По ком звонит колокол?

Когда Мамай за шкирку вытаскивает Ваню из камеры тот не сопротивляется: кроме как встречи с Ванечкой ему это ничего не предвещает, все остальные пришли бы прямо сюда. Он не ошибается, и, когда видит Светло, сердце пропускает пару ударов. Ванечка в порядке, его явно не били и не накачивали наркотой, но это не слишком успокаивает, он такой же смертник, как и сам Ванька. Как проходит встреча Евстигнеев почти не помнит, барахтается в чувстве гадливости от того, что все ещё вынужден врать. Когда Ванечка льнет с поцелуями Евстигнеев даже забывает, что они не одни, что кругом пиздец, а просто отвечает, обнимая как можно крепче и наслаждаясь мгновениями. Как Мамай выводит его из комнаты он почти не помнит, в голове все ещё мутный туман после укола. Но тяжелый удар ногой по рёбрам чувствует отлично. — Педик проклятый, — Илья выплевывает эти слова и Ване хочется смеяться. Никогда бы не подумал, что Мамай окажется таким. Самый спокойный и рассудительный из всей Империи — ярый гомофоб. Пиздец. — А мальчик твой ничего, симпатичный, на девчонку похож. Знаешь, ты, конечно, не доживешь, а я вот попользую его, как все закончится. Скажу, что ты мне его подарил. Пусть ему будет приятно. Ваня звереет, рычит и пытается кинуться, но он ослаблен наркотиком, у него, скорее всего, сломано ребро и вывихнута кисть. Мамай хохочет и резко бьет в живот, заставляя Ваню согнуться пополам. — Ты ему все равно не поможешь. Так что полежи, подумай. Решетка лязгает, с глухим скрипом запираясь, и Ваня сползает на постель. Больше всего ему сейчас хочется убить Илью, разорвать голыми руками. Но проклятый Охра и не думает ему помогать с этим планом. Слава снова появляется тихо и неожиданно. — Я слышал, Вань. Я не подпущу его к Светло, не парься. Но от тебя увести не могу, Мирон не даст мне тебя охранять. В голосе Славы смешиваются странная грусть и нежность, а Ваня вдруг понимает, почему не даст. Окси боится, что демонический Охра сделает что-то Славику, и оберегает того. — На меня плевать, — хрипит Евстигнеев, — Ванечку пусть не трогает. — Не тронет, — обещает Слава, — сними футболку, я посмотрю, у тебя кровь. Евстигнеев не сопротивляется, стаскивает одежду, по которой действительно расходятся красные пятна. Бил Мамай на совесть. Карелин чертыхается, выходит, но быстро возвращается с аптечкой. — Забинтовать не смогу, но кровь остановим. Я дам тебе обезболивающее. Если кто-то узнает, что я здесь был, то будет плохо, а сами по себе бинты появиться не могли. Ваня кивает. Слава быстро и сосредоточенно протирает ссадины спиртом, ощупывает ребра и морщится, видимо придя к неутешительному выводу. — Хочешь, я приведу его? Поговорите. Расскажешь или нет, дело твоё. Ваня замирает и кивает, неуверенный, что ему это не почудилось. — Я попробую вечером, сейчас нас увидят в коридоре. Единственное — надо чтобы Илюха железно спал. Карелин задумывается и достаёт из кармана пузырёк. — Обещай, что не сделаешь глупостей? Ваня кивает, он узнал снотворное. Переборщить — и сердце Мамая остановится во сне. Будет очень натурально, кто угодно поверит в инфаркт. Где угодно поверят, только не здесь. Ваня кивает ещё раз и берет из руки Карелина флакон. — Подливать или колоть? Слава улыбается. — Я не ты, я не смогу уколоть. Подолью в коньяк вечером. И надо чтоб он уснул не сразу. Ваня кивает и сосредоточено набирает в шприц почти прозрачную жидкость. — Коньяк возьми похуже, привкус все равно будет. Спишет на дерьмовое пойло. Ну, или заставь его выпить стакан разом, так тоже не заметит. Карелин послушно кивает и переливает жидкость из шприца в чистый флакончик, накручивая крышку. Только бы Ваня не начудил. — Я пошёл. Попробуй поспать. И да, Вань, я не смогу привести его надолго. Пара часов — это максимум. Евстигнеев вздыхает. Пара часов — совсем мало времени для того, чтобы поговорить. Но большего у него точно не будет. — Спасибо, Слава. Карелин исчезает также неслышно, как и появился, а Ваня вытягивается на койке. Хорошо бы было продумать план, решить, что он будет говорить, но лучше действительно выспаться. Может, этот туман в голове немного отступит, тогда он сможет соображать. Слава входит в гостиную и тихо опускается в своё любимое кресло. Здесь шумно и весело, никто не знает, зачем нужен парнишка, но каждый видел как долго и старательно его искали. Слава смотрит на счастливые лица и замечает ржущего Илюху. Тот громко рассказывает что-то своим приятелям и ржёт во всю глотку. Слава стискивает зубы. Илья лучше всех знает, скольким они обязаны Охре. Наверное, за то и ненавидит, всегда ненавидел, если честно. Потому что Империя процветала благодаря мальчишке, а не из-за его, Мамаевских, талантов. Слава подходит и хлопает его по плечу: — Ты молодец, Илюх. Я знаю, что это ты его нашёл. Горжусь. Мамай ухмыляется, но в глазах Слава видит раздражение. Ещё бы. Илья и Мирон дружат, кажется, целую вечность, но все же не так долго, как Мирон со Славой. И как бы не старался Мамай, ему никогда не получить того же отношения, того же доверия со стороны их жесткого лидера. На душе скребутся кошки, Слава почти физически чувствует, как это самое доверие он сейчас предаёт. Ради чужой любви, блять. Романтик хуев. Разозлиться не получается. — Выпьем за это? У меня припрятана бутылочка отличного коньяка, как раз на такой случай. Мамай весело кивает и лыбится в сторону своих ребят. Карелин быстро выходит, обещая скоро вернуться. Было бы неплохо ливануть прямо в бутылку, усыпить всех парней. И не так подозрительно, и надёжнее. Но бежать до Евстигнеева — долго, а сам Слава ни за что не сможет рассчитать дозу. Возвращается он с уже открытой пузатой бутылочкой и парой бокалов. В конце концов, он может позволить себе игнорировать подопечных Илюхи, захотят — сами принесут посуду. Снотворное выливается в бокал легче лёгкого, Слава с благодарностью вспоминает те далекие годы, когда они с Мироном промышляли на жизнь чем могли. Славик тогда неплохо навострился играть в напёрстки, и ловкости рук не растерял до сих пор. — За успех? Мамай кивает и залпом опрокидывает бокал. Слава присоединяется, но, выпив, быстро исчезает, оставив парням бутылку. Если повезёт, то все решат, что Илюха перебрал. В дальнем конце зала сидит Мирон. Он не выглядит ни счастливым, ни расслабленным, и Слава знает почему: Мирон не любит делать людям больно. Умеет, конечно, но не любит. — Прогуляемся? Мирон вздрагивает и смотрит на Карелина немного расфокусированным взглядом. Не знай бы Славик его так хорошо — решил бы, что он под чем-то. Но сами они давно не баловались стимуляторами, и вряд ли Мирон решил прервать этот марафон трезвости. — Мир? Федоров кивает и поднимается, выходя из дома вслед за Славой. — Слав, я должен объяснить, — говорит он, как только они оказываются в одной из беседок, щедро расставленных по двору. Карелин перехватывает его руку и крепко сжимает чужую ладонь. — Мирон, я знаю. Мы банкроты. Я видел. И я слышал, что ты сказал Светло. Плохая покупка? Слава улыбается. На самом деле этот крах империи его мало волнует. Мирон ошибся, так бывает. Бывало и хуже, куда хуже. — Очень. Это был надёжный поставщик, Слав. Мы работали не первый год. И он предложил отличный товар, и по отличной цене. Первая партия прошла хорошо, товар был чистый, мы заработали кучу денег. И я рискнул. Сделал большой заказ, вложился. И мне пришло дерьмо. А я вложил всё, реально всё. Все доставки висят, все точки почти пустые и опустеют в ближайшие пару недель. А поставок ждут. Это не такая жопа, как была тогда, да, меня не придут убивать. Но и работать я, после этого, не смогу. — А Светло должен товар очистить? Мирон кивает, садится ближе, сжимает в ладонях Славину руку. Он всегда так делает, когда волнуется, это Слава знает прекрасно. — Меня на него навели почти случайно, студент-химик, талантливый как черт. И с перспективным проектом. Я присматривался к нему до этой истории, Илюха отчеты слал, я хотел его просто к нам сманить потом. Думал, откроем перегонку — сделаем состояние. И все это можно будет бросить, передали бы Мамаю, он бы рулил, жили бы на дивиденды, считай. Без рисков. Слава кивает. Ему тоже давно не пятнадцать, романтика преступного мира его не греет, не удивительно, что Мирон тоже искал способы отойти от дел. — Потому и вложился, чтоб перегон открыть? Слава задаёт вопрос просто так, зная ответ заранее. Но Мирон все равно кивает. — Вырулим, Мир. Всегда выруливали. Чужой горячий лоб упирается в Славино плечо и он не сдерживается, обнимает Мирона рукой, притягивая ближе. — Все нормально будет. В конце концов, парнишка поможет. Он к Ваньке привязан, не даст его в обиду. Федоров вздрагивает. Слава не знает, плачет он сейчас или нет, но все равно гладит по спине, успокаивая. — Это же пиздец, Слав. Голос Федорова звучит едва слышно, но Слава разбирает слова. — Фактически вся эта империя — Ванькина. Если б не он, то мы бы так и были одними из многих, барахтались бы в общем котле. Или лежали в какой-нибудь глуши, прикопанные под забором. Охра сделал все это. И сейчас он сидит в подвале, а когда Светло закончит — умрет. Слава сжимает Мирона крепче. Федоров никогда не умел этого, быть жестоким. Славик видел, как Мирону давались все эти «Ваня, убери его». Именно поэтому вопросы с конкурентами давно решал Мамай, причём чаще всего не прибегая к Ванькиной помощи, посылая своих парней. Ванька, все же, убивал не больно. Слава не говорит, что можно их отпустить, сам знает, Мирон не примет такого решения. Он здесь — император. А император не имеет право на слабость. — Закрой глаза, — шепчет Карелин. Мирон расслабляется, а Слава так и сидит, прижимая его к себе, слушает, как вдалеке толпа радостно отмечает праздник, про который ни черта не знает. Мирон дышит глубоко и Слава уводит его спать, по дороге отмечая, что Мамай клюёт носом. Это хорошо — уложит Мирона и можно сходить за Ванечкой. В комнате тихо и темно, но Ванечка не спит — какой может быть сон когда где-то там, возможно, пытают Ваньку. Вообще, Светло слабо представляет, что именно там может происходить, но ребята, с которыми Евстигнеев связался — явно не шутят шутки. Когда дверь тихо открывается — он вздрагивает, но расслабляется. Это тот же парень, Ванечка не запомнил имени, но понял, что ему можно верить. — Идём быстро и очень тихо. Если кого встретим — притворяйся перепуганным. Светло быстро кивает и выходит из комнаты, стараясь не шуметь. Они долго петляют по коридорам и спускаются по лестницам. Ваньку, в отличие от самого Светло, держат в каком-то подвале. Он не спит, ждёт, прислонившись к решетке. — Спасибо, Слав. Оставишь нас? Парень кивает и запускает Ванечку внутрь, закрывая за ним дверь. — Я посижу у входа в камеры, 2-3 часа у вас есть. Сюда никто не зайдёт, но не шумите особо, внимание нам ни к чему. И удачи, Вань. Ванечка чувствует, как его обнимают, и доверчиво льнет, прижимается к Евстигнееву. — Надо поговорить, Ванечка. Голос хрипит и больше всего на свете Ване хочется сейчас замолчать. Не издавать ни звука, не рассказывать. Но он уже принял решение и не намерен его менять. — Вань, я наёмник. Я работаю на Мирона. Работал. В глазах Ванечки плещется непонимание, но отвращения нет и это уже хороший знак. Ваня делает глубокий вдох и рассказывает все, с самого начала. Когда по его щекам начинают катиться слёзы — он не замечает, но чувствует, как тонкие Ванечкины пальцы ловят солёные капли. Рассказывать про последнее задание особенно страшно, Рудбоя почти трясёт. — Вань, — голос Ванечки дрожит, — ты можешь не продолжать, Вань, я понял. Я был твоим заданием. Евстигнеев кивает и взахлёб пытается объяснить, что он все провалил, влюбился, как мальчишка, но Ванечка его прерывает. — Вань, я знаю. Я же вижу. Я знаю, что ты меня любишь, правда. Это ничего. Люди же по всякому знакомятся, да? Мы с тобой вот — так. Это даже интересно. Рудбой смеётся, рваным, лающим смехом. — Вань, нас никто не отпустит. Я попросил Славу, он тебя попробует вытащить. Верь ему, слышишь? И ничего не бойся. Светло улыбается. — Мы выберемся, Вань. Оба. Да? Евстигнеев отлично знает, что это почти невозможно, но все равно кивает. Они так и сидят в обнимку, лениво целуясь, до тех пор, пока за ними не приходит Карелин. — Пора. Вань, я зайду ещё. Идём, Ванечка. Слава произносит это с усмешкой, но Светло кивает и улыбается ему в ответ. По коридорам они идут быстро и молча, но, уже на пороге, Ванечка замирает. — Спаси его, Слава. Пожалуйста. Карелин молча запирает дверь и уходит. Он не привык давать пустых обещаний. Рудбой не спит, все также сидит, прислонившись спиной к решетке. Слава заходит, не запирая за собой дверь, никуда Ванька не побежит, так что это ни к чему. — Рассказал? Ваня кивает. — Все правильно. Так будет проще. Он завтра начнёт работать в лаборатории, там будут следить, не уверен, что смогу привести его. Но постараюсь. Попробуй поспать, Вань. Евстигнеев кивает и смотрит на Славу болезненным взглядом. — Ты как? Нормально? Мирон? Карелин морщится, и, чуть подумав, пожимает плечами. — Грязный товар, Мирон вложил в него все деньги. Говорят, твой Ванечка знает, что сделать. Рудбой усмехается. — Он умный. Может и знает. — Отдыхай, Вань. И не бойся, с ним ничего не случится. Тебе я такого обещать не могу. Слава тихо выходит из комнаты и медленно поднимается по лестницам к себе. По дороге он слышит шорох со стороны комнаты Светло и замирает, сверля взглядом парочку Мамаевских орлов. — Забыли тут что-то? Карелин редко пользуется своим особым положением, но сейчас тот самый случай. — Шагом марш отсюда. Завтра утром расскажете Мирону Яновичу, какого черта вам понадобилось от его химика в три часа ночи. Парни сваливают, статус Карелина слишком не понятен, но тот факт, что спорить с ним — себе дороже, очевиден. Слава чертыхается и распахивает дверь в комнату напротив Светло. Гостевая спальня. Он ненавидит спать в чужих постелях, но сегодня особого выбора нет. Мало ли, сколько доброхотов ночью решат навестить мальчишку. Слава думает о том, что надо поговорить с утра с Мироном и проваливается в сон.