(Flash)point of no return

Барри терялся в новом мире после Флэшпоинта, будто в лабиринте кривых зеркал. Он неосознанно сравнивал хронологии, понимая, что между ним и прежним Барри Алленом теперь лежат тысяча миров, целая вечность, миллионы невысказанных слов и одна история любви. Но иногда кажется, что она, будто преломлённый свет рассеивается на несколько цветовых полос. В одной — Айрис неспеша идёт рядом, нежно обнимая букет синих цветов. Она лучезарно улыбается, ещё крепче прижимая цветы к себе. А в другой — Хартли ненадолго задерживает букет в руках прежде, чем поставить его в вазу. Он вдыхает яркий аромат белых лилий и застенчиво улыбается. Барри уже не знает, какая из хронологий правильная. Он знает, что счастлив в каждой из них, как нормальный человек проводя вечера перед телевизором с едой и… Айрис присаживается на диван в гостиной, Барри небрежно падает рядом. Оба берут по бумажному пакету бургеров Большое брюхо. — Ужин ко дню благодарения или кондитерский выпуск? — Кондитерский. Уэст запускает записанные заранее кулинарные шоу и кладет голову на плечо Барри; Хартли заказывает суши на двоих с дополнительным васаби, ставит газировку в холодильник. Барри придет попозже с бутылкой вина, которую Рэтэуэй обязательно отложит до «лучших или худших, как получится, дней». И они будут смотреть повтор очередного процедуала, пока Хартли не уснёт на плече Аллена, не дождавшись развязки. Иногда хронологии кажутся Барри похожими. — Ты не можешь хоть немного притормозить, чтобы подождать меня. Ты убегаешь вперёд, и я не знаю, как тебя остановить. Ты даже не представляешь, каково это — ждать тебя, – не зная, вернёшься ли ты вообще, — Айрис пытается сдержать боль, но она проскальзывает в её голосе; — Ты был растроен. Я видел это, но позволил тому поцелую случиться, — брюнет затаивает дыхание, припоминая тот поцелуй. — Мне казалось, что это остановит тебя. Но ты убежал. Хартли не обвиняет его, не повышает тона, даже не злится. Его голос звучит, как обычно, но в глазах Рэтэуэя Барри видит сожаление. Но Барри видит разницу, он помнит эти отличия до мельчайших деталей: — Представляешь, они так и написали: «Самая большая женская мудрость — понимать, что ты заменяема, — и уметь оттягивать момент, когда это поймёт мужчина». Это же такая сексисткая глупость! — пылит Айрис, прерываясь лишь для того, чтобы сделать крупные глотки горячего кофе со сливками. Барри внимательно слушает её без возможности вставить хоть слово в эту речь. — Я уже записалась на встречу с главным редактором этого издания. Он должен объясниться. — Ты слышал, кто стал лауреатом Нобелевской премии в этом году? — не отрываясь от экрана телефона, оживлённо проговаривает Хартли. Барри даже не нужно ничего произносить в ответ, чтобы получить объяснение, к концу которого зелёный чай Рэтэуэя уже безнадёжно остыл. Были вещи, которые Барри предпочёл бы запомнить: Он не мог отвести от неё глаз: сияющая тёмная кожа на контрасте с классической белой рубашкой, собранные для удобства в пучок волосы, и уверенный прямой взгляд. Она поджимает губы, вычитывая очередной абзац своей статьи, морщит лоб, не оставшись довольной формулировкой. Аллен не хочет ей мешать, но и перестать смотреть на неё он не может. В СТАР Лабс пусто, темно и тихо, и Хартли слегка вздрагивает, когда Барри входит в помещение с обычной скоростью. На бледной коже Рэтэуэя отражается зеленоватый приглушенный свет монитора. Он продолжает в задумчивости прикусывать нижнюю губу. Серая рубашка и чёрные джинсы подчеркивают его фигуру. Узел его галстука расслаблен. Он был застигнут врасплох, но в его прозрачно-голубых глазах нет испуга, лишь растерянность. Барри вынужден признать, что это лучшее зрелище, что он мог застать на месте в одиннадцать вечера. Были вещи, которые не хотелось помнить, но было нужно: — Главное, что ты счастлива. — Барри произнёс это так уверенно, что сам почти поверил своим словам. Айрис присела рядом с ним и дотронулась до его плеча, успокаивающее поглаживая его. Совсем как, когда они были детьми. — Я навсегда останусь твоим другом, — заверила девушка, обнимая Барри на прощание, — Эдди или кто-то другой этого не изменит; — Я не могу вечно соревноваться с Айрис Уэст! — Она просто позвонила спросить, как дела. Почему ты злишься? – Почему я злюсь? – фыркнул Хартли, вскидывая голову. — Я злюсь потому, что стоит Айрис появиться на горизонте – ты бежишь к ней. Я злюсь потому, что ты был единственным человеком, которому я открылся, но теперь ты отдаляешься. Я злюсь потому, что я ошибся. — Хартли резко замолчал, спрятав всю злость глубоко внутри. Плотно сжав веки, он снял очки и протёр глаза. В их уголках блестели капельки слёз. Иногда в «первой» хронологии было сложно: — Айрис… — слабо посопротивлялся шатен. — Даже не пытайся остановить меня, — безапелляционо заявила Уэст, заметив попытку возражения со стороны Барри. — Хорошо, — натянуто улыбнувшись, Барри задержал свою руку на её предплечье. Иногда во «второй»: — Ты должен извиниться перед Циско. — Я? Это он совершенно не желает меня слушать! — Ты начал разговор с пренебрежительного «Цискито», а он ненавидит это обращение. — Но я добавил «если тебе не трудно...». — А потом? — …перестать быть идиотом. — Ты должен извиниться перед ним, и это не обсуждается. А иногда и в обеих: — Айрис, я думаю, тебе стоит заняться сервировкой стола, — произносит Барри, смотря на стремительно чернеющие овощи. — Ты уже заказал доставку из нашего любимого кафе? — с надеждой смотрит на него Уэст, выключив плиту. — Да. — Мой герой, — говорит Айрис, целуя парня; — Аллен, если ты не можешь помыть кружку, ты можешь хотя бы поставить её в посудомоечную машину? Для тебя это дело трёх наносекунд, — кричит из кухни Хартли, находя на столе кружку с остатками застывшего чая. Он не успевает моргнуть, как в раковину с грохотом складывается дюжина чашек. Брюнет ломанно хмурится от резких звуков, а Барри лишь виновато улыбается. Но всё это точно того стоило. Воспоминания о первой хронологии уходят, медленно тускнеют, рассеиваются и заменяются другими. Барри ещё немного стоит в цветочном магазине, вдыхая аромат ирисов. И покупает букет лилий.