Потерянный на дорогах жизни

На часах было шесть пятьдесят три после полудня. Сакура так вымоталась, что едва-едва нашла в себе силы добрести до кабинета. Прошедший день хотелось стереть из памяти раз и на всю оставшуюся жизнь, но она знала: милосердия ждать не приходится; ужасы, которые пришлось испытать, будут терзать её душу до самой смерти. Сакуру разбудили ещё до рассвета два члена Анбу, настойчиво колотившие и колотившие в дверь, пока Саске не открыл им. Они бесцеремонно бросили всего несколько слов: «Срочно в больницу. Госпожа хокаге уже там». Вылечить похмелье было не сложнее, чем вывести любой другой яд, но ничто не могло приготовить Сакуру к тому кровавому аду, который ожидал её в отделении интенсивной терапии. Два отряда Анбу были атакованы за пределами Конохи; и какой бы лютый зверь ни устроил эту резню, увиденное вышибло почву у неё из-под ног, всколыхнув ужас и самое чёрное отчаяние, знакомое по прошедшей войне. Если люди так относились к жизни, разве была у них хоть какая-то надежда? Первое, что Сакура заметила, отперев дверь кабинета, был Какаши, который сидел за её окном, уткнувшись в книгу в тёмном переплёте. Она не забыла о назначенной встрече; да что там, даже вспоминала о ней несколько раз, но с всё возрастающим сожалением, которое только подпитывало накрывшую с головой безысходность. Сакура решила, что сегодня им не удастся увидеться, и сомневалась, что вообще попадёт домой раньше следующего утра, а то, может, придётся ещё задержаться. Однако Какаши пришёл. Он смотрел на неё сквозь стекло, словно не было в этом ничего примечательного, словно так и должно было быть: Какаши Хатаке, шиноби какого-то невообразимо высокого класса, сидел на узеньком подоконнике и ждал её, опоздавшую почти на целый час. Ноги Сакуры подгибались от изнеможения, а ступни горели, как в огне, но она сумела доплестись до окна и открыть его, не упав и не выставив себя неуклюжей дурочкой. – Не стоило меня ждать, – вместо приветствия проговорила Сакура, когда Какаши забрался внутрь, и тотчас обозлилась на себя за строгий укоризненный тон, ведь она и вообразить себе не могла более желанного визитёра. – У меня нет часов, – спокойно ответил Какаши. – Я не уследил за временем. Это совершенно точно был просто предлог. Он и в самом деле был никудышный лжец. Какаши ждал, потому что, каким бы подчас равнодушным он ни казался, на самом деле его заботило множество вещей. Похоже, встреча с Сакурой тоже входила в список. И что удерживало её от того, чтобы уткнуться ему в грудь и наконец дать волю слезам? Правильно, совершенно ничего. Сакура неловко шагнула вперёд и обхватила Какаши руками, вжимаясь лицом в его рубашку. Горе свернулось в её горле раскалённым шариком, мешая дышать. Когда послышались первые всхлипы, Какаши не сказал ни слова. Сакуру так трясло, что ноги едва держали её, и он просто стоял, сжимал дрожащие плечи, гладил по волосам, позволяя плакать. Он остро пах мандаринами и ещё чуть заметно свежескошенной травой, и Сакуре не хотелось его отпускать – ни за что на свете больше никогда-никогда-никогда. – Лучше? – спросил Какаши, когда плач утих, и осторожно начал отстраняться. Нет! Сакура попыталась было удержать его, но тщетно – Какаши благопристойно отошёл на расстояние вытянутой руки. – Не стоило мне приходить, – он тревожно вгляделся ей в лицо. – Это было эгоистично. Ты выглядишь измотанной. Давай я провожу тебя домой. – Нет! – воскликнула Сакура. – Ты что-нибудь ела? Она вяло кивнула. Специальные пищевые пилюли для ниндзя-медиков. Её желудок не сумел бы удержать нормальную пищу. Какаши скептически посмотрел на неё. Он выглядел взволнованным прямо как все те люди, ожидающие новостей за дверями операционной. Всё правильно. Как Сакура могла забыть – покалеченные Анбу, которых она сегодня пыталась вытянуть с того света, были его братьями по оружию, некоторые, вполне возможно, даже друзьями. Но зачем идти к ней? Можно было обратиться к Цунаде. Или к Ямато. Разве что… – Кто-нибудь рассказал тебе, что случилось прошлой ночью? – спросила Сакура. Какаши покачал головой. Обычно невозмутимое лицо дрогнуло, выдавая глубоко спрятанное смятение. Вот оно что. Потому-то он и пришёл. По каким-то непонятным Сакуре причинам Цунаде продолжала наказывать Какаши, будто он был их врагом и замышлял дурное. – Садись, – она указала на стул, который обычно занимали пациенты. – Я расскажу всё, что знаю. Сама Сакура, подавив стон, рухнула в привычное кресло. Снова подняться на ноги будет трудной задачкой. Сил совсем не осталось. – Ты не обязана это делать, – опустившись на сидение, сказал Какаши. Фраза очень знакомая и весьма раздражающая. – Не обязана, – отрывисто бросила Сакура. И она коротко рассказала об оторванных руках и ногах, о вспоротых животах и вывороченных внутренностях, о воплях страдальцев, о том, как втроём с Цунаде и Шизуне они часами до изнеможения латали разорванные артерии и заставляли вновь и вновь останавливающиеся сердца работать; и лишь трое – возможно, лишь возможно – выживут. Семнадцать Анбу умерли кровавой, долгой смертью. Странно, но рассказ словно бы изгнал из Сакуры самый острый стыд и вину за то, что она не смогла спасти больше людей; откровенные бесстрастные слова чуть облегчили скорбь – быть может, лишь для того, чтобы та с новой силой вспыхнула в Какаши. Дай он волю чувствам, это бы помогло ей – Сакуре всегда удавалось сохранить невозмутимую мину перед лицом чужой беды. Но за свою жизнь Какаши хлебнул ужасов сполна. Что ему, шиноби, закалённому войнами, это нападение? И всё же, когда Сакура замолчала, он коротко прикрыл глаза. Безысходность и страдание, исказившие его лицо, невыносимо было видеть. – Я правда сделала всё, что могла, – пробормотала Сакура, ощутив вдруг потребность объяснить, – но почти все погибли. – Это не твоя вина, – горько ответил Какаши. – Я знаю, что ты выложилась на полную. Как и всегда. Но если это была не её вина, то чья же? Так много жизней потеряно. У тех людей не родятся дети, они не будут радоваться и печалиться. Какой смысл просыпаться утром, если впереди ждёт только смерть? – Надеюсь, Цунаде отпустит меня отловить тех ублюдков, – процедил сквозь зубы Какаши. – Я с ума схожу от того, что ничего не могу сделать! «На секунду я испугалась, что ты среди раненых, – глядя на него, подумала Сакура, вспомнив вдруг ледяной ужас и онемение, охватившие её, когда она увидела среди истекающих кровью Анбу какого-то светловолосого мужчину. – Пусть ты навсегда останешься в Конохе. Не хочу, чтобы ты снова оказался в бою». – Что это было? – спросила она. За весь день, проведённый бок о бок с хокаге, у Сакуры не было и минутки, чтобы спросить об этом, да и вряд ли Цунаде стала бы делиться своими соображениями. У того зверя были лапы с длинными и острыми когтями и пасть, способная вырвать руку из сустава, а голову снести с плеч. Но если такое чудовище, и впрямь, бродило на свободе, разве не узнали бы они о его существовании раньше от других деревень? Пустой взгляд Какаши быстро вернул Сакуру в реальность. Всё верно, он не помнит. Почему? Потому что он запечатал свои воспоминания. Зачем? Она понятия не имела. – Может, снова испробовать то гендзюцу? – спросила Сакура и подобралась, пытаясь найти в себе силы встать, обойти стол и сесть напротив Какаши. – Ты, должно быть, почти полностью исчерпала чакру. Давай отложим это на потом. Кого он пытался обмануть? Какаши был готов пожертвовать собственную руку, лишь бы поскорее вернуть воспоминания. Выражение его лица говорило громче всяких слов. – Позволь мне сделать это, пожалуйста, – последнее слово Сакура прибавила нарочно. – Мне станет от этого легче. Может быть, она снова попадёт в лес и встретит воображаемого Какаши? Вот только вспомнит ли он её? Пусть они начнут с чистого листа, если он снова откроется ей, как в тот раз, Сакуре этого будет достаточно. Ей сразу вспомнился поцелуй. Но самое главное – то, что она сумела помочь угрюмому, погрязшему в горе человеку снова улыбнуться, делало её невероятно счастливой. Сакура знала о такой черте своего характера: больше всего на свете ей хотелось помогать другим. И чем труднее была задача, тем большее она испытывала удовлетворение, когда ей это удавалось. И ещё Сакуре хотелось быть нужной – прежде всего людям вроде Саске, сердца которых словно бы бились вразлад с сердцами других. Она остро чувствовала, как сильно ей хочется стать нужной Какаши – человеку вечно бесстрастному, который срывался на сильные эмоции только если его близким угрожала опасность; вечно дружелюбному, но не подпускавшему к себе никого; в прошлом хлебнувшему бед, которые должны были бы сломать его, но нет – Какаши жил словно бы без особенно сильных сожалений. В чём крылся его секрет? – Хорошо, – наконец, сказал он и передвинул стул так, чтобы Сакура села напротив, как в прошлый раз. Он, конечно же, помнил всю последовательность печатей. Был у Какаши Шаринган или нет, это не меняло главного: он оставался одним из самых искусных шиноби Конохи. В своей неуместной, безрассудной влюблённости Сакура испытывала за него глупую гордость. Сложив последнюю печать Тори, Сакура вдруг оказалась в непроглядной темноте – будто на голову накинули мешок. От неожиданности она с дрожью втянула в себя воздух, но, не успев даже сориентироваться, снова обнаружила себя в офисе напротив Какаши, на стуле, прижимаясь ногами к его ногам. Прошли считанные секунды. Что за дерьмо? – Что случилось? – нахмурился тот. Сакура озадаченно покачала головой. У неё осталось слишком мало чакры? Её ведь только что вышвырнуло из иллюзии. – Давай попробуем ещё раз. И они попробовали. На последней печати Сакуру снова поглотила тьма – словно по щелчку пальцев угас весь свет этого мира. – Какаши? – осторожно спросила она. Её голос зазвучал эхом и скоро стих, как бывает в просторных каменных залах. И в этом зале ощущалось чьё-то присутствие… Сакура моргнула. Проклятье! Глаза на миг ослепли от яркого света. Она снова оказалась в кабинете! – Да что за ерунда, я никак не могу создать мир. Он попросту ускользает от меня. – Я так и знал, что ты слишком устала, – строго проговорил Какаши. – Дзюцу могут быть опасны, если запасы чакры слишком малы. Я много раз говорил тебе об этом. Сакура сердито посмотрела на него. Он что, пытается себя вести в духе Я-Твой-Сенсей? Стоило бы пригласить Какаши на товарищеский гендзюцу поединок. Сакура была уверена, что одержит верх. Нужно было лишь дождаться подходящего момента, ведь мужчин обычно так ранило, если им утирали нос женщины. – А кто сказал, что дело во мне? Может, это ты сопротивляешься. – Я? – изумился Какаши. – Да, это ведь двустороннее гендзюцу, я уже говорила. Если ты не сосредоточен, ничего не получится. – Хорошо. Я понял. Постараюсь. Мне просто… Это странно – не знать, что происходит в моём собственном разуме, пока ты там. – Если мы всё сделаем правильно, ты вспомнишь всё остальное. Разве оно того не стоит? Ещё раз, – веско произнесла Сакура. Она чувствовала себя немного виноватой. Ей нужно было рассказать об их встрече в лесу, но с каждой минутой признаться становилось всё труднее – подходящий момент был уже почти упущен. Снова идеально синхронная череда печатей, и Сакура обнаружила себя в непроглядной черноте. Она напряглась, и на этот раз иллюзия не ускользнула. Возможно, дело действительно было в Какаши. В спёртом воздухе пахло металлом. Было не жарко и не холодно – как будто она оказалась под землёй. – Какаши? – позвала Сакура. Она снова ощутила чьё-то присутствие, но зал казался пустым. Может, пойти вперёд? Сакура была уверена, что не свалится в какую-нибудь дыру – может, она и подзабыла, как вести бой, но инстинкты куноичи её никогда не подводили. Сакура зашагала вперёд, и почти сразу с потолка стало капать – тёплая липкая жидкость падала на лицо и щекотно скатывалась вниз. Она узнала запах почти сразу. Кровь. – Отвратительно, – к горлу подступила тошнота. – Какаши, где ты? – Кто ты такая? – спросил кто-то прямо перед Сакурой. По телу прошёлся холодок. Какие там инстинкты куноичи! Она даже не почувствовала, как к ней приблизились. Он прекрасно умел прятать свою чакру… пусть и говорил голосом зелёного мальчишки. – Я – Сакура, – ответила она, пытаясь не замечать капающую с потолка кровь. – А ты – Какаши? – Ты – часть тренировки? – равнодушно спросил тот. – Мне нужно убить тебя? – Нет! – в ужасе воскликнула Сакура. – Я пришла найти… тебя? Она не была уверена, что это точно он, но спокойный голос с ленцой казался ей знакомым. В темноте вспыхнула красная светящаяся точка. Шаринган. – Ты можешь меня сейчас видеть? – полюбопытствовала Сакура. – Только потоки твоей чакры. Мне нужно проверить, кто ты. Чего тебе надо? Отличный вопрос. Она задумалась, подбирая ответ, и в этот самый момент ощутила, как встревожился Какаши. – Ложись, – прошипел он и толкнул Сакуру так сильно, что она неловко шлёпнулась на зад. Тьма вокруг словно бы ожила и обрела телесную оболочку – поначалу их было двое, но через мгновение уже сотни молниеносно устремились к ним, шурша по стенам и потолку, как полчища насекомых. Люди в масках демонов-Они. Снова они. Вспыхнул меч, высвечивая целую стену фарфорово-белых лиц. В неверном свете клинка Сакура увидела Какаши – совсем юного мальчика, но, как оказалось, уже потрясающе владеющего оружием. На мгновение ей показалось, что он сумеет совершить невозможное и уничтожить их безмолвных врагов, но нет, их было слишком много, целая лавина, и он со стоном упал, когда на него навалилось сразу несколько дюжин. Он ведь не умрёт перед ней, правда?! Сакура попыталась помочь, но время будто замедлилось – она едва-едва сумела вытянуть руку, а когда поднялась на колени, то всё было уже кончено. Нападавшие истаяли в облака дыма. Зал снова накрыла непроглядная тьма. – Какаши? – нервно позвала Сакура. – Какаши? – Я здесь, – отозвался он. Ему явно было очень больно, но секунду она просто радовалась, что слышит его голос. – Чего ты хочешь? – Забрать тебя отсюда, – поддавшись порыву, сказала Сакура, потому что, в самом деле, чего ещё ей было хотеть? Все эти двери, печати, Какаши, страдающий от физической и душевной боли… Должен был найтись способ спасти его и на этот раз. – Это запрещено, – раздражённо сообщил ей Какаши. – Я ещё не закончил тренировку. – Что это за тренировка такая? – потрясённо воскликнула Сакура, двигаясь на звук его голоса. Бога ради, да он ведь ещё совсем ребёнок! – Ты правда из Листа? – Конечно! – Дай потрогать протектор. Сакура сняла его и наугад протянула вперёд. – Вот. Он у меня в руке. Её запястья коснулись совершенно ледяные пальцы. Она тут же схватила их и, преодолевая сопротивление, послала в тело Какаши сгусток чакры, пытаясь отыскать повреждения. Ничего. Это могло значить только одно. – Это было гендзюцу? – спросила Сакура, ощупывая недовольного мальчишку. И никаких следов крови. Похоже, кровь тоже была частью иллюзии. Гендзюцу внутри гендзюцу? С ума сойти. Сакура впервые слышала о подобном. – Естественно, – фыркнул Какаши. – Иначе я был бы уже мёртв. А теперь убери руки. Мне не нравятся чужие прикосновения. – Выходит, ты сидишь тут в темноте ради тренировок? – сказала Сакура, отпуская его. Повозившись, она возвратила протектор на законное место. – Проблемы со слухом? – насмешливо проговорил Какаши. – Именно это я и сказал. – Но чего ради?! – Как ты вообще сюда забралась? – насторожился он. – Я не верю тебе. Ты странно себя ведёшь. – Тут есть какая-нибудь дверь? – решила перейти к делу Сакура. Разговаривать в полной темноте было странно, и она засветила на указательном пальце маленький, но яркий огонёк из чакры, и посмотрела на своего собеседника: большие глаза – один чёрный, второй кроваво-красный; маска, прикрывающая нос и рот; непокорные серебряные волосы. Какой очаровательный мальчонка, подумала Сакура и улыбнулась, едва сдерживая желание потрепать его по лохматой шевелюре и ущипнуть округлую щёчку. – Потуши свет. Я должен тренироваться в темноте, – грубовато потребовал Какаши, с интересом её разглядывая. – У тебя розовые волосы? Никогда такого не видел. Они покрашены? – Нет, не покрашены, – оскорбилась Сакура. – У тебя что, вообще никаких манер? Я, скорее всего, раза в два тебя старше. Имей уважение. – О… Хочешь, я буду звать тебя старшей сестрёнкой? Насколько я помню, женщинам старшего возраста такое нравится. Сакура решила не обращать внимания на эти возмутительные инсинуации. – Я спрашивала, есть ли здесь дверь, – немного резко напомнила она. – Конечно. А как ещё я бы попал сюда? Её охватило волнение. Печати! Тут есть печати! Ну наконец, ради них Сакура здесь и оказалась. Нужно было срочно их изучить. – Веди меня туда, – потребовала она. – Зачем? – нахмурился Какаши. – Это поставит нас в невыгодное положение. Если они опять нападут… – Без разницы. Он покачал головой, но вложил меч в ножны на спине и пошёл прочь. Сакура с весёлым удивлением наблюдала, как мальчик убрал руки в карманы – точь-в-точь взрослый Какаши, – и прикинула его рост. Метр с кепкой. – Сколько тебе лет? – спросила она. Десять? Или больше? С детьми никогда не угадаешь. – Достаточно, чтобы знать: у твоего появления будут неприятные последствия, – проворчал Какаши, не оглядываясь. – Ненавижу, когда они вот так меняют правила. Они не прошли и пятидесяти шагов, когда их настигла ещё одна атака – такая же молниеносная и варварски грубая. Однако на сей раз Сакура была готова: «Гендзюцу Освобождение», – проговорила она, и Какаши, развернувшись, рубанул мечом уже по пустоте. Все враги снова развеялись в дым. – Ты что, не умеешь избавляться от гендзюцу? – заговорила Сакура, когда он отдышался. – Зачем ты с ними дерёшься? – Потому что должен. Убери уже свет. Я говорил, что должен тренироваться в темноте. Кроме того, ты уже раз меня ослепила, и я потерял баллы. Сакура покачала головой. – Но я не участвую в твоей идиотской тренировке и не люблю бродить в темноте. Какаши насупился и, отвернувшись, медленно пошагал вперёд. – Я раньше не понимала, но ты точь-в-точь как один хорошо знакомый мне Учиха. – Не похож я ни на какого Учиху, – зло бросил он. – Да, похож, невоспитанный ты ребёнок. Этот его надутый вид, отношение к другим, надменность и более всего – одиночество. Отец Какаши совершил самоубийство, бросив его, ещё малыша, совсем одного. Они оба, Какаши и Саске, знали боль, которую испытывает оставленный близкими ребёнок. Они оба, пережив худшее, справлялись с горем, с головой погрузившись в тренировки, пытаясь стать сильнее. О да, они были очень похожи. – Так что нужно делать, чтобы выбраться из гендзюцу? – наконец, спросил Какаши после недолгого молчания, чуть замедлив шаг, чтобы Сакура поравнялась с ним. – Ага, теперь ты хочешь знать? – она не могла не поддеть его. – Ну, хорошо. Это просто. Гендзюцу – это контроль над чакрой, так что ты просто должен нарушить течение своей чакры на достаточно долгий промежуток времени. Вот и всё. Какаши сердито нахмурился, и Сакура рассмеялась. Как приятно было самой примерить на себя роль учителя, который вываливал всю мудрость мира шиноби на голову ничего не понимающего маленького ниндзя, разумеющего лишь самые основы. – Это или перегрузить свои чувства до такой степени, чтобы твоё собственное тело вырвало тебя из гендзюцу. Обычно неплохо помогает боль, – добавила она. – Причинить себе боль? – задумчиво спросил явно заинтригованный Какаши. – Да, но первый способ работает куда лучше и против более могущественных гендзюцу. О, и ещё один способ: нужно, чтобы в твоё тело проникла чужая чакра и нарушила баланс. – А источник? – Член команды. Тот, кого не поймали в иллюзию. – Ну, у меня больше нет команды, – холодно проговорил Какаши. – Они будут, – заверила его Сакура. – И команда, и нечто куда большее. Ты способен на глубокую любовь, Какаши. Он остановился как вкопанный, прожигая её таким свирепым взглядом, словно его только что смертельно оскорбили. – Любовь? Это всё дерьмо собачье. Не нужно мне ничего такого в жизни. Сакура снова рассмеялась над злым выражением его детского личика. – Глупый мальчишка. Думаешь, ты сможешь с этим что-то поделать? – Я не позволю, – с непоколебимой уверенностью ответил ей Какаши. – Любовь – самая опасная слабость шиноби. – Мы не люди без любви, – мягко сказала Сакура. – Величайшие шиноби – это те, кто любили сильнее всех. Однажды… однажды ты поймёшь, что я была права, хоть и не вспомнишь этот разговор. – А, теперь всё ясно, – Какаши вдруг весь словно заледенел. – Ты из того культа, члены которого приходили в приют. – Э… Что? – изумилась Сакура. – Проповеди о любви и всё такое. А потом дети так и не возвращаются. Я не идиот. Я знаю, что вы их используете для экспериментов. – Прошу прощения?! – Вы, взрослые, все одинаковые, – пробормотал Какаши. – Вы прикидываетесь, что вам не всё равно, но на самом деле заботитесь только о себе. – О каком культе ты говоришь? В Конохе нет никаких культов. – Слепой никогда не увидит, – угрюмо проговорил он и остановился. – Что? Почему ты остановился? Он ужасно выводил её из себя, этот маленький Какаши. Сакура именно так всегда и представляла себе раздражающего младшего брата. – Мы пришли. Она подняла взгляд и действительно: перед ними высилась стена с огромными запертыми воротами, по которым бежали цепочки печатей. – Что это за текст? – вглядевшись, процедила Сакура сквозь зубы. Странные символы, начертанные на вратах, были ей совершенно не знакомы. Какаши только плечами пожал. Сакура подошла ближе. Печати состояли из как минимум пяти разных символов, полыхавших синим и красным огнём. Она насчитала семь красных и восемь синих. Повезло ещё, что та книга по фуиндзюцу оказалась довольно подробной. Что ж, по виду это была несбалансированная печать. Возможно ли, что её наложили два разных человека? – Ты можешь использовать Шаринган, чтобы увидеть, как расположены потоки чакры? – спросила Сакура. Какаши снова пожал плечами, но встал рядом и сосредоточился. – Два узора, – вскоре заговорил он. – Красный и синий. Красный течёт слева направо и закручивается в спираль. Синий больше похож на… змею? Или дым. Он поднимается вверх, а потом снова идёт вниз. Сакура задумчиво прикусила губу. Ей замечательно удавалось развеивать гендзюцу, но вот фуиндзюцу… Она только погрузилась изучение вопроса и продвинулась не слишком далеко. – Просто оставь всё, как есть, сестрёнка, – сказал Какаши. Впервые в его голосе прозвучал намёк на страх. – Это запрещено. – Ты веришь мне? Я смогу защитить тебя, – ответила Сакура. Но, хотя она и произнесла эти слова, ей тотчас вспомнился другой, совсем ещё недавний разговор. Разве Сакура не пообещала Какаши, что не станет без разрешения разрушать печати? Да, пообещала, но что ей было делать сейчас? Она вымоталась почти до предела, и не было никакой гарантии, что она сумеет снова отыскать это место, если решит вернуться в кабинет. Кроме того, размышляя о печатях, Сакура считала, что ей придётся вскрывать их снаружи – ничего похожего на то, как она освобождала Какаши из тюрьмы его разума. Нет… Чем рисковать сегодняшним успехом, она лучше постарается прервать действие печати, впустив в неё против течения крохотный сгусток своей чакры. Сакура владела ей виртуозно и как никто умела делать ничтожно малые движения. – Расскажи, как именно течёт чакра? Насколько там широкие потоки? Где они соединяются? – Ты совсем не слушаешь, да? – проворчал Какаши. – Терпеть не могу таких женщин. – О, просто заткнись, – вспылив, рявкнула Сакура. – Мелкий засранец, да что ты понимаешь в женщинах! Просто делай, как сказали. Это заставило мальчишку притихнуть. Когда это было нужно, она могла запугать кого угодно, с удовлетворением подумала Сакура. Ей понадобилось множество попыток просто для того, чтобы хотя бы ударить в поток чакры нужным образом. И если раньше Сакура и сомневалась, что в сотворённом собственными руками гендзюцу можно устать, то теперь она знала точно: можно и ещё как! На тридцатой попытке пальцы начали мелко подрагивать, а когда у неё почти получилось, совсем онемели. Наверное, прошло несколько часов, – в этом месте было трудно уследить за временем, – но в конце концов благодаря удаче и чистому упрямству Сакуре удалось прервать синие и красные потоки. Печать зашипела, и дверь исчезла. В открывшийся проём хлынул тусклый свет. Повеяло хвойным ароматом. «Получилось! Получилось!» – ликовала Сакура. Похоже, снаружи был тот самый зал, «прихожая разума», где находились все двери и печати. – Пойдём! – позвала она Какаши и протянула ему руку. Тот поглядел на неё испуганно. – Пойдём, – повторила Сакура. – Тут нечего бояться! Вообще-то, она не знала, что происходит с воображаемыми Какаши после того, как открывались врата. Они исчезали? Полностью поглощались подсознанием? Но, наверное, это в любом случае было хорошо – вырваться из заключения в таком пугающем месте. – Это ни на что не похоже, – заворожённо проговорил Какаши, осторожно делая шаг вперёд, чтобы выглянуть наружу, за пределы своей тюрьмы. – О, постой. Это гендзюцу? Дай-ка я… На его лице появилось выражение глубокого сосредоточения. Он сложил печати, и прежде чем Сакура успела что-то сказать или сделать, её ударило и сбило с ног таким мощным всплеском чакры, что она едва сдержала крик. Мгновение – и перед ней оказался её кабинет. Часы показывали семь ноль семь. Сакура чувствовала себя постаревшей лет на сто. Ей нужно было поспать, провалиться в сон на дни, недели. Ну и денёк. Взрослый Какаши перед ней глубоко вздохнул, и в его взгляд вернулась осмысленность. – Ох, это было жёстко, – пробормотал он. – Что случилось? – с ноткой беспокойства спросила Сакура. – Я… Вчера я как будто плыл в облаках, а сегодня – свалился со скалы и разбился насмерть. – Всё в порядке, – сказала она, сжимая руки Какаши в своих. – Я разрушила некоторые печати. – Разрушила печати? Странно напряжённый тон и сдвинутые брови должны были насторожить Сакуру, но она их не заметила, всё ещё купаясь в радостных воспоминаниях о своём успехе. – Я встретила тебя маленького, – Сакура тепло улыбнулась. – Не ребёнок, а настоящая заноза. – Где? – сильнее нахмурился Какаши. – В каком-то подземном лабиринте. Там было темно, хоть глаз выколи, и всё время кто-то нападал. Вчера мы встретились в огромном лесу. Ты был собой из Анбу. – Думаю, это всё воспоминания. Я не понимаю. – Возможно, это версии воспоминаний. Я тоже не понимаю, – призналась Сакура. – Я даже не уверена, какую роль я играю в гендзюцу. Сейчас у меня ощущение, что это ты его контролируешь. Кое-что кажется мне странным. Например, в обеих иллюзиях тебя атаковали люди в масках демонов. Что это может значить? И ещё ты что-то говорил про культ, который забирает детей. И ещё, у тебя есть какие-нибудь идеи, зачем тебе самому запечатывать свои воспоминания? – Мне? – изумился Какаши. – Да! Я считаю, ты сам наложил те печати на свой разум. – Сакура… Что-то в его лице поменялось. – Что такое? – уловив, что что-то происходит, встревожилась Сакура. – Возможно, мы совершили ужасную ошибку, – с трудом выговорил он. – Почему? – спросила она. Её бросило в жар. – Я что-то сделала не так? – У меня болит рука. Сильно. Какаши высвободил свою ладонь и сжал левое плечо с такой силой, что побелели костяшки. – Он предупреждал меня, – пробормотал он. – О ком ты говоришь? – Сакура в ледяном ужасе наблюдала, как лицо Какаши стремительно теряет цвет, становясь пепельно-бледным. В её голове словно бы взорвалась воплем серена, предупреждая об опасности. – Кабуто. – Кабуто?! Какаши, что происходит? – Он сказал… принять таблетки… – Снимай рубашку, – приказала Сакура, лихорадочно обдумывая услышанное, – дай посмотреть. Какаши скинул рубашку. Увидев, что произошло с татуировкой на левой руке, Сакура подавилась вдохом. – Дерьмо, – выругалась она. – Вот дерьмо. Маленькие завитки пламени разрослись и стали размером с половину мужской ладони, и на глазах Сакуры продолжали увеличиваться, тянуться жадными алыми щупальцами к сердцу. Она коснулась руки Какаши – слишком, слишком горячая; торопливо дотронулась до его пылающего в лихорадке лба. Какаши, прикрыв глаза, чуть покачивался, словно вот-вот мог лишиться сознания. – Чёрт. Какаши, ты можешь двигаться? Нужно лечь. Вставай, сюда! Сакура почти волоком дотащила его до койки. Какаши осел на жёсткий матрас и остался лежать неподвижно, дыша неглубоко и быстро. Всё это не взаправду, думала она, отсчитывая его пульс и уже понимая, что ещё чуть-чуть – и его тело не справится. В своих торопливо-отчаянных попытках помочь Сакура потеряла ощущение реальности: ей казалось, что это лишь предутренний сон, шутка измождённого разума – всё как наяву, но не по-настоящему. – Что это за хрень? – рявкнула она. – Какаши, ты можешь говорить? – Мне… жаль, – только и смог вымолвить тот. – Я уберу то, что в твоей руке. Плевать я хотела, если это какая-то ценная печать, и плевать на того, кто её туда поместил. Ясно? Нет ответа. Дыхание Какаши слабело, становилось отрывистым. Нехорошо, совсем нехорошо. – Какаши! – крикнула Сакура. – Держись! Она сконцентрировала чакру в ладонях. Так мало, слишком мало. Что, если… Но нет, Сакура даже думать не хотела о том, что может потерпеть поражение – или о том, что всё это её вина. Нельзя позволять себе отвлекаться, только не сейчас. Необходимо сосредоточиться, предельно, найти в кровотоке чуждое телу вещество. Обнаружить причину стремительного ухудшения. Татуировка, печать… Сломанная печать, из которой сочится яд. Нет, не яд… Или всё же?.. Эта субстанция… это… кровь! Кровь, но не принадлежащая Какаши, и потому отравляющая его. Ощущая, как поднимается в ней отвращение, Сакура принялась вытягивать её щупальце за щупальцем. Но пальцы уже почти не слушались, и она стала высасывать кровь ртом, сплёвывая на пол, не думая об опасности, ведь если это всё-таки яд, она умрёт следом – и это будет заслуженно. Это всё она виновата. – Тебе не стоило мне доверять, – обессиленная, всхлипнула Сакура, когда худшее осталось позади и дыхание Какаши, наконец, выровнялось. – Я бесполезная. Нет, хуже! Я убиваю людей. Сегодня я убила семнадцать твоих товарищей и сейчас почти убила тебя. Всё, хватит. Не хочу жить в мире, где одна только боль. Она ничего не знала, не понимала, что творила, и самое кошмарное – подвергла жизнь Какаши опасности, вмешавшись своим гендзюцу, в котором тоже ничего не смыслила. Слёзы капали на грудь Какаши, оставляли следы, сверкавшие в искусственном свете. Мир вокруг затуманился. «Я истощила запасы чакры до нуля, – отстранённо подумала Сакура. – Это плохо. Я могу потерять сознание. Если я не справилась, то он умрёт». – Сакура, – прошептал Какаши. Его веки дрогнули, глаза приоткрылись. – Сакура, как мне отплатить за то, что ты спасаешь мне жизнь – снова и снова? – Держись от меня подальше, – выдавила из себя Сакура. Снова подступили слёзы. – Ты… действительно этого хочешь? – глаза Какаши снова закрывались, словно ему было слишком трудно держать их открытыми. – Если да, то я… я подчинюсь, несмотря на… Он сжал её ладонь, переплёл их пальцы. Сакура изумилась, как много силы в этих руках. – Только что я был уверен, что вот-вот умру. И я без конца думал только об одном… – Какаши вдруг смолк. – Наверное, тебе не стоит сейчас говорить, – ответила Сакура, но склонилась ближе, глубоко вдыхая его запах. Мир вокруг бешено вертелся и лишь тепло руки Какаши удерживало её. – Ты права, я не должен, – чуть слышно проговорил он. – У меня нет права. Для равновесия Сакура положила руку на койку рядом с его головой. Кончики волос Какаши едва касались её пальцев и, не сумев сдержаться, она прикоснулась к серебряным прядям, провела ладонью. Они оказались куда мягче, чем ей представлялось – как шёлковое платье, которое носила мама, когда Сакура была ребёнком. – Остановись. Если у тебя нет при себе огромного количества воды – остановись, – прошептал Какаши. – Ни капли, – ответила Сакура, неловко вскарабкиваясь на койку. – Просто… обними меня. Пожалуйста. Какаши безмолвно повернулся на бок, предлагая свою правую руку в качестве подушки. Сакура уютно устроилась рядом, в тепле его тела, чувствуя, как снова накатывают слёзы, но уже не находя в себе сил волноваться об этом. Какаши обнял её второй рукой, нежно прижимая к своей груди. – Спасибо, – едва сумела выговорить Сакура. – Мне просто нужно… отдохнуть… Она уже погружалась в сон – или в беспамятство, – но на краткий миг забеспокоилась о незапертой двери, о людях, которые могут войти и увидеть, о непогашенном свете, падении с узкой койки, о душе, который она не приняла, о чистом белье, которого не было, о времени, месте, обо всём… – Я здесь, – произнёс Какаши у её уха. – Я держу тебя. Вздохнув, Сакура выбросила всё из головы, и как затухает пламя свечи, так угасло и её сознание.