Потерянный на дорогах жизни

– ПРЕКРАТИШЬ ТЫ УЖЕ, НАКОНЕЦ? Удивлённый, что на него вопит кто-то обычно столь стоический, как Ямато, Какаши остановился, оглядев его побагровевшее лицо и быстро вздымающуюся грудь. – Прости, – сказал он и сложил руки на груди. – Семпай, – вздохнул Ямато, – со всем уважением, ты меня скоро сведёшь с ума. Да неужели? Всё, что делал Какаши – это бросал в стену сгустки фиолетовой чакры, но только так, чтобы они не оставляли следов (а это по его скромному мнению было особой степенью мастерства). Какаши приходилось представлять, что стена на несколько дюймов толще, чем есть, и оттягивать чакру назад, когда та ударялась в воображаемую стену, так и не достигнув реальной. Кроме того, необходимо было следить, чтобы лишние язычки силы не выплёскивались наружу. Это было непросто, но Какаши быстро совершенствовался. Конечно же, присутствовал кое-какой шум – очень похожий на Чидори, но тише, и (как он считал) весьма приятный. Так что же Ямато сегодня такой дёрганый? Какаши пригляделся к своему подчинённому, корпевшему в административном офисе Анбу. На его столе громоздились башни из сложенных документов – неимоверное количество бумажной работы, хотя неделя ещё только началась. Руки Ямато чуть подрагивали, под глазами темно. Видимо, совсем мало спал. – Опять перерабатываешь, Тензо? – нахмурился Какаши. – Тебе надо научиться говорить «нет». – Меня зовут не так, и тебе это прекрасно известно, семпай, – мрачно ответил тот. – Для меня – именно так, – пожал плечами Какаши и потянулся, пытаясь ослабить напряжение в спине. – Нет чести в смерти за разбором бумажек, знаешь ли. Ямато фыркнул. – Но кто-то должен это делать. Аргумент засчитан, Какаши приходилось это признать. Его всегда озадачивало, сколько писанины требовалось для того, чтобы вести дела деревни, контролировать миссии и личный состав. Что ж, пока этим занимается не он… – Продолжай свой праведный труд, – пробормотал Какаши и плюхнулся в глубокое удобное кресло напротив стола Ямато. Почему бы ему сейчас не попрактиковаться в самых сложных дзюцу, совершенствуя скорость складывания печатей? – Семпай… – терпеливо начал Ямато. – Да, Тензо? – Ты не мог бы найти какое-нибудь другое место, пожалуйста? Какаши вскинул брови. Его что, вышвыривают? – Мне нужно написать три длинных доклада до завтрашнего дня, – всё так же терпеливо продолжил Ямато. – Раз уж ты не намерен мне помогать, будь добр, переместись куда-нибудь из моего офиса. О, так это теперь его офис? Похоже, драгоценный Ямато пустил здесь корни – забавная мысль, учитывая его технику Стихии Дерева. Может, стоит заглянуть под стол и проверить, не врос ли он в пол? Ямато мучительно вздохнул. – Почему ты сегодня ещё более неугомонный, чем всегда, семпай? Вот-вот должно произойти что-то важное? – Ну, ты знаешь… – Или ты намеренно действуешь мне на нервы, чтобы я понёсся к Цунаде упрашивать дать тебе задание? Неплохая стратегия, но госпожа Цунаде куда более пугающая, чем ты, семпай. Ничего не выйдет, так что пощади меня, умоляю. Цунаде была не только пугающая – она была совершенно беспощадная. Из всех наказаний, которые когда-либо назначали Какаши, вынужденное безделье было самым жестоким. В казармах Анбу было нечего читать, кроме трудов, посвящённых военному искусству и тактическим, боевым и стратегическим сторонам миссий, которые он уже знал наизусть. Можно было только часами швырять в цель сюрикены. Отжимания и прочие упражнения быстро надоедали, а младшие члены Анбу были такими робкими, что не решались заговорить. Какаши ненавидел это всеобщее поклонение, и так было всегда. Ему даже не нравилось внимание к его персоне. Чтобы дела стали ещё гаже, Анко каждый день была занята до позднего вечера в академии, нинкен отказывались появляться, если у Какаши не находилось для них заданий, Гай отправился отдохнуть на горячие источники и… Он глубоко вздохнул. Все были заняты – все, кроме него. И да… Сегодня скука вызывала особенные муки. – Говори уже, семпай, – улыбнулся Ямато. – У тебя точно что-то на уме. – У меня назначена встреча, – сдался, наконец, Какаши, – но я не уверен, стоит ли идти. – Ага, – кивнул Ямато, – значит, свидание. – Нет! – поспешное отрицание прозвучало совершенно неубедительно. Ямато посмотрел на друга с лёгким весельем. – Хорошо, не-свидание. Но спорю, что с женщиной. Какаши поджал губы. Неужели он настолько предсказуем? Скверно. Он даже толком не понимал, отчего так нервничает. В конце концов, можно было просто не прийти и всё, на этом история бы завершилась. Однако проблема состояла в другом: ему, чёрт возьми, хотелось пойти, хотелось увидеться с Сакурой. С чисто профессиональными целями, разумеется. Размышляя о неуместно откровенных словах, сказанных два дня тому назад, Какаши чувствовал острый стыд. Искра, перерождающаяся во всепоглощающее пламя? О чём он только думал? Очевидно, в тот момент его покинул разум, а в голове гулял сквозняк. Нужно было захлопнуть рот и держаться подальше. Зачем ему вообще понадобилось говорить с ней? – Ну и что, если с женщиной? – проворчал Какаши. Той ночью Сакура выглядела так… ошеломительно великолепно, что он едва смог отвести от неё взгляд. Платье, которое она надела, подчёркивало всё, что нужно: её волосы, глаза… ладную фигуру, ноги, талию, очаровательную грудь. Он сумел справиться с собой и не смотрел, но по-прежнему остро ощущал присутствие Сакуры, будто каждым нервом настроенный на неё, будто её чакра посылала ему сигнал, который он, Какаши, не мог игнорировать. Глупый мотылёк, которого тянет к открытому огню. Какая там вода! Один неверный шаг, и он в мгновение ока сгорит дотла. – Ты ведь захаживаешь к Анко, семпай, так ведь? – спросил Ямато. Несколько дней назад Какаши потребовал, чтобы его оставили в покое и отозвали стражей Анбу, который бродили за ним следом, дыша в затылок. Это было нелепо и возмутительно – то, что Цунаде отчего-то вбила себе в голову, будто он куда-то захочет сбежать. Куда, скажите на милость, Какаши сбежал бы? Он всю свою жизнь жил в Конохе и был твёрдо намерен умереть там же. Что касается Анко, то она была забавной и пылкой, с ней рядом ему было по-домашнему спокойно. Она глазам не поверила, когда однажды Какаши объявился у неё на пороге. И всё-таки это было очень естественное воссоединение: он и не думал опять делить с ней постель, но с их давних встреч осталось достаточно влечения, чтобы всё произошло тем же вечером. Однако Какаши отлично знал Анко: она была импульсивной, страстно приверженной своим желаниям, всегда знала, чего хочет, и потворствовала себе в своих затеях – что включало и разнообразие в постели. Ей уже случалось называть Какаши скучным – дело было лишь в том, что их аппетиты несколько разнились. Так что да, он «захаживал к Анко», но это было временно. – Что, если так, – сказал Какаши. – Это замечательно, семпай, – сообщил ему Ямато. – Вы гораздо более расслабленный, чем раньше. Вот как? Как будто Какаши не был расслабленным. Расслабленный – это его второе имя. Какаши совершенно не нравилось то, что Ямато так пристально к нему приглядывался, что делал какие-то выводы – которыми, скорее всего, после делился с Цунаде. – Может, тебе тоже стоит кого-нибудь найти, – рассердившись, рявкнул Какаши. – Расслабленность – это точно не про тебя. – Нет, – печально откликнулся Ямато. – У меня совершенно нет времени на отношения. – Всё это грустно, – покачал головой Какаши. – Женат на работе, не так ли? – Может, я просто ещё не встретил нужного человека, – упрямо возразил Ямато. – Но речь сейчас не про меня, а о тебе… о тебе и твоём не-свидании. Я имел сомнительное удовольствие наблюдать за тобой весь день, семпай, а мы ведь с тобой уже давно знакомы. Что-то в этом не-свидании очень тебя тревожит. Спорю, это потому что тебя привлекает та женщина, и это тебя пугает. Что за… Вся эта беседа зашла слишком далеко. – Это не твоё дело, – зло проговорил Какаши. – Разговор окончен. – Выходит, я прав, – вздохнул Ямато. – Не теряй головы, семпай. Что-то вот-вот должно произойти. Что-то очень плохое. – Ты имеешь в виду Кабуто? – наудачу спросил Какаши, надеясь хотя бы на это раз получить какие-то ответы. Но, как и всякий раз, когда речь заходила о Кабуто, Ямато предпочёл промолчать. В своей верности Конохе Ямато был упёртым до невозможности – хорошее качество… или плохое. Для устранённых им врагов. Какаши знал наверняка, что были вещи, о которых тот не мог рассказывать – например, о результатах аутопсии, – и это раздражало. Будто бы он разом превратился в помеху. Или даже в опасность. Так что да, ему стоит навестить Сакуру, подумал Какаши. Может, Цунаде и не считала возвращение воспоминаний приоритетной задачей, но он сам чувствовал из-за пробелов в памяти всё возрастающую тревогу. Когда Какаши спросил Саске, почему он вернулся, тот ответил, что получил от него весточку с просьбой как можно скорее явиться в Коноху. Но раз Какаши пришлось отправить на поиски Паккуна, то, получается, он не знал, где Саске находится. Всё это не имело никакого смысла, разве что кто-то другой, выдав себя за Какаши, отправил то письмо. Саске утверждал, что очень удивился – его возвращение было запланировано через шесть месяцев, но решил подчиниться, уловив в записке нотку срочности. Кроме того, текст содержал закодированные слова, расставленные в правильном порядке, а этой шифровкой владели только он сам и Какаши. Интуиция или трусость – причину можно было назвать по-разному, – но Какаши ни словом не упомянул о потере памяти. Отношения с Саске можно было в лучшем случае назвать напряжёнными – они не ладили отчасти из-за его прошлых взаимоотношений с кланом Учиха, отчасти из-за того, что происходило после побега Саске из Конохи. Какаши знал, что тот всегда видел в нём соперника – как и в любом сильном шиноби. Но для Какаши последний Учиха всегда оставался прежде всего маленьким братом Итачи, который хлебнул столько горя, что, как никто, заслуживал особой снисходительности, ребёнком, которого он подвёл, пусть и был его учителем. До сих пор Какаши считал его своей ответственностью, пусть Саске никогда не признал бы себя человеком, которому требуется чья-то помощь. Так или иначе, но Какаши промолчал – из осторожности, из стыда за свои промахи. Проявлять слабость перед Саске было нельзя. Да и в любом случае, прежде чем они успели толком поговорить, в дверях бара появилась Сакура и потребовала рассказать, что происходит. Она быстро заметила, что Саске лихорадит, хотя и не слишком сильно, и заставила его пойти домой. Если и был на свете человек, способный удержать Саске от погружения во тьму, то это была Сакура. С годами Какаши развил рефлекс – подмечал малейшие изменения в выражении лиц. Он ясно видел: когда Сакура рядом, Саске куда проще и легче воспринимает жизнь. Тем подлее было то признание в баре. Пусть рефлекс и позволял видеть, насколько натянутыми стали их отношения, но Сакура большую часть жизни упорно трудилась, чтобы эти отношения развились и укрепились. Хотел Саске это признавать или нет, но он сохранил рассудок и человечность во многом благодаря этой женщине. И он был такой не один. – Если Сай снова захочет вступить в Анбу, откажи ему, – проговорил Какаши и поднялся на ноги. – Подозреваю, он скоро явится. – Зачем ему отказывать? – изумился Ямато. – Он был превосходным Анбу. Мы могли бы найти ему применение. – Потому что он заслуживает счастья, вот почему. Он научился любить и улыбаться. Оставь его в покое. – Хорошо. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но, знаешь, сегодня Анбу не похоже на К… – Ямато захлопнул рот, будто его бросило в дрожь от тех слов, что так и не сорвались с его языка. До сих пор бывшие члены Корня порой не могли произносить название организации – вот как основательно им промыли мозги. И было совсем не важно, что прошли годы с тех пор, как Корень перестал существовать, а девиз потерял всякий смысл: «Существуя под землей, невидимы никем, мы поддерживаем великое древо, называемое Коноха». Не было больше и Печати Уничтожения Проклятого Языка. И всё же она по-прежнему работала – так глубоко въелся в разум страх. – Пусть так. Не хочу разрушать семьи, – сказал Какаши, торопливо загоняя воспоминания о самых своих тёмных временах поглубже. – И не важно, если сами вызываются. Пусть это станет правилом – люди с нормальными отношениями не допускаются к службе в Анбу. Он немного удивился, когда Ямато, не задавая вопросов, просто кивнул. Женат на работе, вот уж правда. Но кто он, Какаши, такой, чтобы судить, если и сам под стать? Какаши широко улыбнулся. Состариться вместе с Ямато? Что ж, не самая плохая судьба. – Который час? – спросил он, ощущая, как возвращается забытая ненадолго нервозность. – Купи уже часы, – вздохнул Ямато. – Сейчас… пять двадцать три. Так что? Ты идёшь на своё не-свидание? Действительно. – Я подумаю, – ответил Какаши. Он решит, когда окажется в больнице. В одном он должен быть уверен – в своей способности провести между собой и Сакурой черту. Это будет несложно. Не может быть сложно. Или всё-таки может?

***

Когда минутная стрелка часов, наконец, легла на двенадцать, Сакуру посетило странное ощущение: наполовину приятное, наполовину неприятное чувство, теряющееся где-то между волнением и раздражением. Волнением – потому что Какаши может всё-таки прийти, раздражением – потому что, даже явившись на приём, он, скорее всего, опоздает. А, значит, она застряла в своём кабинете и теперь будет всё больше и больше накручивать себя, гадая, придёт ли он вообще. Ещё утром Сакура решила, что даст Какаши на опоздание не больше пятнадцати минут, но сейчас думала, что, может быть, этого всё-таки слишком мало. Она будет злиться на себя, если уйдёт домой, а потом окажется, что он, в конце концов, всё же решил её навестить. Сакура скорчила гримасу. Всё и так слишком запуталось – пусть даже, поразмыслив как следует, она и пришла к выводу, что в какой-то момент не так поняла Какаши. Когда у них завязался тот странный разговор, Сакура уже была порядком пьяна, и сам вечер, как и странная злость на него, сейчас казались ей полузабытым сном. Кроме того, она с тревогой обнаружила у Саске лихорадку, и это надолго отвлекло её внимание. Саске был болен. Просто подцепил где-то вирус, ничего страшного, но ему всё равно пришлось отправиться поправляться в постель. У Саске совершенно пропал аппетит, но Сакура сварила для него лёгкий полезный бульон, а воскресенье провела у его кровати, держа за руку, вытирая вспотевший лоб влажным полотенцем и глядя в его спящее беспокойное лицо. Этим утром Сакура первым делом убедилась, что Саске не стало хуже, – его по-прежнему немного лихорадило, но он явно шёл на поправку, – и отправилась в больницу, оставив мужу всё необходимое на целый день. Состоялись два важных совещания, две плановые операции, вечер был заполнен консультациями пациентов – и вот, наконец, на часах было шесть. Сакура бы соврала, сказав, что не ждала этого времени с едва сдерживаемым нетерпением. На прошлой неделе она взяла в больничной библиотеке книгу о применении гендзюцу при лечении. В медицинских кругах автор не считался серьёзным учёным – лишь эксцентричным одиночкой, жившем где-то в лесной чаще. Однако несколько лет назад именно этот труд Сакура вытянула с полки, заинтересовавшись рисунком улитки на корешке книги, – вытянула и принялась читать. Текст оказался скверно написан, а структура глав сбивала с толку, но что-то в этой книге оставило глубокое впечатление, и Сакура вспомнила о ней и отыскала. К каждому замку существовал свой ключ, а печати мало чем отличались от замков. Найдёшь ключ – сломаешь печать, вот так это работало. Само собой, никакой мастер фуиндзюцу не оставил бы ключ в очевидном месте, но – как и с настоящими замками, –можно было разрушить печать, как следует изучив её и просто угадав, как она запирается. Если уж Сакуре нужно было как следует исследовать печати в разуме Какаши, ей требовалось время. Большинство гендзюцу действовали недолго и использовались в бою, чтобы ошеломить и взять верх над противником. Немногим шиноби хватало сил на поддержание иллюзии более, чем на пятнадцать минут. И всё же некоторые из этих техник затрагивали ощущение времени – как недоброй памяти Цукуёми, пожалуй, самая страшная из ей подобных. К счастью, в их мире остался лишь один человек, наделённый Мангекьё Шаринганом и посему способный погрузить жертву в вечный мир страданий. Однако в той книге описывалось и куда более светлое гендзюцу, растягивающее время. Безымянная техника использовалась для продления приятных ощущений, если время было ограничено, и требовала обоюдного согласия. Автор книги утверждал, что человек, накладывавший гендзюцу, мог в любой момент прервать иллюзию, контролировал её и сохранял незатуманенный рассудок, а затеряться в ней было невозможно – усталое или голодное тело просто-напросто вышвырнуло бы обоих участвовавших в реальность. Сакура уже слишком долго была куноичи и прекрасно понимала: любое гендзюцу идёт рука об руку с опасностью. Чем сильнее эффект, а, значит, и сопротивление оппонента, тем серьёзнее угроза. Но эта техника требовала объединённых усилий, и потому ей казалось, что это не должно быть так уж рискованно. Часы показывали шесть ноль пять. Сакура вздохнула. Что толку себя обманывать? Какаши не придёт. Он ясно дал ей понять, что возвращение воспоминаний больше не считается срочной задачей, и, похоже, прекрасно жил и с пробелами в воспоминаниях. Возможно, глупо было вообще о нём волноваться. Послышался стук. Сакура в замешательстве поднялась на ноги. Это не мог быть Какаши. Уж слишком рано. И снова стук. Но не со стороны двери. Сакура повернулась и… увидела его. Какаши стоял с той стороны окна, подняв в приветствии руку. Наверное, она, и правда, не верила, что он явится. И с каких это пор Какаши стал приходить вовремя?! Несколько глубоких вдохов и выдохов, и Сакура достаточно взяла себя в руки, чтобы, подавив растущую нервозность, открыть окно. – Почему бы не воспользоваться дверью? – спросила она, отходя в сторону, чтобы Какаши мог прыгнуть внутрь. – Я сидел на крыше и размышлял, – ответил он, переводя дыхание, – а потом мне показалось, что дверь слишком далеко внизу. – Как ты вообще отыскал моё окно? – Путь шиноби, – лукаво улыбнулся Какаши. – Прошу, садись, – Сакура показала на чёрное кожаное кресло перед своим столом. Она будет себя вести с ним, как с обычным пациентом, – так она решила. Это будет наилучшей стратегией. Какаши опустился на сидение и посмотрел на неё в ожидании. Он был одет как гражданский – на сей раз в тёмно-серые тона. Сакура с интересом заметила, что, оттенённые более светлой одеждой, его глаза казались серыми, а не чёрными, как обычно. Она села за стол и, выгадывая время, передвинула бумаги с одного края столешницы на другой и обратно. Стоило ли ей что-то сказать о пламени и искре? Сакура совершенно не хотела, чтобы Какаши понял её превратно, но ещё больше она боялась поставить себя в неловкое положение. Те объятия были оправданы событиями прошлой недели, но, сказав хоть слово, она бы тут же дала понять, что не могла перестать думать о нём, о его доброте, о его сердце, всё быстрее бьющемся в его груди... об их разговоре… Сакура не понимала, что всё это значило, но разве можно было ожидать, что Какаши ей тут поможет? – У меня осталось двадцать минут, – вместо этого сказала она, – но для первого приёма этого должно быть достаточно. Какаши безмолвно вскинул брови. Неужели он думал, что хватит одной встречи? О нет, им предстояла долгая работа. – Итак, вот в чём дело. Есть особое гендзюцу, которое я бы хотела испробовать вместе с тобой, – продолжила Сакура и принялась рассказывать о прочитанном в книге и о том, что, задержавшись в его разуме на долгий срок, скорее всего, сумеет как следует изучить печати и подобрать к ним ключ. – Я долго всё это обдумывала и пришла к выводу, что эта техника не заключает в себе особого риска, – в заключение проговорила она. – Но ты не знаешь, что именно обнаружишь, – с сомнением ответил Какаши. – Я уже видела в твоей голове запечатанные двери, тут не будет ничего внезапного. Кроме того, я буду осторожна при уничтожении печати и сначала посоветуюсь с тобой. Он в беспокойстве покачал головой. – Как только случится что-то неожиданное, я прерву иллюзию, – добавила Сакура. – Я буду осознавать себя внутри твоего разума и смогу выбраться, как только захочу. – Тебе всегда хорошо давалось гендзюцу, – проговорил Какаши. Возможно, чтобы убедить себя: вся эта затея не попахивает глупостью. – Да! – кивнула Сакура. – И я продвинулась за прошедшие годы. Я уверена, что всё получится. По крайней мере, дай мне попробовать. – Хорошо, – наконец, согласился Какаши, хотя и выглядел не слишком счастливым. – Так как это работает? – Оставайся на месте, – сказала Сакура, ощущая, как её захлёстывает возбуждение и азарт. Новое гендзюцу! Его изучение в любом случае стоило всех усилий. Она передвинула своё кресло так, чтобы они с Какаши оказались лицом к лицу. Его ноги были такими длинными, что Сакуре пришлось сесть между его разведёнными бёдрами, чтобы они могли спокойно взяться за руки. Я не принесла с собой воды, внутренне рассмеялась Сакура. У них будут проблемы? Бёдра Какаши были тёплыми и твёрдыми, а сам он – очень напряжённым. – Подожди, – выдохнул он, коротко сжимая её пальцы. – Что такое? – сглотнула Сакура. – Я… На что это будет похоже для меня? В первый раз, когда она использовала на Какаши гендзюцу, он был заметно взвинчен. Сакура не могла винить его: ловушка гендзюцу была худшим, через что мог пройти шиноби, а Какаши когда-то пережил Цукуёми Итачи и сумел выбраться живым и невредимым только благодаря Шарингану и врачебному мастерству Цунаде. – Это будет более или менее приятно, – улыбнулась она. – Это общая для нас двоих иллюзия. Даже если ты не будешь осознавать, что происходящее нереально, я смогу разговаривать с тобой и всё объяснять. По крайней мере, так Сакура думала. – Хорошо, – ответил Какаши. – Хорошо, если это так… Я готов. Он глубоко вздохнул и уже с твёрдой решимостью посмотрел в её глаза. – Печати Уси, Тора, Ми, Тацу, Ми, Тацу, Ину, Сару, Э, Ума, Тора, Мэ, Э, Тори, Уси, Ума, Тори, Мэ, Наэ, Сара, О, Сара, Дзин, Сара, Тори, Тацу, Тори, – проговорила Сакура. – Нам нужно сложить их одновременно. Какаши дважды повторил всю последовательность без ошибок, и она кивнула. – Вот так. А теперь три, два, один… Они сложили печати совершенно синхронно, и как только последний знак был исполнен, Сакура обнаружила, что оказалась в совершенно ином месте. Вот только… это не было похоже на тот первый раз, когда она оказалась в голове у Какаши. Возможно, из-за того, что это было совместное гендзюцу, или потому что в его голове что-то коренным образом изменилось… или просто Сакура была самой идиотской идиоткой из ныне живущих… но она увидела перед собой не тёмный зал с мириадами дверей, где то и дело раздавались пугающие звуки. Нет, вокруг неё простирался дремучий лес – густой, тёмный и угрожающий. – Вот дерьмо, – выдохнула Сакура и снова: – ВОТ ДЕРЬМО! Какаши, где ты? Он был так стремителен, что она успела заметить лишь серебряную вспышку. В следующий миг к горлу Сакуры прижался кунай, а рука жёстко обхватила её запястья, лишая даже шанса исполнить ниндзюцу. – Кто ты, – прохрипел голос, – и кто послал тебя? Не рискованно? Сакура не могла решить, то ли ей плакать, то ли смеяться. От него так разило кровью, что её чуть не стошнило. Чёрный глаз, глядящий в прорезь фарфоровой маски лисицы, был холоднее льда. Второй глаз полыхал красным, на радужке вихрился чёрный узор. Пробуждённый Мангекьё Шаринган.