Потерянный на дорогах жизни

Код шиноби. Правило №3: «Совершенствуй свои рефлексы. Часто они срабатывают бессознательно». Какаши понадобились лишь доли секунды, чтобы схватить Сараду за руку и дёрнуть к себе, прикрывая собственным телом. Жест отчаянный и в той же степени бесполезный. Код шиноби. Неписаное правило для идиотов, которые поворачиваются спиной, столкнувшись с одним из Трёх Великих Додзюцу: «Если твои рефлексы – дерьмо, то сам ты – мертвец». Прижимая Сараду к груди, Какаши готовился к смерти – чёрному пламени Аматэрасу, усовершенствованному Чидори в сердце… Боялся ли он? Нисколько. Ему было просто жаль. Что за глупый способ умереть! Прошло несколько секунд… Ничего не происходило. Какаши медленно выдохнул и глубоко вдохнул, пытаясь успокоить бешено скачущее сердце. Сарада, вцепившаяся в него обеими руками, смотрела на него огромными – уже чёрными – глазами, в которых застыл вопрос, потом её глаза наполнились слезами, слёзы полились по щекам, и она, сотрясаясь от всхлипов, уткнулась ему в жилет. – Ш-ш-ш-ш, всё хорошо, всё хорошо, – забормотал Какаши, успокаивающе гладя её по спине той рукой, которой не упирался для равновесия в пол. Ничего хорошего, впрочем, во всём этом не было. Кровь пульсировала в ушах Какаши, как барабан – так громко, что он почти ничего, кроме этого грохота, не слышал. Он чувствовал, что ещё чуть-чуть и просто потеряет сознание. «Я вырвался из Цукуёми, – думал Какаши, – но как? Может, Сарада помогла, но разве она меня касалась?» Он не знал, сколько у него осталось времени до того, как образы пережитого в красном аду затопят и парализуют его сознание. Примерно двенадцать часов пребывания в Цукуёми против семидесяти двух часов в прошлом… Всё равно будет очень, очень плохо. Какаши понимал, что хорошо умеет отбрасывать неприятные воспоминания и даже может в прямом смысле слова запирать их под замок в собственной голове, но для этого ему понадобятся время и уединение. Лучше было постараться уйти, пока он ещё может. – Ты, блядь, с ума сошёл? – круто развернувшись к Саске, рявкнул Какаши. Этот выкрик выражал лишь малую долю бешенства, которое клокотало внутри него, но и этого пока было довольно. Саске потрясённо смотрел в ответ. Он был бледен, точно мертвец. Шаринган в правом глазу медленно затухал. Его взгляд скользнул вниз – на Сараду, так тесно прижавшуюся к Какаши, будто она хотела раствориться в нём. Бедный ребёнок. Какаши было нестерпимо жаль, что он оказался прав насчёт Шарингана. Всего одно томоэ значило, что, скорее всего, он пробудился совсем недавно. Что бы ни напугало Карин, оно сотворило это с её дочерью. – Не бойся, – проговорил Какаши. – Ничего не случилось. Ты в безопасности В безопасности ли? Он стольких обещал защитить в Конохе и не меньше на его совести смертей. – Я не хотел… Она… – Саске потянулся было к плачущей Сараде, но бессильно уронил руку. – Я не знал, что она уже пробудила Шаринган. Когда? Агония, написанная на его лице, слегка утихомирила злость Какаши. Он знал: только другой Учиха поймёт, что означает пробуждение этих глаз. Как бы ни вёл себя Саске, он сочувствовал Сараде – это было ясно из его дрогнувшего голоса. – Думаю, мы оба знаем, что произошло это слишком рано, – тяжело роняя слова, сказал Какаши. – Теперь понимаешь, почему ей нужен отец? Тот, кто поможет пройти через всё это? Повзрослей уже, наконец! Неужели ты правда думаешь, что я хочу заменить тебя? Лицо Саске помрачнело – он никогда не умел спокойно принимать критику. На лестнице послышались торопливые шаги. В конце концов, Башня прямо-таки кишела Анбу, и на слух они не жаловались. Но что им сказать? Неожиданно Какаши понял: после всех этих лет и бесконечных неудач он ужасно устал защищать Саске. Может, с самого начала были правы те, кто говорил, что это бесполезно, и Учиха, и правда, прокляты и неспособны убежать от своей тёмной судьбы? – Почему у тебя в обоих глазах Мангекьё Шаринган? – изумлённо спросил Саске. – Это что, гендзюцу? Похоже, глаза активировались сами. Это помогло Какаши избежать худшего, но отток чакры был настолько огромен, что он зажмурился, как только опасность миновала. Сейчас, когда он снова открыл глаза, всё вокруг по-прежнему было кроваво-красным и колебалось, как туман. – Долгая история. Как мне их теперь деактивировать? – пробормотал Какаши. Нужно какое-то особое дзюцу? Может, он его забыл? И как объяснить Шаринган спешащим к ним Анбу? Саске уже был одной ногой в тюрьме, но разве от этого будет хоть какая-то польза? Теперь, когда адреналин немного улёгся, Какаши почувствовал, как болит всё тело – будто его окунули в огонь, и кожа сгорела. Он явно вырабатывал куда больше чакры, чем было для него нормальным. Как будто… Врата? Они частично открыты? Какаши в голову уже закрадывалась мысль, что таблетки, которые он постоянно принимал, как-то влияют на Врата чакры. Но это ведь какое-то безумие, следом одёргивал он себя. Или весьма впечатляющее мастерство, смотря с какой стороны посмотреть. – Это глаза Обито? – продолжал спрашивать Саске. Его тон стал ледяным. – Вынул их? Как? Он ведь превратился в прах. Я сам видел. – Значит, это ты помнишь? – нахмурился Какаши. Сжав зубы от накатившей боли, он посмотрел прямо на Саске. Второй раз в гендзюцу его не поймать. Как бы эти глаза ни работали, Мангекьё мог развеять любые иллюзии… А! Видимо, именно так он и спасся из Цукуёми. – Нет, не Обито. Никогда раньше не видел этот узор. – Правый глаз Саске снова стал чёрным и выражал замешательство такое острое, что оно почти походило на отчаяние. – У тебя амнезия, Саске, – проговорил Какаши, вспомнив слова Цунаде. – У нас обоих. И время почти вышло. Мне нужно, чтобы ты рассказал, что ты помнишь. – Я хотел убить тебя. Я бы и убил, если бы не Сарада. Я знаю, что ты никогда не причинишь мне вреда. Очевидная слабость. – Ну, ты всё-таки не убил, – мрачно ответил Какаши. – И знаешь, что? Благодарить тебя я не намерен. Ненавидь меня, сколько душе угодно, но подумай головой. Какова вероятность, что мы естественным образом почти одновременно потеряли память? Саске бросил на него сумрачный взгляд. – Но почему мне вообще настолько захотелось тебя убить? Как будто всё остальное в мире вдруг стало неважно… было похоже… как будто я вернулся в то время, когда хотел отомстить Итачи. Кажется… я думаю, со мной что-то не так. – Об этом я и го… – У вас тут всё в порядке? – раздался голос со стороны двери. Какаши чуть повернул голову, самым краешком глаза посмотрев на вошедшего и пытаясь спрятать Шаринган. «Каэру!» – мысленно застонал он. Из всех возможных Анбу в Конохе именно он! Пусть Каэру и не был сенсором, зато отличался проницательностью. – Всё хорошо, – ответил Какаши насколько мог твёрдо. – Просто ребёнок испугался. «Я ведь и сам не знаю, на что способны мои глаза, – подумал он, безрезультатно пытаясь заставить их снова погрузиться в спячку. – Твою мать! Я и сам для всех них опасен. Уходи, Каэру, уходи!» Но Каэру был не из тех, кто сдаёт назад, почувствовав, что дело нечисто. – Вы совсем не в порядке, – сказал он, сделав несколько шагов вперёд. – Сенсей, кто с вами это сделал? Этот ублюдок напал на вас? Каэру ещё не успел договорить, а его меч уже утыкался Саске в шею. – Да, напал, – надменно произнёс Саске. – Запечатайте мне глаза и поместите в тюрьму. Вероятно, я под влиянием некой неизвестной вражеской силы. Я опасен. Чёрт! Какаши уронил лицо в ладони. А он так надеялся, что у них будет ещё хотя бы немного времени. Как их враги сумели пролезть им в головы? Умели ли они стирать воспоминания? В тюрьме им будет не поговорить наедине. Каэру пронзительно свистнул, и тут же комнату заполонили Анбу, готовые стереть с лица земли любую угрозу. – Я не собираюсь сопротивляться, – не сбавляя гордого тона сообщил им Саске. Сарада прекратила всхлипывать и теперь разглядывала окружавшую их толпу. Она по-прежнему обеими руками цеплялась за Какаши, но больше не выглядела до смерти напуганной. – Сенсей, наверное, нужно попросить Ибики проверить печати у него в голове? – спросил Каэру. – Думаю, да, – пробормотал Какаши. Он был так измотан, что готов был улечься прямо на полу. И почему этого нельзя делать? Анбу уже выводили Саске за дверь. Тот даже ни разу не обернулся. Глупый, гордый мальчишка. Кто теперь позаботится о Сараде? – Какаши-сенсей, – позвал Каэру, присев рядом с ним на корточки, – вот. Проглотите это. Он положил что-то ему в рот, и Какаши покорно проглотил. Тут же в висках и во всём теле перестало давить, а мир вернул привычные краски. Проклятые глаза деактивировались. – Как… – Я знаю про эксперименты, – прошептал Каэру. – Заставил Кабуто всё рассказать. И он дал мне таблетки, сказал, что могут пригодиться. Какаши ощутил что-то похожее на облегчение, хотя и не мог просчитать, какие последствия будут у того, что Каэру теперь среди посвящённых. – Эта таблетка регулирует кровь в вашей печати. Нет крови Учиха в кровотоке – нет и глаз Учиха. – И ты считаешь, что стоит поделиться такой информацией, потому что... – усмехнулся Какаши. – Вы, может быть, об этом забыли, – взволнованно посмотрел на него Каэру. – Сенсей, насколько всё плохо? Что он вам сделал? Он оглядел Какаши в поисках ран. – Ничего особенного, – соврал Какаши. Он знал, что Каэру ничего не найдёт – его травмы не были телесными. – Мне кажется, Саске сам удивился, что напал. – Ненавижу этих Учиха, – процедил Каэру сквозь зубы. – Все и каждый из них – бесполезный мусор. Это было гендзюцу, да? Я вас сейчас же отведу в больницу. – Я в порядке, – хотел сказать Какаши, но не смог произнести и слова. Он сжал губы, сдерживая дикий крик. Его, наконец, настигли – воспоминания обрушились на Какаши, как цунами. Цукуёми. Красный ад. Самое зверски жестокое гендзюцу из существующих, ведь оно было… словно бы настоящим. В него проваливались так быстро, что жертва даже этого не замечала и не осознавала, что когда-нибудь страданиям придёт конец. Это был возведённый в абсолют кошмар, заставляющий переживать сокровенные страхи снова и снова. А когда техника, наконец, прерывалась, она не заканчивалась по-настоящему. Она довлела, жрала изнутри. Долгое время. Иногда – до самой смерти. Рин. Его рука, смертоносное оружие, проламывает дыру в её груди, рвёт сердце, дробит рёбра и позвоночник. Выдернуть руку трудно, словно жизненная сила Рин держит его. Но Какаши чувствует, как жизнь покидает её, когда ему всё-таки удаётся высвободиться, а следом из раны вырывается сгусток крови. Омерзительный чавкающий звук эхом звучит у него в ушах. Глаза Рин расширены. В них удивление и боль. Последние слова: – Какаши. Она произносит его имя мягко, почти с любовью. Ох, Рин. Самое доброе, самое любящее существо из всех, что ему доводилось встречать. Её убийство – грех такой страшный, что ему никогда его не замолить. – Почему? – спрашивает Рин. – Я думала, ты любишь меня. Разве она не знает? Все, кого он любит, погибают. Он проклят. А потом Какаши снова убивает её. И снова, и снова, и снова, и снова. Красный ад Цукуёми становится нестерпимо алым. Вокруг так много крови… Он тонет в ней.