Пристанище слепых

Снова появилось это гнетущее ощущение, заставляющее прятать выпирающие темные корни этого вредоносного сорняка в самые глубины подсознания. Это сказывалось на состоянии нервных клеток, которые так быстро кончались, словно были дешевыми китайскими батарейками. Приходилось избегать собственных мыслей, (зачёркнуто) струпьев, спасаться ничем иным, как бегством. Ощущение падения — это когда ты вроде бы падаешь вниз, находясь на высоте, на вершине пищевой цепочки, в главенствующей позиции над человечеством в данные времена, когда, казалось бы, оно обременено собственным ничтожеством и желанием возродить то, что сейчас было захоронено блеклым воспоминанием под огромными слоями пыли. Даже в этой блеклости человек мог чувствовать себя на месте высшего существа, переживая иронию судьбы, ведь те облака, которые закрывали солнечный свет, были ничем иным, как остатком того, что раньше принадлежало людям и что ими и было. Аванпост был утоплен в неизвестности. Еще пару часов назад удалось поймать человека, который проник на их территорию, и продезинфицировать место, где была разнесена радиационная зараза, но этого уже хватило, чтобы устроить конфликт с Венейбл, которая узнала, что мужчина жив и приказала доставить его в специальный отдел по борьбе с последствиями сильного облучения. Формально конфликтовать было не из-за чего, однако ситуация с энергоносителями и фильтрацией ухудшалась, и Мид на протяжении всего того времени, что они приводили в порядок мужчину, чья кожа была покрыта многочисленными кровавыми открытыми ранами и язвами, восклицала по поводу того, что это было опасно. Вильгельмина лишь на это нервно фыркала и уходила от ответа, потому что была приверженницей теории о том, что для получения высокой дозы радиации необходим источник возникновения радиации, а человек таким источником заражения быть не мог, разве что его волосы и одежда, на которой осталась пыль с поверхности. — Она издевается, клянусь, издевается. Этот человек всех нас похоронит, — недовольно отозвалась женщина в собственную маску: продукт конденсации парообразного состояния тут же отобразился на стекле каплями воды и она недовольно забурчала, пытаясь справиться с последствиями потопа с помощью толстой швабры. Вторая, что относилась к охране станции, молча крутилась около очистителя воды, который прорвало, по-видимости, из-за Эдварда Галланта. Ибо после того, как Кулак помогала Мириам мириться с недовольствами по-поводу решения главы аванпоста, пропихивая одежду зараженного с помощью перчаток и защитного костюма в чан, поглубже, чтобы после этого избавиться от радиационного-загрязненной грязи, ее отправили сюда — чинить последствия утренних купаний мужчины. — Я досчитаю до десяти и вы закроете свои рты. Хватить трепаться — по привычке прикрикнула Мид, появившись на верхних этажах и поторапливая остальных «серых», которые неумело размазывали воду по полу, а не убирали ее, как было положено. Кулак Мэглэсс и Мириам переглянулись, что было некой интерактивной игрой после времени, проведенного в компании зараженного и изуродованного мужчины, которого они прозвали Броком (именно это имя и было указано на его визитке). Взгляд так и говорил: «я ненавижу эту чертову жизнь», и они обе знали, что проблем от этого гостя будет больше, чем когда-либо. Они обе иногда были скептиками и прагматиками по натуре; ни соображения морали, ни угрызения совести не могли остановить, когда приходилось бороться за судьбу собственного укрытия и переживать все новые дни, наедине с ядерной катастрофой, разделяя поверхность с ходячими мертвецами, жрущими человеческую плоть. У них вряд-ли осталось что-то от мозгов, чтобы умело контролировать собственные животные позывы. — Кулак, пади сюда, — Мид жестом подозвала к себе и та сорвалась с места, осторожно подойдя к ней и наклонившись ближе, потому что присутствовала огромная разница в росте, — ты Венейбл не видела? Где ее черти носят? После нашего раздора она словно испарилась, я ее нигде не могу найти. Скоро нужно заканчивать с дезактивизацией и ложиться по постелям, а она куда-то смогла улизнуть и не высовывается. — Последний раз видела ее в коридоре в копании мистера Лэнгдона, — старшая недовольно пробурчала и окинула напарницу взглядом, когда та сообщила снова о Майкле, — мне кажется, что они что-то скрывают. Это произошло не просто так, ведь до этого мисс Венейбл тоже исчезла у него в кабинете и не выходила от туда до происшествия. — Мне тоже так показалось. Возможно они сговорились. Эти люди здесь появились не просто так, а эти двое молчат, словно ни при чем. Как будто мы должны просто так смириться с тем, что на нашу станцию пытались совершить покушение и забрать у нас наше убежище. Не в гости же они нагрянули, — обе одновременно выглянули в коридор из помещения, в которое была открыта дверь, где прислуга в спешке носилась о этажу, начищая столовое серебро и отчищающая темные пурпурные ковры. Никому не хотелось сегодня просидеть ночь в карцере с изорванной кожей на спине, так что, каждый работал на пределе своих возможностей. Тошнило от ядовитого запаха химикатов, поэтому хотелось закрыть не только нос, но и каждую пору на коже. Вся станцию шумела, словно реакторный двигатель, в том числе и кабинет мистера Лэндона не утихал ни на какой — даже самый короткий — отрезок времени, где Вильгельмина, не по случайности, агрессивно нависла над сидящем на полу участником группировки по спасению человечества, и презрительно «обливалась гидролом», как самым настоящим недоверчивым признаком желчи, скопившейся на языке. Мужчина обложился бумагами и папками, продолжая слушать словесный поток от главной, которая, свободной рукой, иллюстрировала во всех мрачных продолжениях свои способы не помилования Майкла перед всемирным судом. Это было выбросом адреналина, счастливым шансом поставить нахального человека на место. Именно этот момент своей жизни она отметила бы зеленым, в качестве триумфального успеха. Лэнгдон не впадал в беспричинные истерики, как это делала Венейбл, а отстраненно, каждый раз, когда находил новую кипу бумаг, скручивал буквы в замысловатый капкан, пытаясь выцепить что-то полезное, что женщину до ужаса раздражало, и она, не выдержав, выхватывала рукой документы, отбрасывая их в стену. Хоть она и участвовала в страстном монологе, что сводил слуховые каналы с ума, представитель кооператива не перечил, даже наоборот, пытался подбавить причину для пущей разгневанности госпожи всеуправляющей, которая уже стала терять свои привычные позиции в глазах прислуги. Такая дерзость играла странным диссонансом, вызывала восхищение и ненависть, сгусток непонятных эмоций, который не находил места за решетками ребер, а начинал выходить наружу. — Смотрите на меня, когда я с вами разговариваю! Мои люди находятся в опасности, и если бы вы не играли со мной в немые переглядки, то всего бы этого не было! Я хочу знать, какие планы у кооператива и что вы собираетесь делать до того момента, пока все не станет слишком печально! В любой момент мы можем стать жертвами всепоглощающего хаоса, который сожрет наши никчемные остатки разума и вытянет из нас кишки! Вы добиваетесь истерии среди выживших? — Вильгельмина каждый раз оскаливалась, желая вытрепать Майкла прямо на месте, пока тот судорожно копошился в бумагах и отбрасывал лишнее на своем пути. Он не слушал, все время рыская, подобно падальщику, над собственным столом, около шкафа с книгами и на полу. Кидался во все стороны одновременно и, казалось, что скоро такая игра в догонялки за ценной ему информацией приведет к разрыву Лэнгдона на три части. Мужчина резко приподнялся, всучив ей черную папку с грифом «секретно» и продолжил выкручивать собственные ящики. Женщина уже подумывала о том, чтобы ударить его этой самой папкой, но опешила, когда загадочный Майкл что-то радостно вскрикнул. Это заставило оторваться взглядом от файлов с листами и посмотреть в наглые светлые глаза, в которых плескались игривые нотки хризоколла. — Вы говорили, что у этого человека была найдена визитка с именем Брок, — Майкл начал раскрывать листы той папки, что всунул ей в руку и Венейбл непонимающе приподняла бровь, истерично усмехнувшись, потому что слова, сказанные ранее о его странном и скрытном поведении были пропущены мимо ушей. Гадкое ледяное недовольство пролезло за шиворот и женщина поморщилась, не в силах скрывать негодование и злость, которая червем выползала из груди, желая добраться до неприступного мозга Лэнгдона, — пока вы проводили мне лекцию по этикету и хорошему поведению, мне удалось найти кое-что интересное. Взгляните. Мужчина развернул содержимое документов к ней, вложив между листами черный конверт, уже заранее распечатанный, где виднелся край какого-то письма. Глава станции развернула его, пробегаясь глазами по строчкам, где говорилось о том, что три убежища, по словам кооператива, пали во славу каннибалов, еще что-то про третий аванпост и его управление, где кооператив объявлял срочную проверку, которую должен устроить Лэнгдон. Под конвертом Майкл открыл страницы личных анкет, написанных перед падением линий связи, потому Вильгельмина сразу же переместилась глазами на информацию, предоставленную этим, порой, пугающим господином. Это было глотком воздуха, новой возможностью узнать, что происходит на поверхности у вышепоставленных лиц. Не каждый день удается заглядывать в секретные файлы и просматривать людей, причастных к управлению операциями по спасению выживших. Сама мисс Венейбл ничего не знала, и те правила, которые она составила для своих людей о запрете сексуальных контактов, были продуманы заранее ею же. Однако самого мистера Лэндона это интересовало и он непонимающе относился к нарушению протокола, в написании которого участвовал сам. Вильгельмина преобразила всё по своему образу и подобию, думая, что никто из верхушки кооператива не появится на станции и ничего не замети, и утверждала, что получила все приказы в зашифрованном послании перед взрывом. Однако, она понимала, что предъявить письмо не сможет, потому выдумала легенду о том, что информацию нужно было уничтожить. Среди неизвестных ею имен, которые относились к уже падшим убежищам, всплыло имя Брок, состоящее в строчке визионеров, предвидевших наступление апокалипсиса. Сперва можно было даже подумать, что сам кооператив — это кодовое название для сборища шизиков и фанатиков, устроивших взрыв и разруху, или иллюминатов. Это собрание состоит не из наций или армий, а из двенадцати величайших умов человечества. — Хотите сказать, мистер Лэнгдон, что представитель кооператива явился сюда без специального снаряжения и противорадиационного костюма, который был на вас, без разрешения на въезд на территорию убежища, без сопровождения и проник тайком, словно облезлый шакал, выстрелив в нашего человека? Вы шутите надо мной? Вам не кажется это смешным? — женщина недоверчиво сместила брови к переносице, сжимая в пальцах листок с анкетой Брока Догерти, — у вас есть связь с кооперативом, которая сможет прояснить ситуацию. Может быть стоит обратить внимание именно на это? А вдруг это тот человек, который принадлежит к группировке каннибалов, которые захватывают убежища? То, что произошло незадолго до выстрела вы не смогли мне объяснить. Кто-то говорил наши координаты. — Не все сразу, мисс Венейбл. Нам нужно разобраться с пленником, который проник на нашу станцию. Брок это или нет, не так важно. Идите за мной, — Лэнгдон говорил очень быстро, собирая впопыхах все документы, чтобы они не валялись в проходе и вылетел из кабинета, оставляя Венейбл за спиной. Казалось, что она никогда не видела его в таком состоянии и не подумала бы даже, что представитель кооператива вообще умеет так быстро бегать. В голове бушевали миллиарды вопрос, которые скручивались, словно тугой узел внизу живота, это еще и означало, что происходит действительно что-то серьезное, ведь маска всезнающего и проницательного Майкла сползла на пол головы вниз. В коридоре донесся вдруг какой-то слабый неразборчивый гомон, и Вильгельмина, моментально забыв про свою обиду, вцепилась пальцами в трость, быстро сократив расстояние между дверью и коридором, в котором растворился высокий широкоплечий силуэт. Наконец, тускло прорисовалась слева чугунная винтовая лестница в некое подвальное помещение, которое использовалось для склада, и из темноты показался небольшой помост из железных пластин, позволявший подняться на уровень того места, куда доставили Брока. Это было защищенное помещение, закрытое, в которое не разрешалось заходить без химического костюма. С внешней стороны было только прозрачное стекло, вроде окна, через которое можно было наблюдать то, что происходит с внешней стороны. В тяжелой обезьяньей клетке сидел, сгорбившись, словно дикое животное, безобразный на лицо человек, одетый в серое, которое предоставила ему прислуга. Его кожа уже начала скользить, потому что клетки не могли регенерировать, лицо было похоже на медузу, а волосы напоминали скомканную пряжу. В коридоре было темновато, но проходы озарялись неярким желтым светом, от которого у Венейбл что-то неожиданно защемило в груди, и захотелось покончить, наконец, со всеми формальностями Лэнгдона и посмотреть, что же творится на самом деле на этой станции и как он собирается выяснять тот ли это человек, или нет. Майкл выхватил из кармана ручку, пытаясь записать что-то в блокнот, а Вильгельмина, излучающая польное непонимание, медленно приблизилась к стеклу, оперевшись на трость, и вгляделась. — Он выглядит как дитя Маугли. Я никогда не поверю, что этот человек был представителем кооператива. Это невозможно. Нужно связаться с верхушкой, потому что если это их человек, то он явно не торопился надеть костюм, — рассуждения Венейбл ударили ее сапу же по спине неприятным жжением, и женщина устало вздохнула. Казалось, что раньше она не видела никогда ничего подобного, вид освещенной мягким светом клетки на мгновенье откинул ее назад, в далекое прошлое, когда она еще работала секретаршей и разносила коробками с кокаин двум своим мастерам, и перед глазами возникла странная картина: огромное белое помещение, залитое теплым желтым светом, широкая столешница, на которой разбросаны бумаги и дама со светлыми волосами, которая сидела возле этой столешницы. Видение мелькнуло перед ее мысленным взором и растаяло секунду спустя, озадачив и взбудоражив сознание: что она только что видела? Нетерпеливо сунув Майлу анкету и перерыв всю его перепись, которая ненароком надоела Венейбл до взблева, она выдохнула и отвернулась обратно к стеклу, сместив брови к переносице. Он кратко согласился с ней и вдумчиво вгляделся в комнату напротив, рассматривая человека, который не издал ни одного звука за все время. Майкл удивленно отметил для себя, что Святилище позволило провести освещение получше, чем здесь, где мигали иногда лишь аварийные лампы, и в некоторых комнатах нормальный свет. Нет, там разумеется не было настоящих светильников, из тех, что освещали убежище, а просто маломощные лампы накаливания, свисавшие через каждые двадцать шагов в проходах. Но для Вильгельмины, привыкшей к мутно-красному аварийному зареву, к неверному свечению пламени свеч, они казались чем-то совершенно потрясающим. Возможно родным. Туннель, лежащий над ними, был совершенно черным, здесь царила какая-то абсолютная тьма, густая и почти неосязаемая, но пористая, как мокрая губка, которой хватило лишь пары мгновений, чтобы заставить впитаться в эту темноту. Решетка скрипнула, пропуская свет карманного фонарика. За ним пришли. Эдвард выгнулся, благодарно смотря на своих спасителей, которыми оказались Кулак и Мириам. Напрягая до предела слух, мужчина пытался различить зародыш того странного болезненного шума, который мучал его накануне, но это было бесполезным. Довольно долго они шли молча, но тишина давила все больше и под конец Галлант не выдержал, начиная расспрашивать усталых и сонных женщин о том, что произошло. Те лишь переглянулись и выгнали его подальше от себя, к такой же доставучей Иви Галлант, которая первым же делом повела внука в душ, а только потом поцеловала в макушку. На этот раз никаких поломок не было, но Эдварда сопроводили практически под руки. — Бабушка, ты знаешь что произошло? Я ничерта не понял кроме потопа, — заговорил он, пытаясь рассеять наваждение, которое осталось после небольшого тюремного срока. Женщина валилась с ног и оперлась о стул руками, наклонившись немного вперед, из-за чего ее грудь снова округлилась через декольте. Ответ последовал не сразу, Эдвард даже подумал о том, что она не расслышал вопроса и хотел повторить его, но тут Галлант отозвалась сонным мычанием. — Тебя выпустили не за хорошее поведение, а потому что одна из «серых» нашла причину поломки. Я в этом не разбираюсь и мне это точно неинтересно, уж извини, не вслушивалась, — ее слова звучали как-то тускло, после чего бывшая актриса легла на кровать поперек и вздохнула, подозвав Галланта к себе. Они были одни в ее комнате, поскольку всем остальным уже разрешили готовиться ко сну. Она перевернулась на живот, от чео ее грудь снова округлилась и она скучающе поставила подбородок на руки, — ты дурной, конечно, как твой дед, но я переживала за тебя. А еще от тебя до сих пор пахнет чертовски ужасно. Будто и не мылся. Не представляю как там пахнет. — Не думаю, что ты бы хотела оказаться там, место не из лучших, — ее глаза, словно кукольные и большие, как у лани, стали ехидным прищуром, а зрачки превратились в какие-то кошачьи точки. Лицо вмиг стало неестественно спокойным, разглаженным, и ни один мускул не был напряжен, и даже разгладилась постоянная усмешка, и она резко стала серьезной. Схватила его за руки, и заглянула в глаза. — Будь аккуратным. У меня очень плохие предчувствия. Слышишь? То, что происходит явно не принесет никому пользы. От этого станет только хуже, и ничто не способно изменить ход событий. Главное лишь понимать, сможешь ли ты быть сильным, чтобы преодолеть этот дикий кошмар, который я переживаю и который касается нас всех. Мне кажется, что я схожу с ума, — Иви снова исказила лицо в максимально неестественной и даже жуткой улыбке и усмехнулась, прикусив нижнюю губу, — молчи о всем, что может здесь происходить. И молчи, даже если со мной что-то случится. Никто не должен знать, что я тебе скажу сейчас: грянет невозможное и если они узнают об этом, то нам будет плохо. Эдвард смотрел сквозь нее, не различая цвета ее лица, оно то становилось бледно-белым, то снова нормальным, и это пугало, учитывая как странно вела себя бабушка. Она нерасторопно двигалась, а говорила быстро, будто одержимая чем-то. Но та лишь спокойно встала с кровати и неровной, шатающейся походкой, вышла за пределы комнаты своего внука.