Лето детей СССР.

Солнышко… Такое нежное и мягкое слово, что обозначает выкатывающийся из-за горизонта солнечный диск, медленно поднимавшийся на небосвод, озаряя Москву своими самыми первыми лучиками, метавшимся из цвета в цвет, от алого до бордового, что, вестниками нового утра, разлетались по всем квартирам, прыгая по лицам спящих людей, заставляя вставать с постели, пусть и и не давали даже капельки живительного тепла. Воздух ещё чист, лёгок и свеж, с примесью влаги от отступившей ночи. Правда жаль, что большинство людей этого города спит, так и не в силах насладиться прекрасным рассветом этого утра… Кроме одного. В небольшой советской кухне, где пол представлял собой выложенную из плитки имитацию дерева, переходящий в персиковые стены с потолком, откуда свисала лампочка с простеньким белым абажуром, спокойно расположилось большое окно, на противоположной от тёмной двери стены. Справа от окна тянулся длинный строй старенькой газовой плиты, что вчера наконец-то была помыта, от толстого пригоревшего слоя грязи, где уже развивалась новая цивилизация, несчастные несколько столешниц и шкафчиков под ними, где вчера навели порядок за многие месяцы, убрав с них пятна от молока, чая и чего-то липкого, от чём обитателю сего места было лучше не знать, мойки, которая, слава коммунизму, никогда не страдала. И наконец святая святых — холодильник, вечно трясущийся в эпилептическом припадке, доставлявший много проблем домашнему любимцу многодетной семье — песчанного цвета хомяку Хому, с сереньким ушками, который на данный момент уселся в своей клетке, на свеженьких опилках, попивая воду из поилки, составив компанию главе сего дома. Мужчина, средних лет, уже знакомый нам, что сейчас расположился на одном из многочисленных стульев, спиной в дверной проём, облачившись в домашнюю белую футболку и подобие синих бридж, собственноручно сшитых из куска сатина. Аккуратно зачёсаные волосы немного выбивались из безмятежной картины раннего утра, что, впрочем, не мешало коммунисту спокойно пить свежезаваренный чёрный чай, немного обжигающий язык своей температурой и терпкостью, стекая в горло, немного пробуждая от дремоты, пусть и медленно. В другой руке многодетный отец держал письмо от своего самого старшего, пусть возможно и не родного, дата на котором стояла позавчерашним числом. Ровным, аккуратным подчерком, пусть и немного расплывшимися, не без парочки клякс, было аккуратно выведено: «Дорогой папа! Мы очень скучаем по тебе, пусть и живём хорошо. Курчат я забыл выпустить в курятник, прошу прощения… Это я дурак… РСФСР собаки в лесу покусали, но молоко он честно принёс, пусть и ходит сейчас с перевязью на руке, а в ранах мазь из подорожника. Из медикаментов у нас… Ничего… Кроме водки. Но это лекарство нам ещё рано употреблять. Украина молодец, приготовила нам всем ужин, только вот топорик я перенёс в сарай, от греха подальше, мало ли что… В остальном, у нас всё хорошо… Мы скучаем по тебе, папа… Твои дети.» — Он это гусиным пером что-ли писал? — вздохнул коммунист, поглаживая знакомый тетрадный листочек огрубевшими подушечками пальцев, подмечая каждую кляксу, лишнее нажатие, каждую неточность, коих в почерке было не так много, и, будь в руках парня нормальная перьевая ручка, даже самый скрупулёзный или придирчивый каллиграф ни за что не смог бы упрекнуть немца в плохом владении пером. — Живы… И хорошо… — вздохнул отец, пусть и с лёгкой тенью спокойствие, пока огромный монстр беспокойства плотно сжал в когтях его не молодое сердце, что забилось сильнее и чаще… Один из детей поранился… Дело плохо… Дело дрянь. — Хом… Может пораньше к ним поехать? — спросил у хомяка коммунист, больше ради шутки над самим же собой, и, не услышав внятного ответа, а лишь звук грызения металлических прутьев, отложил письмо. Беспокойство начинало пускать корни. *** Рассвет давно миновал небосвод над деревней, уступив место жаркому полудню, когда большая часть живности предпочитает отдыхать в тени величественного леса, где всегда прохладно, или под ветками садовых деревьев, где только завязались плоды, благодаря чему ветки ещё не волочились по земле, оставив местечко для домашнего скота. Впрочем, отдельно взятые птицы, на отдельно взятом дворе, разжились непомерной роскошью — курятником. Где вполне можно было переждать самое жаркое время дня, пока какие-то там людишки работают в огороде, не разгибая спины. Впрочем, уважаемые курчата ещё не знают, что эти самые людишки потом их и съедят. «Людишки» представляли из себя совсем маленьких стран, от семи до пяти лет. Семилетний Киргизия, что стоял в позе сахарницы, решив надеть сегодня зелёные шорты, впрочем, как и двое других «великомучеников», натянув поверх тельца ярко-алую футболку… Как и у других его братишек. Впрочем, отличиться он смог хотя бы ярко-красным флагом, с гордой голубой полосой, в которой уместилась тонкая белая линия… Другой мальчик, чуть по-младше, одетый как и его братья, выделился таким же флагом, как у киргиза, но вместо синего цвета была аккуратная зелёная полоска, да и позой немного выделился, сложив ручки сзади, на крестце, всем своим видом показывая, как он её хочет работать сегодня и предпочёл был порыбачить. Стоявший рядом со средним Молодовой, третий мальчуган резко выделялся всё той же синей полосой на всё том же флаге, только в отличии от своих братишек вполне спокойно наблюдал за их «домомучительницей». То бишь уже молодой девушкой, решившей сегодня примерить собственноручно сшитых зелёный сарафан, рукава которого прикрыли узкие женские плечи и лопатки, а сам сарафан неплохо скрывал всё тело Республики, подчеркнув, пожалуй, только талию и стройные икры ног. Волнистые, после сна с десятком косичек на голове, алые волосы были собраны в хвост на затылке, открывая родимое пятно серпа, молота и звезды, расположенное на зелёно-красном флаге, боковина которого окрашена белым, с витьеватым узором. — Так, братишки. — начала БССР, достав из-за спины три обрезка от железных банок, где плескалось что-то вонючее и тягуче-маслянистое, вручив по штуке каждому, — Сегодня, вам спец-задание. Подойти к грядке картошки и собрать всех жуков. Берёте жука и в банку его с керосином. Задание ясно? — объясняла девушка, видя, как с каждым словом грустнеют её братья, перекидываясь разочарованными взглядами. — Так точно… — вздохнули дети, а самый смелый из них даже тихо шикнул: — Гитлер в юбке. Реакция была немедленной, правда не от того, кому было послано колкое послание, а от старшего брата, в лице знакомого нам ГДР, что неожиданно возник из-за угла избы, огрев бунтовщика слабым подзатыльником, а чтобы не разводить галдёжь, немного повысил тон: — Прежде чем так говорить, подумайте. Колорадский жук, если вы не знали, не такая уж и плохая наживка для щуки. Так что бегом собирать вредителей! — но чуть подумав, решил всё-таки добавить: — Шесть грядок картошки отнимут у вас троих час времени. Если всё пойдёт хорошо, без отлынивания, может вечером, если что-то поймаете, УССР рыбу на костре приготовит. — после чего, дети, сложив руки за спины, тихо зашагали в сторону своей «каторги» Впрочем, взглянув на старшего брата, что стоял с каким-то деревянным ящиком наперевес, откуда торчала цепь от бензопилы, переодически выглядывало горлышко бутылки, где плескалось непонятная субстанция чёрного цвета, названия остальных инструментов Беларусь, к своему счастью, не знала, однако, по утомлённому лицу немца поняла, что и ей найдётся сегодня работа. Парень опускает ящик на зелёную траву, чуть отдёрнув вниз чёрную футболку. — Бел. принеси воды из колодца, пожалуйста… — ласково попросил старший брат, тяжело вздыхая, уставившись на старенький сарай, что держался на советском слове, но тут же тряхнул головой, от внутренних мыслей, которые так и пинали отсутствием объяснений, с чего бы БССР обязана тащить на плечах двадцать с лишним килограмм? — В том смысле, что я бы и сам мог, но я занят сборкой радиостанции, а РСФСР, сама знаешь, забор пытается ставить, УССР я трогать боюсь больше, чем учебник французского, так что… — ГДР, я поняла, не сломаюсь. — остановила тираду брата девушка, мягко приподняв уголки губ, — Оставь свою педантичность. По лицу ГДР расплылась лукавая улыбка, сорвавшаяся в тихий смешок. — И не подумаю! Разве что, в том случае, если ты оставишь свою любовь к картофелю. — Не дачакаешся, ты хутчэй у труну ляжаш! *** Полуденная жара всё не желала спадать, даже когда самый зенит прошёл, а солнце застало юную девушку у колодца, на совершено пустой улице, где обычно царило шумное оживление, а к небольшому колодцу, своеобразной «коробке» из брёвен, без верхней грани, представляя собой огромный зев, где внизу плескалась вода. Набрав здоровое ведро воды, что сейчас гордо плавало внизу, отказываясь подниматься к хозяйке, которая усердно тащила железную цепь наверх, надеясь, как бы она не сорвалось вниз. И так бы и продолжались несчастные старания девушки вытянуть горделивой ведро, если бы не появившаяся из неоткуда женщина… Она возникла словно из воздуха, облачённая в лёгкое голубенькое платье, с широкой юбкой, до самой земли, длинными пышными рукавами, туго обхватывающие запястья женщины. Чёрные смоляные волосы спадали за плечами на спину… Лёгкая улыбка и интерес в карих глазах так и играли на её юном лице. — Помочь? — спросила незнакомка, привлекая внимание БССР. — Не откажусь. — кивает девушка, после чего руки цыганки ложиться на цепь, рывком вытаскивая непокорное ведро, к тому же с водой, пусть и частично расплескавшейся, уже стоит на земле, пока вопросительный взгляд белорусски направлен на незнакомку, в эти сияющие карии глаза… Губы растянулись в ещё большей улыбке. — Дочь СССР… — загадочным голосом роняет девица, сложив руки в замок за своей спиной, — Давай погадаю. — Погадаешь? — удивлённо молвит БССР, пока чьи-то шаловливые ручки лезут к её руке, — Впрочем… Давай. Получив одобрение, гадалка уставилась на раскрытую ладонь, проводя по линиям внутри неё пальцами, недовольно цокая, или же наоборот, удовлетворённо кивая, что-то шепча на своём языке, в конце концов недовольно покачав головой. — Ой беда тебя сегодня ждёт! Испуг смертельный, от человека, от которого ты меньше всего этого ожидаешь. — вздохнула незнакомка, пока белорусска озадаченно опустила голову, глядя на рябь в ведре. Испуг, от человека, от которого она меньше всего этого ждёт? Кто же это? Впрочем, ответ она явно не получит, ведь стоило ей поднять глаза, как цыганки уже не было. *** Начало ночи… Солнце скрылось за горизонтом, уйдя на свой покой, потеряв все остатки своего вечернего тепла, оставив лишь всполохи на небе, что сейчас скрылись в тьме ночной… Жар дня давно покинул этот мир, оставшись только в виде горячего ромашкового чая, в уже знакомой нам кухне, где при свете тусклой керасиновой лампы, БССР решилась на три отчаянные вещи. Первая — она решила не спать всю ночь, бдеть, сбудется ли предсказание цыганки? Второе — чудом стащив у ГДР долгожданный томик «Phantom der Oper», что прислал брату ФРГ, в качестве подарка на совершеннолетие, девушка тихо читала его, увлечённая сюжетом, но не забывающая про третью вещь. Поймать человека, который её напугает. Или просто хорошо провести ночь. С чего бы ей это делать? А всё началось, с не столько предсказания цыганки, сколько с банальной жажды остеньких ощущений в размеренной и спокойной жизни дочери СССР. Ведь каждый человек в жизни с подобным сталкивался, не так ли? Всем же хотелось поиграть в детектива, выживальщика или просто занять себя чем-то особенным? Вот и БССР хотелось так же. Осталось собрать круг подозреваемых. Явно не отец, что находится за двести вёрст отсюда, да и зачем ему пугать одну из любимых дочерей до смерти? ГДР? Нет, этот немец сам цыплят боится и больше о своих железках думает, пусть и не забывает того случая с тыквой и впечатлительными тройняшками-прибалтами, из-за которых пруссак долго не мог сидеть… «Впрочем… ГДР на это не решиться.» — вычеркнула его из воображаемого списка девушка, перелистывая страницу, — «Однако… Надо отдать ему должное… Он помог мне выучить его язык.» — промелькнуло в мыслях. РСФСР? С натяжкой — возможно. Подурачиться он любит, но… Это никогда не превращалось во что-то действительно страшное, оставаясь лишь ребячеством, что так скоро ускользало от молодого русского, всё больше уступая место иным человеческим качествам, всё больше делая его похожим на СССР… По крайней мере на людях. «Тоже нет…» — отметает очередную кандидатуру БССР, сталкиваясь с незнакомым выражением в книге… А о чём там вообще было, на этой странице? Украдкой глянув на часы, белорусска поправила выпавшую прядь волос, убрав её за ухо. Полночь. Не мудрено, что девушка уже хочет спать и мало понимает из романа. Закрыв книгу, БССР чуть отодвинула стул, быстро встав со стула и почти на цыпочках начала красться по тёмному коридору, чувствуя под ногам лишь холодные крашеные доски… Шаг, шаг, шаг… Глаза ещё не привыкли к темноте, поэтому переодически бёдра девушки задевали какой-нибудь шкаф, или, что хуже, столешницу, на которой что-то с грохотом падало, и повезёт, если упало на столешницу, а не на пол! Ещё шаг… По коридору, прямо перед дверью в общую спальню, раздался жуткий скрип… Тут же убрав ногу, девушка проникла, словно воровка, в небольшую комнату, обратив свой взор в самый дальний левый угол, где, тихо сопя на железной кровати, закутавшись в ватное одеяло, спал самый старший брат. Книгу она положила на то место, откуда взяла, из-под кровати, остановив взгляд на соседней постели… По подушке распластались густые алые локоны, покрыв её почти полностью, пока обладательница их раскинулась на постели в позе звезды, как она это любила делать, как правило спихивая с кровати любого, кто ложится рядом. Может… Это она должна была напугать БССР? «Нет! УССР подобным уже очень давно не занимается…» — тряхнула головой белоруска, вспоминая о сегодняшней троице… Киргизия, Молдова и Армения… Как раз, чьи кровати пусты… Впрочем, к ним можно приписать и КССР, чья постель была наглейшим образом пуста, к тому же, кто-то ухитрился и одеяло его стащить! Впрочем, казах мог не возвращаться домой на даче сутками, если не неделями, рассказывая потом всем, как он видел Золотую Орду! Ну не бред ли? Завершив свои раздумья, БССР уже направилась на кухню, погасить керасиновую лампу, как вдруг… Бум! Будто кто-то топнул. Звук был достаточно громким, чтобы его услышали даже в спальне, и судя по всему шёл откуда-то сверху… Словно кто-то через чердачное окно забрался в дом… Быстрым шагом БССР направилась на кухню, уже не стремясь кого-то не разбудить, так как за дверью послышались голоса братьев. Оказавшись на кухне, белоруска тут же потушила свечу и взяла нож из ящика под мойкой, вернувшись в коридор, что уже осветили мягким светом лампы. Только теперь стали видны бревенчатые стены, обшитые досками, пару шкафов и столешница между ними, пока посередине коридора толпились трое самых смелых. УССР и РСФСР держали небольшую стремянку, пока по ней лез вверх, к люку на чердак, едва-ли проснувшийся немец, сдавший в зубах странного вида кинжал, который БССР уже где-то видела, только вот не могла вспомнить где… Стоило фигуре старшего брата скрыться по пояс наверху, как раздался его вскрик и чей-то раздражённый «Угу!», из-за которого оружие летит вниз, но ГДР скрывается где-то наверху… Тишина. Минута. Две минуты. — Ребята… — высовывается голова немца из люка, — Вам нужно это видеть. *** Чердак напоминал огромный склад разного хлама, начиная от старых книг и заканчивая ящиками с неизвестным содержимым. На «складе» было мрачно, из-за отсутствия каких-либо источников освещения, кроме маленьких окошек в разных сторонах этажа, да и те распахнуты настежь, с чем-то болтающимся там. Пол выстелен ковром из пыли и остатков травы, которую сюда кто-то натаскал. Но главное, здесь, в особой щёлке между ящиками, заботливо завёрнутые в старую ветошь, стояли большие банки с огурцами, из которых сейчас шло непередаваемое амбре, вместе с пеной. Ситуацию дополняла птичка, сидящая в этой самой щели, забившись подальше, недовольно смотря из темноты на нарушителей покоя, ритмично произнося громкое «УГУ». Точно такое же создание, сантиметров десять в длину, с пёстрым коричнево-серым оперением и большими жёлтыми глазами, переходящими в изогнутый клюв, покоилось в руках ГДР, сжав когтистые лапки. — Так это огурцы вскрылись… — спокойно выдохнул РСФСР, в то время как УССР глянула на открытое окно. После ужина никто не выходил из дома, а стремянка уже была в коридоре… — А, где Киргизия, Армения и Молдова? — задала вопрос вслух украинка, пока балоруска заметила на деревянной оконной раме небольшой клочок чего-то… Осторожными шагами, дабы не повалиться под пол, девушка подошла к окошку, сорвав с ржавого гвоздя бумажку, пробежавшись по ней глазами. — Ребята… Кто тут тюркский знает?