***
Юнги очнулся от удушья, его шею сдавливали со всей силы, и от этой боли его глаза сами открылись, позволяя окунуться в чужую боль намного сильнее. Он взялся за чужие руки и перевел взгляд на их обладателя, встречаясь на том конце своего мучения с тем, чье лицо уже позабыл. Нет, наверное, он все же помнил, и так хорошо помнил, что с его губ сорвалось: — Хосок, зачем?.. Тогда его отпустили, делая пару шагов назад и падая на пол. Мужчина спрятал свое лицо в своих ладонях и отвернулся, пока его некогда друг и товарищ пытался откашляться. Все тело ломало, и ребра царапали сердце от витающей в комнате скорби. Окна здесь были наглухо забиты, и дверь заставлена предметами утвари — всем, чем только можно было, лишь бы скрыть любые напоминания о ней. Юноша, все еще держась за шею, поднялся на ноги и осмотрелся еще лучше. В темноте сложно было что-то понять, однако одно было ясно: они точно находятся не на Земле. К снежным бурям и страшным механическим звукам — он уже привык ко всему этому, и теперь все они исчезли, наступила абсолютная тишина. — Так ты жив? В крови закипали в один момент и ярость, и скорбь, и сожаление — все, что мог почувствовать брошенный ребенок, встретившийся с теми, кто посмел его покинуть. Но он был достаточно сильным, чтобы запихнуть собственные чувства поглубже в стальной панцирь своей души и сделать шаг вперед. — Почему ты не отвечаешь? Мы здесь одни, и тебе некуда бежать от меня. — Да… — только и ответил старший. Мин рвано тяжело выдохнул, и все его чувства вдруг обрушились на плечи Чона даже без долгих диалогов. Им не нужно было разговаривать, чтобы прояснить несколько важных вещей: мужчина находился здесь по своей воле, и все, что пережил юноша за годы его молчания, — его вина. Это стало понятно уже только по одному наполненному стыдом взгляду, по дрожащим устам и слегка трясущимся рукам. И младшему искренне хотелось сейчас начать неоправданно злиться, но делать он этого не стал, напротив, закрыл глаза и мысленно сосчитал до десяти, чтобы привести себя в чувства. — Ладно, — выдохнул он. — Неважно, почему все так приключилось, ответь мне на один вопрос. — Ты хочешь узнать о моих экспериментах, да? — хрипло прошептал он, опуская голову. — Тэхен сказал, что ты догадался обо всем. — Я не могу быть уверенным в своих выводах, так что твой напарник вполне мог ошибиться насчет меня. — Но не ошибся. Он поднялся на ноги и включил настольную лампу, позволяя разглядеть комнату лучше. Все стены были расписаны в тех же формулах, что хранились и в тех документах, вот только теперь в них было еще и продолжение и конечная величина. Юнги пришлось потратить несколько минут на изучение пусть и уже знакомых ему уравнений, и старший не стал его тревожить, только смотрел вниз в глупом страхе оторвать взгляд от грязного пола и наконец рассмотреть своего потерянного друга. Впрочем, кажется, только он один изменился со временем, а этот чертов Мин все также горел своими идеями, все также не жалел себя и не сдавался, когда все было против него. А сам Хосок теперь скорее напоминал призрака, безвольное, бесхребетное ничтожество, утопающее в океане жалости к себе. — Да, и правда не ошибся, — подытожил Мин. — И поэтому ты пытался убить меня? Хотя вряд ли, это скорее по части твоего нового друга, да? А ты, наверное, просто с ума сходишь по непонятной мне причине. — Оказывается, твое доброе сердце закрывается, когда тебе приходится иметь дело с теми, на кого ты зол. — Это не ответ на мой вопрос. А что ему было отвечать? Мужчина хотел бы сам разобраться в себе и в том, как он превратился в эту массу бесполезных знаний, он хотел бы снова предстать перед всем миром с гордо поднятой головой, но сейчас он мог только насупиться, опустить плечи как можно ниже и стыдливо сверлить пол темными глазками, как какой-то провинившийся ребенок. Юноше было все сложнее совладать с закипающей яростью. И он два года ждал хоть какой-то весточки от него? Он два года мучился и вытягивал себя из пучины безумия, чтобы сейчас стоять в незнакомом месте и с теперь уже чужим ему другом? На все эти чувства накладывалось и боль от разлуки. Он только встретился с тем, чью фотографию, пусть ему и было всегда от этого горестно и стыдно, целовал все пять одиноких лет, чтобы в момент их недолгой встречи все разрушилось? Причем разрушилось из-за чужого эгоизма? Юнги не был из тех, кто позволял эмоциями управлять им, но сейчас в нем что-то словно тысячи раз потрескалось и переломалось. — Ты можешь ударить меня, если так хочешь, — прошептал старший. — Знаешь, бить тебя сейчас было бы слишком просто, — вновь тяжело выдохнул Мин, делая шаг вперед. — Что с тобой вообще стало?! Почему ты тоже оставил сопротивление?! Что со всеми вами происходит?! Почему вы все так изменились?! — Не знаю, о ком ты еще говоришь, но… — он тоже сделал шаг навстречу, наконец находя в себе смелость посмотреть в чужие глаза. — Но если ты хочешь знать ответ на этот вопрос от меня, то!.. То все… Я осознал, что все, к чему я так стремился, на самом деле абсолютно бесполезно! Потому что я и моя мать создали настоящее зло. То, во что превратилось наша планета, то, что случилось со всеми нами и всей моей семьей, — все это ничто по сравнению с тем, что мы создали в погоне за собственными идеалами. Моя мать понесла наказание, но я еще нет, и этот груз ответственности слишком большой, понимаешь?! Я не могу взавалить на себя еще больший! Люди рождаются, чтобы умирать, и я… Мину не хотелось верить, что все это говорит тот, кому он некогда безоговорчно верил. Эти слова принадлежали трусливому ничтожеству, ребенку, дрожащему от приставленного к его горлу канцелярского ножа — кому угодно, но не человеку, что выступил против целой Галактики ради спасения людей и своего дома. В тот момент перед глазами Юнги не было никого удивительнее, а теперь в его зрачках отражался самый настоящий смердящий мусор. И Чон сам видел это в себе, он произносил каждое новое слово с особым отчаянием и безумно, почти истерично требовал понимания своего нежелания ни жить, ни существовать. — Поэтому мы все должны умереть, понимаешь? — Замолчи, — со сквозящей болью в сердце выдохнул он. — Я услышал тебя. На секунду мужчина обрадовался, его уставшие, опухшие от вечной бессонницы глаза налились янтарем надежды и даже засияли, вот только это мгновение длилось мучительно недолго, и уже вскоре, когда ему пришлось столкнуться с чужим жестоким и решительным взглядом, он сделал трусливый шаг назад. — Где мы сейчас находимся? Здесь слишком тихо для колонии на Марсе. — Лейтен b, — тихо ответил он, теперь уже точно теряя надежду на понимание. — Но тебе все равно не сбежать отсюда. Ты нужен его плану, и я обязательно помогу этому человеку, я уже предал тебя два года назад, теперь лишь могу сообщить об этом лично. — Какому плану? — не отступал он и придвинулся еще ближе. — О чем и ком ты говоришь?! Об этом самом Тэхене? — Нет, — он опустил голову. — Я о том, кто стоит за ним. Дела шли как нельзя плохо, и ситуация оборачивалась настолько против ученого, насколько это было возможно. Он не знал, что делать, и не знал, что находится за пределами этой комнаты. И пока он размышлял об этом, к нему вдруг пришло осознание: Джина не забрали вместе с ним, и последнее его воспоминание — то, как Ким теряет сознание в месте, где его безвольное тело легко могли найти очередные инопланетные создания, пролезающие через барьер на Землю. Нет, если он будет снова думать о смерти своей глупой любви, он точно не сможет трезво оценить свою ситуацию и придумать план действий, поэтому он сразу же, пусть и через невыносимый жар отчаяния в своем сердце, спрятал эти мысли поглубже в себя и подошел к окну, пытаясь голыми руками выломать на нем доски. Это явно сделал сам Хосок — они были вбиты с внутренней стороны, значит, он просто сам хотел запереть себя в одиночестве — в том, на который Мина насильно обрекла судьба. Как глупо. — Извини, — снова тихо сказал Чон, — но Тэхен попросил сделать все возможное, чтобы ты был послушным к моменту его прихода. — Что?! — возмутился он, снова ощущая холод чужих рук на своей шее. После — удушье. Младший начал царапать и сдирать слоями кожу с кистей, лица и плеч бывшего товарища, отпирался ногами, и все же в этой схватке в силе физической он проиграл, падая на пол и пытаясь хоть как-то сохранить сознание в слабеющем теле. Рядом с ним упали чужие грузные слезы, и он пообещал себе, что никогда не простит этого человека, как бы ему ни было его жаль. Но Хосок и не искал прощения — он жаждал смерти.***
Намджун сразу же заметил вернувшийся корабль с другом: сон не приходил к нему без действия алкоголя ни разу за все время отсутствия товарища. Хотя, конечно, было бы абсолютной глупостью называть все это волнением за друга, нет, в действительности он боялся того, что ему придется встретиться с Юнги снова, говорить с ним и объяснять причины своего побега, и это было намного сложнее практически всего, что он уже пережил. Но в темном проеме появилась только одна фигура, и пилот еле-еле тащил свое тело, прислонившись к одной из стенок. Он держался за руку и пытался переставлять ноги, но в какой-то момент силы окончательно его покинули, и он громко свалился на пол. Ученый сразу же подбежал к нему, помог снова подняться и кое-как дойти хотя бы до лаборатории — там находилось все возможное для заживления ран. Киллер молчал, и даже когда старший попытался у него что-то открыть, по одному выражению лица стало ясно, что он не настроен на разговор, так что изобретатель решил не тревожить его и только помочь с ранами. Оказав первую помощь, он молча стянул чужую рубашку с тела и увидел пулевое ранение, позволяя себе тяжело вздохнуть. — Кажется, тебе пришлось несладко на Земле. — Это сложно назвать Землей, — наконец заговорил он. Больше он ни слова не произнес, пока из его тела доставали пулю и кое-как пытались перевязать раненое место. Прошло всего несколько дней, но что-то во взгляде Сокджина изменилось. Раньше его глаза напоминали две черные бусинки на каком-нибудь старом пальто, теперь же в них словно начали прорастать сорняки — было в них что-то красивое. Намджун всеми силами избегал любых разговоров о, как оказалось, их общем знакомом, и, честно говоря, он выдохнул с облегчением, когда осознал, что этого самого знакомого здесь нет. — Извини, — вдруг снова начал Ким. — Я не буду продолжать работать, пока не отыщу его. — Отыщешь? — переспросил старший и сразу же постыдно отвел взгляд: он точно знал, о ком говорил его коллега. — Е-его не было там, где ты искал? — Был. И его похитили прямо на моих глазах, — он коснулся своего перебинтовнного плеча, и его лицо стало вмиг мрачнее и серьезнее. — И это сделал тот самый «Коса». Не знаю, что задумал этот человек, но, полагаю, ты бы смог помочь мне понять. Киллер достал из рюкзака папки с документами в этих специальных защитных устройствах, а также тетради, в которые Мин записывал какие-то исследования. Если быть совсем уж откровенным, ученому совсем не хотелось смотреть на все это и разбираться в этом, и ему было наплевать, какие планы может строить этот преступник, однако он не мог просто позволить только-только зародившейся в чужом сердце надежде умереть так рано, поэтому, нерешительно взяв все это в свои руки, он пообещал разобраться и объяснить все, что сможет понять. В детстве он постоянно врал, и сейчас, даже после тридцати лет жизни, он все еще не умел говорить правду и боялся отказывать. На него смотрели с этим пусть и тусклым, но все же живым пламенем в глазах. Глупый Намджун всегда поддавался чужой страсти, и как бы он ни корил себя за это, казалось, это просто было в его крови — пытаться втянуть себя во что-то и после трусливо сбегать. Он шел по коридору, оставив и без того еле-еле остававшегося в сознании напарника позади, сжимал чужие тетради в своих руках и чувствовал, как этот гной ненависти к себе начинает течь по его венам, как его сердце разбухает и лопается в нем, а протезы снова начинают стирать кожу на ногах. — Хотите и сегодня напиться? Мальчишка появился у него за спиной настолько неожиданно, что мужчина даже слегка подпрыгнул на месте, тут же недовольно цокая языком: этот ребенок снова умудрился притащиться сюда весь в крови. Однако его самого это, кажется, не слишком волновало и со своей привычной улыбкой до ушей он сделал пару шагов вперед и начал идти вместе со своим новым знакомым, специально подстраивая свой шаг в ритм чужого. — Или вы при своем друге наливать мне не станете, хе-хе? — похихикал он и завел руки за спину. — Не до тебя сейчас, лучше расскажи, что смог разузнать. — Бесплатно не скажу. Удивительно, но именно такое ребяческое поведение смогло хоть на пару минут освободить уставшую от тяжких дум голову от этого груза, и старший изогнул в улыбке губы, глядя на это наглое лицо. Может, та всеобъемлющая беззаботность парнишки могла бы быть объяснена его возрастом? Иначе Намджун совсем не представлял, как этот человек может все время сохранять свой запас бодрости и энергии. В любом случае, рядом с ним становилось чуть спокойнее, перед ним не нужно было оправдываться или отчитываться за собственные прегрешения — и это чувство мягко наполняло сердце ученого, пусть он и скрывал эти чувства под маской недовольства. — Но мы уже договорились о твоем статусе стажера, — он вздохнул. — И как хватает наглости просить еще денег? — А я не о деньгах, — он пожал плечами. — Хочу получше узнать вас, мы же как-никак будем вместе работать! Его звонкий голос все время напоминал изобретателю что-то, что он все это время был не в силах вспомнить, однако теперь, когда подросток встал в эту воодушевленную позу, прижав кулачки к своей груди, перед глазами возник образ старого друга из детского дома. Точно… И как он раньше не догадался? Верно, отсюда и эта легкость в их диалоге: когда-то давно мужчина уже имел дело с кем-то очень похожим и тайно восхищался чужим упорством и ловкостью, тоже хотел дарить этому миру широкую, яркую, точно полумесяц на чистом небе, улыбку. Невольно он протянул руку и погладил растерявшегося от этого жеста Чимина. У того же глаза округлились, и он неловко сделал шаг назад, возвращая коллегу в реальный мир. — А… — только и произнес он, не находя оправдания своему поступку. — Извини. — Разве нужно извиняться за такое? — он звонко рассмеялся. — Да делайте, что хотите, мне как-то наплевать. Я вам кого-то напомнил? Сына?! У вас был сын?! Ей богу, Намджун даже ни разу ни в кого не влюблялся и не находил в этом никаких проблем, однако, думалось ему, мальчишка решил сказать все это с таким театральным рвением, чтобы сгладить неловкую паузу между ними. Дальше он не пошел и лишь крикнул, что расскажет обо всем, что ему удалось узнать, когда ему наконец выдадут оружие, ответить себе он возможности не предоставил и скрылся бабочкой в темноте, оставляя после себя только множество вопросов и целую тонну сомнений. Мальчишка отбежал достаточно далеко, и вскоре даже шум его шагов затерялся в одиноком молчании, позволяя ученому снова погрузиться в собственные мысли. Его тошнило от себя, и он не сдержался, заходя в туалет и выблевывая крупицы своего наигранного спокойствия, чтобы отразиться в зеркале все тем же трусливым брошенным всем миром ничтожеством. Вот бы он вообще никогда не рождался — подумалось ему, и он улыбнулся, стирая слюну со своих губ.***
Что-то было не так. Что-то билось змеями под почками, растекалось тучами по венам и заполняло птичьим криком легкие. Чонгук даже не знал, отчего ему так тревожно, ему не сиделось в собственном теле, но сколько бы он ни ходил кругами, у него никак не получалось собраться с мыслями. Эти чувства заживо хоронили его душу и не позволяли думать о чем-то. Он знал, что должен начать двигаться к своей цели, должен узнать о своем брате и начать подступаться к правде даже семимильными шагами — неважно. Но сейчас, изогнувшись разбитым мостом над кроватью и жадно хватаясь за раскаленный воздух ртом, он просто умолял себя не потерять контроль снова. — Не переживай так сильно, — прошептал двойник в его голове. — Твоя сила не настолько огромная, чтобы разрушить здесь все. Его слова терялись в звенящей головной боли, накладывались на вмиг пришедшие к нему воспоминания о том, как он раздирал своими ногтями чужую грудь, о том, как на него с презрением смотрела его семья. Он даже не помнил причины их разочарования в нем, зато все сильнее и сильнее ощущал себя настоящим чудищем. — Успокойся, эй! — уже почти закричало ему расколотое Я. — Если ты не помнишь, что произошло, то зачем так переживать обо всем этом? Ему хотелось кричать и умолять о помощи, и в то же время голос в его горле спутался со словами, и в итоге ему оставалось только дрожать, пока нечто внутри него так отчаянно его успокаивало. Но стало еще хуже, когда он услышал уже привычный звук открывающейся двери. И там, в их косяке, вновь появилось это наглое личико. Мальчишка даже приветливо помахал ему рукой, проходя к столу с миской этого мерзкого раствора. Чона трясло, и он еле-еле стоял, кое-как придерживая больное тело за спинку кровати, а Чимин попросту игнорировал его, и в один момент юноша и сам не заметил, как схватил стоящий рядом с его койкой стул и швырнул его в подростка. Тот успел увернуться, однако тарелка выпала из его рук и покатилась прямо к ногам взбесившегося старшего. Тот, теряя над собой контроль, схватил ее и вновь со всей мощи швырнул в чужую спину, на этот уже точно ее разбивая и заставляя горячую жидкость окатить новые раны юного хулигана. — Эй, ты совсем уже свихнулся?! — закричал младший, морщась от боли. — Еды и так всегда не хватает, а ты ее швыряешь?! Люди всегда так эгоистичны, ненавижу! — Прогони его, иначе тебе станет хуже, — спокойно прошептал двойник. Но ни первый, ни второй не смогли хоть как-то своими словами подействовать на теряющего над собой контроль чужака. Почему он решил причинить боль другому человеку? Это чувство было таким знакомым, он словно всю свою жизнь вытворял нечто подобное, что-то в груди его жаждало разрушения всего, что находилось поблизости, и когда он понял это, кожа на его плечах снова лопнула, и из нее стали прорастать эти алые пульсирующие ветви. Чимин от удивления сначала замер на месте и начал осматриваться по сторонам, но после вдруг сделал шаг вперед. Он решительно не стал сбегать и недовольно скрестил руки на груди, дожидаясь следующего шага со стороны Чонгука, а тот, увидев все это, отступил и начал судорожно осматривать свои руки: на его ладонях начали расцветать кровавые сорняки. То же самое произошло и с его лицом, шеей — из всех доступных обзору его частей тела. — Знаю, ты никогда не был хорошим человеком, — снова убаюкивающе прошептал двойник. — Но даже если так, твоя мама всегда любила тебя и никогда бы не отреклась, даже если бы ты превратился в настоящее чудовище. Поэтому ради нее, пожалуйста… — Эй, если ты думаешь, что и дальше можешь жалеть себя и плакаться, то прекращай, — прервал его своими жестокими словами мальчишка. — Думаешь, ты настолько важный, что о тебе тут каждый должен заботиться, когда ты сходишь с ума? Не знаю, слышишь ты меня или нет, но пойми: если ты настолько неуправляемый, то легче попросту убить тебя. Так что бери себя в руки и прекращай весь этот цирк ради своего же блага. И после столь черствых слов он сделал еще один шаг вперед. Его решительность выглядела настолько жуткой и пугающей, что Чон окончательно потерял какие-либо силы. Эти ветви начали отцветать и чернеть, отваливаясь от кожи и превращаясь в пепел, а сам юноша свалился в чужие руки. Он не мог двигаться и кое-как запрещал своим глазам закрыться. И именно на эти последние остатки сил он почувствовал, как его обнимают. Он не чувствовал ни тепла, ни нежности от этих действий подростка, но он настолько сильно хотел поверить в них, что попросту сам себя убедил, что именно с такими чувствами его прижимают к своей груди. И от этого на сердце стало еще тяжелее.