Потерянный на дорогах жизни

Есть темнота и есть тьма – живая, дышащая сущность, готовая вцепиться в глотку, стоит только расслабиться на миг. Каждый волосок на теле Какаши встал дыбом, когда они спустились в катакомбы под пещерами Горного кладбища, смолянисто-чёрные и непроглядные. Ему уже приходилось тренироваться в таких условиях, когда он вступил в Корень, однако, какой бы ужас ни испытывал все те бесконечные месяцы под землёй, он знал: ему не дадут так просто погибнуть, осознавал собственную ценность. Какаши был совсем ещё юный, сильный, талантливый, отчаянный. Чтобы выбраться, нужно было просто отбросить все эмоции и доказать, что он может стать идеальным оружием и вынести любое давление. Здесь же, в катакомбах, сам воздух гудел от болезненной разноголосицы энергий, единственной целью которых, казалось, было беспощадное уничтожение любой жизни. – Нервничаем? – усмехнулась Рин, когда Какаши вздрогнул, случайно соприкоснувшись с ней руками. – Просто не зли их, и всё будет хорошо. – Кого? – прошептал он. Сердце тяжело бухало у него в груди. Рин не ответила, просто взяла его за руку, но спокойствия просто не существовало в этом месте, и Какаши лишь сильнее заколотил озноб. Он не помнил, чтобы хоть раз за всю свою жизнь так боялся. Или всё-таки помнил? Из-за незапертой двери разума явилось воспоминание, вынырнуло из тёмных глубин, как пузырёк воздуха на поверхность: минувшая война, Белая Богиня, Вечное Цукуёми, разворачивавшееся вокруг них. Безнадёжность, бессилие, уверенность, что прожил бесполезную, несчастливую жизнь. – Ты ведь их чувствуешь? – прошептала в ответ Рин. – О чём ты? – спросил Какаши и услышал, как собственный голос дрожит. О да, он много чего чувствовал: например, отчаяние. Сводящий с ума страх. Казалось, он снова попал в Цукуёми, вот только сейчас всё было по-настоящему, а, значит, проснуться не получится. Рин шикнула на него и потянула за руку дальше. Свет они не зажигали, она настояла. Рин считала это неким табу. Для Какаши в запрете чудилось что-то религиозное, и он не стал задавать вопросы. На самом деле, он готовился встретить совсем другую Рин – врага, а не человека, чьи нежные руки помнил так ясно, словно они только вчера лечили его. Внезапно Какаши ощутил едва заметный запах. – Рин, – его желудок сжался, подкатила тошнота, – стой. Он встал как вкопанный, дёрнул её за руку назад, и это усилие выпило его силу воли до дна. – Рин, там, внизу, Божественное Древо? Невероятно! Невозможно! Но нюх никогда его не подводил. – Божественное Древо? – удивлённо переспросила Рин. – Что это? – Ты была здесь во время войны, в этих пещерах? Ты не встречала Обито, это я знаю. Но, может, ты видела Мадару? Он говорил с тобой? – Кого? – в её голосе прибавилось злости. – Ты головой ударился, Какаши? Я думала, что вылечила твою лихорадку. Нет, я не встречала Обито, он мёртв, и Мадару тоже, если ты имеешь в виду того самого Мадару. Он ещё мертвее. В какое бы безумие вы, жители Конохи, ни влезли, ко мне оно не имеет никакого отношения. – Ты уверена, что он с тобой не говорил? Может быть, он выдавал себя за кого-то другого? Мадара – старый, хитрый сукин сын. – Какаши, прекрати нести чушь, – ледяным тоном приказала Рин. – Должно быть, на тебя подействовали пары. Я считала, что ты окажешься сильнее. – Нет, послушай меня! – горячо проговорил Какаши. – Орочимару и Кабуто многих подняли из могил, но Мадара использовал Обито, а сам он был лишь орудием клана Оцуцуки… Они – не то, что мы, совсем другой размах, слишком опасные для нас, людей! Рин, с кем ты говорила после того, как проснулась? – Ни с кем, – упрямо ответила Рин. – Я же сказала. Я была одна. Много, много лет. Она требовательно потянула его за руку. – Ближе к Древу я не подойду, – Какаши даже не двинулся с места. – Оно – воплощённое зло. – Воплощённое зло? – Рин фыркнула. – Оно выкормило меня. Как, по-твоему, я выжила тут, внизу? – Ты ела плоды Древа?.. – сердце Какаши на мгновение остановилось. – Никакое это не дерево, – казалось, Рин вот-вот покинут остатки терпения. – Это растение с ароматными, сытными плодами. Сначала мне от них стало плохо, но, уж поверь мне, если умираешь с голода, то скорее добровольно отравишься, чем не наполнишь живот. Годы... Она годами ела плоды Древа. С одной стороны, это многое объясняло, а с другой… яснее всё равно не становилось. – Кто-то с самого начала вживил в тебя клетки Хаширамы, – сказал Какаши. – Я не вижу другого объяснения, как ты могла пережить… пережить то, что я… – он замолк, будто по новой переживая ужас тех событий. – Ты ведь знаешь, что я сама тебя заставила? – мягко спросила Рин. – Но было всё равно так больно. Умирать… ужасно. Но я была благодарна за то, что ты обнимал меня. – Мне так жаль… Какаши нашёл её в темноте и крепко прижал к себе. Это были лишь слова – незначительные, пустые, они не могли передать всего, что он чувствовал. Если бы только он мог вернуться в тот день. Если бы только он мог изменить всё. Если бы только не потерял сознание, как последний слабак. Тогда он бы увидел, что произошло. Чьё тело они забрали и погребли в Конохе? Кто забрал настоящее? Рин в его руках казалось тонкой и хрупкой. То, как она напряжённо замерла, заставило Какаши медленно разомкнуть объятия и с болью в сердце отойти. – Ты столько пережила, – с трудом проговорил он. И снова просто слова – насмешка над её страданиями. Как вообще можно оставаться в своём уме здесь, внизу? Если только… Рин врала? Какаши не мог, нет, не должен был верить ей. Но как ему видеть в ней врага, если она вылечила его лихорадку и гладила его лоб – нежно, как делала бы в его воображении мать? В отчаянии Какаши выругался. – Тогда это был Кабуто? Это он тебя нашёл? – Кабуто! – Рин рассмеялась. – Ах, если бы. – Белый Зецу? Он? Он может принимать любую форму, какую захочет. – Ох, Какаши, – она усмехнулась, – разве не ты всегда был самым умным? Прекрати задавать вопросы и иди за мной. Всё это уже не имеет никакого значения. Командного тона было невозможно ослушаться. Если Рин годами ела плоды Божественного Древа, она была очень могущественна. Какаши побрёл за ней следом, пробуя сопротивляться и понимая кристально ясно: он не знает, где гендзюцу, а где – реальность. Сосредоточиться помогали только вопросы, благо – меньше их не становилось. – Когда твоя мать узнала, что ты жива? – спросил он. – А ты сам как считаешь? – с ноткой издёвки поинтересовалась Рин. – Ты ведь знаешь мою дорогую матушку. Не думал, что она сама могла всё это подстроить? – Нет! – потрясённо вскинулся Какаши. Организовать похищение единственной дочери? Запечатать Хвостатого Зверя при помощи другой деревни? Устроить её смерть от его руки, пока Хвостатый не прикончил своего джинчурики сам? И потом бросить в таком ужасающем месте? Рин расхохоталась. – Даже в худшие свои моменты ты был слишком добрым, чтобы понимать истинное зло, – сказала она, отсмеявшись. – Для меня это одна из самых больших неожиданностей – что ты такой… такой мягкий даже сейчас. Как это вообще возможно – сохранить такую веру в душе? Твой отец настолько сильно любил тебя, что эта любовь поддерживает тебя всю жизнь? «Сакура, – подумал Какаши и ощутил такую тоску по ней, что запекло глаза. – Пока есть в мире подобная женщина, разве могу я потерять надежду? И Наруто. Как можно знать его и не сохранять присутствие духа даже в самые тёмные моменты? Не хотеть обрести хотя бы каплю его целеустремлённости? Саске. На его плечах – тяжесть всего мира, но он находит в себе силы не согнуться. Вся его жизнь – вызов судьбе и ненависти. Ирука. Он своими знаниями и мастерством формирует поколение за поколением, вдохновляя на надежды и мечты. Цунаде. Каждый день она оплакивает своих мёртвых, но всё равно служит другим…» Было множество людей, которым он верил. Воспоминания о них словно бы накрыли его тёплым одеялом и прогнали холод, выстудивший нутро. – Я верю в людей Конохи, – твёрдо сказал Какаши. – Возвращайся. Обещаю – ты снова научишься верить. Рин снова рассмеялась, на этот раз горько и зло. – Ты дурак, – бросила она. – Вот мы и пришли. Он не получит ответов. Не сегодня. Какаши почувствовал вокруг огромное пустое пространство. Вспыхнул свет – глаза Рин загорелись алым, зеркала на стенах отразили их свечение. Нет… не зеркала. Это были… «Не смотри, – успел подумать Какаши, и тут же его голова взорвалась болью настолько сильной, что чуть не подкосились ноги. Мир вокруг умылся красным – отозвались его собственные глаза. Тело наполнилось силой. – Мой Мангекьё. Гендзюцу мне уже не страшно». Сжав зубы, он медленно поднял голову. Зрение, подстёгнутое кровью Учиха, обострилось. Всё тело Рин полыхало красным: на её лице, на шее, руках быстро расползался орнамент, на лбу появились короткие рожки. Вид этот внушал страх, но и завораживал красотой. – Что это? Кто с тобой это сотворил? – выдохнул Какаши. – Это Проклятая Печать? – Это сделала я, – ответила Рин. – И это не проклятье, это – благословение. Текучим движением она сорвала с себя рубашку, обнажаясь по пояс. На её коже вихрились красные светящиеся узоры, закручивающиеся в тугую спираль вокруг пупка. – Надень обратно… – Какаши было неловко видеть её наполовину голой, но несмотря на это взгляд тут же остановился на том месте, где его рука проломила ей грудь. Слова замерли на языке. Ничего. Ни единой отметины, кроме красных узоров. Никакого признака, что когда-то там была огромная кровавая дыра. Как это вообще возможно?.. – Сразись со мной, – проговорила Рин и встала в стойку. – Активируй её. – Что? – Сразись со мной! – Нет, я не хочу! – закричал Какаши. – Одевайся и пойдём отсюда! Рин стала приближаться медленно и напряжённо, готовясь в любой миг отразить атаку, и за её спиной стала видна обширная пещера, а в центре её Божественное Древо – миниатюрная копия Древа, почти разрушившего их мир в прошедшую войну. Белое, как призрак, с тонкими, искривлёнными, голыми ветвями. На верхушке, испуская отравленную ауру, висели плоды – чернее чёрного, но отражающие сотни огромных остекленевших глаз, взирающих на них из стен пещеры. – Проклятье, Рин, – оглядываясь, прошептал Какаши, – что это за место?! – Это мой дом, моя обитель, – холодно ответила та. – Место, где меня создали. Где меня благословили и изменили. – Да чтоб подавиться всем этим космическим пришельцам… – пробормотал Какаши, пытаясь прикинуть, насколько опасны глаза в стенах. Они – это какое-то разумное существо? Одно? Или несколько? Есть ли конечности или только глаза? И самый насущный вопрос: как, чёрт возьми, с этим драться? – И что им тут, у нас, понадобилось? Уж лучше бы мы вообще жили без чакры, чем всё это дерьмо. Рин атаковала стремительно, как молния – вспышка красного, – но вот её техника оставляла простор для пожеланий. – Просто остановись! – прошипел Какаши ей на ухо, схватив за руки, развернул и оттолкнул от себя подальше. – Ты с ума сошла? – О да, – зашипела Рин в ответ, – абсолютно. Не слушая его, она продолжала нападать снова и снова – очень быстро и очень неуклюже. Какой бы силой ни обладал её Шаринган, против Шарингана Какаши он был бессилен, лишь причинял боль. Рин ведь должна была понимать, что он неуязвим для большинства её дзюцу? – Да что тебе вообще нужно? – выйдя из себя, рявкнул Какаши. – Свободу! – завопила Рин. – Во мне столько гнева… Я утоплю в нём весь мир! Он почувствовал запах раскалённого металла и бросился в сторону. Как раз успел. Из воздуха соткался оранжевый Сусаноо и, протянув ручищу, попытался его схватить. – Разве я уже не уничтожил его? – простонал Какаши. Появились ещё два – синий и чёрный. – Как ты их создашь? Помещаешь чакру в разные предметы? Он замешкался на миг, разглядывая три фигуры. Те рванулись к нему, видимо, собираясь его прикончить. Порталы? Телепортация? Он даже не знал, на что способны его нынешние глаза. Что-то внутри Какаши отозвалось, среагировало само по себе, и из земли вдруг поднялась ослепительно белая, исполинская грудная клетка. Она обросла плотью, отрастила крылья, росла, росла и росла, пока не стала больше чем три Сусаноо вместе взятые. Его собственный Сусаноо… чьё появление означало нестерпимую боль. Какаши закричал, и белый исполин вторил ему таким громовым рёвом, что с потолка пещеры сорвалось несколько камней. Глаза лениво моргнули. Некоторые словно бы просыпались и начинали фокусироваться на них. – Чего ты добиваешься, Рин? – прокричал Какаши. Он раздавил одного Сусаноо, потом двух других. Может, всё дело было в том, что он не мог продержаться долго, и она об этом знала? Чакра сгорала слишком быстро. Татуировка на его руке горела огнём. Какаши мысленно приказал Сусаноо рассеяться, и у него получилось. Он остался стоять со светящейся Рин лицом к лицу, но уже без защиты. – Почему ты не активируешь её, проклятый ты идиот? – зашлась в крике Рин. – Я хочу, наконец, покончить со всем этим! – О чём ты вообще? – Печать! Активируй её! – На мой вкус я уже достаточно активен, – проворчал Какаши. – Ненавижу все эти модные улучшения. От них всё слишком болит. Я просто хочу, чтобы ты вернулась со мной в Коноху, понимаешь ты или нет? Ладно, может, сначала я хочу поснимать головы с тех шиноби, которые тебе составляют компанию. – Кабуто заплатит за то, что провалил задание, – прошипела Рин и снова кинулась на него. – Значит, он всё-таки работает с тобой, – усмехнулся Какаши. – На меня, тупица, на меня, – ответила Рин и исхитрилась больно ударить его в грудь. Он просто не мог себя заставить причинить ей вред, даже защищаясь. – Он очень высоко ставит себя, но на самом деле медик из него посредственный. – А, ты сейчас говоришь про татуировку? – догадался Какаши. – Значит, всё-таки Проклятая Печать, да? И что случится, когда я её активирую? – Ты, наконец, образумишься. – Образумишься, говоришь? – рассмеялся Какаши. – Ты меня даже не знаешь. Ты не Рин. Ты – какая-то её странная копия, я прав? – Я не копия! – в ярости завопила Рин, удваивая усилия. Какаши уже труднее было уворачиваться: руки и ноги наливались тяжестью, а движения становились медленными. – Могли бы решить проблему с истощением чакры, – саркастично фыркнул Какаши. – Что бы вы с этим очкастым ни сотворили с моим телом, это никуда не годится. – Это потому что ты невыносимый упрямец, – ответила Рин мягко, почти любовно. С Проклятой Печатью или без, ей было не тягаться с Какаши, но она ведь понимала это с самого начала, так? – Кровь Учиха. Ты знаешь, что она порченая? – спросил он. – Знаешь, что от неё становится плохо? – У нас всё под контролем, – ответила Рин, но что-то в её лице выдавало враньё. – Она стирает воспоминания. Ты ведь знаешь? Что ты потеряла? Какие воспоминания ты забыла? Она рассмеялась. – Я ценю всё, что забыла. Глупые попытки Обито заставить меня заметить его, ревность, когда я всё равно смотрела на тебя. Дурацкая мечта стать хокаге, хотя он был самым бесталанным болваном, какого я только видела в жизни. А мягкость Минато-сенсея приводила меня в бешенство. Ну кто остаётся таким в самый разгар войны? Все эти идиотские… – Это неправда, Рин, – тихо проговорил Какаши и остановился, пытаясь не замечать глаза в стенах. – Я всё прекрасно помню. Ты была нежной и любящей. И Обито любил тебя так сильно, что мстил всему миру за твою смерть. – Но я его не любила, – Рин тоже остановилась. Красное свечение, охватившее её тело, медленно гасло. – Я лишь хотела… – Мы были просто друзьями, – просто ответил Какаши. – Неправда! Активируй её! – зло и разочарованно крикнула Рин. – Активируй и вспомни, чёрт тебя дери! – Татуировку? И как мне это сделать? И я ведь не хочу попасть под влияние Проклятой Печати! Она горько рассмеялась. – Значит, ты всё забыл? Даже слово? Какая ирония. Слово? Значит, в каком-то слове заключался ключ! – Блядь, – ругнулся Какаши. – Кабуто врал про структуру клеток, про то, что таблетки мне нужны, чтобы выжить, и прочее, так? – Может быть, – улыбнулась Рин. – Ты ему не особенно нравишься. Кажется, он ревнует. – Что произойдёт, когда я вычищу всю кровь Учиха из своего тела? – Ты умрёшь. – Проклятье, Рин, – процедил Какаши сквозь зубы. Она никогда не отвечала так, как ему хотелось, и явно делала это нарочно. – А что знает Саске? – Саске Учиха? – Рин хмыкнула. – Боже-боже, разоблачение века. Ему плевать, да и помнит он немного. Хотя благодаря ему я отыскала Карин, а без неё я бы уже погибла тысячу раз. И ещё благодаря его с Карин безумной интрижке в моём распоряжении идеальное сочетание Учиха и Узумаки. – Сарада не в твоём распоряжении, – холодно проговорил Какаши и принял другую боевую стойку. – И я защищу её даже ценой жизни. – О, никаких сомнений в этом, – расплылась в тонкой ухмылке Рин. – Я видела, как ты носишься с ней, как безголовая наседка, однако рано или поздно она будет в наших руках. – Только попробуй, – угрожающе прищурился Какаши. – Пока что она мне не нужна, – Рин стала само дружелюбие. – Сейчас у меня есть её мать. Фокус в том, чтобы не забирать у неё слишком много сил, иначе она умрёт. Один раз она едва выжила. – Ты хоть слышишь себя? – изумился Какаши. – Это не ты. Ты никогда не была жестокой или бессердечной. Ты заботилась о людях вокруг. – Ты правда считаешь, что люди не меняются, если ты сам остаёшься всё тем же, что раньше? – Я изменился, – серьёзно сказал он. – Я больше не тот одинокий, несчастный мальчик, который хочет поскорее умереть. – Значит, станешь хокаге, да? – Рин усмехнулась. – Думаешь, если согласился занять этот пост, то уже изменился? Стать хокаге – мечта всех кругом, но только не твоя. А знаешь, почему? Потому что на самом деле тебе ни до чего нет дела. Меня это всегда в тебе восхищало. – Меня бы здесь не было, если бы мне ни до чего не было дела. Я бы сейчас был в Конохе, чтобы положить конец всем этим махинациям с Шаринганами. В это мгновение зрение Какаши затуманилось. Он пошатнулся. В голове быстро нарастало давление. Чёрт... Чёртов Мангекьё Шаринган! Как ему деактивировать эти проклятые глаза? Ещё немного – и он попросту рухнет на пол, неспособный двинуть и пальцем. – Уже вымотался? – очаровательно улыбнулась Рин, но Какаши заметил странный испуг в её глазах. – Такой талантливый, а выносливости нет. Что ж, хорошо. Не хочешь активировать? Ладно. Тогда я сама сделаю то, что нужно. Она вопросительно посмотрела на вмурованные в стены глаза, повернулась и зашагала к Божественному Древу, белеющему в полумраке, будто призрак. Бесстрашно сорвала один из плодов. В тот же миг все до единого глаза распахнулись и уставились на неё с нескрываемой яростью. – Хочешь? – спросила Рин, протягивая плод. – Отойди от него, – прошипел Какаши сквозь зубы. – Будь осторожна! – Нет, – она покачала головой, – слишком поздно для осторожности, – и засунула плод в рот. С потолка сорвалась молния – такая мощная, что, казалось, включился огромный фонарь. Загрохотало, закладывая уши. Какаши сбило с ног и отбросило назад, приложив о скалу. Ударом из лёгких выбило воздух, и несколько секунд он не мог дышать, не мог слышать, видеть… пока мир вдруг снова не обрёл очертания, а вместе с ним и тонкая бледная фигурка, безжизненно распластавшаяся на камнях. – Нет, нет, нет, – зачастил Какаши в ужасе. Нет! Он скорее пополз к ней на коленях и руках, выпрямился, заторопился вперёд, готовясь к самому худшему, а огромные глаза один за одним медленно закрывались, будто засыпали. – Зачем ты это сделала? Рин, ты ведь знала… знала, что произойдёт, так зачем?.. Пальцы нашарили пульс. Тело Рин оказалось цело. – Я тебя держу, – Какаши поднял её, прижал к груди. – Мы найдём Карин, слышишь? Она где-то близко. Всё обойдётся. Рин, всё будет в порядке… – Какаши… – Веки Рин затрепетали. – Какаши, помоги… – Разве я не говорил, что за этим и пришёл, глупая ты женщина? – проворчал он. – Что ты натворила? – Это единственный способ уйти от них. Глаза… Сейчас все они были закрыты, и в пещере наступила темнота. Лишь Древо слабо светилось призрачным белым светом, но и оно скоро потухло. – Я столько забыла, – пробормотала Рин Какаши в грудь. – Иногда я даже забываю, кто я такая. Но знаешь, что я буду помнить всегда? Как ты в первый раз пришёл ко мне. Если очень, очень хочешь удержать драгоценное воспоминание… это можно сделать. Какаши промолчал. Отчасти от растерянности, отчасти – потому что не хотел врать. Он не помнил. Со времени мнимой смерти Рин они уже встречались как минимум единожды, но он совершенно забыл об этом. Драгоценные воспоминания Какаши не были драгоценными воспоминаниями Рин. Если бы она не исчезла больше, чем на двадцать лет, если бы он не оплакивал её… было бы сейчас всё иначе?

***

После непрекращающихся дождей погода вдруг расщедрилась на череду дней таких тёплых и ясных, что люди допоздна сидели на крышах и оставляли окна открытыми на ночь, словно празднуя раннее наступление лета. Сакура была одной из них. Сонная, но неспособная заснуть из-за мыслей, она вслушивалась в звуки, доносившиеся с улицы: шёпот переговаривающихся Анбу, писк мыши, попавшей в когти к коту, звон посуды и столовых приборов, смех женщины и плач ребёнка, которого ласково успокаивает мужчина. Напомнить себе об обычной, привычной жизни было хорошо. Последние несколько дней Сакура жила словно бы в пузыре, отгородившись от решений и проблем, но дальше так продолжаться не могло. Им с Саске предстояло покинуть Башню хокаге. Старую квартиру наконец отремонтировали, и Цунаде недвусмысленно дала им понять, что нужно съехать до того, как она передаст свой пост Какаши. Который до сих пор не вернулся. Сакура вздохнула и перевернулась на другой бок, подложив под щёку сложенные руки. Он был нужен ей. Не только потому что она не находила себе места от тревоги и страшно скучала, но и из-за Сарады, спрашивавшей, где дядя Какаши с возрастающим что ни день нетерпением. И ещё ради Каэру, с которым дело было совсем плохо. Сегодня Сакура заходила проведать Ичику в больницу. Она быстро шла к выздоровлению и крепла с каждым днём, но вот её брат, не отходивший от неё ни на шаг, выглядел так ужасно, будто не спал неделю. – Я увольняюсь, – коротко ответил Каэру, когда Сакура спросила, когда он возвращается в Анбу. – Сначала обсуди это с Какаши, – сказала она, подумав, что уход Каэру станет для Какаши ударом, да и Ичике нужны безопасное, спокойное окружение и психологическая помощь. – Не стану. К тому моменту, как он вернётся, нас тут уже не будет. Даже после того, как Сакура, преодолев шок, устроила ему словесную выволочку, Каэру остался непреклонен: как только Ичика будет готова к долгим пешим переходам, они покинут Коноху. Что заставляло его так спешить, Сакура могла только догадываться, но, возможно, его мучило то, что он не смог защитить сестру от мучителя, и стыд за неприятности, которые он устроил им в Кири. Как будто Какаши не скажет великодушно, что это не его, Каэру, вина. Сакура вздохнула и перевернулась на другой бок. Каэру тоже нужна психологическая помощь. Как и каждому в этой деревне. А ей придётся стать главой больницы, когда они с Цунаде вернутся, – Сакура каждый раз мысленно визжала от ужаса, вспоминая об этом, – и с мечтой о клинике ментальной помощи хоть детям, хоть взрослым можно распрощаться. Тут бы время на сон найти. Может, попробовать убедить Ино присоединиться к ней? Но нет, к тому моменту, как понадобится помощь, она будет уже на последних месяцах беременности. Перед мысленным взором появилось другое лицо, и Сакура нахмурилась. На днях в больнице она наткнулась на Нуруна. По приказу Цунаде он работал там врачом. У них вечно не хватало персонала, да и Сакура временно выбыла из строя, так что им нужно было кем-то её заменить. Шептались, что Нурун вырос в приюте Конохи, а потом его обучал Кабуто лично, как врача, а затем и шпиона. Он был умелым врачом, медсёстры говорили, что он вежлив и обходителен, а особое расположение он заслужил у престарелых пациентов. «Может, стоит дать ему шанс? – спросила себя Сакура. – Нурун ведь не совершил ничего дурного, чтобы ему не доверять?» Или всё же совершил? Сакура снова вздохнула и в который раз перевернулась. Связь с Кабуто была достаточной причиной для недоверия. Ей стоило бы отыскать Кабуто перед уходом и вытрясти из него всю возможную информацию – может, какие-то документы или ещё что… В дверь постучали, и Сакура затаила дыхание. – Да? – помолчав, всё же откликнулась она. Дверь открылась, в проёме появилась голова Саске. В спальне было темно, но, чтобы узнать его, свет ей был и не нужен. – Я услышал, как ты вздохнула, и подумал… Что он подумал? Саске не договорил, но открыл дверь шире. – Я ещё не сплю, – Сакура кивнула, – просто думаю о том, что мне нужно сделать, что нужно организовать… – Можно войти? «Предпочла бы, чтобы ты был от меня как можно дальше», – подумала она, но качнула головой, разрешая. Саске прохромал к кровати и уселся у неё в ногах. – Тепло сегодня, – проговорил он и прочистил горло. «Хочешь обсудить погоду? В такой час?» – захотелось съязвить Сакуре. Она ответила неопределённым хмыком. – Послушай… – начал Саске… и замолчал. – Да. Я слушаю. – Как насчёт… Я знаю, переезд тебя беспокоит, потому что ты думаешь… Обещаю, я не буду создавать тебе проблем, если ты останешься рядом. – Я никогда не думала, что будут какие-то проблемы. Ты и сам знаешь, я со дня на день уезжаю. – Что, если ты не уедешь? – с надеждой спросил Саске. – Ты правда мне нужна здесь и… – Как только Цунаде разберётся со своими делами, мы покидаем Коноху, – твёрдо ответила Сакура. – Она и одна может уехать, – обиженно нахмурился Саске. – Ты ей не нужна. – Но это ведь я уезжаю. А она просто меня сопровождает, – терпеливо объяснила Сакура. – Кроме того, я тебе уже рассказывала, как это важно. Мы будем искать лекарство от болезни, которая поколениями преследовала твой клан. – Я понимаю, но… – Если правда понимаешь, то не стал бы заканчивать фразу этим «но», – она раздражённо тряхнула головой. Отчего-то этот новый, привязчивый Саске был даже хуже вечно где-то путешествующего Саске или Саске холодного, как лёд. – Не хочу оставаться в Конохе без тебя, – сказал он и придвинулся ближе. Саске должен был понимать, что этот разговор бесполезен, он уже пытался её отговорить. Видимо, считал, что Сакура поломается да согласится. В конце концов, он знал её только слабой и вечно ищущей с ним близости. Вот только она решила, что с неё довольно. – Какаши вернёт в Коноху Карин, – холодно проговорила Сакура. – Один ты не останешься. – Видеть её не желаю! Она сумасшедшая! – Не говори о ней так. Что бы ни случилось между вами, ты посчитал её достаточно привлекательной, чтобы спать с ней и зачать ребёнка. Кто вообще в наши дни не использует контрацепцию? Сакура научилась говорить о неверности Саске спокойно, пусть и с долей горечи, совсем недавно, после того, как проговорила всё с Ино. – Я был не в себе. Я говорил. – Не заставляй Сараду платить за свои ошибки. Она только-только начала меньше тебя бояться. Дело бы пошло быстрее, если бы ты перестал бросать на неё эти свои ледяные, свирепые взгляды. И если бы ты больше её поощрял. – Например, как? – Саске выглядел искренне потерянным. – Например, если скажешь, что она отлично справилась. – Но это неправда. Она ужасно медленно учится и не знает даже основ! – А ты разве не понимаешь, что к детям нужен другой подход, не такой, как ко взрослым? И что отцу иногда можно и соврать дочке, чтобы в итоге у неё всё получилось лучше? – Нет, не понимаю. Видишь? Ты мне нужна здесь. Ты можешь вовремя сказать обо всём этом и… Дверь в глубине квартиры открылась, и Саске тут же смолк. – Тётушка? – раздался испуганный голос Сарады из гостиной. – Мы здесь! – откликнулась Сакура, обрадовавшись, что уж теперь у Саске не будет шанса приблизиться к ней вплотную. В последние дни он много на неё смотрел. Тем самым взглядом, от которого у Сакуры слабели колени и разбегались мысли. Если начистоту, его взгляд по-прежнему так на неё действовал, но ей уже не хотелось поддаться. Сарада включила свет в гостиной, как обычно делают дети, которые боятся прячущихся в темноте чудовищ. Маленькие ступни прошлёпали ближе. Дверь в спальню открылась, и Сарада, сонно протирая глаза, зашла внутрь, но тут же нахмурилась, заметив Саске. – А вы что тут делаете? – сердито спросила она. Саске фыркнул. – Разговариваю со своей женой. Мне в следующий раз спросить разрешения? Сарада насупилась и забралась в постель, постаравшись разлечься так, чтобы не осталось свободного места. – Я буду спать здесь, тётушка, – заявила она. – Можете выключить свет, Саске-сан. Я собираюсь спать. – Поверить не могу, – проворчал Саске. – Мне нужно много спать, – серьёзно сообщила ему Сарада. – Да, уже пора спать, – Сакура погладила девочку по голове, стараясь не слишком улыбаться над её выкрутасами. – Ирука говорил, завтра у тебя уйма дел. – Дядя Какаши скоро вернётся? – зевнув, спросила Сарада. – Надеюсь. Очень надеюсь, – твёрдо ответила Сакура. Она укрыла Сараду одеялом, стараясь не смотреть на Саске. Ей не нужно было видеть выражение его лица, чтобы понимать – на самом деле, ей не хотелось бы его видеть. Злой, высокомерный, жестокий Саске – с ним Сакура научилась мириться, но вот печальный и подавленный... Саске ещё долго сидел в ногах кровати, пока по глубокому дыханию Сарады не стало ясно, что она снова уснула, а по неглубокому Сакуры – что та по-прежнему бодрствует. В конце концов Саске ушёл и, выключив свет в гостиной, лёг на диван. В темноте Сакура заплакала – и продолжала беззвучно плакать, пока глаза сами собой не закрылись от усталости.