Байки из Невервинтера

При лунном свете трещины на потолке складываются в узоры. Ребенком Дон видела в них страшную ловчую сеть: в отсутствие Дэйгуна черный паук обязательно прыгнет на нее сверху и утащит в свое логово. Для подростка они были похожи на треснувшую скорлупу: вот-вот Дон разобьет ее клювом, словно цыпленок, и стряхнет с себя опостылевший дом, оставив Дэйгуна под осколками. Сейчас она видит переплетения тел: мужчина и женщина сжимают друг друга в объятиях, и у мужчины – лицо Дэйгуна. Дэйгун в ее мыслях всегда. Дон кажется, она прожила тысячу жизней за эти двадцать лет рядом: нуждалась в нем и отталкивала, презирала и желала, а он – просто был. Как воздух, как камни, как лунный свет. Старики в деревне говорят, что негоже родителям переживать своих детей, но Дэйгун жил много столетий до того, как она родилась, и будет жить много столетий после того, как ее не станет. Он называет ее приемной дочерью до сих пор, потому что это слово для него за двадцать лет так и не обрело смысл. Она называет его приемным отцом перед чужими – потому что не видит смысла в поисках другого слова. «Ты слишком много думаешь, Дон», – говорит Эми, которая сутки напролет сидит за книгами. Наверное, Эми права. Когда Дон состарится, то будет вздыхать в компании других стариков, что негоже эльфам растить человеческих детей. Эльфийское дитя будет расти на глазах отца сотню лет, человеческое – сморщенным и беззубым ляжет в землю за этот же срок. Пока же Дон молода; ее взгляд следит за призрачными любовниками на потолке, ее тело жаждет ласки. Наверное, все было бы иначе, будь дом Дэйгуна ближе к деревне; не будь Дэйгун единственным эльфом среди людей на многие мили вокруг; не будь Дэйгуна вовсе или будь больше в ее жизни, когда она была ребенком. Но и тогда, и сейчас он уходит на охоту и возвращается домой, когда ему вздумается; не смотрит на нее, если она не попросит, не касается ее первым. Дон знает, в деревне шепчутся об их отношениях, считают, что Дэйгун соблазнил ее, развратил. Брат Мерринг даже пытался завести разговор о том, что негоже растлевать девушку, взятую в дом как приемное дитя. Наверняка Дэйгун смотрел на жреца с мучительным недоумением, словно силясь понять незнакомый язык. Ему тяжело в деревне, неуютно, но вовсе не потому, что он чувствует себя виноватым или, наоборот, правым из-за нее. Человеческие обычаи он понимает только умом, не всегда поспевая за их изменчивостью. Дон поднимается, открывает одну дверь, другую. Дэйгун лежит в своей постели. Запрокинутое к потолку лицо, как всегда, бесстрастно, даже ресницы не вздрагивают. Бодрствует ли он, глубоко задумавшись, или погружен в свой странный эльфийский полусон? Разобрать невозможно: для этого эльфам не нужно даже закрывать глаза, и он смеживает веки, только если Дон напоминает. Босиком она пересекает серебристую полоску лунного света на полу – половицы в этом месте даже кажутся прохладнее, – забирается на край кровати, неуверенно тянет вниз одеяло. На Дэйгуне только короткие холщовые штаны, и в ночи почти обнаженное тело кажется изваянным из темного камня. Он по-прежнему неподвижен – как статуя, как надгробие. Едва заметно вздымается грудь, и Дон осторожно кладет на нее ладонь. На запястье немедленно смыкаются его пальцы. – Почему ты здесь? – в голосе ни намека на сонную хрипотцу. От этого вопроса Дон хочется смеяться. Куда же ей еще идти, как не к нему? Разве после всего он не должен быть ей самым близким? Однако Дэйгун ждет, по-звериному блестя глазами в темноте, и Дон силится найти ответ: – Тебя не было пятнадцать дней. В доме было... пусто. Если она скажет, что скучала, он заметит, что ей стоило бы найти себе дело. Если скажет, что тосковала, – нахмурится, не понимая, что за каприз, ведь он отлучился совсем ненадолго. Время для Дэйгуна течет иначе, чем для нее, он едва обращает внимание на смену дня и ночи. Сезоны, годы – уже более осязаемо для эльфа, и то Дон кажется, что в представлении Дэйгуна он однажды вышел из дома, где оставил ее ребенком, и вернулся, когда она стала девушкой. А может, для него малышка с расцарапанными коленками и пышногрудая женщина – два разных человека? – В такие лунные ночи хочется любви. Я хочу тебя сегодня, – поясняет она, вновь касаясь его груди, и на этот раз Дэйгун не перехватывает ее руку. Потребности тела – это ему понятно. Эльфам тоже приходится их удовлетворять, а человеческая жизнь еще и быстротечна, людям надо тешить свою плоть, пока та не обратилась в прах. Поэтому Дэйгун ни в чем не перечит ей, не отказывает. Кто знает, сколько времени ей отведено? Дон наклоняется к его губам, размыкает их поцелуем. Ее рука скользит вниз, пробирается под ткань, где плоть не прохладна, а горяча и отзывчива. Намного проще быть с эльфом просто женщиной рядом с мужчиной, для всех рас ночное наслаждение ослепляюще и скоротечно. Пусть это лишь миг, который они способны одинаково познать, – почему бы не взять то, что можно? Дон лишь надеется, что никогда не будет вздыхать в компании других стариков, каково это – человеку рожать от эльфа детей, ему на горе.