wishing on a star

Как чудесно обожание, когда им занимается отчаянный человек, а если помножить все это на разрастающееся в голове безумие, то и вовсе ничего нельзя будет найти чудеснее. Жаль только, что Тэхен не был способен понять эту страсть к нему в чужих глазах, и оттого все вздохи и касания ученого не вызывали ничего, кроме отвращения. Что смешнее: чем больше юноша отталкивал от себя, тем сильнее к нему привязывались. И это даровало ему такое чувство всевластия над мужчиной, такое превосходство над ним, что его и самого порой тошнило от себя. — Ты прямо как твоя мамаша, — говорил он себе, глядя в зеркало. — Вы одинаковые. Тебе стоит себя ненавидеть. Хорошо, что его никто не видел сейчас, иначе его точно упрекнули бы в цинизме. Там, по ту сторону его отражения, на него смотрела испачканная кровью комната, торчащие тут и там руки, потухшие взгляды и остатки разорванных на куски тел, и только сам юноша, перепачканный в крови, находил время полюбоваться собой — ну что за самолюбие. Руки болели от напряжения, и спрятанная в ключ коса настолько нагрелась, что теперь обжигала кожу даже через костюм. Ким тяжело дышал, жадно проглатывая открытым ртом воздух, и периодически поглядывая на свои пальцы: они так сильно дрожали, что он не мог спокойно сжать кулак. Сейчас ему как никогда хотелось рухнуть на колени и лечь вместе с теми, кого он уничтожил, однако он никогда бы не позволил себе сдаться. Только не сейчас: его мечта уже почти открыла двери в новый, прекрасный мир, где он сможет навсегда отбросить свое прошлое, при этом оставшись самим собой. Разве не чудесно? И ради этого чувства облегчения он готов был убить еще сотни, если не тысячи существ. Он плелся дальше по коридору, ощущая свое тело таким неоправданно тяжелым, что даже начал немного пошатываться. Видимо, он все же перестарался, вырезая подчистую всю комиссию межгалактического правительства. Не удержавшись на ногах, он все же рухнул на пол и тут же поднялся, приговаривая: — Хватит, всегда ты такой, — он дал себе пощечину. — Прекрати вести себя по-детски, ты давно уже не слабый. Теперь все боятся именно тебя. Так что хватит ныть. Изобретения Хосока вовсе не были идеальным оружием, и они все время ранили его, оставляли ожоги, а иногда и вовсе удары тока по жертве пускали такой же болезненный импульс и по его организму, и оттого слишком частное использование этих механизмов приводило к такому жалкому состоянию, как сейчас. Тэхен практически на одной силе воли смог наконец покинуть помещение и встретиться с этим ненавистным обожающим его взглядом ученого, что, точно брошенный пес, сразу же встрепенулся. Если бы у этого человека был хвост, он бы точно начал вилять им сейчас — и младшему было до одури противно от этого. — Ты уже справился? — спросил мужчина, крайне осторожно протягивая к нему свои руки. — Так быстро! Там ведь было достаточно много существ. Хотя, конечно, твои таланты против их вида- — Хватит льстить мне, — твердо сказал он и прошел к их кораблю. — Нам нужно поторопиться, ты и сам это знаешь. — Ты… Совсем не в настроении после встречи с Юнги, — игнорируя чужие слова, неловко начал старший. — Это из-за плевка, да? Напомнило тебе о- Слушать Ким не стал и, вновь теряя какие-либо эмоции на своем лице, прошел мимо напарника. Сегодня он и правда совсем был не настроен ни на какие разговоры, ему лишь хотелось вновь запереться от всего мира и больше никогда не прикасаться к нему. Ведь в нем, сколько бы ни умерло людей, всегда отчего-то будут такие, как этот чертов Мин, — те, кто не позволил тоске заполнить свое сердце. Тэхен всегда был таким, он не помнил себя без этой грязи внутри, и потому, возможно, он нуждался в ком-то, кто обожал бы его несмотря на все это. Может, на самом деле он нуждался в этом глупом ученом намного больше последнего. Хосок же, сказать по правде, последние два года проживал в состоянии ребенка — это был его осознанный выбор, и ему было комфортно жить без лишних мыслей, ему нравилось каждый свой день думать только об одном человеке и засыпать с мечтами о нем же, давиться кроткими моментами их прикосновений и совсем-совсем не вспоминать о прошлом. Его можно было называть как угодно за этот поступок, в любом случае он потратил несколько лет на изготовление лекарства от собственного ума — даже его мать, такая гениальная и невероятная, не смогла выдумать нечто подобное. И под действием изобретенного собой же наркотика Чон ощущал только легкость собственного тела, сейчас его и вовсе не волновали ни разбросанные всюду трупы, ни этот по-настоящему разбитый взгляд напарника, ни запертый со смертельным оружием в одной комнате бывший друг — все было хорошо, просто хорошо, и он исправно выполнял работу, вскрывая сейф и забирая нужный ему материал. — И как он здесь оказался, — удивился он, рассматривая забальзамированный экземпляр уже такой знакомой алой ветки. — Наверняка это украли из нашей лаборатории. Профессор Пак, кажется, совершенно не позаботился о безопасности своих творений. Впрочем, моя мама поступила также. Улыбнувшись себе, мужчина на секунду удивился, насколько же безразлично он может относиться к тому, что вечно его тяготило, и, поместив находку к себе в рюкзак, он направился обратно к выходу, по пути обходя лужи крови. Перед самой дверью он все же остановился, дабы лучше разглядеть открывшийся ему пейзаж: хаос и дорожки из трупов. Даже невольно подумалось, что Тэхен перестарался, он мог бы просто избить этих существ, но не кромсать их по частям и волочить от усталости ноги после: все было видно по размазанным следам на полу. — Перевалочные пункты контрабандистов везде выглядят одинаково, — зачем-то сказал ученый и закрыл за собой дверь, оказываясь перед кораблем и победоносно демонстрируя склянку с нужным им образцом. — Надеюсь, это поможет, — прошептал про себя Ким, вытирая запястьем кровь с лица. — Скорее бы все осуществилось.

***

Сквозной выстрел в сердце, разваливающиеся легкие, безжалостная жара — все это Намджун умудрился встретить за пару часов пребывания под куполом. Чужие слова вонзались в него ржавыми гвоздями, руки тряслись, а по лицу бежал ледяной пот. Мужчина стоял перед копией себя из детства, сжимая в руках пистолет, а перед ним во всей своей красоте расправляла перья такая знакомая детская боль. Незнакомый ребенок стоял на крыше одной из пятиэтажек, и его худенькое тело покачивалось на ветру, точно в нем не осталось никаких сил. — Я никому не принадлежу, — прошептал он и уронил на асфальт горячие слезы. — И некуда идти. Зачем он все это говорил? И от чего жизнь оказалась настолько жестокой, что столкнула их в эту жаркую ночь? Ученый хотел бы знать ответ хоть на один из этих вопросов, однако ни одна мысль не задерживалась в его голове надолго — любые чувства вытеснялись отчаянием в этих серых глазках напротив. Старший не умел лечить чужие раны, он и свои-то заливал спиртом и просто терпел, когда боль утихнет, и разве такой, как он, вообще мог что-то указывать детям? — Скажите, так будет всегда? — мальчишка сделал шаг вперед. — Когда-нибудь ведь все наладится? Намджун не мог и слова из себя выдавить, а сзади него, на асфальтовой плите, выцветал старенький рисунок. Некий черный демон с покрытым глазами телом и тонкими рассыпающимися руками отсюда, казалось, лежал прямо на плечах старшего, пока последний проглатывал пуды горячей соли. Как бы сильно мужчина ни старался, его язык не шевелился, и даже в какой-то момент захотелось и вовсе отрезать его, лишить себя способности говорить. Ребенок сделал еще один шаг вперед и неловко протянул руки, на разбитых, усыпанных гнойными ранками губах открытой раной поползла улыбка. — Вы ведь подскажете мне, что делать? Правда? Вы ведь меня остановите? Я так не хочу умирать, я не хочу. Почему я должен умереть в одиночестве? Мне сказали, что брошенные дети хуже мусора… Но я же не так плох, верно? Правда? Пока к ученому приближались, Намджун в свою очередь все время отходил назад. И как он вообще попал в эту ситуацию? Он всего лишь взялся за заказ от мафии самостоятельно, раз уж Сокджин решил так глупо бросить все ради кого-то, о ком пять лет пытался не вспоминать — столь преступная романтичность не была доступна пониманию старшего, и оттого, не желая анализировать ни поведение товарища, ни свою собственную трусость, он вышел в непривычную для него среду — в гниющие остатки человечества. Кто же знал, что спустя пару часов поиска цели, описанной как инопланетное создание, затаившееся среди представителей его вида, ему повстречается нечто столь отвратительное — некто, кто переживал такой же болезненный опыт принятия своей ненужности. Вот только Намджун был плохим человеком, и, следовательно, раздавать советы, утешать — это не про его способности. И он злился, по-детски, наивно, но так сильно, что в какой-то момент его кулаки начали до хруста в костях сжиматься. Этот гнев не был направлен на отчаявшегося ребенка, скорее уж на нечто неопределенное, что заставляет людей чувствовать себя одинокими и брошенными. Мальчишка подошел уже совсем близко, казалось, ему просто нужен был повод сойти с края крыши, и поэтому, оказавшись достаточно далеко от нее, он тоже замер и опустил голову. — Я действительно должен умереть?.. — прошептал он, хватаясь грязными ручками за чужие запястья. — Но почему тогда я был рожден?.. Мне так страшно… Помогите, пожалуйста… Все так: он и правда повторял печальную судьбу ученого. Пусть они и знали друг друга от силы пару минут, старший понимал и эти печальные слова, и эту дрожь в хрупких плечах, и даже глухой стук окаменевшего от одиночества сердца в еще столь юной груди. Когда сам изобретатель был отправлен по ночному Хьюстону в поисках своей мамы, он тоже искал заботы даже в не способных согреть фонарях, бежал на любой свет и протягивал руки даже к самым отвратительным и потерянным. Он помнил, как от нарастающего в груди рыдания обнял скулящую собаку, уже после осознавая: своими жестами он ломал ей, не так давно сбитой машиной, ребра. Желая спастись, она прокусила ему плечо и хотела уже вцепиться в лицо, как он сам откинул ее в сторону. Этот ребенок тоже шел на чудище, и как бы ни было больно это осознавать, этот монстр внутри Намджуна был настоящим, и потому гнев в его венах буквально закипел, желая вырваться мерзкими, как гнойники, словами наружу, ранить несчастного сироту и столкнуть его с этой крыши самостоятельно. Но ученый никогда бы так не поступил, он только думал о чем-то таком и сдавливал кулаки. — В рождении нет ничего удивительного, — послышался знакомый голос сзади. — Зачем тебе кто-то, чтобы жить? Намджун тут же обернулся назад, встречаясь с этим наглым игривым взглядом и выдыхая скопившуюся внутри пустоту. Чимин, очевидно, увязался за ним, тоже не желая сидеть в этом напряженном молчании на станции. Подросток сделал шаг вперед и присел на корточки перед ребенком, хватая его распухшее от слез личико и улыбаясь. — Ты можешь умереть, и это ничего не изменит. Можешь жить и никому не быть нужным, — безжалостно ласково пролепетал он. — Между этими вещами нет разницы. Поэтому и твой выбор между самоубийством по чужой указке и жизнью в этих трущобах ничего не значит. — Да замолчи ты, — старший схватил его за плечо и оттянул от ребенка. — Зачем ты такое ему говоришь? — Ой-ёй, а я думал, что вы уже проглотили язык от страха, — он улыбнулся. — Ну так может сами что-то ему скажете? Он ведь действительно хочет знать, как ему поступать. Или не можете? Хи-хи, ну чего же еще ожидать от такого труса. Эта встреча перестала быть приятной, и все же младший был прав: ученый не мог заставить себя говорить с этим мальчишкой, и что еще хуже — он не знал, что ему сказать. Вокруг них на несколько сотен километров разрасталась человеческая колония, и каждый в ней составлял свой новый виток отчаяния. Там, на Земле, можно было бы говорить о чем-то красивом, и страх упустить эти мгновения красоты имел ценность, а здесь повсюду только гной и грязь, разваливающиеся дома, дикая, почти невыносимая жара и постепенно тускнеющее небо цвета мочи — по-другому и не скажешь. Все было отвратительным, по-настоящему ужасным, и не было ничего, за что хотелось бы хватиться глазу. Даже люди здесь напоминали диких зверей, забитые, с длинными сальными волосами — из такого мира только в радость было бы уйти. Понимая все это, как старший мог остановить ребенка от шага в бездну? Он мог только молчать. — Видишь, малыш, ему тоже нечего сказать. Так что можешь прыгать, а можешь не делать этого — всем будет наплевать, — Чимин улыбнулся и погладил ребенка по голове. — Твои родители сказали тебе спрыгнуть? Знаешь, единственное, чем мы можем тебе помочь, — дать в руки ножик. Ты можешь забрать их с собой на тот свет, как тебе такая идея? Главное вставляй лезвие прямо в горло. Ребенок был напуган этими безжалостными словами, и от страха перед подростком у него текли слезы. От этих неласковых поглаживаний замирало сердце, и тогда Намджун, не желая больше смотреть на все это, спрятал новобранца за своей спиной и слегка подтолкнул ребенка к выходу, тихо сказав: — Постарайся жить хотя бы из ненависти к тем, кто заставил тебя пожелать смерти. Так сделал я. — Совет отстой, — захихикал Чимин. — Тем более зачем вам говорить такое тому, кого вы хотели убить? — Что? И как он мог раньше не заметить? На шее, на щеках и на плечах под длинными, никогда не стриженными волосами виднелись чешуйки — то, чего никак не могло быть у человека. Сделав шаг назад и оттолкнув своего неожиданного напарника вместе с собой, мужчину тут же свалил на ноги поток ветра. Прикрывшись рукой, он не сразу же смог заметить, перед чем ему теперь стоило дрожать. Из хрупкого детского тельца вырвались чем-то похожие на вороньи крылья, и черные смольные перья разлетались в разные стороны, открывая вид на черные грузные слезы, падающие на крышу с удивительно глухим отзвуком. — Хе-хе, а я говорил, что ему нужно было самому себя убить поскорее, — вздохнул мальчишка и спрятался за плечом старшего. — Ну-ка, убейте его скорее, чего вы, блин, медлите. Сейчас сюда как понабегут инспекторы. Лицо ваше сразу же заснимут. — Да замолчи! Ученый, сразу же взяв тебя в руки, сделал еще один шаг назад и выстрелил в чудище перед ними, однако промахнулся. Пуля разорвала часть чужого крыла, отчего существо рухнуло на крышу и заскулило, начиная ползти к своим новым жертвам. Этот вид не был знаком старшему, ну а подросток за его плечами уж точно не разбирался в инопланетных созданиях, потому решение приходилось принимать достаточно быстро. Мужчина попытался просчитать шаги монстра, дабы загнать его в этот узенький проем перед краем купола и застрелить, пока он обездвижен, однако Чимин решил взять инициативу на себя и, понимая без слов план напарника, выскочил и стал кривляться и размахивать руками, чтобы привлечь к себе внимание. Вот только их цель не стала двигаться, шагу не сделала, только замерла и задрожала, начиная все громче и жалобнее скулить, закрываясь от новых ударов. Подросток даже опешил, не понимая, что ему теперь делать, и уже только через пару минут этого безумия выхватил пистолет из рук старшего и выстрелил в чужую голову. Удивительно, но ему удалось попасть, пусть он и уронил оружие, явно не ожидая такого мощного заряда. Намджун кое-как успел поймать свое изобретение, однако и его, и новобранца сразу же повалил с ног мощный поток ветра. Даже с раздробленной головой это создание продолжало кричать и размахивать крыльями, вертелось на земле, как попавшая в паутину муха, отчаянно боролось за что-то. И тогда ученый понял, насколько же все существа в этом мире беспомощны, что он, что мальчишка рядом с ним, что это объятое перьями несчастье. Последнее хваталось за свое разваливающееся лицо, вокруг в вихрь закручивались перья, падали на грязные балконы и асфальт, забивались под ржавые дверцы, и этот бездушный крик напоминал плач. Младший, закрываясь от ветра рукой, снова взялся за пистолет и попытался выстрелить еще раз, на этот раз удерживая оружие в руках, однако отлетая ближе к крыше. Ветряной барьер вокруг этого создания не позволил пуле пройти сквозь него, отбросив ее от себя в сторону недруга. Такого никто ожидать не мог точно, и мужчина снова начал судорожно придумывать план, как им одолеть противника, еще и сделать это как можно быстрее, пока сюда не успели прилететь инспекторы. Чимин весил намного меньше и сам по себе был невысоким, оттого этот вихрь сносил его все дальше и дальше, и пока старший продумывал детали своего плана, подросток уже оказался на краю крыши. Ученый, не заметив его в поле своего зрения, резко обернулся назад: от напарника остались только держащиеся за край руки. Действовать теперь нужно было как можно быстрее, и когда он уже поднялся и продвинулся ближе к своей цели; тот просто сжался в комок, закрылся ранеными крыльями и лопнул, разлетаясь ошметками тела повсюду. Больно упав на колени и повредив механизм своих же протезов, Намджун кое-как затащил новоиспеченного товарища обратно и, осмотрев его вечно истерзанное тело, обернулся назад. Они оба замерли, замечая все те же странные алые ветви. Они начали прорастать прямиком из этого смольного месива, черная кровь текла по безжизненной, высушенной зимами кроне, и рисунок на асфальтной плите позади теперь напоминал некое дорогое одеяние для этого чуда. Ученый через боль в ногах сделал шаг вперед и попытался коснуться тянущихся к нему веток, однако подросток тут же оттолкнул старшего в сторону, не позволяя им вонзиться в чужие ладони. Когда нечто подобное вылезло из Чонгука, первым делом оно стало высасывать кровь из попавшегося под руку мальчишку, и потому он понимал: не стоит позволять этому паразиту касаться себя. — Ах, хорошо, что оно само подохло, — устало вздохнул младший. — Я уж думал, нам конец. Видимо, я дал ему правильный совет, ха-ха. В любом случае, жалеть такое чудище никто не будет. — Не мне это советовать, но тебе следует пустить хоть немного любви и жалости в свое сердце, — смахнув грязь с лица, ответил мужчина. — Ты говоришь слишком много жестоких вещей для ребенка. — Ха? — он искренне удивился, даже подпрыгнул на месте. — Хе-хе, ну я попробую в таком случае. Я уважаю ваше мнение, вы ведь как-то дожили до своих лет. Значит, хорошо умеете адаптироваться к миру, какую бы форму он ни принял, так ведь? И в это же мгновение алая ветвь безжалостно вонзилась в щеку мальчишки, пробивая ее насквозь и заставляя того уродливо вскрикнуть от неожиданности. Старший сразу же схватил его за плечи и, не подумав, вырвал из плена этого странного древа, тем самым делая рану еще глубже. Весь рот залило кровью, и юноша обессиленно свалился в чужие руки. — Как надоело, — прошептал он, несмотря на боль. Отсюда нужно было уходить и как можно быстрее, однако вся эта ситуация совсем не давала покоя. Ученый никогда не заботился о жизнях других, он не был хорошим и добрым человеком, и все же в нем всегда жил страх исчезнуть. И если что-то угрожало ему, он не мог просто оставить все, как есть, и даже несмотря на ненависть к себе, он жалел себя так много, что даже сейчас, придерживая от падения вечно израненное тело и глядя на ползущие вверх по куполу алые отростки, он боялся. Крысам всегда остается только дрожать — так он подумал о себе, еле находя силы сделать шаг назад.

***

— Пожалуйста, ответь еще хотя бы на один вопрос! Умоляю тебя, — кричал Чонгук, пытаясь следовать по частицам сознания за своим двойником. — Пожалуйста, подожди! Ты ведь… Ты ведь и так все знаешь, так почему не говоришь?! Прошу тебя… Но его никто не слушал, и второе Я просто шагало дальше по темноте, не оборачиваясь и только изредка замирая на месте, когда юноша хватался за его запястье — все тщетно. Чужак то и дело проваливался куда-то, его затягивало в эту трясину собственного сна и связь с единственным лучиком света здесь терялась. Он всегда был на шаг впереди, и сейчас его молчание казалось таким болезненным, и сам несчастный, уходя все дальше и дальше от хозяина этого тела, в какой-то момент начал обнимать себя, его плечи дрожали. Оказавшись так далеко, как только можно было, он наконец повернулся лицом в сторону Чона и болезненно взглянул на него, по пояс утонувшего во мраке. — Пожалуйста, подскажи, что мне делать, — уже более отчаянно сказал он. — Я так растерян… Я совсем не знаю, что мне делать… Я хочу помочь себе справиться с этим, но я не могу… Его слова так и затерялись в тишине, отбились от стенок и разбились о них же, наполняя пустоту хрустальным треском. Юноша кое-как держался, не позволяя себе окончательно провалиться в бездну, и все это время он боролся с самим собой, пока его двойник одиноко обнимал себя где-то на вершине. Секунда — и он попытался сорваться с места, он побежал, протягивая пальцы к утопающему, и остановился за пару метров от Чонгука, опуская свой тяжелый взгляд вниз и медленно возвращая руку в привычное состояние покоя и не решаясь поднять голову до тех пор, пока чужак не открыл глаза в уже настоящем мире. Острая боль пронзила его плечо, и он тут же почувствовал, как по его спине катится кровь, а чужие зубы впиваются в кожу все сильнее. — О, так ты проснулся, — улыбнулся Чимин. — Хе-хе, а я-то думал, что ты снова вырубишься дня на два. Лицо старшего тут же залилось румянцем, и он молча оторвал мальчишку от своего тела, хватаясь за ноющую рану. Конечно, ему хотелось бы услышать объяснение прямо сейчас, и в то же время ему не особо хотелось знать, что сейчас между ними произошло. Вот только подросток не постеснялся и игриво прошептал: — Эй, это просто моя месть, — он вытер окровавленные губы рукой. — Как мы с этим Намджуном выяснили, тебя не берут никакие ножи, вот я и решил хотя бы укусить тебя за все свои раны. — Это тоже сделал я? — он слегка коснулся зашитой раны на щеке друга. — Я… Снова вышел из себя?.. Не помню… — Хе-хе, ага, — он кивнул и, точно вредный кот, набросился с еще одним укусом. — Все твоя вина. Чимин нагло врал, но его мало волновало, насколько подобные слова могли выбить из колеи старшего, так что он ни о чем не задумался даже тогда, когда почувствовал дрожь в чужом теле. Раны так быстро зарастали, что наносить их было совсем неинтересно. Даже шрамов не оставалось, и пока Чон не сопротивлялся, подросток решил вонзить зубы настолько глубоко, насколько это вообще было возможно, в итоге причиняя себе же боль из-за слишком широко раскрытого рта. Вся простынь окрасилась в алый, и по белесой рубахе побежали такие же слезы — все это напоминало брошенные на снегу ягоды рябины, и что-то было в этом удивительно красивое. Мальчишку настолько заворожил этот вид, что он и не заметил, как его оттолкнули от себя, натягивая одежду обратно на плечи и с каким-то презрением глядя на него. — Если я вышел из себя, то… — Да пошутил я, — он закатил глаза и надулся. — Нормально все с тобой, мы нашли нечто похожее на тебя, и именно оно меня ранило. — Такого же, как я? — он тут же воодушевился. — Может, это тоже член моей семьи? — Нет, — он тут же надавил на чужую грудь, возвращая старшего на место. — Да и даже если да, это существо совершенно точно мертво, можешь не переживать. Юноше на мгновение стало страшно, но ужас быстро сменился на спокойствие. Удивительно, но те препараты ученого и правда помогли, сейчас он мыслил на удивление ясно, и никакая боль не мешала ему понимать всю плачевность своей ситуации. Он все еще не сделал ни одного шага навстречу своей цели, в то время как его маленький предатель уже успел полностью поменять свою жизнь — как иронично. — Ты уже давно живешь здесь… — вдруг прошептал Чон и перевел взгляд на младшего. — Твой сосед, должно быть, скучает по тебе. Но подросток не ответил, только загадочно улыбнулся и вдруг набросился со своими жестокими объятиями. И все же Чонгук уловил тяжелый вздох знакомого, хоть тот и попытался спрятать эту секундную слабость за своим вызывающим поведением. Его тело было таким удивительно холодным и легким, словно к чужаку прижималась глыба льда, а не человек с такими ярко выраженными эмоциями и частыми сменами настроения. — Эй, я хочу задать вопрос, — сказал мальчишка и надавил на место своего укуса подушечкой пальцев. — Мне посоветовали быть добрее к окружающим. Что мне нужно сделать? Юноша не хотел смотреть в его глаза, но, сделав это, практически оцепенел. На него смотрело два болота, и каждое стремилось поглотить душу старшего. И на разбитых, посиневших от холода губах цвела уродливая улыбка. Этот ребенок не вызывал ничего, кроме абсолютной антипатии, и все же, если задуматься, он был единственным, кто сейчас заботился о Чоне. Единственным, от кого юноша узнавал хоть что-то об этом мире и себе в том числе, и оттого ему попросту стало стыдно вести себя агрессивно с тем, кто все еще отчего-то оставался рядом с ним. — Если я пожалею тебя, это будет значить, что я стал добрее? — продолжил он, начиная гладить чужака по голове. — Ты и правда жалкий, хочется тебя застрелить, как раненое животное, не способное себя прокормить. Но люди не поступают так друг с другом, поэтому ты все еще жив. Тебе стало лучше от моих слов? Чонгуку даже отвечать ему не хотелось, только оттолкнуть подальше от себя и больше никогда с ним не разговаривать. Ах, взрослые люди не ведут так себя, тем более с теми, кто намного их младше. Он помнил, как нечто подобное говорила его мама, хоть и не особо осознавал контекст этих речей, в любом случае вместо каких-либо слов он молча схватился за чужое запястье и попытался отодвинуть мальчишку еще дальше от себя. — Я слышал ваш разговор в лаборатории, ты, кажется, специально кричал, чтобы я смог сразу же понять, о чем вы беседовали, — вздохнул он, меняя тему разговора. — Ты еще и начал все это делать на корейском, значит, тебе и правда хотелось, чтобы я все понял, и ты- — А если я поцелую тебя из жалости, я стану выглядеть хоть немного добрее? Это и будет любовью, правда? Старший даже не успел отреагировать, как его лицо с силой сжали в ладонях. Чужие губы обожгли его собственные, и он пытался сопротивляться, но ему не оставляли выбора. Это было самым жестоким поступком со стороны младшего, и все это заставило звенящую боль в голове вернуться, обратиться монстром и разгуливать по всему организму. Юноша не отвечал на поцелуй, и как бы притворно-нежно его ни касались, он не поддавался, только отстранялся назад, и в какой-то момент ему пришлось буквально оторвать подростка от себя, с силой сжимая его израненные плечи. — Да хватит, почему ты себя так ведешь? — пытаясь отдышаться, злобно выплюнул Чон. — Тебя совсем не волнуют чувства других или что? Не знаю, что творится в твоей голове, но лучше никогда не пытайся вести себя нормально: у тебя получается из рук вон плохо! Как же отвратительно. —… Настолько неприятно? Его голос прозвучал не столько обиженно, сколько печально, и на одно единственное мгновение старшему стало стыдно, но после он все же решил в первую очередь подумать о себе и кивнул, вытирая рот рукавом — все лучше, чем чужие губы. Не хотелось думать о том, что его слова задели младшего, а если и задели, то тот должен был вынести для себя урок. — Тогда… — он улыбнулся и взял чужие руки в свои. — Отплати мне тем же. Я хочу узнать, как много бед приношу другим. Сделай со мной что-нибудь столь же мерзкое! — Кажется, единственным, кто выглядит жалко, являешься ты. Чонгук воспользовался чужим предложением, его настолько разозлила вся эта ситуация, что он сорвался и, улыбнувшись, потянул за медицинскую нитку, слегка надрывая рану и тут же ощущая скатывающуюся по его пальцам кровь. Ему было все равно, и его сердце сейчас было таким пустым, он совсем ни о чем не думал в этот момент. И когда его уже попытались остановить и оттолкнуть от себя, он с силой сжал чужую челюсть, открыл пошире рот младшего и уже практически харкнул туда, как вдруг остановился и задрожал. — Прости… — он тут же закрыл лицо руками. — Эй-эй, — Чимин придвинулся чуть ближе и, схватившись за запястья старшего, заставил того посмотреть на себя. — Мне все равно, что ты сделаешь. Не мне осуждать кого-то за его действия. Так что ты можешь не стесняться. Все мы здесь плохие люди. Как же хотелось поверить этим сладким речам, вот только Чон не мог позволить себе такую роскошь, и потому только отвернулся, обнимая себя руками. Рядом с этим человеком он всегда чувствовал собственное одиночество еще сильнее, оттого он и отталкивал подростка подальше от себя даже на подсознательном уровне. — И все же помни: даже если ты ужасный человек, это совсем никак не волнует меня. От его слов безумно болело сердце, и не только у самого Чонгука, но и у двойника внутри него. Тот сжался внутри сознания, закрылся руками и рыдал, его слезы высушили глаза самого чужака, не оставив ему сил даже для злости. И когда в комнате наконец наступила исцеляющая тишина, ее преступно прервал уже такой знакомый раскат грома.