wishing on a star

Юнги так изменился, так сильно, что Сокджин, может, и не узнал бы в нем своего друга детства, если бы не такие запоминающиеся родинки на носу и щеках, не этот все еще слишком добрый взгляд и теплые, точно подушка после сна, руки. Мужчина никогда не находил в них покоя, и теперь буря внутри него лишь разрослась с новой силой, начала сдирать заживо кожу. Юный ученый теперь возмужал, черты его лица чуть огрубели, и в различных местах появились длинные растянутые шрамы. От недоедания и отсутствия нормального сна вокруг глаз синими веточками набухли вены, и черные мазки разлились под нижним веком. Юноша выглядел болезненно и измученно, и все же именно он нашел в себе силы начать их диалог. — Я так рад, что ты жив… — он почти прошептал это. Точно. Как Ким мог забыть? Почему он забыл эту милую стеснительность? Почему не вспомнил о том, насколько кроток и нерешителен был этот человек? Верно, это все оттого, что мы поясним лишь интересующие нас вещи в человеке, мы никогда не анализируем по-настоящему тех, кого любим. И все же даже голос Мина изменился, то ли от больного горла, то ли сам по себе он теперь был чуть ниже и жестче. — Тогда… — снова начал он. — Ты… Тебя, наверное, интересует, почему выжил именно я, да?.. Ведь на меня тогда рухнуло здание… — Даже сейчас ты думаешь обо мне? — старший усмехнулся. — Ты и правда тот самый Юнги. На бледных щеках больше не появлялся румянец от таких слов, и пусть пилот очень хотел увидеть его, он не был достаточно наивен, чтобы ожидать от выживающего в полном одиночестве человека столь детских реакций. Теперь они оба слишком взрослые для прежних версий себя, и их резделяли пять лет мучительных страданий обоих: один боролся за жизнь, второй — с собственным отчаянием. — У нас будет еще много времени, чтобы поговорить, а теперь нам стоит уходить отсюда, я заберу тебя, — сказал киллер и тут же мягко сжал чужое запястье, начиная шагать дальше по коридору. Но за ним не пошли. Юнги сделал только один вынужденный шаг вперед, скорее даже от неожиданности решения друга, чем по собственному желанию, и после этого сразу же остановился, замер на месте и опустил голову вниз. Джин попытался утянуть его за собой еще раз, и тогда уже юноша вырвал свою руку из чужой хватки и прижал ее к своей груди. — Ты хочешь остаться здесь?.. — с неожиданным для самого себя отчаянием в голосе произнес старший. — Но… — Я не могу просто уйти отсюда, разве ты не понимаешь? Он не понимал. Вернее, он не хотел понимать, ведь все, о чем он мечтал, теперь было достижимо, и ему хотелось, чтобы сейчас все шло только так, как того желало его сердце, как он сам себе представлял. И пусть в этой массе фантазий Мин был обезличен, мужчина не мог позволить только-только родившейся в нем надежде так скоро умереть. Но младший, казалось, думал совершенно о другом и не собирался идти на поводу у собственных чувств. Здесь, в этом жестоком мире, у него не было права на собственное счастье, и он готов был пожертвовать им ради достижения своих целей. — Если здесь всегда так опасно, то как ты можешь хотеть остаться? — А куда мне идти? Просто следовать за тобой? Я что, ребенок, по-твоему?! Да, это было ужасно эгоистично, и Джин прекрасно все это понимал. Больше всего сейчас, только встретившись, не хотелось ссориться, кричать и терять этого человека снова, не хотелось объяснять ничего. В выдуманных историях всегда есть кто-то, кто спасает, и есть спасаемый, и почему бы им сейчас не побыть в этих ролях? Это ужасно неправильно, мужчине было стыдно так думать, но он не мог с собой совладать. Ему нечего было дать своей первой и единственной любви, он примчался сюда, не имея ничего, кроме глупых отростков надежды. — Прости, — прошептал старший и отвернулся. — Я не могу объяснить тебе, почему ты должен пойти именно со мной. И я… Знаешь, я веду очень жалкий образ жизни. Просто убиваю по заказу различных существ, напиваюсь после этого и сплю до нового заказа. Ты, должно быть, очень разочарован тем, кем я стал, ведь тогда ты… Ты всегда следовал за мной и равнялся на меня. С тех самых пор… — Все так, — он грустно улыбнулся. — С тех пор, как ты защитил меня от моего старшего брата и стал таким же для меня, верно? Их общее воспоминание о первой встречи забилось в грудной клетке синицей, закричало вороном и тут же превратилось в пепел. Перед тем, как старший ребенок семьи Мин оказался в колонии для несовершеннолетних, он постоянно находил способы погрузить себя в фальшивый наркотический рай. Ему тогда было, кажется, только четырнадцать лет, а спирта под вечер в его организме было больше, чем в самых пропащих стариках на свалках. И в один момент, когда ему что-то взбрело в голову, он пошел встречать Юнги из школы, крепко держа перочинный ножик в своей трясущейся руке. Его шатало, и он по дороге несколько раз свалился в лужи — это и привлекло внимание не по годам сильного, уже в форме курсанта Кима — их соседа, приезжавшего из общежития по пятницам в родной дом. Все произошло так быстро, что и сам юноша смог тогда запомнить лишь как несущийся ему в глаз нож оставили своей ладонью, как чужая кровь начала катиться по его лицу, и как лицо его родственника оказалось разукрашенным синими и алыми мазками, как тот стал умолять не рассказывать ни о чем полиции и родителям, валяясь на пыльном асфальте и шепеляво выплевывая одну мольбу за другой. Они никогда не обсуждали случившееся. Может, оттого, что пилот всегда искренне хотел выглядеть невероятно сильным и бесстрашным в глазах этого человека, может, из-за нежелания последнего вспоминать о столь травмирующем опыте — каждый находил свои причины. И все же было так приятно вспомнить об этом, о том страхе и начале их растянувшейся до самого конца света дружбе. Вот только приятная тяжесть от той, давно уже потерянной жизни, не осталась в них надолго. И Мин вскоре сменил свою улыбку на серьезное выражение лица, говоря: — Хен, я бы хотел пойти с тобой, но я не могу этого сделать. Как и ты, я полагаю, не можешь остаться со мной здесь, верно? — Я останусь, если- — Если я попрошу? — перебил его младший. — Тогда не нужно этого делать для меня. Ты мой самый лучший друг, и я несказанно рад тебя видеть, но я все еще участник сопротивления. — Но сопротивление распалось, Юнги, — он вдруг сделал шаг ему навстречу и повысил голос, добавляя: — Чон Хосока давно похоронили, а Намджун работает вместе со мной, не знаю, что произошло, но он явно не собирается больше ничего делать для вас! Так что в таком случае значат твои оправдания?! — То, что в сопротивлении все еще остался я, — он тоже подвинулся вперед. — Разве этого мало? Даже если у меня нет таких же способностей, я наконец понял, что же пытался сделать… Он не смог договорить. Его взгляд предательски скользнул по чужим глазам, воспаленным от отчаяния и боли. Как ни объясняй сейчас Киму, тот все равно не сможет понять, не будет слушать, как и тогда, перед тем, как они расстались на долгие пять лет. Они были приверженцами слишком разных взглядов, и пусть так и не выглядело со стороны, Юнги всегда был сильнее и самодостаточнее своего друга. Может, поэтому он и не сошел с ума за эти пять лет одиночества. — Прости меня, — прошептал младший и взял чужое лицо в свои руки. — Извини, но я не последую за тобой. Но ты можешь выслушать меня, умоляю, просто послушай, что я тебе скажу. Сделай это ради меня, пожалуйста. — Только если ты объяснишь мне, полному идиоту, причину своего отказа. — Но ты ведь все равно не поймешь! У пилота не осталось ни аргументов, ни сил, и он, пусть даже и зная, что так делать неправильно, просто впился в чужое тело своими объятиями. Он делал больнее им обоим и нарушал все личные границы, да и он даже понятия не имел, что сейчас к нему чувствует этот человек, но боль внутри него не позволяла мыслить здраво. Хотелось просто стоять так, наслаждаясь давно потерянным пламенем надежды, и пусть она даже сожжет его дотла прямо на чужих руках, пусть испепелит его до косточек и после похоронит их под толстыми слоями снега — ничего из этого не имело смысла. Юнги не мог просто сопротивляться или оттолкнуть от себя. Он жаждал человеческой близости так долго, что теперь не мог выговорить и слова, только поддавался, мялся, ощущал свое ватное безучастное тело как нечто чуждое его сильному духу и закаленной одиночеством душе. Он обвил чужую спину своими руками и разрешил себе впустить томную надежду в стальное сердце на одно единственное мгновение. — Извини, но даже так, я… Если бы сейчас Сокджин сказал, что практически всю свою жизнь был в него влюблен, что-то бы изменилось? Или он бы просто пустился в грязные манипуляции ради собственного эгоизма? Казалось, он и так сделал за этот час слишком много для своего эго и позволить себе что-то еще точно не мог. Он уважал Мина слишком сильно, настолько сильно, что не мог сейчас сказать о собственной любви. Вот только представиться ли еще один такой момент — неизвестно, как и неизвестно, встретятся ли они снова, если покинут друг друга еще раз. И все же мужчина кое-как выскребал из своего нутра силы не признаваться ни в чем, что могло ранить его друга, как бы сильно это ни ранило его самого. — Ты хочешь сделать так, чтобы люди снова вернулись на Землю? — разрывая их печальные объятия, спросил старший. — Я хотел хотя бы найти причину конца света, и, кажется, кое-что я все-таки разгадал, — кивнул он и сделал шаг назад. — Мне кажется, что семья Чон и группа ученых, работавших под их началом, решили создать новый вид энергии. Понимаешь меня?.. Я думаю, что они расщепили время, и вместо того, чтобы соединять его обратно, попытались… Ему не позволил договорить непонятно откуда взявшийся раскат грома за спиной — с ним киллер был уже знаком, так что практически рефлекторно спрятал младшего за своей спиной и выставил перед собой пистолет. Во тьме коридоров разверзлась новая бездна — так выглядел этот пугающий алый отблеск косы. Огромное оружие в сильных бледных руках — их давний знакомый пришел крайне вовремя. Он не стал ничего говорить, даже обошелся без ехидных фразочек, сразу же нападая на несчастных и с помощью своей атаки разделяя их. Юнги от неожиданного толчка в грудь свалился на пол и не сразу же смог подняться на ноги, отчего его снова ударили прямой ладонью прямо в горло. От пронзившей его боли он закашлялся и потерял равновесие. Ким не мог действовать достаточно ловко. Этот чертов преступник появлялся каждый раз, когда киллер не был полностью здоров, сейчас, с прострелянным плечом, он не мог даже нормально оказать сопротивление, поэтому его быстро откинули ударной волной не лестничный пролет. Мужчина, забывая про любую боль, сразу же поднялся и начал стрелять по бандиту, но тому не составило большого труда снова уложить старшего на пол. — Так и знал, что ты ничуть не глупее Хосока, — сказал преступник, начиная быстрыми шагами сокращать расстояние между собой и ученым. — Знаешь, он тебе завидовал, ведь ты все понимал самостоятельно, а он просто продолжал эксперименты своей матери. Повезло тебе. Он не позволил юноше сказать что-то в ответ, нанося удар по голове и сразу же хватая потерявшее сознание тело. Мириться с этим киллер точно не стал и все же смог выстрелить в чужую ногу, пытаясь в это время подбежать и выхватить своего друга из чужих рук, и тогда же получая уже настоящий и крайне мощный удар косой. Его били не с намерением убить, иначе бы пронзили насквозь, но точно с целью обездвижить. Мужчину отбросило в самый конец коридора, и он схвалился рукой на собственное пулевое ранение, отчего все его тело затряслось от боли. Он не мог позволить случиться всему этому, только не сейчас, только не когда они встретились после стольких лет разлуки. И оттого Ким отчаянно искал в себе силы подняться. Преступник быстрыми шагами подошел к нему и ударил его ногой в живот, дабы тот уже точно не смог это сделать. — Жаль, что приходится прерывать такую трогательную встречу, — его голос и глаза все также не выражали никаких эмоций. — Это был вовсе не мой план, так что не стоит винить меня одного. Почему он искал оправдания? Сокджин был в ярости, в таком бешенстве, что даже сейчас, израненный, парализованный от боли и отчаяния, он кое-как смог ударить бандита в лицо. И пусть его кулак был слишком слаб и только рассмешил Косу, во всяком случае он сделал хоть что-то перед тем, как тоже потерять сознание. — Может, еще встретимся, — напоследок сказал преступник. Все перед глазами потеряло очертания, и тот огонек надежды окончательно затух, представляя для снежных метелей лучшее пространство для завоеваний. Все ускользало, и только боль разлуки казалась самым реальным, ничем не заменимым чувством. У мужчины даже не осталось сил на слезу по возлюбленному — такой конец их истории совсем его не устраивал. Но, погрузившись в бессознательное, он уже не мог бороться.

***

Чонгук хотел встретиться со своим двойником больше всего, больше любых своих желаний, ведь если тот уже все знал, то ему не нужно было больше никого искать и валяться в ногах у Намджуна в попытках составить из разбитых осколков собственное Я. Вот только, погрузившись в глубокий сон и наконец сумев в потоке сознания отыскать того другого себя, он замер от страха. — Зачем ты сюда пришел? — прошептал он, оборачиваясь к чужаку. — Хотя я и так прекрасно понимаю, зачем я тебе был нужен. Ты всегда использовал меня для этого. Он говорил так спокойно, словно и голос его был совсем чужим, не таким звонким и нежным, как голос самого Чона, вот только последнему от этого было не легче: среди алых колючих веток перед ним стоял сам демон, с глазами цвета гнилой рябины, и длинными когтями. То же самое увидел и Чимин, оказавшись один на один с этим безумием? Или ему все это снилось, и так он представлял себя сам, отразившись чудищем в глазах мальчишки? Сложно было сказать наверняка, и потому оставалось только побороть свой страх и сделать шаг вперед, навстречу своему расколовшемуся разуму. Последний в свою очередь отступил назад и отвернулся — даже руки к нему нельзя было протянуть. — Вечно я тебя пожалею, а ты начинаешь наглеть, — он цокнул языком. — Надо уже перестать это делать. — А к-как давно ты делаешь это? — немного поспешно выпалил юноша. — Почему ты вообще существуешь?.. — Ха, — он сначала посмеялся, а после на выдохе добавил: — А почему существуешь ты? Такие глупые вопросы, я слишком устал, чтобы на них отвечать. Ты ведь уже не ребенок. Пока в голове Чонгука с бешеной скоростью неслись обезумевшие мысли, и он судорожно искал способ зацепиться хоть за одну из них, двойник снова повернулся к нему лицом с каким-то величавым презрением посмотрел на него сверху вниз. Теперь его глаза были нормальными, и алый свет растущих из тьмы веток потускнел, будто бы само сознание хотело как можно скорее завершить эту встречу. Осознавая, что он теряется в этой темноте, чужак сделал еще несколько шагов вперед и наконец смог ухватиться за руки своего второго Я, заглядывая ему в глаза и спрашивая снова: — Что я такое? Пожалуйста, ответь мне. Я должен знать! — Как эгоистично при встрече со мной спрашивать только о себе, — злобно усмехнулся он, но на выдохе вновь приобрел безучастное выражение лица. — Что ж, я не знаю, что ты такое, но могу тебе сказать, что ты совсем не сумасшедший. Я существую не из-за того, чтобы у тебя поехала крыша от причиненной тебе боли. — Тогда почему? Умоляю, ответь мне! — Потому что мы оба заперты в твоем теле, вот и все. Но ты его заложник от рождения, а я был создан искусственно твоей матерью, чтобы защищать тебя от твоей же силы. Не думай, что мне есть смысл врать тебе, я всегда осознавал, что я являюсь ее созданием и ничем большим. Его голос звучал печально, хоть он и слегка улыбался, что-то было в нем такое родное, близкое, пусть он и был точным отражением самого Чона — он все равно производил впечатление другого человека. Не желая больше разговаривать на эту тему, двойник оттолкнул от себя чужака и растворился в этой темноте, оставляя один на один со своими мыслями. Алые ветви окончательно выцвели, и мир вокруг окрасился в различные оттенки серого. Юноша смотрел на свои руки, еще недавно державшиеся за свое второе Я, и на них начали падать слезы. О чем он плакал сейчас? Откуда эта чугунная тяжесть в сердце? Было ощущение, что чужая боль начала пожирать его тело, а он ничего не мог с этим поделать. Спрятавшись в этом бессмертном саду собственных мыслей, он прижался головой к своим коленям и спрятался от самого же себя. Этот сон оказался даже тревожнее всех увиденных им ранее, даже несмотря на то, что ничего не произошло. Ему что-то вспомнилось, но он не мог понять, что именно. Он ощущал жар чужих рук на себе, помнил нежный материнский поцелуй в макушку и даже лицо этой женщины — все в ее образе до мельчайших деталей. Все в нем было таким ласковым и нежным, все-все, кроме дрожащих от страха рук и воспаленных глаз. — Забудь, — прошептал вновь появившийся двойник, касаясь своими пальцами чужого плеча. — Она боялась не тебя, дурак. — А чего она тогда боялась на самом деле?.. — Меня. И тогда он открыл глаза с таким свистящим вздохом, словно ему в этот же момент прострелили грудь. Первым, что он увидел, стали заинтересованные взгляды Намджуна и Чимина, и тогда же он сразу же потянулся к своим щекам, надеясь, что не расплакался по-настоящему, и те предательские слезы остались там в клетке его сознания. Благо, так и оказалось. — Я не связан?.. — прошептал он, наконец замечая, что ему даже выделили какое-то подобие подушки. — Но почему?.. — Капец, ты хоть иногда головой думай, а не задавай вопросы, — закатил глаза мальчишка. — Ты вообще-то был под препаратами, так что тебя не было смысла обездвиживать. — А тебе бы языком меньше чесать, — добавил старший. — Да знаю я! На удивление, между этими двумя не было никакой неприязни, и хоть они, казалось, оба относились друг к другу с большой осторожностью, отыскать общий язык у них явно получилось. Чон оглянулся по сторонам — теперь он вспомнил: ученый попытался узнать, как его тело отреагирует на какое-то вещество, и для этого его погрузили в сон. Поэтому, вероятно, он чувствовал себя таким уставшим сейчас. В то же время там, в другом конце комнаты, неожиданно ставшие напарниками играли в шахматы вместе с каким-то увеселительным напитком мутного красноватого цвета. — Тебе наливать не буду, ты у нас пленник, — пьяно посмеялся мужчина. — А подростку, значит, наливаете? — Эй! — возмутился новобранец. — Вообще-то тут уже нет запретов на такие глупости! — Судя по тому, как ты пьешь, — сказал старший и допил содержимое своего стакана. — Для тебя таких запретов вообще никогда не существовало. — Вообще, это так, я пробовал все, что продавалось в моем городе. И он пустился в никому не интересный рассказ о своем знакомстве с миром взрослых. Что-то в его рассказе не очень складывалось, где-то истории выпадали целыми кусками и некоторые из них ничем не заканчивались. И тогда уже сам ученый, не желавший вслушиваться в этот детский лепет, стукнул стаканом по столу и прилег на столешницу. — Расскажи лучше еще раз про то, как вы со своим другом крали краски, это хотя бы смешно. Отказывать в этом младший не стал и самым звонким голосом начал рисовать картину той злополучной ночи и их явно не самой удачной авантюры. Однако Намджун не особо-то и слушал, он растерял всякую бдительность и просто в какой-то момент свалился на собственные руки, закрылся ими и так молча сидел до самого конца истории. Чону было не до смеха, оттого в комнате на мгновение повисла тишина. — А я в первый раз попробовал алкоголь, когда пошел искать свою мать, — вдруг сказал старший, но так тихо, что услышать его смог только сидящий рядом мальчишка. — Воспитательница в детском доме сказала, что она работает проституткой. Ее адрес ради шутки дал мне наш уборщик, попросил туда не ходить, но я был уверен, что должен это сделать. И он пришел туда, только рассказывать кому-то про дальнейшие события совсем не любил, потому замолчал и начал пьяно сопеть, иногда пробуждаясь и посмеиваясь себе же под нос. Когда он оказался в нужном месте в свои-то восемь лет он не сразу понял, что происходит, а когда осознал и захотел убежать, его остановили, всунули деньги и попросили понаблюдать за этими развращенными действиями. Зимняя морозная ночь, узкий проход был завален снегом, и некая женщина со вздувшимися венами и голыми коленями возилась по асфальту, а он, в одной легкой осенней курточке, беспомощно стоял на одном месте. Его даже не узнали. Тогда ему было обидно и страшно, теперь же он только смеялся с себя, поверившего, что та, кто бросила его сразу же после родов, смогла бы узнать в лице какого-то ребенка собственного сына. Он был идиотом, когда поверил в сказку, и с тех пор он не верил вообще ни во что, даже в самого себя. — Ой-ёй, дядь, да вы совсем в говно, — посмеялся Чимин, тыкая в уснувшего мужчину пальцем. — Чонгук, твой шанс, беги отсюда! — Куда я убегу?.. — Никуда, — он развел руками. — Потому что я тебя сразу же поймаю, но ты бы мог хоть попытаться быть интересным. Юноша хотел бы не представлять никакого интереса вообще, вот только внутри него жило нечто страшное: его брат был отступником, вся его приемная семья — учеными, ставшими преступниками для Галактики, а сам он числился в розыске. Видимо, ничего из этого не вдохновляло юного хулигана, и тот уже не в первый раз называл его то скучным, то глупым, то безинициативным. Хотя слушать пьяный подростковый лепет — себе дороже, так что Чон решил не утруждать себя столь утомляющим занятием и уже хотел отвернуться, как вдруг к нему подбежали, схватили со все силы за запястье и потащили дальше по коридорам. — Пока этот в отключке, покажу тебе кое-что, — похихикал мальчишка. — Такое не увидишь под куполом, так что тебе лучше запомнить это, понял? И его привели к месту, откуда был виден пейзаж открытого космоса. Холодное одинокое пространство, точно пустота с растянувшимися повсюду печалями. Где-то мазками вырисовывались другие планеты и звезды, и вдали открытой раной зияла Земля, теперь напоминающая кривой серый шарик из грязи и снега. Возможно, если бы чужак посмотрел на все это, будучи собой в полном смысле этого слова, у него тоже был бы такой вдохновленный этим видом взгляд, как у его юного спутника. — Так красиво, — удивленно прошептал голос в его голове. А Чонгук так и не смог найти в себе любви к тому, чем другие восхищались. Чимин от какого-то детского восторга даже прислонился пальцами к иллюминатору, точно это могло его приблизить к столь одинокой мрачной картине. Невольно думалось, что в этот раз наглец умудрился не врать о собственных чувствах, а наконец позволил увидеть крупицу своей души. Обычно за всеми его колкими фразами можно было и забыть, что он все еще обычный ребенок, и теперь юноша посмотрел на него другими глазами, пусть это и длилось одно единственное мгновение, после чего чужие уста вновь напитались ядом. — Интересно, когда же все это разрушится? — вдруг спросил он и сделал шаг назад. — Я бы хотел увидеть пейзаж конца вселенной. — Тебе не хватило одного конца нашей планеты? — Хватило, — он усмехнулся и снова сложил руки за спину. — Но было бы здорово посмотреть на то, как и остальные примеряют на себя людскую шкуру. Когда мы сюда прилетели, над нами вечно смеялись. Знаешь, например, почему эта станция существует? Если честно, он даже не задумывался, не анализировал никакие причины происходящего и просто принимал за правду все, что видел и слышал. Признаться в этом было несложно — младший и так все понимал, так что, не дав говорить, отмахнулся от всей этой глупости и с каким-то упоением начал рассказывать о проблемах выживающего на Марсе человечества. Как оказалось, все разумные существа Галактики обязаны иметь свои индентификационные документы, что-то вроде паспортов, и при их отсутствии запрещены любые вылеты в открытый космос, работа где-то за пределами своего вида и, естественно, строительство на чужой территории. — Как оказалось, население Земли не считали долгое время разумными. Уж не знаю, чей это великий ум сделал у них решающим количество войн и уровень преступности, однако что есть, то есть, — он закатил глаза, явно возмущенный сложившейся ситуацией. — Так что по прилете сюда мы оказались для Галактики не просто беженцами, а самыми настоящими аборигенами, понимаешь? И раз так, люди оказались заперты в клетке чужих ожиданий, так и не сумев доказать свою разумность. И пусть всем вокруг было понятно, что человек способен создавать оружие, жилье и даже предметы искусства — все это оказалось недостаточным для присвоение каких-либо прав межгалактического масштаба. Другие живущие на Марсе колонии попали в такое же плачевное положение и даже пару раз устраивали бунты, пусть те и заканчивались ничем. — Даже искусство не доказало нашу разумность?.. — тихо переспросил старший. — Верно, — вздохнул он и развел руками. — Они посчитали и искусство, и нашу науку формами религии. Так глупо, правда? В этих домах получали квартиры те, кто был предан всем этим вещам и смог бы стать гордостью человечества после, а эту гордость просто растоптали, заявив, что, оказывается, все они тратили время на бесполезное служение собственному самолюбию. Но он не закончил свой рассказ на этом и также упомянул, что мафия нанимает людей именно из-за отсутствия этих самых документов. Будучи нелегальной структурой, естественно, они не соблюдали никакие официальные требования, а сделать из агрессивных по натуре существ своих солдат — лучшее решение, ведь когда тебя не существует на уровне документов, то и отследить тебя слишком сложно. Потому те, кто доказал свои способности, конечно же, примыкали к преступной организации, о чем и сам Чимин мечтал все это время. Выслушав все это, Чону вдруг подумалось, что он может понять сражавшегося против всего этого брата, и все же… Та обида, что без памяти росла в его груди, не могла позволить ему теперь в полной мере сопереживать или сочувствовать той своей семье. Поэтому он и должен был разобраться во всем и только тогда делать выводы. Однако, очевидно, мальчишка рассказал все это, так как хотел лично наплевать на всех, кто виновен в таком положении дел человечества, а не чтобы помочь ничего не знающему чужаку — на это ему явно было наплевать. — Ты и правда много знаешь, — улыбнулся старший. — Да, я крутой, — кивнул он и, махнув рукой, скрылся в темноте коридоров. center>***</center> — Все никак не остановишься? — прошептал Чимин в чужое ухо. — А?! А дальше — звонкий мальчишеский смех и прилетевший в лоб щелбан. Юный хулиган стоял напротив своего соседа, сделав пару шагов назад, чтобы осмотреть его новое творение. Юноша перевел дух от неожиданной встречи и, недовольно покачав головой, продолжил вести линию рисунка. Он добавлял новых оттенков в нарисованное им еще два года назад изображение огромного черного дерева, тянущего свои ветки по всем трещинам пятиэтажки. Теперь же на его сплетенной из мрака кроне появились бегущие к самой вершине люди, а там, на той самой вершине, дырой в стене пробивалось висящее тело. Кто-то, не выдержавший такой никчемной жизни, снова решил свести с ней счеты и повиснуть на ремне. Лампочек здесь уже не осталось, практически все их продали, так что приходилось убивать себя на карнизе. Так что такое зрелище стало уже весьма привычным и больше не трогало сердце и душу. — Ой-ёй, ну ты нашел место для рисования, — младший присел рядом и начал катать крышку от банки с краской по асфальту. — А по-моему самое то для такой картины, — он усмехнулся. — Ты же теперь работаешь на этих шавок, что забыл в городе? — Дело у меня одно есть, но решил навестить тебя. — Хорошо, что ты так сделал, — он вдруг оторвался от рисования и слегка повернулся к другу. — А то хотел передать, что видел кого-то с описанным тобой ключом на поясе в южной части купола. Казалось, таких новостей наглец явно не ожидал, даже его лицо, доселе весьма спокойное и умиротворенное, наполнилось детским энтузиазмом, и подросток, в объятии поблагодарив товарища, передал ему немного украденных денег и уже после пошел в указанное место, еще и приговаривая себе под нос, как этим двум бандитам повезло его встретить. Ведь в этом последнем городе человечества не было никого, кто имел бы больше связей, знал бы больше лазеек и помнил чужие лица и имена — в этом Чимин был не просто мастером, а мог даже давать уроки. — Долгие годы бродяжничества дают о себе знать, хе-хе, — усмехнулся он собственным мыслям. Дорога ему предстояла недолгая, повезло, что его друг оказался в таком удачном месте, все шло как по маслу, точно кто-то прописал для этого хулигана крайне удачный сценарий. И все было бы именно так, не выследив он взглядом тот самый ключ на поясе — тот, который с собой всегда носил «Коса» — это было не так сложно заметить для бывалых жителей купола, но что об этом мог знать только проснувшийся чужак и ненавидящий людей ученый, изолировавший себя на собственной станции? Ах, были бы они внимательнее — не пришлось бы постоянно мучиться. Чимин, змейкой двигаясь между толпы, подошел чуть ближе, настолько, что смог разглядеть чужое лицо, теперь уже не скрытое шлемом. Преступник оказался на удивление красивым, даже слишком красивым для этих трущоб молодым человеком с вьющимися черными прядями на лице, большими холодными глазами и смугловатой кожей. — Ким Тэхен, тебе стоило быть осмотрительнее, — прошептал подросток и тут же умело скрылся в толпе. Искомый даже не успел отреагировать, начиная внимательно осматриваться по сторонам — тогда-то его натура и проявилась. Мальчишка прекрасно знал: умелые солдаты всегда по-особенному прищуривают свой взгляд, когда находятся в опасности разоблачения. Крайне довольный собственной работой, он пошел дальше по площади, вдруг сталкиваясь с еще даже не высохшим рисунком ковавших змеиному царю корону подземных духов. Как же все удачно для него складывалось.