***
Хосоку не было места нигде, и тем более здесь, в одиночестве. Он ненавидел свою собственную компанию, не любил проводить время наедине, и оттого не мог просто лежать в бессознательном состоянии под этим древом, глядя в пустые глазницы так и не сумевшему отделиться от кроны двойнику. Изобретенный им для самого себя наркотик имел крайне странное действие, и потому, когда его действие почти заканчивалось, он плохо помнил предшествующие события. Оттого мужчина, оказавшись перед своим рабочим столом, вдруг свалился на него и начал тяжело дышать. Как он вообще смог выбраться из липкой трясины? Как он здесь оказался? На локтях, ногах и спине его одежда была порвана, значит, его никто не спасал, он сам вытащил себя из болота, вот только, даже хорошенько все обдумав, он так и не смог понять, какими силами ему удалось себя вытащить, ведь он безумно боялся физической боли. Отпустив эту ситуацию, бывший ученый сел на стул и переведя дыхание, он уже хотел как можно скорее влить в свой организм новую дозу, как вдруг осознал: его пленник сбежал. Почему-то эта мысль просто потерялась в его голове, и теперь, когда он был относительно трезвым, он осознал весь масштаб своего упущения. Более того — его напарника тоже здесь не было. У Тэхена никогда не бывало неудачных миссий, и даже если он приходил весь измученный и избитый, он приносил в этот дом, если его так можно было назвать, победу. — Черт, — выругался себе под нос старший. — Все совсем не по плану. Он тут же решил проверить местоположение товарища, не веря полученным координатам. Они менялись раз в пару мгновений — в рамках возможностей получения сигнала, и было очевидно, что корабль приближался к червоточине, ведущей на Землю (бывший ученый хорошо знал это место). Чону даже подумалось, что их глава решил что-то поменять в ранее оговоренных действиях, однако это имело бы смысл только в том случае, если бы и самому Хосоку сообщили о подобном, ведь без его знаний и таланта даже выдающиеся способности солдата Кима оказались бы бесполезными — на трезвую голову он понимал это достаточно четко. Решив, что у него больше нет времени на размышления, он поднялся со стула и сделал шаг вперед, а дальше — очередной провал в памяти. Мгновение — и он уже сидел в спрятанном подвале корабле, вглядываясь в панель передач пустым взглядом. Принял ли он дозу сегодня? Если честно, он совсем не помнил, а осмотреть руки не получалось из-за специального костюма — удивительно, что он в бессознательном состоянии вообще смог вспомнить о нем, иначе по вылете его тело точно бы разорвало от перегрузок. В любом случае, мужчина пару раз ударил себя по щекам, чтобы привести в чувства, и тогда наконец смог начать свое одиночное путешествие. Только оказавшись в открытом космосе, не так далеко от своего временного убежища, он задался вопросом: а как он вообще сможет спасти товарища? Что он сделает? В тлеющем больном теле не осталось ничего, кроме трусости и жалости к себе, так что он противопоставит тем, кто имел наглость пленить Тэхена? Осознав все это, Хосок со всей силы ударил по своим же коленям и, включив автоматический режим полета, буквально сорвался с места пилота, начиная копаться в завалявшемся хламе. Но здесь не было ничего, кроме упакованных ампул с его драгоценным наркотиком. Жертвовать им совсем не хотелось, однако и выбора не было. Набрав в шприцы по двойной дозе, он решил, что будет действовать как можно аккуратнее, прежде, чем использует это на ком-либо, кроме себя. Он не может убивать в трезвом состоянии без того, чтобы его разум начинал отказывать и парализовал тело, на его руках и так было уже слишком много крови, даже больше, чем у всей инквизиции вместе взятой. Поэтому он так и был привязан к своему драгоценному напарнику. Тот не побоялся взять этот груз с его плеч и переложить на собственные, забрать всю тяжесть его чугунного сердца и поглотить его в свое пустое тело. Разве это не стоит любви? Это больше, чем Хосок когда-либо мог желать. — Подожди меня еще немного, — сказал он, сжимая шприцы в пальцах.***
Прибытие в родной дом знаменовалось тишиной, никому не хотелось говорить: все и так было ясно без слов. Разгулявшаяся зима вальсировала по останкам городов, ранее возвышавшиеся над улицами многоэтажки безмолвно склонили головы под тяжестью снега. Ни лесов, ни полей — ничего не осталось, все оказалось похороненным и забытым. — Так красиво, — воодушевленно вздохнул Чимин, глядя на этот ледяной ужас. — Чего вы такие понурые? Не вы же руку сломали. Ах, как же легко быть подростком — так думали остальные пассажиры корабля. Раз у этого ребенка не коробило сердце от увиденного, не скулили легкие от одиночества и воспоминаний, видимо, он не помнил слишком многого о том, что есть настоящая красота. Либо не хотел помнить ни эти льющиеся слезы скал, ни желтое золото осенних листьев, ни долины с тоненькими ручками рек. Нигде в космосе не найти чего-то столь же прекрасного. Даже Намджун, никогда не мечтавший на самом деле вернуться сюда, отчего-то вспомнил то забытое чувство холодных росинок на руках. Пару раз он сбегал из дома приемной семьи рано-рано утром и шел в парк, рассматривая вьющих гнезда птиц. Сейчас все животные вымерли, и не было никого, кто украшал бы своим диким величием эти заснеженные равнины. Чонгук тоже почти ничего не помнил об этих местах, и все равно его сердце билось мучительно медленно, словно запоздавшая тоска неожиданно ворвалась в его тело и отравила его. Чем ближе корабль подлетал к их родной планете, тем страшнее ему становилось, и он не мог даже вздохнуть полной грудью, только смотрел на обжигающую глаза белизну. А Сокджин, пусть уже и побывавший здесь, вообще запретил себе осознавать ситуацию полностью, ведь любая мысль возвращала его к Юнги. За что бы он ни зацепился, о чем бы ни начал думать или вспоминать, — все это приводило мужчину к тому потерянному теплу чужих рук. И если бы он знал, что Мин мертв, было бы гораздо легче, не так сложно помнить хорошее о покойниках, намного сложнее думать о невозможности повторить его с тем, до кого теперь уже было не достать. Им пришлось вернуться в тот самый бункер, так как иного относительно безопасного места пилот просто не знал, следовательно, привел товарищей по несчастью сюда. Благо, здесь не оказалось ни того создания, повторяющего облик других существ, ни еще более опасных чудищ. Правда, после привычки дышать раскаленным воздухом Марса было слишком сложно привыкнуть к этому вечному холоду, так что все вновь прибывшие ощущали небывалую ранее тяжесть собственных легких. Связав пленника покрепче и обездвижив его, все четверо без сил свалились прямо на пол. Пугающие механические звуки над головой не позволяли так просто погрузиться в тревожный сон, и потому всеми было принято решение немного отдохнуть и перевести дух. Такая ситуация не очень-то устраивала мальчишку, и он театрально закатил глаза, заводя бессмысленный разговор. Чон не выдержал и накрыл его рот своей ладонью, не отпуская до тех пор, пока Чимин не согласился потерпеть и помолчать. Услышав это, старший наконец убрал свою руку и отодвинулся в сторону, подальше от этого нарцисса, вот только у подростка явно были другие планы: он же пообещал молчать, а доставать других можно было и без слов. Так что эта наглая улыбка засияла на губах ярче прежнего, и он буквально прилип к чужаку, опираясь на больную руку и укладывая свою голову на его плече. — Ха, а я думал, что это приятно, — вздохнул он, заглядывая в непонимающие глаза юноши. — Думал, что мне понравится отдыхать в обнимку с кем-то, но на самом деле ты ничего не ощущаешь в эти моменты. — Ну так, отцепись от меня, — выплюнул старший. — Ты раздражаешь. — Хе-хе, — только и ответил он, прикрывая вежды. — Во всяком случае, я не такой бесполезный и жалкий, как ты. — Хватит, — вздохнул ученый и тут же потянулся к своим протезам. — Не переживайте, господин, вас я жалким не буду называть, хоть у вас нет ног и вы слишком трусливы, вы достаточно умны. От его слов всем стало только хуже. Порой бывают такие люди, что, встретив их, чувствуешь себя измотанным и уставшим — Чимин именно такой. Надавив своими бессмысленными фразами на все болевые точки сразу же двух решившихся с ним заговорить, он довольно начал напевать какую-то песню, порой начиная кашлять и сбиваясь. Было решено выставить его в коридор вместе с пленником, дабы не тревожить больше ничье сердце этим жестоким языком без костей. Просидев молча с полчаса, Сокджин все же поднялся и сказал, что вернется через какое-то время, в итоге Намджун и Чонгук остались наедине друг с другом — не самая приятная компания, стоит отметить. Они не ладили и даже не хотели ладить, им не было о чем поговорить, ведь пока младший умирал от жажды разгадать самого себя, второй, зная пусть и не все, но многое, отмалчивался. Ученый прекрасно понимал, каким выглядит со стороны, и раз вся его станция, место, где он чувствовал себя в безопасности, уничтожено, то можно было разрушать себя полностью. — Извини, — начал он, тяжело вздохнув и отворачиваясь в сторону. — Конечно, я не знаю все, что тебя интересует, понятия не имею, что из тебя выползает и все в этом духе, но если ты все же хочешь знать про свою семью, то… — …Почему вы говорите это сейчас? — не дав договорить, юноша тут же плотнее прижался к стенке. — Слушайте, я понимаю, что я сейчас обуза для вас, но если вы решили так избавиться от меня… — Нет, — негромко вздохнул мужчина. — Просто… Если честно, я знал тебя и при жизни на Земле. Ты, должно быть, меня не помнишь, конечно… Он не помнил, и словам этим не верил, его сердце кричало о приближающейся опасности, и все же, когда старший посмотрел на него с этой одинокой завистью в глазах, Чонгуку вдруг подумалось, что он уже видел нечто подобное. Груз обиды на чужих плечах не давал ему покоя, и прошло еще несколько минут пустого молчания, прежде чем с ним снова решили заговорить. С уст ученого сорвалось нечто, что заставило чужака застыть и не двигаться. По словам Намджуна, госпожа Чон забрала бродящего по улицам беспризорника, и отдавала ему всю свою любовь, несмотря на наличие собственного ребенка. Лучшие игрушки, внимание, сказки на ночь — все на блюдце предоставили тому, кто еще недавно умирал от голода в полном одиночестве. И от подаренной ласки неблагодарный мальчишка стал все больше и больше наглеть, с возрастом все только ухудшалось, и пусть женщина пыталась исправить его, перевоспитать — все тщетно, и прославленную ученую стали водить по полицейским участкам, пока ее приемный сыночек, самый ценный и любимый, с маниакальной жестокостью набрасывался на всех, кто был его слабее. В 14 лет — алкоголь, чуть позже — закладки, кражи и прогулы — ничего хорошего в том чудище, что пожирало любую ласку на своем пути не было. И чем дальше мужчина погружался в эту историю, тем яснее юноша видел это свое прошлое. Он ощущал кровь на своих кулаках, чувствовал темное полотно чужого разочарования, в которое каждую ночь кутался. Он знал, что пусть это и звучало отвратительно, все это было правдой. Юноша прижал руку к груди и попытался дослушать до конца, но мужчина вдруг остановился. — Хотел бы я тоже быть отвратительным и все равно получать любовь, — он усмехнулся и тут же сменил свое выражение лица на серьезное. — Я знаю, что никто из них не держал на тебя зла, каким бы ты ни был. Почему? Чужаку действительно до безумия хотелось бы знать причину, и в то же время ее точно не мог знать кто-то, кроме них самих, так что было бы глупостью с его стороны спрашивать нечто подобное. Он смотрел воспаленными глазами куда-то в пол, даже не заметил, как ученый закончил свой монолог, позволяя тишине вновь разгуляться по комнате. Зато вспомнил нечто ужасное о себе. Кое-что намного хуже всего сказанного ранее, и, очевидно, то, что его близкие не могли от стыда рассказать кому-то другому. Двойника рядом с ним не было, и он молчал, точно не желая больше говорить с чудищем, верно, оттого это воспоминание и всплыло в его голове так четко. В дождливую ночь, когда он воровал деньги из кошелька госпожи Чон, та проснулась, схватила его за руки и умоляла прекратить, но монстр не остановился, отбросил ее тяжелым ударом на кровать и безмолвно ушел из дома. Как он мог так поступить? Почему он вел себя так отвратительно? Чувствуя только отвращение к самому себе, Чон тут же отвернулся в другую сторону и попытался выблевать все это, в итоге позорно роняя липкую слюну на пол и пытаясь отдышаться. — Эй, только не выходи из себя… — Намджун тут же подлетел к нему и стал хлопать по спине. — С-стой, эй… Младший оттолкнул ученого от себя и свалился лицом на пол. Ему казалось, что к его спине приложили сотни утюгов, каждый докрасна раскалили и стали издеваться над еле живым пленником. Было так больно, что внутренний Я юноши начал рыдать и умолять спасти его от этой агонии — ничего не помогало. Неестественно выворачивая собственное тело и срывая в крике голос, он качался из стороны в сторону, пока наконец не перестал ничего ощущать. Он не терял сознание, но все его нервы словно атрофировались, не оставляя в бренном теле ничего, кроме скорби. — Извини, у меня не было другого выбора, — прошептал двойник все тем же ласковым, но таким печальным голосом. Чон устало оглянулся по сторонам, замечая эту разрастающуюся темноту, и после снова вернулся к своей копии. Последняя, опустившись на колени перед лежащим собой, осторожно взяло лицо несчастного в свои руки, прошептав ему кроткое: «Ты не потерял контроль, это было нужно для спасения человека». Он не понял суть этих слов, и когда эти милые касания растворились, возвращая его обратно в реальность, он тут же столкнулся с пораженными глазами напарников. Сокджин стоял в косяке дверей, не решаясь сделать и шага, он даже открыл рот от удивления — крайне несвойственное ему выражение лица. Ученый же, отползший к стенке, пытался вспомнить, как дышать, и только сам чужак совсем не понимал, что происходит. Боли больше не было, и все же он совсем не мог подняться, точно его приковали к полу. На секунду он снова отключился, и в мгновение, когда он смог разомкнуть тяжелые веки, рядом с ним уже лежали иссохшие алые отростки, он видел перед глазами чужие ботинки, только не мог понять, чьи именно, так что позволил себе еще всего лишь на один миг провалиться в бессознательное. — Ты молодец, — прошептал двойник. — Тебе этого никто не скажет, но я горжусь тобой. — Мной? — прохрипел юноша. Он не успел услышать ответ, уже окончательно приходя в себя и в полной мере понимания, что происходит. Из его спины не просто вырвалось дерево, оно плющом диким перекинулось на стену, и образовало из тоненьких веточек окошко в саму пустоту. И из нее практически вылетел, точно в каких-то фантастических фильмах, Юнги, еле дышащий, что-то отчаянно прижимающий к своей груди. Все произошло так быстро, что никто не смог даже сообразить, насколько невероятные вещи происходили перед ними, но факты говорили сами за себя: перед ними был тот, которого каждый из них знал, но по-своему. Сокджин сначала ударил себя по лицу, не просто по щеке, а кулаком и со всей силы, чтобы у него точно не осталось сомнений в правдивости происходящего. — Я вернулся в прошлое?.. — тихо-тихо пролепетал Мин и попытался хоть как-то отдышаться. — Не знаю, — только и смог сказать Ким. Последний прижал его к себе так крепко, как только мог, чтобы теперь уже точно не отпустить никогда. Пилот понятия не имел, что именно произошло сейчас, и не особо сильно хотел разбираться в причинах, вот только Юнги точно не мог поступить таким образом, и ему пришлось силой оторвать друга от себя и сделать шаг назад, наконец разжимая израненный кулак и замечая все еще пульсирующий кусочек чужого тела. Намджун не мог заставить себя подойти ближе, только смотрел на того, кому так безмерно завидовал, и не знал, имеет ли хоть какое-то право сейчас подавать голос. Он помог Чонгуку подняться и начал молча осматривать его заживающие раны, делал все, только чтобы оставаться спиной к старому знакомому и не смотреть в его глаза. — Я… — прошептал младший ученый и вдруг закрыл лицо все еще испачканными в этой черной жиже руками. — Это так ужасно… По его щекам побежали такие горячие слезы, что доселе нездорово-бледная кожа вдруг покраснела. Если бы юноша только мог объяснить себе, отчего же он ощущает внутри себя эту печаль, если бы только мог еще хоть слово выговорить, не останавливаясь на глупые рыдания, и все же у него ничего не выходило. Он запрещал себе себя так вести долгие пять лет, а теперь, снова встретившись со своей первой и единственной любовью, так позорно выставил себя ребенком. Но Сокджин лишь снова прижал его как можно крепче к себе и зажмурился. Кто же знал, что их вторая встреча произойдет там же, где они некогда впервые крупно поссорились, всего лишь на пару сотню метров ниже, прямо под парадным входом в исследовательский институт. — Теперь я никуда не отпущу тебя, — не заботясь о том, насколько глупо звучат его слова, снова подал голос старший и вдохнул родной запах, чувствуя, как чужое тело начинает слабеть в его руках. — Только ты, умоляю, не убегай. — Я не могу тебе обещать этого, — прошептал Мин.***
Чимин слышал, что там, за стенами, происходило нечто невероятное, он мог уловить витающий в воздухе страх, удивление и боль, и даже пробежавший на всей возможной скорости киллер не заставили его сдвинуться с места. Мальчишка сидел, упершись локтями в свои колени и держа собственное лицо в своих холодных руках. Он даже напевал какую-то песенку, когда пленник наконец открыл глаза и тут же начал кашлять в глупой попытке отдышаться — даже это не привлекло его внимания. — Мой милый Тэхен, — вдруг сказал младший, поворачивая голову в его направлении. — Ты попал в ловушку, и тебя отсюда никто не отпустит. И что же теперь тебе делать, глупый? Ах, ну да, разве такое ничтожество само может придумать какой-нибудь план побега? Киму показалось, что он впервые видел столь черные, почти непроглядные и нечитаемые глаза, отчего по всему его телу прошлись мурашки. Коса еле мог шевелить шеей, а остальное тело и вовсе не чувствовал, только ощущал, как его плоть безжалостно сдавливает странное устройство. Он попытался вывернуться в более удобное положение, но его тут же больно отпихнули к перилам ногой. А там, за железным ограждением, — долгие лестничные пролеты, и ведущая на самое дно пустота. Чимин не стал жалеть его и надавил на поясницу еще сильнее, из-за чего несчастному пришлось вплотную вжаться в тоненькие прутья решетки. Еще немного — и он бы точно вместе с ней отправился в свободное падение, но мальчишка все же остановился и вдруг кровожадно улыбнулся. — Ах, по-настоящему это вовсе не напугает тебя, так ведь? — сказал он, усаживаясь на колени перед ним. — Ведь человек больше всего боится только того, что уже некогда сломило его волю, да? Бандит привык скрывать любые эмоции, и его лицо, как правило, не выражало ничего, ведь он подавлял их в себе, не разрешал себе ни радоваться, ни печалиться, но сейчас у него совсем не выходило. Субтильный подросток вызывал в нем настоящий парализующий ужас, и совсем не зря, ведь, заглянув в его глаза, мальчишка улыбнулся еще шире и прошептал ему на ухо: — Так боишься быть использованным снова? — он задрал голову вверх и приоткрыл рот, начиная гладить подушечками больших пальцев чужие щеки. — Думаешь, все вокруг похожи на твою мачеху, да? Поэтому тебя тошнит от любых прикосновений? Как много раз она пользовалась твоим телом и обвиняла тебя, а? О, ты же мужчина, верно? Конечно же никто не поверит, что ты был против. Он говорил все это с такой легкостью, что сама обернувшаяся ночным кошмаром Земля похвалила бы его за это. Младший вдруг проник под костюм пленника и коснулся ключицы все теми же ледяными ладонями. Тэхен пытался сопротивляться, отворачивался, и все же в какой-то момент все, что он мог понять — начавшаяся паническая атака, сопровождаемая этим грязным, мерзким смехом со стороны. Кажется, этот чертов подросток добился, чего хотел, и Ким задрожал, как маленький ребенок перед грабителем с топором, даже его доселе всегда безжизненные глаза не выражали ничего, кроме ужаса. И над всем этим возвышался Чимин со своими пустыми глазами цвета вороньих крыльев. — Да у тебя же все на лице написано, — младший вздохнул. — И ты пытался поддерживать какой-то образ? Жертв педофилии распознать слишком просто, вы все заблуждаетесь в своей ненависти к миру. Ведь в действительности, вы не жаждете мести, вы просто боитесь. И этот страх — самое дорогое, что у вас осталось. Ты так жалок.