — сверкнул глазами Люциус. — По-детски смешное, — усмехнулась волшебница. Малфой даже не знал, как среагировать на подобное, ведь девчонка посмела назвать его «по-детски смешным». Мужчина снова поджал губы, недовольно покачал головой и отвернулся. — С Рождеством, Люциус, — ещё раз усмехнувшись, бросила Гермиона и направилась к выходу из гостиной. Поднявшись в свою спальню, волшебница наконец скинула с себя надоевшее платье и взмахнула палочкой в сторону ванной, где сразу зажурчала вода. День был долгим и волнительным и расслабиться хотелось, как никогда. Настроение, однако, от чего-то было приподнятым. Гермиона уже собиралась было пойти в ванную, когда обратила внимание на небольшую коробочку, которая лежала на журнальном столике. Девушка взяла перевязанную тонкой золотистой ленточкой коробочку и открыла её. Внутри было что-то наподобие обтянутой кожей маленькой шкатулки, приоткрыв которую, Гермиона увидела красивые серьги из серебристого металла с переливающимися разными цветами драгоценными камнями. Такой же камень был инкрустирован в кольцо, дополняющее набор. На крошечной бирке, прикреплённой к кольцу, было написано «С Рождеством». Гермиона, которая неплохо разбиралась в минералах ещё со времён школы, без труда смогла отличить бриллианты и платину. _______________________________________ По иронии судьбы, едва лёд между Люциусом и Гермионой стал немного таять, как Малфой исчез. За завтраком, куда Гермиона спустилась, ожидая увидеть там Люциуса, эльф-домовик сообщил ей следующее: — Хозяин просил передать вам, что он был вынужден уехать. — Уехать? — удивилась Гермиона, зная, что ранее Малфой не оставлял её одну в мэноре даже на сутки, — Когда? Куда? — Да, мадам. Хозяин Малфой уехал вчера вечером, после ужина. О своём местонахождении хозяин не упомянул, — пропищал эльф, — Он просил передать вам, что целитель продолжит посещать вас как раньше, и что вы в любой момент можете, в случае чего, связаться с ним через одного из эльфов. — И когда он вернётся? — недовольно подняв брови, осведомилась девушка. — Хозяин обещал вернуться через неделю или две. Дослушав домовика, Гермиона внезапно осознала, что ей стало очень неприятно. Она много думала о том, как теперь вести себя с Люциусом, но даже не допускала мысли, что ей в ближайшие «неделю или две» не придётся об этом беспокоиться. Раньше волшебница мечтала о том, чтобы остаться одной, с уверенностью, что Малфоя не будет с ней рядом хотя бы пару дней. Сейчас всё в корне изменилось. Ваза на столике в комнате Гермионы снова была наполнена цветами, на этот раз незнакомыми волшебнице. Сейчас они показались девушке неприятными, но понять, было дело в похоронном чёрном цвете бутонов, или в том, что тот, кто распорядился поставить их здесь, оставил её одну, оказалось тяжело. На секунду, Гермионе даже захотелось, чтобы букет убрали из её спальни, но потом она просто перестала обращать на цветы внимания. Каждый день просыпаясь и засыпая, Гермиона думала о причине отъезда ещё недавно ненавистного ею человека. Ей вновь стало тревожно и грустно. Переносить это беспокойство было тяжело. Волшебнице даже стало казаться, что её физическое состояние становится хуже с каждым днём. Через четыре дня после отъезда Малфоя, Гермиону начало тошнить. Ещё через два, девушку стала одолевать режущая боль внизу живота. Когда её в очередной раз навестил Деметриус и Грейнджер сообщила ему об изменении своего состояния, он провёл более тщательный осмотр, оставил Гермионе ещё один отвар и сказал принимать его каждый вечер. Однако что-то в лице целителя гриффиндорке не понравилось. Когда через несколько дней ей не стало легче, она уже прямо спросила Деметриуса: — С ребёнком что-то не так? Или со мной? — В данный момент я не могу делать однозначных заявлений, мадам, — уклончиво ответил мужчина, — Я бы хотел переговорить с мистером Малфоем… — Мистера Малфоя здесь нет, и позвольте напомнить, что этот ребёнок сейчас находится внутри меня, а не внутри него, поэтому я требую, чтобы вы сказали, что происходит! — раздраженно ответила девушка. Целитель встал, собрал свой чемоданчик и направившись к двери, проговорил: — Я зайду к вам завтра. Не забывайте принимать оставленное мной зелье. Но Гермиона почувствовала себя хуже уже к вечеру. Ощутив сильную тянущую боль внизу живота, девушка побежала в ванную и обнаружила следы крови на своём белье. Голова волшебницы буквально пошла кругом. — Бинки, — негромко позвала Гермиона, — Бинки! В ванной комнате тотчас же с глухим хлопком появился эльф-домовик. — Госпожа, что с вами? — большие зелёные глаза с ужасом посмотрели на сползающую вниз по стене Гермиону. — Позови Люциуса. Срочно, — успела произнести Гермиона до того, как ванная окончательно поплыла у неё перед глазами. _______________________________________ — Сожалею, мистер Малфой, но шансов, что ребёнок выживет почти не осталось. Это неизвестная мне патология, — покачал головой Деметриус, — Нам нужно немедленно удалить плод из тела мисс Грейнджер. Каждый следующий час может стоит ей жизни. — Как ты смеешь?! — вскипел Люциус, вставая с кресла, — Это не плод, это ребёнок. Она должна была родить меньше, чем через месяц. — Я всё понимаю, мистер Малфой. Но, как я уже говорил, счёт идёт на часы. Я обязательно узнаю причину такого резкого ухудшения, но ребёнок всё равно что мёртв. И девушка тоже может умереть, — мужчина сочувственно вздохнул, — Она очень молода и сможет выносить ещё не одного ребёнка, но сейчас всё кончено. Люциус отвернулся, не зная, что сказать от досады и злости. — Это она сделала? — сквозь зубы произнёс Малфой-старший, — Она нашла способ избавиться от ребёнка? — Ни в коем случае, — уверенно ответил Деметриус, — Возможно, здесь имело место вмешательство извне или какая-то наследственная патология... — Какое ещё "вмешательство извне"? — вновь повернулся к нему Люциус. — Я смогу сказать вам точно только после исследования тела, но подобная динамика... Тот факт, что несмотря на стрессы для организма, беременность проходила благоприятно и это изменилось буквально в один день, заставляет меня задуматься о порче или заклятие, — негромко ответил целитель. — Но сейчас важно не это. — Спаси её, — коротко ответил Малфой, осушив бокал с виски и вновь наполнив его из хрустального графина, стоящего на столе. Когда Деметриус вернулся в его кабинет час спустя, тот самый графин уже был практически пуст. — Как она? — не глядя на целителя, спросил Люциус. — Приходит в себя, — ответил мужчина, после чего выдержал небольшую паузу и прибавил, — Мисс Грейнджер очень расстроена и захочет услышать объяснения. Было бы лучше... — Ты расскажешь ей всё, — ответил Малфой, чувствуя, что сам ни за что не хочет объяснять Гермионе случившееся, — Завтра я хочу услышать причину, по которой мой ребёнок умер, — твёрдо сказал он. Деметриус поклонился и покинул кабинет Люциуса, чтобы возвратиться к Гермионе. После случившегося, девушка не выходила из своей спальни три дня. Душу Гермионы переполняло такое горе, что она не находила в себе силы даже для того, чтобы встать с постели. По истечении трёх дней, Люциус уже сам не выдержал и зашёл в спальню Грейнджер. Увидев в каком состоянии Гермиона, Малфой практически потерял дар речи. Прежде чем отворить дверь её спальни, Люциус несколько раз постучал, но не дождался никакого ответа. Гермиона лежала на кровати, глядя в потолок. В комнате было настежь открыто окно, в которое задувал очень холодный ветер. Буквально пару дней назад, жители Уилтшира удивлялись необыкновенно тёплому февралю. Кое-где даже успела позеленеть трава, снег остался только в полях, а днём можно было услышать пение птиц. Но теперь погода словно скорбела вместе с потерявшими малышку родителями, переменив весеннее тепло на дождливые и промозглые дни. В комнате было по-настоящему холодно, но несмотря на это, Гермиона лежала на постели поверх одеяла, в той самой сорочке, на которой были следы крови, положив руку на живот, которого уже не было. Люциус замер в нескольких метрах от кровати, глядя на слегка подрагивающую девушку, которая, напротив, не обратила на него никакого внимания. Хотя эльфы и убирали в комнате, заставить Гермиону отправиться в ванную, им явно не удавалось. От девушки пахло кровью. Люциус почувствовал это особенно явно, когда закрыл окна и приблизился к Грейнджер. Лицо волшебницы стало бледным, как полотно, на щеках не осталось и следа девичьего румянца, а под глазами залегли глубокие тёмные тени. Даже в положении лёжа было заметно, как Гермиона похудела. Она словно таяла на глазах, теряя вес и тускнея на фоне остального мира. Трое суток Люциус корил себя за то, что его не было с ней в последние полторы недели. Раз за разом повторял себе, что будь он рядом, всё бы могло закончиться по-другому… И все три дня Малфой-старший не мог заставить себя встретиться с Гермионой, не мог увидеть и принять случившееся. Как оказалось, это стало очередной его грубой ошибкой. Одно можно было сказать наверняка — единственного взгляда на Гермиону было достаточно, чтобы понять — она не причастна к смерти Луисы. — Бинки, — позвал Люциус пару минут спустя, когда всё же смог оторвать взгляд от полуживой девушки. — Да, хозяин, — поклонился домовик, появившись в спальне. — Когда она ела в последний раз? — Госпожа отказывается от еды с тех пор как… Бинки не знал, как сказать хозяину, ведь хозяин сказал не беспокоить его по делам… — дрожащим голосом проговорил эльф, — Бинки смог уговорить госпожу пить воду, но есть мадам не стала. — Я разберусь с тобой, но позже… — задумчиво сказал мистер Малфой, понимая, что сейчас не время, — Принеси ужин через пол часа, что-нибудь лёгкое, но сытное. Как только эльф растворился в воздухе, на радостях, что его не наказали, Люциус подошёл к кровати и подтянул к себе Гермиону вместе с одеялом, на котором она лежала. Волшебница неохотно повернула голову в его сторону, но так и продолжала хранить молчание. — Пойдём, тебе надо принять ванну, — беря на руки девушку, проговорил Малфой. В ванной комнате их уже ждала другая эльфийка, набирая для Гермионы ванну. Люциус попытался поставить волшебницу на ноги, но стоять та не могла, потому мужчина усадил её в огромную ванну прямо в ночной рубашке. Гермиона повернула к нему голову и даже разомкнула губы, будто желая что-то сказать, но затем лишь тяжело вздохнула. Малфой посмотрел на неё долгим взглядом и больше не желая выдерживать эту атмосферу, вышел из ванны. Люциус полагал, что ему было тяжело эти три дня, но теперь понял, что Гермионе было бесконечно тяжелее. Сейчас Малфой-старший почувствовал себя совершенно беспомощным, а больше всего в жизни Люциус ненавидел именно это. Ощущение беспомощности. Когда в его кабинете два дня назад появился Деметриус, мистер Малфой сидел за своим столом с очередной бутылкой виски, отчаянно надеясь потопить в алкоголе это ужасное потрясение. Он сидел там уже больше суток. Без сна и без еды. В какой-то момент, виски перестал действовать на его организм и Люциусу казалось, что он медленно сходит с ума. Мужчина практически чувствовал, как в мысленной беседе с самим собой сдаёт здравый смысл. Когда после стука дверь отворилась, Малфой поднял на целителя красные глаза. Одной фразы хватило, чтобы заставить Люциуса придти в себя, начать есть, спать и ясно мыслить: — Это было проклятие, — произнёс Деметриус. Этих слов легко хватило для того, чтобы зажечь Малфоя чувством, которого было достаточно для любых свершений — жаждой мести.***
— Что случилось? — поднялся на подушках Люциус, видя, как во мраке ночи в его спальню проскальзывает невысокая фигура в светящемся в темноте белом одеяние. Гермиона промолчала. Она сама не понимала, с какой целью заявилась к Малфою посреди ночи. Девушка знала одно — ей было очень тяжело переносить ночи, одну за другой, в одиночестве. Люциус встал с кровати, накинул на себя сложенный рядом халат и запахнул его, скрывая оголенный торс. — Её образ не идёт у меня из головы, — наконец ответила Гермиона, — Её маленькое тельце… я видела его. Она была такой крошечной, — не своим голосом продолжала волшебница. — Что мне делать дальше? — выдержав долгую паузу, спросила она, поднимая взгляд на мужчину. — Я не знаю, что нам делать дальше, — тоже немного хриплым голосом ответил Люциус. «Нам» Гермиона продолжала стоять, опираясь на закрытую ею дверь спальни мистера Малфоя, словно таким образом отгораживая их двоих от всего остального жестоко мира. Люциус подошёл к ней ближе, а затем ещё ближе, каждые несколько шагов останавливаясь, давая гриффиндорке возможность отойти от него в сторону. Но та продолжала стоять на месте, молча глядя ему в глаза. Грустные серо-голубые глаза словно светились во тьме ночи, также не отрывая взгляда от Гермионы. Сделав очередную паузу, когда между ними уже оставалось расстояние меньше полуметра, Люциус взял девушку за плечи и медленно притянул к себе, заключая её в объятия. Руки Гермионы почти сразу обвились вокруг спины Малфоя, крепко хватаясь за него, будто за единственное средство спасения во время шторма в открытом море. Казалось, они простояли так целую вечность. Люциус понял, что девушка плачет, только когда почувствовал прикосновение её влажных ресниц к оголенному участку кожи его груди. Гермиона роняла слёзы ему на халат настолько тихо, без единого всхлипа, что казалось, будто она и не плачет вовсе. Слегка отодвинув волшебницу от себя, мистер Малфой стёр с её мокрых щёк слёзы ладонью и, взяв Гермиону за руку, потянул за собой к огромной кровати с зелёным балдахином. Грейнджер не стала сопротивляться этому. Сегодня она бы не стала противиться Малфою, что бы он ни сделал. Да и что он мог сделать? Мир Гермионы уже рухнул, когда этот человек опоил её приворотным зельем, а со смертью Луисы, он рухнул снова, на этот раз разбившись на миллионы маленьких осколков. Но Люциусу не пришло бы в голову приставать к Гермионе сейчас. Всё это время его переполняла злость и боль, захлёстывая друг друга огромными волнами, как те, что разбиваются об утёсы скал. Только разбивались эти волны на тысячи ножей, впивающиеся в каждый миллиметр души Люциуса Малфоя. Приказ был отдан. Виновника днём и ночью искал целый штаб людей, обо всём информируя Малфоя. Он не жалел на это ни средств, ни сил. Люциусу казалось, что только месть сможет закрыть зияющую и нарывающую, глубокую рану в его сердце, но сейчас, глядя на тёмный полог кровати и держа Грейнджер за руку, Малфой начинал чувствовать иное. Близость этой девушки, её горячая рука в его холодной и тот жар, которым, казалось, исходилось тело Гермионы, словно на время сняли часть боли, которую испытывал Люциус. Объяснить это было практически невозможно, но в момент, когда она сама пододвинулась к нему ближе, и когда нежная тёплая ручка скользнула под халат мужчины, стремясь ощутить и его тепло, коснулась кожи Малфоя, он внезапно почувствовал, насколько легче ему стало. Почему? Потому что потерянный им нерожденный ребёнок был целым от них двоих — от Малфоя и от Гермионы. Утраченная, казалось бы, навсегда, часть его самого снова оказалась рядом, увлекая за собой осознание того, что всё то, что было в Луисе продолжало жить в них двоих. Люциус отпустил ладонь Гермионы и ни о чем не думая, крепко обнял волшебницу за плечи, прижимая к себе. Это была первая ночь, когда оба они спали спокойно и крепко. Настолько спокойно и умиротворённо, что ни ей, ни ему не хотелось просыпаться и вставать с постели. Когда Гермиона очнулась от долгого сна, часы уже давно пробили двенадцать, а за окном стоял день, но Люциус всё также не выпускал её из объятий. Едва девушка открыла глаза, как от сонной лёгкости не осталось и следа. На Гермиону сразу же навалился весь ужас пережитого, но провести хотя бы одну спокойную ночь, уже казалось подарком судьбы. Не желая вновь возвращаться в кошмар, волшебница зажмурила глаза, чтобы не видеть ничего вокруг. Единственное, чего ей хотелось — снова уснуть, снова провалиться в блаженное забытие. — Доброе утро, — послышался в нескольких сантиметрах мужской голос. — Доброе, — ответила Гермиона, всё так же не открывая глаз. — Как ты спала? — На удивление, хорошо. Впервые с тех пор, как… — Грейнджер замялась, но Люциус сам продолжил. — Я тоже, — всё также не выпуская её из объятий, сказал он. В комнате повисло неловкое молчание. Гермиона не знала, что сказать Малфою и как сохранить это спокойствие, которое сопровождало их всю ночь. Грейнджер чувствовала, что нужно как-то объяснить Люциусу, что ей нужно именно так. Ей нужно быть здесь, с ним, иначе произойдёт что-то непоправимое. Когда мужчина стал медленно вытаскивать из-под шеи Гермионы руку, она поняла, что ждать больше нельзя. — Стой, — немного привстав и перехватив его тёплую ладонь своей, сказала девушка. Малфой с интересом посмотрел на неё, ожидая объяснений. — Не уходи. Я… — Грейнджер замялась, — Я не хочу, чтобы ты уходил. К неприятному удивлению волшебницы, Люциус усмехнулся: — С твоего позволения, я схожу в ванную и вернусь. Гермиона отпустила его руку, едва ли не отдёрнув. В этот момент оба они были отчасти рады. Рады, что ещё могли испытывать те чувства и эмоции, которые казались совершенно обыденными до того, что случилось пару недель назад. Люциус по прежнему мог проявлять себя саркастичным и немного самодовольным, а Гермиона всё также неловко краснела и смущалась от этого. Ещё одна вещь, которую девушка за собой заметила — она начисто забыла о том, как они вообще пришли к тому, где были сейчас. С чего началась их история. Вот теперь, Гермиона по-настоящему простила Малфоя. Все те события казались ей настолько далёкими, словно происходили и не с ней вовсе. Когда Люциус скрылся за соседней дверью, Грейнджер тоже встала с кровати и подошла к окну. Февраль, с его промозглыми ветрами дал дорогу более тёплому и солнечному марту. Небо было красиво голубым, за исключением редких пушистых облаков. Гермиона видела кромки деревьев сада Малфой-мэнора, на которых распускались листья красивого изумрудного цвета, а на некоторых фруктовых деревьях уже цвели небольшие белые и розовые цветочки. Жизнь пробуждалась ото сна во время холодной зимы. Птицы громко щебетали и перелетали с дерева на дерево. Девушка распахнула большое окно и впустила в комнату запахи и звуки той картины, которую она наблюдала. Аромат цветущих деревьев и жужжание пчёл, опыляющих их, заставили Гермиону порадоваться, что сейчас именно весна. Угасающая природа осени или холодные зимние пейзажи однозначно не смогли бы положительно повлиять на состояние волшебницы. Опершись руками на подоконник, Гермиона немного высунулась в окно и глубже вдохнула цветочный аромат. Сзади послышался звук закрываемой двери и буквально в следующую секунду, девушку кто-то крепко схватил и оттащил в сторону от окна. — Ты что творишь? — поборов испуг, воскликнула она, увидев, что это был Люциус, который едва не набросился на неё. — Твоё маниакальное пристрастие к суициду… — начал мужчина, за плечи прижимая Грейнджер к стене. — К суициду? — распахнула глаза волшебница, — Я просто хотела подышать свежим воздухом! Не собиралась я выбрасываться из окна! Отпустив её плечи, Малфой недовольно проговорил: — Ну а выглядело всё именно так. Обстановку разрядил появившийся с глухим хлопком эльф-домовик. — Хозяин, вы приказали подать завтрак в спальню, — пропищал эльф, ставя на журнальный столик огромный поднос. — Да, — бросил ему Люциус, отходя в сторону от Гермионы. _______________________________________ Весь этот день Гермиона и Люциус так и провели в спальне последнего, преимущественно в полном молчании. Эльфы приносили им еду. После завтрака, Грейнджер почти с охотой приняла ванную, а выйдя оттуда, увидев читающего какие-то документы Люциуса, взяла книгу с полки и села в кресло напротив. Открыв книгу, Гермиона тоже принялась читать. В этот день она буквально заставляла себя шаг за шагом возвращаться к той прежней Гермионе, которая ещё пару дней назад казалась утраченной навсегда. Слово за словом, страница за страницей, она возвращалась к книгам, которые раньше так сильно её радовали. Гриффиндорка не читала ничего с того времени, как потеряла Луису, и сейчас наконец чувствовала ещё капельку нормальности в своей новой жизни. — Тебя тяготит моё общество? — глядя на девушку поверх пергамента, спросил мистер Малфой. — Нет, — от неожиданности довольно резко ответила Гермиона, — А тебя моё? — Нет. После обеда, волшебница почувствовала сонливость, встала с кресла и легла на край огромной кровати Люциуса. Мужчина тоже оторвался от написания письма за столом и посмотрел на неё. Малфой щёлкнул пальцами и сверху на Гермиону опустилось мягкое одеяло, накрывая голые ноги. В этот момент девушка широко распахнула глаза, но не повернулась к Люциусу, вместо этого она лишь негромко проговорила: — Спасибо. Малфой в ответ промолчал. Момент, когда он дописал своё письмо совпал с тем, когда Гермиона мирно засопела, погрузившись в царство Морфея. Мужчина встал из-за стола, посмотрел на Грейнджер ещё несколько секунд и вышел из комнаты. Вернулся он два часа спустя, в довольно мерзком расположении духа. Скинув в прихожей дорожную мантию, Люциус прошёл вверх по лестницам, пока не остановился у двери своей спальни. «Ушла ли она?» — пронеслась в голове мужчины мысль. Помимо того, что Малфой отлучался по важным делам, он даже был рад дать Гермионе возможность ускользнуть из его крепких объятий; почувствовать, что ей, возможно, совершенно не нужно его общество, и более того, оно ей, как и раньше, отвратительно. Лишь пелена, накрывшая её глаза после этой трагедии, мешает девчонке увидеть это. Только скрыв Гермиону из вида, Малфой смог и сам понять, какие чувства испытывает, когда она рядом. Ему по-настоящему хотелось, чтобы она была с ним. Во всяком случае, сейчас. Быть может, дело было всё в той же трагедии, и она накрыла «пеленой» и глаза Люциуса. Так, или не так, мистер Малфой буквально ощущал, как смягчается рядом с ней. Он почувствовал это уже давно, но тогда, списывал всё на ожидание ребёнка. Но вот теперь ребёнка больше не было, а чувство осталось, и казалось, даже усиливалось с каждым часом, проведённым с ней. Люциус хотел, чтобы Гермиона Грейнджер была с ним рядом. Но его бесила эта мысль. «Она пришла только потому, что ей больше не к кому пойти! Едва ей станет хоть немного легче, она оставит меня и не захочет видеть больше никогда, потому что поймёт — я причина всех страданий, которые она испытала за последний год. И это будет правильно». Люциус раз за разом говорил себе эти слова, потому что знал — он не должен привыкать к Гермионе Грейнджер, как к отдушине своей мрачной и одинокой жизни. Не должен, но уже подошёл к этому вплотную. Не должен, но так заманчиво поблескивал этот золотистый свет в конце тёмного и мрачного туннеля. Малфоя одновременно привлекало и отталкивало то, какие эмоции в нём вызывала Гермиона. Это было нечто донельзя тёплое и положительное. Доброе и невинное. То, чего ему, казалось, не хватало со школьной скамьи. Люциус приоткрыл дверь и вошёл в спальню. Гермиона по прежнему была там. Мужчина невольно почувствовал облегчение, которое почти моментально сменилось сомнением. Мистер Малфой старался не смотреть на Гермиону, но сев в кресло напротив кровати, не смог сдержаться. Девчонка спала уже совсем не так, как когда он уходил. Она лежала на животе почти по центру кровати, наполовину скинув одеяло на пол, обняв руками подушку. Её волнистые, шоколадного цвета волосы раскинулись по подушке и даже немного спадали на простынь. Одеяло раскрывало виду довольно многое. Длинные ноги были видны начиная от розовых пяточек, словно у ребёнка, и заканчивая задранной ночной сорочкой в районе бёдер. Люциус отвернулся. Словно это было слишком личным. Слишком личным было смотреть на ноги девушки, с которой он уже однажды спал; слишком личным было залезать взглядом ей под сорочку, после почти полугодового совместного проживания… Это будто стыдило Малфоя. Было забавно, ведь он буквально не мог вспомнить, кому, до Гермионы, удавалось его пристыдить. Когда Люциус снова посмотрел на девушку, он увидел, что та сонно поднимается на подушках и нехотя разлепляя глаза, смотрит на него. — Ты здесь? — спросила Гермиона тихим голосом. — Да, — спокойно ответил Малфой. — Хорошо, — укладываясь назад в постель и подтягивая на себя одеяло, пробормотала она, — Будь здесь. Вот так тремя словами и двумя короткими предложениями, она снова заставила его сердце пропустить удар. Эта невинность в голосе. Это доверие. Полное и безраздельное. Её уязвимость маленькой и слабой девочки перед ним, взрослым и сильным, и уже однажды нанёсшим ей неожиданный удар. И всё равно, доверие. Ещё одной «забавной» особенностью было то, что на самом деле, это Люциус был уязвим перед Гермионой, а не наоборот, хотя они оба об этом и не догадывались.