Потерянный на дорогах жизни

Дождь утих. Сунув зонт под мышку, Сакура шла по улице рядом с Какаши, то и дело украдкой бросая на него взгляды. Тот шагал неторопливо. Тяжёлый плащ висел на согнутом локте. Ей хотелось взять его за руку или хотя бы коснуться его пальцев, но Какаши смотрел только вперёд, всем своим видом показывая, что не желает ничего подобного. Отчего-то сегодня он казался Сакуре совсем другим. Вот только почему? Быть может, из-за серого жилета Анбу и забытого в казармах протектора? Или волос, отяжелевших от дождевой воды? Может, всё дело в том, что она увидела его лицо под маской? Или… из-за того, что совсем недавно они были в одной постели? От этих воспоминаний Сакуре хотелось по-девчоночьи восторженно завизжать. Её раздирали смятение и радостное волнение, желание забиться в какой-нибудь тёмный угол и прокричать о том, что произошло, с самой высокой крыши Конохи. Она прекрасно знала, что совершила дурной поступок, но чувствовала – ей в жизни не доводилось делать чего-либо более правильного. Возможно, только она сама – глупая и неопытная Сакура – считала, что близость совершенно переменила их отношения. Скорее всего, для кого-то вроде Какаши секс значил куда меньше. Для Какаши – по которому вздыхала добрая половина женщин Конохи, непробиваемо уверенного в себе. За всё время их знакомства Сакура ни разу не видела, чтобы он испытывал сомнения: в любой, даже самой трудной ситуации он неизменно знал, как следует поступить, и никогда не отступал. И теперь Какаши сказал, что дальше они не зайдут, и был абсолютно серьёзен. Сакура понимала, как осложнила его жизнь своим любовным интересом, но это не меняло главного: всё, о чём она могла думать, это повторение их близости. Ей было ясно, как день: они ещё не закончили. Одно присутствие Какаши заставляло чакру Сакуры течь быстрее, а нервы – трепетать. Однако, чего именно она от него хотела? Утешения и тепла – вот первое, что пришло Сакуре в голову. Какаши умел дарить ей эти ощущения, как никто другой, – в отношении себя, в отношении мира. Заставлял позабыть страхи и обещания. И, самое важное, рядом с ним её покидали все мысли о Саске и о неприятностях, которые обрушились на неё в этот злосчастный день. Значит, Саске завёл ребёнка от другой женщины? Сакуре это представлялось самым ужасным ночным кошмаром, воплотившимся вдруг наяву. Сумеет ли она сохранить спокойствие, когда вся деревня начнёт гудеть от сплетен? Все знали, как упорно Сакура преследовала Саске. То, что произошло, было бесконечно, невероятно унизительно. Однако искать успокоения рядом с Какаши, который не испытывал к ней тех же чувств, было эгоистично, эгоистичнее всего, что Сакура совершала в своей жизни. Сейчас ему было куда труднее, чем ей – ему уже дышали в спину, подозревали в проступках, которые он попросту не мог совершить. Помочь вернуть воспоминания – вот то малое, что Сакура могла для него сделать. И она не позволит себе ожидать чего-то в ответ. – Заходи, – проговорила Сакура и, собрав всю свою смелость, улыбнулась. Какаши кивнул, даже не взглянув в её сторону, и повесил плащ на крючок. Поколебавшись мгновение, стащил жилет и разулся. Под жилетом оказалась безрукавка, подчёркивающая его сильные руки. «Я не буду отвлекаться», – твердила себе Сакура, однако всё же позволила себе быстро посмотреть на его плечо. Кровавая печать снова скрылась, будто и не существовала вовсе. Какаши проследил её взгляд и тоже покосился на свою руку. – Какаши, – прервала тишину Сакура, – Кабуто рассказал мне кое-что про печать… Какаши рассерженно нахмурился. – Я не верю ни единому его слову, – торопливо заверила она. – Но… может, мне стоит проверить твою руку? Я имею в виду… не прямо сейчас! Может, завтра в больнице. И ещё… у меня в сумке остались те таблетки, которые мне дала Цунаде, и я подумала… их тоже, может быть, надо исследовать? Кивок. – Да. Почему бы и нет. – Я надеюсь, тебе больше не угрожает опасность? Эта печать… в прошлый раз… – от одного воспоминания Сакуру пробрала ледяная дрожь. Какаши снова взглянул на своё плечо. – Ты ведь убрала её, так? – Он сказал, что печать снова там, – тихо ответила Сакура. – И ещё, что ты участвовал по своей воле… – Мне казалось, ты ему не поверила? – резко спросил Какаши, вскинув голову. Он смотрел ей в глаза настороженно, но за этой настороженностью отчётливо проступала боль. Сакуре подумалось, что это, наверное, из-за Цунаде, которая распорядилась устроить пытки, несмотря на все его заслуги перед Конохой. – Не поверила, – Сакура твёрдо встретила взгляд Какаши. – Но я должна относиться к его словам серьёзно, потому что всё это затрагивает твою жизнь. – Кабуто сказал, что в татуировке содержится кровь. Если точнее, то кровь Учиха. И что она нужна мне, чтобы выжить, потому что использование Мангекьё Шарингана… двух Мангекьё Шаринганов изменяет структуру клеток в теле. – Что? – ошеломлённо уставилась на него Сакура. – Почему ты мне раньше не сказал? Какаши рассмеялся коротко и горько. – Когда именно я должен был тебе об этом рассказать? Когда ты пробралась в мою комнату? Когда мы занимались любовью? Когда ты исчезла, пока я спал, потому что явилась твоя соперница и привела с собой ребёнка? Эти слова ранили не хуже настоящего оружия. Какаши нахмурился, глядя в стену над головой Сакуры. – Прости, – добавил он уже мягче и снова неохотно посмотрел ей в глаза. – Я не… я не хотел причинять тебе боль. Я… Мне трудно… – Всё в порядке, – ответила Сакура, несмотря на то, что чувствовала себя по-настоящему плохо. – Ты знаешь, что всё это значит? – Нет, не знаю, – покачал головой Какаши. – Понятия не имею, и это сводит меня с ума. Кабуто говорит, что я всё знал. Что ж, думаю, и правда, знал. Но одна только мысль, что я участвовал в каком-то эксперименте, чтобы вернуть Шаринган… и никому ничего не сказал… это… это пугает меня до чёртиков. Он стоял там, в прихожей временного жилища Сакуры, потерянный и страдающий, точно маленький мальчик, которого она спасла из подземного лабиринта. «Сейчас я его обниму, – подумала она. – И не важно, что он скажет. Пусть оттолкнёт, если захочет». – Мне жаль, – прошептала Сакура. Она шагнула вперёд и обвила Какаши руками. Он сделал совсем не то, что она ожидала. Вместо того, чтобы напрячься от её прикосновения или высвободиться из объятий, Какаши вдруг обмяк всем телом, будто последний силы покинули его – будто этот жест поддержки оказался именно тем, что ему было сейчас нужно. Он уткнулся лицом ей в шею и крепко обнял. Возможно, Сакура и сама могла подарить ему утешение и тепло. Может быть, они просто могли поддерживать друг друга? Близкие друзья ведь могут обниматься, да? Ей просто нужно было справиться со своими ожиданиями. – Эй, не беспокойся, – тихо сказала Сакура. – Мы со всем разберёмся, слышишь? – Я… Прости, – выдохнул Какаши и отпрянул так внезапно, что она чуть не упала. За что он, вообще, извинялся? Удивлённо покачав головой, Сакура вгляделась ему в лицо. И увидела там вовсе не неприятие или протест – нет, там было раскаяние. Может быть, Какаши всё-таки был не таким уж и бездарным лжецом? Однако прежде, чем Сакура успела сказать хоть слово, его живот громко заурчал. Какаши тут же накрыл его ладонями, будто пытаясь спрятать красноречивые знаки голода. Он, должно быть, не ел с самого возвращения в Коноху. Эти мерзкие Анбу совершенно не заботились о своих! – На кухню! – сурово скомандовала Сакура. – Я совсем не хочу быть поме… – Никакая ты не помеха, – она поглядела через плечо, чтобы убедиться, что Какаши следует за ней. – На твоё счастье, всего несколько дней назад я навещала родителей, и мой холодильник забит едой, приготовленной моей мамой. – Я не могу е… – Нет, можешь и будешь, – Сакура снова смерила его не терпящим возражений взглядом. – Садись. Они уже были на кухне. Сакура указала на один из стульев, придвинутых к столу. Все апартаменты Башни представляли собой причудливое смешение традиционного и современного стилей, и только кухни были оборудованы полностью на современный манер. Как и в её старой квартирке, здесь стоял стол, за которым можно было поесть в неформальной обстановке. Какаши послушно опустился на стул и посмотрел на Сакуру, будто ждал дальнейших указаний. Находиться с ним вдвоём на кухне… Это было ново, но одновременно напоминало те первые вечер и ночь вместе, в её прежнем доме. Все ужасы, что случились тогда… и крышу. Всё произошло на крыше, так ведь? – Я так рада, что ты вернулся в мою жизнь, – выпалила Сакура. И даже не покраснела, потому что это была правда, не вызывающая у неё ни смущения, ни стыда. Какаши между тем как будто стало неловко. Вряд ли дело в её словах, решила для себя Сакура. Он выглядел робким, словно не знал, как поступить. Так вот в чём дело! Её озарило внезапное понимание. Он сказал, что не может слышать, как его сравнивают с Саске. А потом: «Дальше мы не зайдём». Сакуре – а она была всё же очень хорошим врачом – пришлось научиться слушать людей, потому что очень часто своими невольными словами они подсказывали состояние собственного ума. Она ошибалась, посчитав, что для Какаши её интерес – это досадная помеха. Он просто был взбудоражен и неуверен. И ещё очень-очень устал, что отчасти объясняло его замешательство – так размышляла Сакура, наблюдая за Какаши краем глаза, пока доставала из холодильника блюдо за блюдом. Этой ночью ему точно не светит никакое дзюцу. Ему нужно поспать. Много, очень много часов. – Ну вот, – Сакура расставила тарелки и вложила в руку своего гостя палочки. – Риса нет, так что, если ты хочешь, чтобы я его приготовила, придётся подождать. – Этого более, чем достаточно. Спасибо, – ответил на это Какаши. Было приятно видеть, как он, отбросив последнее сопротивление, отдаётся на милость голода. Сакура с удовольствием смотрела, как Какаши с аппетитом, который бы пристыдил и волка, поглощает кусок за куском. И, главное, на нём не было маски – он снял её без малейшего колебания. Отчего-то это сделало Сакуру по-настоящему счастливой. – Они что, морят тебя голодом в этом отвратительном Анбу? – спросила она. – Я всегда ужасно голодный после того, как исчерпаю чакру, – прожевав, откликнулся Какаши. – Там в холодильнике ничего не было, а на кухне – какая-то жалкая горстка фруктов. – Мы питаемся пилюлями, – он пожал плечами. – И добавками. – Что нужно сделать, чтобы ты ушёл из Анбу? – сейчас Сакуре было не до чуткости – глядя, с какой жадностью ест Какаши, она ощущала, как нарастает в ней злость. – И зачем мне уходить из Анбу? – пробормотал он. – Затем, что они плохо с тобой обращаются? И потому что это опасно? – Я там нужен, – с сухой прагматичностью сказал Какаши. – Почему ты не хочешь быть хокаге? Я знаю, что тебе предлагали несколько раз. Какаши ответил не сразу – казалось, он серьёзно раздумывал, неторопливо пережёвывая маринованный огурец. – Из меня не получится хорошего хокаге, – наконец, проговорил он. – Чушь, и ты это прекрасно знаешь. Какаши вскинул брови. – Прямолинейность, помнишь? – Сакура сахарно-сладко улыбнулась. – Ты, наверное, думаешь, что не достоин быть хокаге из-за своего прошлого. И что забота о целой деревне – слишком большая ответственность. Но это всё просто отговорки. – Эй, хватит уже, – нахмурился Какаши. – Тебе не нравится подпускать к себе других людей, – Сакура между тем ещё не закончила, – потому что боишься потерять их, как потерял своих друзей. Если ты станешь хокаге, тебе придётся подпустить к себе всех и каждого. Тебя будут любить все в Конохе, и ты в ответ привяжешься к каждому жителю. – Может, я просто не умею так любить, – проворчал Какаши. – У меня сложилось совсем другое впечатление, – покачала головой Сакура. Их взгляды встретились. И время словно бы замерло на месте. Оба задержали дыхание, и оба одновременно выдохнули. Сердце Сакуры пустилось вскачь, желудок перевернулся. Застывшее мгновение принесло ей кристально ясное понимание: неправда, что Какаши всё равно. Неправда, что для него ничего не поменялось. И всё же это открытие не затрагивало суть: он провёл черту, с которой ей придётся считаться, даже если ей ничего так не хочется, как пересечь её. – Тебе, должно быть, хочется пить, – проговорила Сакура дрогнувшим голосом. На этот раз это она не знала, как ей быть, что делать с тем, что сказали ей глаза Какаши. Сакура собиралась совершить поступок, который Какаши ей вряд ли сможет легко простить. Но он действительно слишком вымотался и едва мог держать глаза открытыми. Незаметно подсыпать в стакан с водой снотворное оказалось легко. Отвести Какаши в спальню – немного сложнее, потому что он засыпал на ходу. Сакура подоткнула одеяло, надела ему маску и поцеловала в лоб. – Спи крепко, – сказала она. – И не волнуйся ни о чём. Сакура потушила свет и вышла. Ей предстояла ночь на диване.

***

– Не елозь, – приказала Рин и прижала к его плечу ладонь, чтобы остановить кровотечение. Какаши застонал. Раны всегда будут так болеть, или когда-нибудь он привыкнет и перестанет ощущать боль? – И прекрати вести себя так безрассудно, – продолжала ругаться Рин, залечивая его своей чакрой. – Что, если однажды меня не окажется рядом? – А почему тебя вдруг не окажется рядом? – спросил Какаши, украдкой бросив взгляд на её нахмуренное лицо. По его скромному мнению, Рин была симпатичнее всего, когда вот так сосредоточенно морщилась, вылечивая кого-то чакрой. Тогда между её бровей ложилась ровная морщинка, почти как восклицательный знак. Завораживающее зрелище. Какаши быстро отвернулся, пока его не поймали за разглядыванием. – Я начинаю думать, что ты без конца калечишься, только чтобы на тебя обратили внимание, – фыркнул Обито где-то сбоку и подбросил в костёр ветку. В воздух взвились мерцающие искры. – Может, мне тоже попробовать? – Только посмей! – рявкнула Рин. – Мне хватает и одного безрассудного в команде. – Я порезал палец, когда собирал дрова, – задумчиво протянул Обито. – Можешь посмотреть попозже? – Ты серьёзно? – вздохнула Рин. – Какаши ведь чуть не отрубили руку! «Может, стоило бы завтра сделать ему подножку, – подумал Какаши, поглядев на унылого Обито. – Чтобы он вывихнул запястье. Ничего катастрофичного, просто чтобы Рин его вылечила. Может, он угомонится ненадолго и прекратит своё дурацкое нытьё». – Готово, – сказала Рин и очаровательно ему улыбнулась, послав в затянувшуюся рану особенно нежную волну чакры, от которой Какаши на мгновение показалось, что он парит в облаках. – Спасибо, – глухо пробормотал он, едва сдерживая порыв переплести их пальцы. – Мне бы не хотелось, чтобы ты так часто ранился, – мягко проговорила Рин. – Береги своё тело. Оно ведь у тебя одно. – Ха! – зло хмыкнул Обито. – Через несколько лет они сами научатся делать тела. Самые разные и столько, сколько им вздумается. И тогда ему даже не понадобится твоё медицинское дзюцу. – Нет, не будет ничего такого! – пылко ответила ему Рин. – И не болтай попусту о том, в чём ничего не смыслишь. – Но я точно знаю! Они забирают детей из приюта для экспериментов. Был там мальчик с одной ногой. Так вот, когда он вернулся, у него ног было уже две – целых и здоровых! – Моя мама работает в приюте, – рассердилась Рин. – Она никогда бы не допустила ничего плохого. – Они могут проворачивать свои делишки и у неё за спиной, – уже тише проворчал Обито, явно не желая спорить. Проблема с Обито состояла в том, что Какаши он искренне нравился, несмотря на их бесконечное, совершенно абсурдное с его точки зрения соперничество. Обито был словно его близнец с полностью противоположным характером: ленивый, беспечный, эмоциональный, справедливый, способный на глубокие чувства. И бесконечно преданный. Пусть они сказали друг другу немало грубых и обидных слов, Какаши без колебаний пожертвовал бы ради Обито своей жизнью и не сомневался, что тот сделал бы для него ровно то же. Однако теперь появилась проблема с Рин. Обито она нравилась. Очень. И он не скрывался, просто никогда этого не умел. К несчастью, Рин чувств Обито, похоже, не разделяла и часто на него сердилась. И чем сильнее она сердилась, тем отчаяннее Обито старался привлечь её внимание, раздражая Рин ещё больше, и так до бесконечности. Какаши от всей этой возни было неловко, особенно в свете того, что Рин решила одарить своим расположением не изнывающего от любви Обито, а его, Какаши. Он даже подумывал поговорить с Минато-сенсеем, но попросту не мог заставить себя сделать это. Как ему вообще рассказывать о таких вещах? И не то чтобы Какаши не нравилось внимание Рин. Только идиот не оценил бы такую добрую, умную и талантливую девочку. Однако она отвлекала, и для шиноби это было слишком опасно. Ему нужно было держаться от неё подальше, а это значило больше никогда не получать никаких ран. Потому что сейчас Рин была близко… очень близко. Отвлекала. Слишком отвлекала. – Может быть, я на тебя в обиде, – прошептала она Какаши на ухо. – Может быть, я просто не могу быть далеко от тебя. Ведь я испытываю невероятное удовлетворение, видя кого-то обычно такого могущественного – настолько беспомощным. Какаши попытался повернуть голову, но тело, по рукам и ногам скованное цепями, сдерживающими чакру, было тяжёлым и не слушалось. Он лежал на чём-то твёрдом в просторной комнате. Или в пещере? Она казалась знакомой, как место, которое привиделось во сне. – Рин? – позвал Какаши. Замешательство его всё росло. – Где мы? Что ты… Разве ты не?.. – Не зови меня этим именем, – зло проговорила Рин-не-Рин. В глаза Какаши ударил ослепительный свет. Больно. Он зажмурился. Мир заволокло алым. – Знаешь, мой Мангекьё Шаринган пробудился после… после… – Какаши не мог произнести эти слова. – На этот раз я прослежу, чтобы ты не сбежал прежде, чем я с тобой закончу, – усмехнулась Рин. – А закончу я ещё нескоро. Ниндзя-медики умело обращались со скальпелями. Это касалось и Рин. Нет, невозможно привыкнуть к боли. Она лишь становится сильнее, нестерпимее. Тело запоминает её и достаточно просто запустить реакцию… Однако только профессионалы знали, как это делается. Потому-то самыми искусными мастерами пыток были медики – если их удавалось убедить не спасать жизни, а отнимать их. – Я не понимаю одну вещь, – некоторое время спустя сказала Рин, затачивая нож на точиле, которое она достала из рукава. Она помолчала, ожидая предположений Какаши, но тот, слишком измученный, чтобы мыслить ясно, молчал. – Как ты смог жить дальше? – наконец, нетерпеливо спросила она. – Как смог снова влюбиться? Разве ты не знаешь? Разве не знаешь, что все, кого ты любишь, в конце концов умирают? Это неизбежно. «Сакура», – подумал Какаши в коротком приступе паники. Но её не могло быть в этом месте. Спасибо всем богам, она была в безопасности. – Ты не Рин, – проговорил он, с трудом ворочая языком. – Я – это она, и в то же время – нет. Даже не пытайся, сладкий. Ты ничего не вспомнишь. Уж я удостоверюсь в этом. «Помнить, я должен помнить, – думал Какаши. – Мне нужно…» Но воспоминания уже исчезали, лопались, как радужные пузыри. И этот. И этот. Какаши подхватил один и спрятал в сумку с кунаями. – Сакура… – пробормотал он. – Мне кажется… Какаши разбудил звук его собственного голоса. Что за… Он резко сел. Из окна лился яркий солнечный свет. Который час? И… какой день? И почему он… в Башне хокаге? – Сакура? – спросил Какаши тихую комнату. Нет ответа. Вокруг не было ни души, только какой-то Анбу где-то снаружи. Какаши выругался. Подняться с постели оказалось непросто – ноги подгибались, как резиновые, а голова казалась тяжелее каменной глыбы. Он снова пробормотал проклятье. На кухонном столе нашлась записка от Сакуры. «Какаши, – говорилось в ней, – я очень сожалею, что мне пришлось дать тебе снотворное, но тебе был необходим отдых. Я в больнице. Саске пришёл в себя. В холодильнике есть ещё еда. Пожалуйста, ешь, сколько хочешь». Какаши схватил жилет, надел ботинки и выскочил за дверь так быстро, как только мог. До квартиры он добирался слишком долго. – Карин? – позвал Какаши, замерев у двери. Но он уже и так всё знал. Карин сбежала. Из-под одеяла на него смотрели только испуганные глаза, знакомые любому, кто хоть когда-нибудь встречал Учиха. – Можешь выходить, Сарада, – Какаши постарался говорить мягко. – Я буду защищать тебя, пока мы не отыщем твою маму. Защищать её? Какаши хотелось рассмеяться себе в лицо. Неужели так и не научился не давать таких обещаний? Рин из сна сказала правду. Как бы Какаши ни старался, он не мог защитить близких людей. Смерть и разорение – вот единственное, что ждало людей вроде него.