Пристанище слепых

Первый обильный снегопад в декабре никогда не предвещал чего-то благодатного, особенно учитывая неприятный холод в тамбуре. Снег с сильным напором пытался открыть окна в несущемся поезде и без стеснения врезался в крышу двухместного купе, стенки и мебель которого сочетали в себе оттенки парного молока и свежесрубленной черной древесины. Где-то вдалеке, вполне отчетливо, играло радио, периодически съезжая с тональности или вообще пропадая в шуме, который устраивала разыгравшаяся погода. Съемка должна была состояться в Северной Дакоте, черт бы ее побрал. Дорога не близкая и честно сказать дальняя. В это время года в Уотертаун, температура практически разбивала хлипкие американские градусники, а для калифорнийской женской кожи минус тридцать градусов – ад, после которого придется «снимать» слой сухой кожи различными дорогими кремами. — Нет, Адам, я все сказала, — женщина кинула в него стопку денег, перевязанных зеленой силиконовой резинкой, при этом опустошив бокал до дна, который выдернула у супруга из руки. Одного глотка не хватило, чтобы прийти в себя и скинуть агрессию, ибо навязчивый человек перегородил ей путь к пачке сигарет и его пришлось грубо оттолкнуть, — этой мерзости не было в контракте! Ты клялся, а сейчас тебе хватает смелости меня дурачить? «Мерзость» одно из немногих слов, что она использовала в своём лексиконе вместо привычной пошлой нецензурщины, ибо посыл и смысл сказанного тогда трактуется гораздо понятней. Она привыкла именно так говорить, ведь слово «мерзость» в правильном употреблении звучит наиболее эффективно, чем «символично», которым актриса тоже могла ругаться. Женщине всегда казалось, что такие мужчины как Адам, озабоченные своими штанами, приглашали ее сниматься лишь для того, чтобы раздеть и получить какую-нибудь награду, не понимая, что с плохой режиссурой за съёмку завуалированной порнографии им вручат лишь «Золотую малину» — самое сомнительное достояние, которое пачками собирают озабоченные придурки из киноиндустрии. — Смешно, что ты отказываешься, дорогуша, ведь шлюхам не впервой этим заниматься, — он грубо дернул ее за рукав шубы и потянул на себя, сжав второй рукой женский подбородок. Толстые брови сурово сместились к переносице, а глаза исподлобья уставились на разгневанную Галлант и ее дрожащие пухлые дрожащие губы, — никогда не думал, что ты такая истеричная. Противоречишь сама себе. Путаешься с кем угодно, а когда есть возможность заработать на этом, то прячешься в песок. Идиотка. Ночная мгла и снежные порывы из приоткрытого окна, летящие в сторону лица, неизбежно нагнетали. Холод, который пронзил все тело, стоял в купе, что невольно наводило не панику, а раздражение. Она знала, что Адам ненавидел ни одну из вообще любых существовавших температур, но всегда держал окно открытым. Такой агрессивный, черствый кусок дерьма, до тошноты противоречивый, доводил всякий раз любого своего коллегу или рабочего до истерики. Поэтому «упорные» труды управляющего расценивались как очередная помойка. Галланты стали банкротами после того, как младший промотал несколько своих крупных салонов в Лос-Анджелесе, а старший перестал работать в полную силу, подавая неадекватные идеи в которые не хотел никто вкладываться. Инвестиции Иви, которые держали их семейство на плаву, помогли в исключительных ситуациях и если это касалось суда, ибо там есть свои связи. Женщина ненавидела их обоих за то, что ей приходилось постоянно вытаскивать уже взрослых мужчин из различных непонятных и сложных ситуаций в которые они так и бежали с распростёртыми объятиями. — Подкладывать меня под этих грязных старых мужланов для тебя ненормально?! Ублюдок, — крикнула с рычанием брюнетка, дернув рукой, чем смогла себе обеспечить освобождение. Она отошла на приличное расстояние, дрожащими руками наконец включив зажигалку. Сизые клубы табачного дыма, наполненная окурками пепельница — соблазнительная привычка, от которой она так и не избавилась за столько лет, — Я схожу на следующей же остановке, а после попрошу адвоката вести через меня бракоразводный процесс. Катись ты к черту. Иви оглянулась через плечо на своего супруга, рассматривающего проносящиеся ночные пейзажи за окном. Болезненный вид после недельного запоя, черные синяки под глазами, и ведь этот синтез не прибавлял статности. Ранее он считался уважаемым человеком, пока не пропил кинокомпанию. Женщина понимала, что выстроенный ею мир начинал резко разрушаться, но ей ничего не оставалось больше, как просто молча поправить белую песцовую шубу, подтянув черные бархатные перчатки, на которых поблескивали крупные кольца и снова стиснуть тонкую сигарету между зубами. « Я смотрю сквозь белье, видишь? Для них ты вторсырье, сидишь и ждешь чего-то» Седой мужчина что-то несвязное ляпнул прежде чем уйти и напоследок хлопнул дверью купе, ненавистно прокричав на весь вагон какое-то ругательство. Галлант такая ситуация возмущала донельзя, ведь с мнением солидной актрисы не считается никто. Как иногда глупы и нелепы бывают люди, гонящиеся только за собственным достатком. Не всякий третий найдет способ оставаться при деньгах и власти, не забыв границы других. Он мог сделать все, что угодно и не пожалеть ни о чем. Для чего? И его преданная «любовь»была просто тысячью заостренных игл, впивающихся в тело. — Я выиграл! — из навязчивого сна, крутящегося уже несколько дней, словно старая заевшая пластинка, Иви вырвал собственный внук, раскидывающий карты на столе вместе с Андре. Женщина не заметила, как расслабилась на пурпурной софе, вовсе развалившись, словно у себя в кровати. Это воспоминание вызвало горький смех, сочетавший в себе болезненность восприятия прошлого и ненависть. В холле по-прежнему не было особых шумов, кроме неоднозначных смешков и выкриков младшего Галланта. Иви слышала каждый шорох; внезапный скрип стула, стучащие о друг друга бокалы, отголоски разговоров, хлопающие двери в люкс – номера и радостные взвизги, находящегося рядом Эдварда, позиционировавшего себя как лучшего игрока в карты. Сначала она даже не поняла, что находится сейчас в аванпосте, а не в холодном купе, и здесь, видимо, сказалась выпитая доза алкоголя. — Да ты блефовал, гад, — кинул стопку карт на стол афроамериканец и выпил из своего неглубокого бокала остатки шампанского, — с тобой играть неинтересно, ты вечно жульничаешь и не умеешь поддаваться. Хоть бы раз одолжил хорошую карту. — Хрен тебе, Андре. Просто кто-то играть не умеет, — не унимался мужчина, взъерошив свои волосы, которые тут же встали дыбом, словно у мокрого воробья. Они раскидывались любезностями, шутили и не обвиняли друг друга во всех смертных грехах, что свидетельствовало об их нетрезвости, но все же они могли и подружиться за то время, пока Иви благополучно пропустила все веселье, заснув в самый разгар вечеринки, — о, ты проснулась уже, бабуль? Держи, специально для тебя выиграл. Мужчина спустил на нос очки, передав наливное красное яблоко женщине. Та недоуменно взглянула на нео в ответ, отметив, что проспала конкурс. Мисс Мид отсутствовала из-за внезапной сработанной сигнализации и Венейбл, которую все видели только на представлении фильма, так же отсутствовала. Заместителем их обеих в гостиной являлась только Кулак, расположившаяся около стены. Похоже, что к тому времени, пока администрации нет на месте, жители между собой разделили яблоки, не желая ждать. Поэтому женщина повернулась в ее сторону, а широкоплечая незамедлительно подошла и склонилась над Иви, что в таком положении показывало всю ее габаритную фигуру. Кулак подтянута по сравнению с мисс Галлант. Сидела на здоровом питании и занималась спортом, о чем свидетельствовала шикарная статность, как у аристократки и королевская мужская грация. Она больше была похожа на охранника короля, чем на тренера в популярном спортзале, которым она являлась до ядерной войны. Такая стойкая к переменам, сильная характером, но чуткая в душе. За всей маской скрывался понимающий человек, обожающий внимание, которое ей давала аудитория ее блога о питании в интернете. Женщина понятия не имела что происходило и куда исчезла администрация, но для пущей уверенности в сохранении ее баланса на аванпосте, отправилась на обследование по периметру, но не успела выйти за пределы общей комнаты, как взволнованная Вандербильт уже истерила о каком-то потопе и испорченных туфлях, что конечно привлекло внимание и взгляды зевак на инициаторшу паники. Действительно. С потолка медленно капала вода, оставив на обуви девушки мокрые разводы. По расположению исток потопа находился в стороне душевой комнаты, куда направлялась еще утром компания из троих человек для проведения водных процедур. Наверное Галлант плохо закрыл кран или его вовсе прорвало. В любом случае мужчина брал ключи и выходил последним. Тимоти и Эмили так и не отошли от ситуации со змеями, поэтому не появлялись там вовсе. Он был первым, кого отчитает Мид, когда вернется и узнает о том, что произошло. В названном кабинете Лэнгдона метались стрелы. Венейбл то нервно вставала с кресла и начинала ходить по комнате, то также внезапно садилась и стучала тростью об пол. Сияющие огни свечей, оттенённые черты лица, которые освещались только с левой стороны, где расположился канделябр – это то, что прибавляло пущую атмосферу какой-то нарастающей паники. Анестезия из удушающий чувств, которую устроил Майкл, работала безотказно, не давая сбоев, как это обычно было при таблетках, глотаемых главой станции горстями. Майкл сочетал внутри себя идиотские манеры и огромную манию величия, но искать скрытый смысл его немереный не хотелось, хоть и было любопытно. Унизив Вильгельмину при «серых», он, кажется, растерял все свои изощренные способы ее натолкнуть на исчезающие мысли или просто готовил план для дальнейшего. Осторожно выкапывал могилу, подыгрывая мнимому самообладанию, поджидая, когда она лопнет от злости. Даже сейчас он, когда они говорили о важных вещах, которые касались их собственной безопасности, мужчина то и дело вздымал подбородок вверх, играя на ее нервах, расчесывал волосы пальцами и игриво ухмылялся. Раздался короткий выстрел на верхнем этаже, что мисс Венейбл почувствовала всем телом и дрогнула от неожиданности, услышав звук спущенного курка через вентиляцию. Это явно пистолет. Порох детонирует громко, и никакой глушитель все равно бы не заглушил выстрел, ведь даже с металлическим цилиндром оружие звучит как раньше. Чертовски странно, ибо Мид и охрана предупредили бы по громкоговорителю о предстоящей опасности. Что-то идет не так на верхнем этаже, это пугало. Она внутренне дрожала от неизвестности, и резко встрепенулась, снова встав. — Вы это слышали? Звучит как гребанный пистолет, — с придыханием и больной улыбкой отозвалась женщина на собственные догадки, смотря на Майкла так, будто он виноват в том, что что-то происходит, — если это те люди, которые передавали наши координаты, то у нас огромные проблемы, потому что они явно будут вооружены и готовы снести нам бошки прямо сейчас. — Где? Я ничего не слышал. Вам показалось, наверное, потому что иначе мы бы услышали сигнализацию и узнали бы о вторжении на территорию. С этим у вас все под контролем, так ведь? — снова врет. Венейбл подавилась собственными подозрениями. Он надавил фразой «у вас все под контролем» и неспроста выбросил эти слова, что заставило в себе усомниться на мгновение. Неужели это очередная афера, которую он провернул для унижений? Пока умело задерживает главу станции здесь, аванпост переворачивается от проблем. — Мне следует вернуться, я не хочу, чтобы у нас были неприятности, особенно после того, что я узнала, — едкая улыбка напоследок, руки, сжимающие трость, платье в беспорядке, и хлопнувшая дверь, после которой Майкл плюхнулся в свое кресло. Как она допустила подобную откровенность, после того, как этот человек уже достаточно увидел? В особенности слабостей, которые приносили ему удовольствие и презрение. Лэнгдон завуалированно восхищался ее стойкостью, ведь женщина ускользнула, смогла предотвратить неизбежное, после которого вскоре может запросто ослабеть ее абсолютная власть на станции. В коридоре холодно. Издевательство. Венейбл практически сразу нашла помощницу, лежащую на полу и помогла опереться на стену. Та, чуть слышно хрипела и испускала из области живота искры, что ввело женщину в непонимание. Глаза расширились, понимая, что ее боевая подруга — чертовый робот. — Что это такое, Мид? Кто в тебя стрелял? — Сама не знаю. Человек был в капюшоне, на военного не похож, явно не подарок от кооператива, — отозвалась женщина, будто запрограммировано отвечая на вопросы. Голос отливал сталью, железом, будто механикой. Слышно, видно, вполне ощутимо изменился ее голос. Наверное так показалось, ибо Венейбл смекнула, где именно видела эти провода – на своей работе в лаборатории, где не так давно спасли ей жизнь, — вы решили уже с Лэнгдоном все? Почему тебя так долго не было, мы с охраной уже хотели искать тебя, если б только не эта глупая сирена. — Значит человек не наш? — Мид кивнула. Венейбл пропустила вопрос с Лэнгдоном, упрямо указывая та то, что не желает делиться разговором. По крайней мере пока что, — в таком случае мне нужно собрать охрану и закрыть жителей в комнатах, что обезопасит их жизни. Надеюсь, что он не скрылся где-то на периметре. Переполох, устроенный Коко, сводил с ума Кулак, помогающую загонять всех в комнаты по двое или даже четверо человек. Саму Вандербильт закрыли в ее собственном номере, но с «серостью», в виде молодого парня. Девушке не нравится такой расклад, но выгнав собственную помощницу за эту нелепую выходку, которая опозорила Коко по полной программе при остальных жителях станции, понимала, что от лишних рук не отказалась бы. Избалованность миллионерши сильно провоцировала Мэллори на этот отчаянный шаг – вырваться из-под ее надзора и оставить девушку одну. Немного подло, но оправдано. Она ее ненавидела, с самого первого знакомства, с самого первого приветствия, но выгодность помощи была ясна. Деньги – единственный дьявол на этой прогнившей земле, заставляющая людей лгать и пресмыкаться перед себе подобными. Незаслуженное унижение, ради славы и материального положения. — Сожалею, что меня закрыли с тобой, — насмешливо и чуть игриво наконец нарушает тишину Вандербильт, расхаживая по своим апартаментам словно ища что-то, — мы здесь надолго, учитывая состояние этой сучки Мид и ее команды в бронежилетах. Венейбл сказала, что в нее стреляли и сразу удалилась. Так смешно, что тебе повезло оказаться со мной, а не, например, с семейством Галлант, которые и своего рта то не закрывают, — она сделала паузу, выжидая, что он скажет наконец хоть слово, — молчишь потому что я тебя раздражаю? Ты прямо как Мэллори, только мозгов у тебя побольше, потому что не припираешься. Тот молча перелистывал страницы своего блокнота, изредка поглядывая на суетящуюся девушку. Из верхнего кармана на пиджаке торчал одинокий карандаш, заостренный настолько, что был схож с иглой острого шприца. При желании, просто смотря на него, возникало ощущение, что можно проткнуть не только бумагу, но и палец. — Что это у тебя? Дай сюда, — в приказательном тоне Коко выставила руку вперед и вырвала у парня тетрадь с разрисованными листами. Увидев на всех страницах себя, четко прорисованную, до самых мелких деталей, блондинка открыла рот. Он увидел и заметил все. Извилистые контуры, точный ракурс, каждый раз новый, то в профиль, то в анфас, то сзади, то как-то сбоку. Ее никто никогда не рисовал, — Господи… ты продал душу за это? На некоторых страницах были и другие жители станции; Венейбл, ровно сидящая на стуле в столовой, с наклонённой на бок головой, Иви и Эдвард Галлант, пьющие шампанское, где-то отдельно Дайну Стивенс, Мисс Мид и Кулак, облокотившиеся на книжные стеллажи в библиотеке. Он рисовал все, даже пытался изобразить Лэнгдона, но так и не закончил, потому что его лицо было не нарисовано. — Нравится? — наконец подал голос «серый», следя за каждым ее движением, — тебя у меня получается рисовать лучше. Хотел бы я иметь побольше карандашей и хороший лист бумаги, чтобы передать цвет. Ты не представляешь, как я давно хотел это показать. — Почему ты «серый»? — в голосе не было больше дурного тона и презрения, обеспокоенность царствовала над всеми ее эмоциями. Скованность пропала. Непонимание, несправедливость, — ты рисуешь лучше Питера Пауля Рубенса или даже Санти, тебе не место в этой касте. Как ты вообще сюда попал? — Дилан, — парень наконец-то представился, поправив свои волосы, забранные в небольшой недлинный хвост. Он совсем не похож на остальных «серых», не выглядел как прислуга. Длинный аристократичный нос, тучные брови и светлые волосы с темными корнями, — не думал, что окажусь здесь. Я подошел по критериям отбора, говорят, что у меня идеальные анализы, безупречное ДНК, но при этой неразберихе первые две недели меня не могли определить к «пурпурной» касте. Сказали, что я не подхожу для заселения планеты и определили в касту «серых». — Не честно, — возразила Коко, — почему ты не стал жаловаться на них и не попросил переселения в другую касту у мисс Венейбл? Если бы она видела твои работы, то разрешила бы. Она женщина без сердца, но то, как ты рисуешь… Несправедливо, что Мэллори выдвигалась в касту, не имея полномочий. Она всегда была «серостью». Такой же черствой неумехой, которая не имеет представлений о моих желаниях так же, как старушенция Иви не разбирается в трендах Инстаграма, — Вступилась за серого? Необыкновенно странно с ее стороны. Девушка не могла представить, что когда-нибудь сможет выгнать верную помощницу. Не успела Мэллори собрать свои оставшиеся вещи, как нарисовался другой человек, полностью заменяющий бесполезность «серой» и восхищающийся ей. Для Коко это достаточно хороший расклад, ибо парень не кажется глупым и не вызывает презрения. Практически все жители разделились по двое в комнате, но номер Тимоти стал исключением, ибо сонная Иви вечно что-то вещала, словно громкое радио, а Эмили вслушивалась, практически засыпая на коленях парня. Они втроем просто болтали, чтобы скоротать время. Чтобы не чокнуться от страха. Кровать достаточно габаритная и огромная для одного человека, поэтому у изголовья поместилась Галлант, поперек, а с другой стороны, ближе к концу кровати хозяин номера и Эмили. — Я очень скучаю по ним. Моя мама только недавно провожала старшего брата в университет, а я даже и не успел туда приехать, — грустно заключил Тимоти, поглаживая по волосам свою девушку, которая лежала у него на коленях, будто на подушке, — жаль, что их нет со мной. Не отказался просто увидеть... — А мне не придется скучать по кому-то, — вдруг, спустя некоторое время молчанки, Эмили чуть приподнялась на локтях, упрямо оглядывая двоих собеседников, — я сирота и с детства воспитывалась в детском доме пока мне не исполнилось восемнадцать, а потом, поступив в университет, загремела в обезьянник из-за бунта в столовке. — Я знаю, что такое воспитываться в детском доме с ранних лет, ведь родители Эдварда умерли, когда ему было пять, и мы с моим мужем приняли его к себе как бабушка и дедушка, — Иви передернуло, когда она вспомнила бывшего супруга, — этот бесчувственный кусок дерьма отказался от внука, узнав о разгульной и извращенной жизни мальчика, упокой Господь его душу, – кажется она сказала это ради приличия. В голосе женщины слышалось презрение, когда она говорила об Адаме. Девушка покосилась на своего молодого человека и он расплылся в улыбке, свалив ее обратно на кровать. Они еще дети, совсем дети, которые хотят полностью прочувствовать мир, понять его, первый раз влюбиться, первый раз попробовать курить, первый раз застрять на машине по дороге домой ранним утром. Иви испытывала какую-то родную тоску, жалея, что эти люди никогда не будут по-прежнему ждать новое утро. Она вместе с ними засмеялась, а те в свою очередь увлеченно друг друга щекотали, чуть не падая с кровати. Дурачатся, пока могут и правильно делают. Какая-то горечь внутри не давала сказать это им лично, предупредить о жестокости этого мира, но она не могла. Упрямо не могла заставить сказать все то, что крутилось в голове. Молодость проходит так быстро, даже не успев ничего сказать на прощание. — Я не склона к сантиментам. Некоторые описывали меня как холодную, жестокую, бесчувственную, но это все не имело значения, потому, что я знала кто я. Ох, эти драгоценные воспоминания, — Мид сделала глубокий вдох и облокотилась на спинку кожаного высокого кресла, пока глава станции, приподнимая рубашку женщины, старалась помочь ей зашить боевое ранение. Оно было неглубоким, совсем неглубоким. Мид повезло, даже учитывая, что она робот, — помню, как меня впервые отпустили одну колядовать в Хеллоуинскую ночь. Мне было около девяти лет, даже удивительно, что я сделала себе костюм самостоятельно. Помню свое первое свидание. Первый мой ужастик в кинотеатре, я была поражена, но как показала практика – мне нравится испытывать чувство ужаса. Это придает адреналин лучше, чем три банки кофе. Помню свое первое убийство. Он был террористом и я нашла его в пригороде Мэриленда, он там жила какое-то время. Наша борьба всегда была кровавой, и даже, признаюсь сексуальной. — Ты его убила? — вдруг поинтересовалась Вильгельмина, чуть отстранившись от своей собеседницы и вынула пулю из поврежденной в области живота. — Да, я задушила его шнуром от настольной лампы, — с некой досадой ответила та, — стоит мне подумать хоть раз о Хэллоуине, как все эти воспоминания возвращаются и я вижу их наяву. Я помню все эти моменты в таких мельчайших подробностях, будто придумала их самостоятельно. Как теперь понять, что они настоящие, не придуманы кем-то? — Ты помнишь только это? Может быть было что-то еще? — Венейбл вонзила острую иглу с продетой нитью под кожу Мид и та поморщилась, будто и правда почувствовав, — не дергайся. Я не профессиональный врач, но и не неуч. Человеком науки быть трудно, но когда хорошо знаешь биологию, то плевать на кровь и человеческие фекалии. Естественность меня не пугает. Тем более ты – робот. Это даже проще. — Это не все. Я помню маленького мальчика со светлыми волосами. Я заботилась о нем, любила как собственного сына. Я до сих пор ощущаю эту любовь, — Мириам прикрыла глаза, запрокинув голову, чтобы слезы предательски не брызнули из глаз, но проиграла себе же, — когда я пытаюсь разглядеть его лицо в воспоминаниях, оно выглядит тусклым и размытым. Где он сейчас я тоже не знаю. Да и вообще не помню откуда он взялся в памяти. Но я плачу каждый раз, вспоминая о нем, будто потеряла как-то очень трагично. Есть у меня чувства или это тоже программа? Женщина говорила с трудом, сквозь слезы пытаясь передать всю боль, которую она ощущает где-то глубоко внутри. Тяжесть мыслей, потерянное время в непонятном омуте жизни. Непонимание себя и осознание, что ей придется существовать как-то в тех рамках вселенной, которая раскрылась совсем иначе. Спустя столько лет. Женщина думала, что опыт сделал ее такой, какая она предстала перед собственным отражением, но воспоминания лишь грубая подделка. Она не была ребенком, у нее не было семьи, она никогда не любила. — У тебя есть семья, Мириам, — Венейбл отложила иглу закончив зашивать рану и положила обе ладони на колени помощницы. Такое интимное единение они никогда себе не позволяли, что б не привыкать к дружбе, которая образовалась за такое короткое время на станции. Они боялись остаться без поддержки друг друга в трудные минуты, — здесь, с нами, на этой гребанной станции. Даже если ее разорвут на части, я готова всецело идти вперед вместе с тобой. Это ясно? Ты понимаешь, что несмотря на все эти несправедливости мира, я счастлива благодаря твоей поддержке и твоей дружбе. — Но я машина, следующая набору кодов, — Венейбл аристократично расправила плечи и, приняв помощь Мид, встала, взяв родную трость в руки, — как теперь осознавать, что я не могу жить полной жизнью как прежде? Какова моя цель здесь? — Та же, что и раньше – защищать аванпост, пока он является нашим домом. Быть частью нашей команды и следовать правилам, которые мы отобрали для этого места, — женщина немного замялась под конец. Тон сменился на благоприятный. Они знали, что проникшего на станцию уже ищут, ибо Мид сообщила охране о внезапности вторжения. Они могли позволить себе не так много времени, но оно стоило того, — что ты знаешь, или помнишь о людях из кооператива? Ты когда-нибудь видела Лэнгдона раньше? У меня есть подозрения, что я встречалась с ним в Лос-Анджелесе незадолго до ядерной войны. Что ты об этом думаешь? — Каким образом ты могла его встретить? Вы не были знакомы раньше, — Мириам была уверена в своей правоте, держала некое главенство над ситуацией. Венейбл подняла свою трость вверх и указала ею на рану собеседницы. — Я знала из чего были сделаны машины в моей компании, где я работала управляющей и поверь, — женщина выдвинула корпус вперед, но так, чтобы не наклонять спину, — я бы и в огне узнала то, из чего ты состоишь. Ты была заказана у меня. К сожалению, сейчас я не обладаю теми сводками документов, чтобы подтвердить свою гипотезу, но я думаю, что смогу это сделать. — Но как с этим связан Лэнгдон? Ты же не думаешь, что это он мог быть моим заказчиком? — Мид на секунду потупилась, словно изображая невинную дурость, но завидев томный взгляд Вильгельмины, замолкла и вовсе отвернулась к камину. Она могла так сделать, рана, кажется вовсе не болела. Но болела ли на самом деле? — Все может быть. Я не знаю точно. Мне бы пригодились старые списки заказчиков и клиентов, — Венейбл громко выдохнула, чуть опустив голову вниз, будто считая до десяти, чтобы себя успокоить, — во всяком случае я не дам этому человеку заниматься выборами моих людей. Он представляет большую опасность сейчас, Мириам, и мы должны соблюдать субординацию, чтобы не выдавать планы. Долго держать здесь Лэнгдона нельзя, это слишком опасно. Мне уже намекнули, что я не присоединюсь к тем счастливчикам, которые отправятся в Святилище. — Возмутительно. Ты опора этого аванпоста, железная рука, которая непоколебимо сломает все границы, устроенные патриархальным обществом, — женщина сложила руки за спиной, встав, совсем не поворачиваясь в сторону своей собеседницы и прошлась по комнате совершенно по-свойски, как хозяйка. — Скажи честно, он тебя пытается запугать? - Запугать? Ты серьезно? — Венейбл рассмеялась, — я никого не боюсь. Ты считаешь, что я останусь здесь и буду ждать, пока меня сожрут заживо черви? Вместе со мной погибнет правосудие, которое сломает очередная мужская душа, а я не позволю главенствовать патриархату, как это было раньше. Он уверен, что я боюсь мужчин, а не ненавижу, поэтому манипулирует без оправданий. Я просто пешка в его шахматной партии, а он король, сумевший отстоять свои принципы и победить. Лэнгдон не чертов шахматист, а поэтому не сможет придумать более блестящую стратегию чем я. — С твоим эгоизмом и злостью можно пережить все, что угодно. А я чертов робот. Прошло несколько часов с тех пор, как Галланта посадили в место «раздумий», как его любила называть Кулак. Он прекрасно знал, что не мог быть виновным. Разве можно сопротивлялся администрации в таких вопросах? Пусть сами разбираются с этим переполохом. Мужчина прекрасно осознавал, что тишина после значительно громких выкриков и звуков выстрелов, сулила поимке преступника, забравшегося на аванпост. Слава Богам, убит. Венейбл бы не позволила находиться ему здесь так долго, особенно живым. В карцере очень холодно. Ясное дело, ведь помещение не часто использовалось. Исключительное место, которое не оборудовано под людей, словно американская казарма или камера пыток, где от холодного пола исходит большая смертная морозная прохлада, чем от самой земли вокруг. Парикмахер никогда здесь не находится раньше, ведь думал, что повезет, прокатит. В последнее время не получается толком ничего путного. Революция в сознании Эдварда заметно сала давать свои результаты. Постепенно проходила эта детская наивность и дурость, проходило влечение к мирским обыденным страстям. Грязь, скопившаяся на стенках камеры, где он сидел словно заключенный, пахла просто отвратительно, до тошноты мерзко. Все эти миазмы подсказывали мужчине, что раньше здесь находился мужской туалет. Здесь до сих пор оставалась серая ободранная плитка, разваливающаяся на части. Наверное, комнату пришлось реставрировать под новую, но денег не хватило. Как всегда для спасения людей у мира не хватало средств. Даже для Венейбл это место казалось ужасным. Для нее, женщины, неспособной жалеть провинившегося, это место вызывало лишь отвращение. «Хороший обезьянник» - язвительно высказывалась глава станции, а затем, удалялась на верхние этажи, где находилась комната ожидания и холл. Мужчина был посажен под арест до самого утра, может даже завтрака. Шумоизоляция здесь так себе, а значит и громкую дезинфекцию проспать тоже не удастся. Везде собственные движения отдаются эхом. Снова слышится что-то ненормальное. Низкие голос, зовущий куда-то. Похоже, что пьяная голова плохо соображает, совсем плохо, как и утром от сонности. Если бы можно было объяснить странное подозрение в душе из-за бьющихся капель, то как голос в кромешной темноте и тишине мог звучать настолько громко и отчетливо? Радиационные осадки по-прежнему создавали туман, который не мог обеспечить хорошую оптику, поэтому охрана шла практически на ощупь, словно слепые из дома престарелых, и медленно переставляла ноги. Сломанный фонарик не давал особой защиты перед теменью ночи и Мид ругалась, пиная траву и поднимая пыль, лежащую на ней. Ни черта не видно из-за этого, но Мириам двигалась довольно точно, будто видела куда. Она гуляла по периметру станции, пока прислужники Венейбл тащили за шкирку еще теплый труп нарушителя, переступившего через территорию Вильгельмины, осматривая все углы, чтобы не было еще неких сюрпризов. Не так быстро все. Трава с восточной стороны аванпоста практически залита кровью и на ней располагалось еще три взрослых мужчины – тоже трупы. Два из них в бронежилетах. Третий труп худощавей двух предыдущих. В грязи виднелся кончик карты от входа и на обороте на скотч прикреплена бумажка с кодом. Наши клиенты. Это не случайность. Они явно проникли на территорию для чего-то и пока проникшего ловили по всей станции, трое других сумели убить. Два ранения в живот у афроамериканца, черепно-мозговая и выстрел из пистолета, такого же хлипкого, как и руки у третьего трупа. Закономерность или нет, Мид не знала, но хлипкие, те что в капюшонах, были идентичными, с язвами на руках и открытых частях тела, пораженные радиацией, а те, что в костюмах похожи на представителей кооператива. Черт бы побрал всех четверых. Откуда они взялись? С какой целью? Внеплановый визит или нападение на станцию? Зверство на поверхности объяснить никак нельзя. Мириам пнула проникшего внутрь, которого они вытащили, чтобы выкинуть на съедение диким людям, пережившим ядерный взрыв. Он перевернулся и от этого капюшон съехал. Можно было рассмотреть его лицо; гадкое, язвенное, из ран уже начал сочиться гной, а во рту виднелись гнилые черные зубы и недлинные вырванные клоки волос, зачесанные назад, сальные, распадающиеся на пряди. Отвратительное зрелище. В верхнем кармане красовалась визитка с именем «Брок» и недлинный номер телефона красного цвета. Он от кооператива? Тогда что пошло не так?