Потерянный на дорогах жизни

Это не могла быть Рин. Он убил её. Уничтожил. Сам его мир пошатнулся, когда он держал в руках её остывающее тело. Он потерял сознание, а очнулся уже в больнице Конохи. Голова раскалывалась от невыносимой боли, перед глазами стояла её смерть, каждая деталь, каждая секунда – нестерпимо яркие и чёткие. Руки дрожали – будто обладали собственной памятью и, умытые кровью, бились в агонии. «Прости меня, – сказал Минато-сенсей. Слёзы стояли в его обычно весёлых глазах. – Мне так жаль, что меня там не было, что ты потерял всех дорогих тебе людей так рано. Мне так жаль». Это не могла быть Рин. Они похоронили её на кладбище Конохи, пока он прятался за деревьями. Он не мог подойти к вырытой в земле дыре. Ноги у него так тряслись, что он едва мог стоять. Прошли недели, прежде чем он сумел заставить себя подойти к могиле, и ещё дольше – пока смог сказать хоть слово. Это не могла быть Рин. И всё же глубоко-глубоко внутри Какаши знал: это она. Шиноби не должен привязываться к людям. Шиноби не должен показывать чувства. Для шиноби на первом месте миссия. Шиноби должен выполнить миссию до конца. Шиноби должен… Слова основополагающих правил его мира звучали в его мыслях, но они не могли остановить его. Он должен увидеть её, обнять её, поговорить с ней… Но что сказать? Мне жаль. Мне так жаль. И это даже отдалённо не походило на то, что нужно было сказать. Возьми мою жизнь взамен. Этого наказания достаточно за то, что я сделал? Уже лучше. Но разве мог он свободно распоряжаться своей жизнью? Ему это позволено? Ведь на нём лежал долг перед родной деревней. Что с тобой случилось, Рин? На ней не было протектора со знаком Листа. Выражение лица – когда-то мягкое и доброе – теперь было твёрже камня. Сколько она вынесла, сколько выстрадала? Значит, всё это время Рин жила – без защиты деревни, без поддержки – и от этой мысли Какаши сделалось больно, тяжесть вины на плечах словно бы стала ещё больше, ещё горше. Он должен был знать. Должен был… – Какаши, стой! Дорогу ему пыталась преградить какая-то мельтешащая тень. Какаши бросился влево, отмахиваясь от неё, как от чего-то незначительного, лихорадочно искал взглядом самый быстрый путь с крыши вниз, в чайную. Скрытность была ему не важна, она только замедлит его. – А НУ СТОЯТЬ! Последовавшая за выкриком атака была быстрой и мощной, но Какаши снова уклонился, грубо отпихнул нападавшего плечом, нацелившись на уязвимую точку на руке. И тут в его сузившемся до крохотного пятна поле зрения мелькнули удивлённые зелёные глаза. Живот болезненно подвело. Сознание словно бы выплыло из омута, в котором существовало лишь бездумное желание скорее бежать, найти Рин. Но его пальцы уже дотянулись до Сакуры. Хрустнули кости. К горлу Какаши подкатила тошнота. В ужасе он попытался подхватить её, не дать упасть и пораниться ещё больше, когда – БАМ! – окутанный чакрой кулак Сакуры впечатался ему в грудь, выбивая весь воздух и опрокидывая на крышу. И поделом. Ты сделал ей больно. – Ты что творишь? – зашипела Сакура. Дотронулась до своей руки, скривилась и, призвав чакру, стала себя лечить. – Это ведь точно ловушка! Какаши попытался ответить, но грудь сковало болью, протянувшейся до самой шеи. Ему отчаянно нужно было попросить у неё прощения, но ни звука не срывалось с губ – только трудное, хриплое дыхание. – Я перестаралась с этим ударом. Ты меня напугал, – пробормотала Сакура, схватила его за руку, оттащила подальше от края крыши, туда, где их было не видно, и, припав к черепице, оглядела улицу внизу. – Тебе не приходило в голову, что те охранники как-то подозрительно быстро отстали? Нохара, может, просто хотела отделить тебя от Сарады. Какаши попытался сесть. Не получилось. Ну конечно же! Как он сам не догадался? Человек, который спелся с Данзо, не станет гнушаться грязных приёмов и без зазрения совести использует родную дочь для достижения своих целей. – Просто лежи спокойно! – приказала Сакура. – Так пройдёт быстрее. Я не повредила ничего жизненно важного, но синяк будет внушительный. Теперь она выглядела виноватой. А ведь это он, Какаши, чуть по-крупному не свалял дурака. Ему вдруг стало так стыдно, что он даже обрадовался вынужденному молчанию. Если повезёт, то он приведёт мысли в порядок прежде, чем снова сможет говорить. – Это точно не дзюцу воскрешения, – задумчиво проговорила Сакура, прячась рядом с ним за дымоходом. – Это хорошо, правда ведь? Точно не дзюцу воскрешения? Пожалуй, что так. Глаза Рин были обычными, человеческими глазами. Орочимару и Кабуто знали, как наложить это дзюцу, и пусть Какаши не представлял, зачем им понадобилось бы делать что-то подобное, он почти жалел, что это не оно. Потому что он не мог вынести мысли, что Рин жива, что повзрослела естественным образом и примкнула к врагам, когда он думал… все эти годы… Глаза защипало. – Мне жаль, – проговорила Сакура и подняла руку, должно быть, чтобы утешить его. Он не заслуживал сострадания. Какаши отвернулся и закрыл глаза в безмолвной муке. Если бы только у него была маска. Не говоря ни слова, Сакура поправила его шарф, осторожно прикрыла нижнюю половину его лица и отвернулась. – Это ведь правда она, да? – печально проговорила она, глядя в сторону. – Представить не могу, в каком ты сейчас шоке. Она закрыла его лицо. Раньше, в чайной, смело встала на его сторону, бросая вызов госпоже Нохара, которая одной своей осанкой излучала ауру могущества и принадлежности к высшим политическим кругам. Бросила ей в лицо: «Какое вам дело, лояльность у меня к нему или что-то большее?» Так бесстрашно. Так глупо. И словно бы всерьёз и искренне. Ты должна быть как можно дальше от меня, слышишь? – Не нужно тяжёлых мыслей, Какаши, – сказала Сакура. В её глазах была неизбывная нежность. – Я – врач. Прости, если я переступаю какие-то границы, но ты травмирован. У тебя посттравматическое стрессовое расстройство, ПТСР, и им никто не занимался. Раньше в Конохе понятия не имели, что делать с детьми, травмированными войной. А Цукуёми Саске только всё ухудшило. То, что ты потерял голову, увидев женщину, которая столько значила… значит для тебя – это совершенно нормально. Послушай, ведь всё обошлось. Сейчас ты в безопасности. «Как в этом мире может существовать человек вроде тебя? – заворожённо подумал Какаши. – Кто-то настолько добрый и бескорыстный, кто-то, кто говорит: «Ты в безопасности», – когда это я должен охранять тебя? Я не заслужил». Какаши не знал, что Сакура увидела в его взгляде, но она вдруг густо покраснела и стала перебирать свои покрашенные в каштановый волосы. Сердце в груди Какаши содрогнулось от боли. Что бы ни случилось, Сакура должна быть в безопасности. Сакура и Сарада. Пусть хоть весь мир ляжет руинами, ради этого стоило жить и умирать. Место удара по-прежнему ныло, но Какаши поднялся, даже не покачнувшись и не рухнув обратно на крышу, и взял Сакуру за руку. Не важно, что глупец, живший в нём, хотел остаться или, что хуже, ворваться в чайную, встретиться с Рин и расспросить её обо всём. Этот глупец знал, что ему придётся заткнуться и отступить.