Потерянный на дорогах жизни

Да, приложила она его от души... Пока их маленькая команда быстро и осторожно выбиралась из города, Сакура не спускала с Какаши глаз, убеждая себя, что удар был не такой уж и сильный и не мог сказаться на дыхании. Стоило бы предложить вылечить ушиб и унять боль, но она изучила Какаши достаточно хорошо, чтобы понимать: откажется. Он молчал, хотя уже точно вернул способность разговаривать. В глазах – тяжёлое чувство вины и беззащитно обнажённые чувства. Сакуре страшно хотелось обнять его, сказать, что всё образуется, но не позволяла себе даже этого. Знала: Какаши сейчас хочет побыть сам по себе. Их главной задачей было найти Сараду и не позволить госпоже Нохара забрать её, хотя, должно быть, на самом деле Какаши больше всего на свете хотелось одного: оказаться рядом с той женщиной, которую он убил... Или же просто так считал. Та женщина. Рин Нохара. Как, почему она выжила, было за гранью понимания Сакуры, но каковы бы ни были причины, для неё это были скверные новости. Она попросту не могла отыскать в себе моральных сил относиться к этому иначе. Там, на крыше, Сакура запаниковала и ударила Какаши, потому что испугалась, что потеряет его. Вот так просто всё объяснялось. Просто, но оттого не менее сложно. Сакура даже не знала, что именно Какаши испытывал к Рин, кроме дружеской привязанности. Он никогда не разговаривал с ней о своём прошлом, и всё же она дважды побывала в его голове и пережила очень личные воспоминания, которые он сам спрятал за печатями. Он сам впустил её, хотя Сакура не встречала никого, кто бы так дорожил своей свободой – за исключением, пожалуй, только её мужа. Какаши был глубоко травмирован. Она понимала: самые страшные шрамы остались не от смерти Обито и даже не от самоубийства отца – с этими призраками прошлого он сумел примириться, – а от гибели Рин. То, что Сакура назвала диагноз, ПТСР, Какаши в лицо, сама, без спроса, перечёркивало все профессиональные принципы, по которым она жила. И это тоже было результатом страха – ей показалось, что они с Какаши расходятся друг от друга всё дальше и дальше, и так она сможет приблизить его к себе. И, конечно же, она хотела, чтобы он стал хокаге. Он заслуживал этот титул, как никто иной – нет, это Коноха заслуживала его, Хатаке Какаши, самого умного, самого опытного, самого искусного шиноби Листа, человека, положившего свою жизнь на благополучие деревни. Однако если находились люди, подобные госпоже Нохара, пытавшиеся заставить его наследовать Цунаде через шантаж и угрозы, то… может быть, Сакуре уже не хотелось, чтобы он принимал титул. Нет, если говорить начистоту… наверное, она не хотела этого, потому что тогда их статусы, и так не соответствующие один другому, стали бы настолько разными, что преодолеть разрыв ей станет совсем не под силу. Сакура вздохнула. Какая самонадеянность – чтобы потерять кого-то, нужно сначала обрести. Непрошенные, ей вспомнились давние слова Анко: «Нельзя привязать к себе ветер. Хатаке Какаши неспособен сидеть смирно, никогда этого не мог», и суровая отповедь Ино: «Но ты не можешь в него влюбиться. Иначе всё слишком запутается». Что ж, пора прекращать закрывать глаза на правду: она влюбилась. Она, Сакура Харуно, должна бы понимать лучше кого бы то ни было, как глупо это – страдать по мужчине, который не может ей принадлежать. И она искренне ненавидела уязвимость и постоянную потребность во внимании и ласке, которые приносила влюблённость. Сакура уже потеряла последние крохи собственного достоинства, преследуя Саске, сможет ли она повторить этот путь, зная, сколь бесплодным он будет? Их побег из города был мучителен: улицы вокруг готовили к празднеству, а её мысли становились всё мрачнее и безрадостнее, надежда угасала – и тем больше, чем дольше она размышляла над происходящим. Зато Какаши точно знал, куда им нужно двигаться, и, казалось, совсем не волновался. «Я верю, что Каэру сможет защитить Сараду», – вот как он сказал. Когда они достигли леса к юго-востоку от города, уже стемнело. Стояла ясная ночь. Светила луна. Они обогнули город полукругом, и в пути Какаши то и дело проверял, не гонятся ли за ними. Сейчас за ними никто не шёл, но он всё равно создал двадцать клонов, и те тут же рассыпались по округе. Что, если она попросит у Какаши одного из его клонов? Просто чтобы был рядом, когда он отправится туда, куда ей не будет хода? Какаши тихо свистнул, и в тут секунду Каэру спрыгнул с дерева перед ними. – Сенсей, я очень волновался. Почему так долго? – Я буду на часах первым, – только и ответил Какаши. – Где наши вещи? – Там, – Каэру указал на куст. Какаши вытащил спрятанный в ветках рюкзак, покопался внутри и принялся раздеваться. Сакура поначалу уставилась на него круглыми глазами, а потом, когда он стащил футболку, отвернулась, как воспитанная девочка. Однако Какаши лишь избавился от маскировки Сукеа и вернул привычную маску. Аккуратно сложив одежду, зло затолкал её в рюкзак и, чеканя шаг, скрылся в лесу. Скоро последний отблеск его светлых волос исчез за деревьями. – Вы… сражались? – тревожно нахмурившись, спросил Каэру. – Нет, – ответила Сакура. Сердце у неё было не на месте от беспокойства за Какаши. – Случилось кое-что… совершенно безумное. – О… – глаза у Каэру расширились. – Чёрт… Что именно? – Сначала мой вопрос: где Сарада? – На дереве. Мы уже давно вас ждём. – А если она упадёт? – заволновалась Сакура, вглядываясь в густую листву. – Не беспокойся, – Каэру широко улыбнулся. – Я сделал ей постель и привязал её к той нитями чакры. Она спит. Нам тоже нужно подняться. Внизу слишком опасно. Помочь тебе? – Нет! – рассердилась Сакура и взбежала вверх по стволу чуть быстрее и куда более элегантно, чем обычно. Как и сказал Каэру, в ветвях на большой развилке было устроено нечто, напоминающее гнездо. Очень ловко. – Просто признай, что восхищаешься, – продолжал улыбаться он, внимательно следя за выражением её лица. – Ты! – завелась Сакура, оскорбившись его самодовольным видом. – Сейчас ты мне за всё ответишь! Казино! Ты что, совсем поехал? Твоя глупость поставила под удар всю миссию! – Ш-ш-ш, – шикнул на неё Каэру, отодвигаясь подальше. Должно быть, боялся, что она вот-вот набросится на него с кулаками. – Разбудишь Сараду. Поздно очнулся. Гнездо, построенное из спальника и нитей чакры, зашевелилось, и из-под ткани показалась лохматая голова. – Тётушка Сакура? – шаря в поисках очков и зевая, пробурчала Сарада. Тётушка?.. – Я не тётушка! Я совсем немного старше… вот этого вот, – вспыхнула Сакура и сама скривилась от своих слов. Каэру довольно ухмыльнулся, и Сакура почувствовала, как потеплели щёки. Боги, да какая, в конце концов, разница, как её зовёт Сарада? Тётушка уж всяко лучше, чем мама. – Я рада, что с тобой всё в порядке, – проговорила Сакура, ни к кому особенно не обращаясь. Похоже, Каэру и Какаши заранее договорились о том, что встретятся в этом месте, и Каэру даже успел забрать из гостиницы их вещи. Конечно, ведь Какаши знал, что их преследуют и принял меры. Сакура почувствовала себя ненужной, но, с другой стороны, ей было уже почти всё равно – так давила на неё усталость. – И кто доел всю ту еду, которую заказала та тётя? – сквозь зевоту спросила Сарада. – Ты не наелась? – удивилась Сакура, после минутного непонимания вдруг сообразив, о чём та говорит. Она вдруг почувствовала, что и сама очень голодная. Придётся принять пилюлю, чтобы подкрепиться, иначе придётся всю ночь мучиться от голода. А Какаши? Ему ведь вообще не перепало и крошки. Были ли у него с собой пилюли? – Мне не дали сладкого, – уныло пробубнила Сарада, сразу переходя к сути. – Я куплю тебе сладкого в следующий раз, как мы где-то остановимся, – пообещала Сакура. – Сама выберешь. – Молочные пончики? – с надеждой посмотрела на неё Сарада. – Хорошо, – Сакура кивнула, – пончики так пончики. С корицей и сахаром? Мне они тоже нравятся. – Вроде тех, которыми меня угощал дядя Какаши? – Сарада стала оглядываться, будто искала его. – Какаши нас охраняет, – успокоила её Сакура. – Увидишь его утром. Сарада кивнула и зарылась поглубже в спальник. – Спокойной ночи. – Спокойной ночи, – отозвалась Сакура. Несколько секунд спустя Сарада уже спала крепким сном. – Нас сегодня чуть не схватили, – вздохнула Сакура. – Что случилось? – Каэру, совсем извёвшийся от нетерпения, указал на другую ветку, на которой они могли поговорить, не рискуя снова разбудить Сараду. Им повезло: стало теплее, и, хотя уже наступила ночь, закутываться в тёплые вещи было не нужно. – Я пока не закончила со своими вопросами, – строго одёрнула его Сакура, когда они устроились в некотором отдалении от Сарады. – Хирото, правильно? Наверное, тебе стоило бы объясниться, как считаешь? – Госпожа Нохара была смотрительницей в приюте, где я жил, – едва слышно ответил Каэру. Его лицо вдруг стало неподвижным и безучастным, как маска, веселье и самодовольство исчезли, словно и не бывало. – Там был… культ? Который похищал детей? – осторожно спросила Сакура. Каэру повернулся к ней – белое мутное пятно, а на нём пара тёмных пронзительных глаз. – А ты откуда об этом знаешь? – прошептал он, едва шевеля губами. – Из воспоминаний Какаши, – объяснила Сакура. Каэру ничего не понял, он знать не знал об их гендзюцу сессиях. – Я почти ничего не знаю, но, кажется, начинаю понемногу что-то понимать. – Я был одним из тех, кого забрали, – признался Каэру с болью в голосе. Сакура тут же решила, что не станет настаивать, если он не захочет распространяться о своём прошлом. – И моя сестра – тоже. Они… проводили эксперименты. Я мало помню. Наверное, хотел забыть… или меня заставили? Госпожа Нохара знала, что происходит, но никак не препятствовала. – Это был Данзо? – наугад спросила Сакура. Каэру кивнул. – Да. И не только он. Меня отобрали в какую-то особую боевую группу. Мало кому это удавалось. Я долго изобретал толковый план, чтобы вытащить сестру из лабораторий. У меня был всего один шанс. Всё получилось, и мы сбежали. – Когда это произошло? – Десять лет назад. Может, чуть больше. – И куда вы пошли? – спросила Сакура, вспоминания, где была сама в этот момент. Это было до войны, когда её жизнь и жизни её друзей крутились вокруг единственной задачи – вернуть домой Саске… живым или мёртвым. – Где мы только ни были, – тихо ответил Каэру. – Жили на улице. В лесу. В заброшенных домах. Мы зарабатывали на жизнь ставками в игорных домах. Это было трудно, но, когда началась война, стало ещё труднее. Нас взяла к себе шайка бандитов. Ну, пока мы отстёгивали им за защиту… После войны я продолжил зарабатывать азартными играми, пока однажды не попал в серьёзную переделку. Это Какаши-сенсей нас тогда спас. Вышел против всех. Один. А их было не меньше тридцати. Он замолчал. Каэру явно многого не рассказывал, но Сакура, верная данному себе слову, не стала допытываться. – Тебя беспокоит то, что про твою сестру сказала эта старая змеюка? – вместо этого спросила она. Каэру кивнул. – Я и не думал, что они продолжали следить за нами. Какая ей, вообще, разница? – Мы с ней раньше ни разу не встречались, – вздохнула Сакура, – но мне попадались люди вроде неё, когда несколько лет назад мы с Цунаде ездили в столицу выпрашивать деньги на больницу. У неё, похоже, большие связи. Только те, у кого в руках власть, говорят так высокомерно. – Я очень волнуюсь, – с тяжёлым вздохом признался Каэру. – Мне жаль, что я был таким бесполезным. Когда я увидел госпожу Нохара, да ещё так внезапно, я просто оцепенел. Какаши-сенсей очень на меня злится, да? Сакура посмотрела на него с печальной симпатией. Вот и ещё один с ПТСР, и это она ещё даже не спросила, как он попал в приют. Непаханое поле работы для того, кто хочет заниматься психическим здоровьем. – Нет, не злится. Пока мы были в чайной, Какаши пытался вытянуть из Нохара столько информации, сколько возможно. Я пока не говорила с ним, но уверена, что встреча была очень полезной. Он знал: если мы уйдём из Конохи, это вынудит интересных нам людей предпринять какие-нибудь действия. На самом деле, это не ты всё испортил. Это была я. – Ты ему правда нравишься, – сумрачно проговорил Каэру, как будто это что-то меняло – как будто она не совершила ошибку, выйдя за ворота Конохи с Сарадой. – Он мне тоже очень нравится, – Сакура даже повысила голос, чтобы он понял всё до последнего слова, до последнего слога. – И мне плевать, одобряешь ты нас или нет. И заруби себе на носу: я не использую его. Каэру не ответил, только вздохнул и посмотрел на плывущую в тёмном небе луну. Поелозил на ветке и сказал: – Она придёт за нами. Думаю, нам лучше вернуться в Коноху. – Боюсь, даже там Сарада не будет в безопасности, – помрачнела Сакура. – Тогда что же нам делать? – Не знаю. Мне нужно поговорить с Какаши. Хочу знать, что он планирует. – Да, поговори с ним, – кивнул Каэру. – Я очень за него волнуюсь. И правильно делает. Сакура бросила на него встревоженный взгляд и коротко выдохнула. – Мы видели Рин. Рин Нохара. Члена его генинской команды. Похоже, она жива. – Ах ты ж дерьмо. – От неожиданности Каэру покачнулся и чуть не свалился с ветки. – Вот же дерьмище!

***

Злость – удобное чувство. Оно позволяло вытеснить печаль, нервозность и беспомощность. Для человека, известного своим безмятежно-наплевательским отношением ко всему на свете, с привычкой к лености, когда обстоятельства позволяли, Какаши удивительно хорошо умел разжигать в себе злость. Проблема, однако, состояла в том, что чем сильнее полыхало пламя, тем быстрее оно превращалось в пепел. Не столь уж многих людей Какаши мог обвинить в своих бедах, и самый неудачный момент – он так или иначе заканчивал тем, что винил во всём себя. Какаши на собственной шкуре познал ненависть к себе самому. Именно она определяла его личность в юности. Тогда он почти подошёл к краю – жажда уничтожить себя странным образом уравновесилась и помогла ему выжить, несмотря на то, что больше всего ему хотелось прекратить собственное существование. Какаши швырнул камешек в дерево, разогнав его до скорости пули. Пам. Густая смола, тягуче закапавшая из трещины в стволе, была похожа на кровь. Какими глупыми ему теперь казались те эгоистичные страдания. Просто смешно! Тихий приступ гнева прервало сообщение от теневого клона. Он заметил группу людей к югу, похоже, бандитов. Вряд ли они имели какое-то отношение к их преследователям, но Какаши всё равно мысленно поставил их себе на заметку: их было много, а Коноха несла ответственность за безопасность в Стране Огня. После ничего значительного не произошло. Только лес шумел, постепенно засыпая. Какаши ждал, что придёт Сакура, но, когда она, наконец, появилась, его сердце всё равно забилось чаще. Почему? Потому что он был дурак, готовый ради утешения вцепиться в женщину больше, чем на десяток лет его младше. Ему хотелось уткнуться лицом ей в шею, забыть и не помнить ничего столько, сколько это было возможно. – Ты – настоящий? – спросила Сакура, устроившись на ветке с ним рядом. – Я думала, что научилась их различать, но вон тот опять меня надурил… Она обиженно посмотрела в спину удаляющегося клона. Тот даже не обернулся. Они все, разумеется, были не в самом радужном расположении духа, жалели себя и нелепо страдали. Его тени, полностью функциональные, существующие, пока он поддерживает их чакрой. – А это имеет значение? – проговорил Какаши суше, чем хотелось. Что ещё ему сказать? Он подвёл её, как подвёл многих других. Ему хотелось остаться в одиночестве, но он знал, что легче от этого не станет. – Хм, думаю, имеет. – Сакура придвинулась чуть ближе. – Ты принял пилюлю? Я не знала, есть ли они у тебя, и на всякий случай принесла свои. – Надеюсь, ты не сама их сделала. – Эй, это, вообще-то, грубо! Вот… – она достала одну пилюлю из подсумка и протянула Какаши. – Глотай. Он вытянул язык, и Сакура с чуть заметной улыбкой положила на него чёрный овал. – Каэру за тебя волнуется, – сказала она. Какаши кивнул. – Он всегда волнуется. – Он рассказал мне о своём прошлом. Ты спас его с сестрой, даже несмотря на то, то это было так опасно? – Не настолько, – пожал плечами Какаши. Он был ранен, совсем легко, и то потому, что те бандиты дрались очень подло. – Ты – хороший человек, – тепло проговорила Сакура. – Спасибо. Какаши фыркнул. Ну да, конечно. – Я ранил тебе на крыше, – напрямик сказал он. – Тебе стоило ударить меня сильнее. – Как ты? – спросила Сакура. – Болит? Болело. И должно было болеть. – Можно посмотреть? – Нет. Сакура назвала его состояние посттравматическим стрессовым расстройством – современное название для недуга, с которым он жил почти всю свою жизнь, – и словно бы вытащила на свет то, что хотело спрятаться во тьме. Какаши давно научился функционировать, несмотря ни на что, но многие не смогли. Должно быть, именно поэтому он оставался одним из немногих своих сверстников, кто по-прежнему служил. Остальные уже давно осели в относительной безопасности стен Конохи. Человек вроде него должен был испытывать горечь, думая о тех, кого потерял, выходя в бой снова и снова, чтобы другие могли спокойно жить своей жизнью. Но горечь не приходила. Может быть, потому что бой – это всё, что у него было? Жизнь Какаши имела смысл только тогда, когда он ставил её на кон. Но, возможно, это была ложь. Если бы он не считал, что Рин мертва… он бы не был тем, кто он есть сейчас. Его жизнь… построена на лжи. – Смотри, я принесла книгу, – сказала Сакура и достала из сумки тонкий томик. – Эта та, которую я тебе купила. – Темно, – ответил Какаши. – А я захватила фонарик, – беспечно дёрнула плечом Сакура. – Хочешь, я тебе почитаю? Какаши чуть не отказался, он был раздражённый и злой, готовый причинить боль даже тем, кто тревожился за него. Но как он мог? Сакура предлагала ему просто побыть рядом, и Какаши всем существом жаждал этого – её тепла, остроумия, силы, целеустремлённости, благородства. – Да, – сказал он, – да, пожалуйста. Я очень хочу. – Отлично! – Сакура включила фонарик, вручила его Какаши, чтобы он подсвечивал страницы, и открыла книгу. – Надеюсь, тебе понравится! Пока Сакура читала, он наблюдал, как двигаются её губы, и даже не пытался спрятать выступившие на глазах слёзы. Он не слушал, да это и не было важно. Всё, что имело значение, – это что Сакура была здесь, предлагая утешение, иллюзию, что земля не уходит у него из-под ног. Рядом с ней Какаши мог заставить себя поверить, что когда-нибудь всё будет хорошо.