wishing on a star

Хосок нервно грыз ногти, и каким бы жалким он сейчас ни казался, справиться со своей нарастающей тревогой он был не в силах. Земля пугала его, и он ничего не мог с собой поделать. Чем больше времени они проводили в этом царстве тьмы и холода, тем сильнее каменело его сердце. Честное слово, будь у него возможность, он бы его вырвал с корнями, бросил бы в замерзший океан и ушел бы на дно вместе с ним. Тэхен же, напротив, сохранял величавое спокойствие. Его посиневшие от переломов и холода руки пугали старшего еще сильнее, и то и дело юноше приходилось цокать языком, он говорил своему напарнику о ничтожности последнего, надеясь хоть как-то успокоить его, и все же эти попытки ни к чему не приводили. Мужчина ненавидел находиться в трезвом состоянии слишком долго, и теперь он думал не столько об исполнении приказа, о плане на ближайшую перспективу, а исключительно о том, какой огромный груз на его плечах — такой, что он ощущал, как его кости трещат. По его лицу стекал холодный липкий пот, мерзкого вкуса слюна копилась во рту, даже его глаза неожиданно стали зудеть и чесаться, точно в каждый пришлось по несколько укусов шершней. Вероятно, те, кто не был с ним слишком хорошо знаком, не заметили бы ширящегося в разуме безумия, однако Тэхен провел последние несколько лет в тесной компании с этим жалким человеком, и теперь ясно понимал: еще немного — и тот снова начнет ронять свои позорные слезы. Чертов ублюдок, только и может что плакать и жаловаться — Ким ненавидел это в людях больше всего. — Извини, — вдруг прошептал старший, прислоняясь лбом к стенке и закрывая глаза. — Я не буду тебя больше бесить, прости. — Да мне все равно. Верно: ему наплевать. Пусть хоть утопится в своих потугах пожалеть себя, пусть упьется этой соленой жалостью и кислой кровью разбитых губ. Почему это его вообще должно волновать? В груди младшего вдруг поселилась такая небывалая ярость, что он готов был прямо сейчас впиться что было мочи в чужое горло и перекусить все артерии и вены — что угодно, лишь бы он сейчас замолчал. Ведь у них все шло по плану. Пусть они и не верили в происходящее, однако приказ у них был достаточно четкий: проиграть тем, с кем им предстоит сражаться. Проиграть во всех схватках, проиграть даже в словесном споре, если таковой начнется — таков был их наказ. И как бы унизительно он ни звучал, они действительно добились своей цели: их пожалели и взяли с собой на корабль. И случайная новая фигура направила их прямо в обитель объекта №6 — последнего и самого совершенного. Тэхен понимал и еще кое-что: тот самый двойник знал об их плане, об их игре и не предпринял ничего. Более того — еще и попытался пожалеть их, таких наивных и глупых — ну и вздор. Если бы эта шавка имела хоть какое-то представление об их конечной цели, наверное, начала бы дрожать от страха. В отличие от остальных объектов этой серии именно четвертый не обладал физической формой, и оттого был абсолютно безвредным и бессильным. В каком-то смысле он даже напоминал в своей беспомощности Хосока, сейчас еле-еле сдерживающего свои настоящие чувства за стенкой абсолютной ненависти к себе. Бывший ученый, эта копирка человека — они оба были уникальными в своей сути, но из-за нее же и оказались бесполезными. Увы и ах. — Извини, я разозлился, — вдруг сказал Ким и прикрыл глаза. — Я прошу себя этого не делать, но не могу перестать оскорблять тебя в своей голове. Извини. Хотя ты, наверное, только и рад такому отношению, верно? Нет, бандит ошибался, так сильно ошибался, что это заставляло каменное сердце старшего покрываться трещинами и превращаться в пепел, но и убеждать его в обратном он не собирался: пусть думает, как ему удобно. В любом случае, сейчас они оба не в том положении, чтобы кланяться друг перед другом. Если честно, они оба запутались. Быть побежденным и чувствовать себя таковым все же разные вещи, и сейчас они оба смотрели на призрачное будущее с некой животной опаской, готовясь унести лапы от чего-то за гранью их понимания. И все же безразличная реакция старшего слегка остудила пыл бандита, и теперь он мог думать чуть яснее: нового приказа для них пока что не поступало, тем более они были слишком ранены, чтобы выполнять что-либо еще. Значит ли это, что их миссия выполнена? Или они попросту не справились? Почему вместо объяснения им все время поступает только тишина? Осознав все то количество нерешенных вопросов, юноша вдруг тоже начал немного паниковать, все также позорно, как и его напарник, вот только в отличие от самого Кима, ученый не стал бы его осуждать за эту слабость. — Слишком опасно идти с ними в дом господина Пака, — вдруг снова подал голос Чон. — Но и здесь они нас не оставят. — Да, — кивнул младший и тяжело вздохнул. — И бежать нам тоже некуда. Мы и секунды не выдержим на Земле без специального снаряжения. Неужели это тоже было частью плана их главного? Если да, то пока что никто из них не понимал конечной цели этого бессмысленного похода, вот только обсудить это еще раз у них не вышло: напарники почувствовали, как корабль останавливается, а его мотор заглухает. Их связали и поместили в помещение для туалета. Так как корабль был явно рассчитан на одного пилота, эта комнатка не могла похвастаться размерами, и двое людей едва ли помещались здесь, оттого отсутствие приевшейся за время полета дрожи оказалось сразу же замеченным. Вдоль туннеля послышались шаги, четкие и тяжелые, вот только идущий за стенкой человек лишь на мгновение остановился рядом с этой своеобразной тюрьмой для пленных. Чон даже смог уловить едва различимое движение рук незнакомца, однако последний и слова не проронил, никак себя не выдал и ушел в другую сторону. Переглянувшись, напарники неожиданно напряглись и стали выжидать дальнейших действий. Точно испуганные дворняжки, они оба чувствовали, как тревога током бежит по позвоночнику. Секунда — и дверь наконец отворилась, а за ней — наглое лицо мальчишки. Он специально включил фонарик и посвятил им в глаза, подарив неприятное жжение и заставив щуриться, прилагать особые усилия для того, чтобы рассмотреть столь безобразную улыбку на его лице. — Что ж, мы прилетели, но брать вас с собой никто не собирается, — он улыбнулся. — А мне тут никто не доверяет, так что остаться с вами у меня не получится, а жаль, я ведь уже почти придумал для вас наказание. — Что ты здесь делаешь? — спросил неожиданно появившийся за его спиной Намджун и выхватил фонарик из рук подростка. — Зачем им все это рассказывать? Но на его вопрос Чимин лишь рассмеялся и пожал плечами. Для истерзанного ребенка со сломанной рукой он вел себя слишком беззаботно, и, к сожалению, это лишь разжигало пламя тревоги в сердцах всех присутствующих. Хотя, может, этому сорванцу и нравилось видеть страх будущего в глазах всех присутствующих, ведь в его собственном взгляде не читалось ничего, кроме этой безнаказанной жестокости. Оттолкнув его, изобретатель достал из кармана сияющий нефритом пистолет и направил его точно на пленных, на выдохе говоря: — С вами останусь я. Дернитесь — пристрелю. — Только не промахнитесь, как в прошлый раз, — вдруг снова добавил мальчишка, сразу же скрываясь во тьме. В прошлый раз? Мужчина не придал этим словам никакого значения, и лишь через пару секунд вспомнил: в тот день, когда им удалось найти то странное существо, этот подросток с удивительной точностью смог попасть прямо по цели. Посмотрев ему вслед, старший тут же задумчиво свел брови к середине лба и вновь обернулся к недругам. Что бы там ни было, сейчас важнее было узнать правду и не позволить кому-то помешать им это сделать. Даже если этим кто-то был некогда хороший знакомый. Хосок тоже заметил эту легкую нерешительность в действиях Намджуна, и потому отвернулся. По его виску скатилась липкая капля пота, и сердце обратилось в пепельницу: он тушил о нее любые пылающие мысли. Эта тишина между бывшими членами сопротивления породила такую пустоту, что даже Тэхен, не имеющий к этому никакого отношения, вдруг и сам ощутил тяжесть собственного сознания — не хотелось думать. — Лучше бы ты был мертв, Чон, — вдруг сказал старший. — И я тоже. — Да, наверное, так и есть… — ответил он и прикрыл глаза. Им обоим подумалось: если они были последней надеждой человечества, то судьба очевидно несправедлива. Ведь никто из них не заслужил ни своего ума, ни чужой веры в себя. Так забавно, что столь жалкие люди когда-то решили, что смогут что-то изменить. Во всяком случае, они и поплатились за свои ошибки: один не может жить без наркотиков, а второй находит утешение только в самобичевании.

***

И все же Юнги врал себе: все это время ему было страшно. И сейчас еще страшнее. Потому что его держали за руку и смотрели с такой нежностью, что хотелось плакать, даже невольно думалось, что лучше прямо сейчас все бросить и найти себе место где-то в объятиях этого человека. Однако вместо этого он вырвал свое запястье из чужой хватки и, тяжело вздохнув, сам пошел дальше по коридору, возглавляя их своеобразную экспедицию. Сокджину же оставалось только смотреть ему вслед и ощущать тяжесть своего же обещания. Он должен был отпустить этого человека и не подпускать ближе, должен был быть сильнее своей глупой надежды, но не был, и оттого каждый шаг давался ему все тяжелее и тяжелее. Эта любовь не дарила ему ничего, кроме боли — вот же ирония. А ведь он так долго жаждал почувствовать хоть что-то, и теперь мечтал вернуться обратно в состояние пустоты. Но его чувства сейчас не были интересны никому, а уж тем более окружающей их действительности: поднимающиеся до самых небес снежные метели вальсировали где-то вдалеке, и под темным небом собирались осколки ужаса. Он поблескивал в хрустящем снеге под ногами, он жил в этих пугающих механических звуках над головой, он даже прятался в застывших навеки прибрежных волнах. Все в мире застыло и не имело времени, даже воздуха здесь словно и не существовало. Раньше объятая зелеными и синими тканями Земля медленно плясала вокруг Солнца, а теперь одинокой старушкой кряхтела вокруг какого-то бессмысленного шара, не способного ее согреть. Неужели когда-то здесь и правда были улицы? Когда-то люди имели свой дом? Все это сейчас было настолько далеким, что никому и не верилось в реальность собственной памяти. Сокджину мучительно хотелось вспомнить, каково это было касаться голыми руками осенних золотистых листьев, собирать из них букеты и любоваться, направляясь по заполненным людьми и гудящими машинами дорогам к себе в квартиру. Как ощущалось легкое мгновение тепла от батарей? Что это было за чувство, когда утром открываешь окно, впуская в свою комнату весенний, еще холодный ветер? Никогда не знаешь, когда все эти проявления свободы исчезнут, и оттого не дорожишь ими. Мужчина никогда не цеплялся за нечто подобное, но теперь его душа рвалась и требовала повторить хоть что-то из сказанного, вот только если бы он даже попытался оголить руку в этом ледяном царстве холода, ту бы пришлось ампутировать. Да и тянуться было не к чему: здесь больше не было жизни. — И ты жил здесь все пять лет?.. — прошептал пилот, пусть его и не услышали. Возможно, оттого глаза его возлюбленного теперь и напоминали две льдинки — он стал настоящим принцем этого замерзшего царства без времени и надежды. И, на удивление, это пробудило в некогда стеснительном юноше самую настоящую и непоколебимую волю. Даже сейчас он шел самым первым, утопая ногами в снегу и пытаясь как можно реже дышать: боялся что кислород в баллоне может закончиться. Эта мысль заставила его обернуться и на плетущихся сзади Чонгука с Чимином: те, кажется, вообще ни о чем не беспокоились. По крайней мере, так показалось старшему. Дом господина Пака скорее напоминал усадьбу. Даже несмотря на снег несложно было заметить то, насколько огромной была территория вокруг самого коттеджа. Удивительно, что мигрант вообще смог выбить себе жилье в столь богатом районе Хьюстона, а не жил где-то вблизи своего научного института. Здание величаво возвышалось над землей даже спустя пять лет одинокой стужи, только балконы на верхнем этаже неказисто обвалились под весом свалившегося на них снега. Расписанные красками стекла в продолговатых окнах тоже лопнули от мороза, но это лишь сыграло им всем на руку: так было проще проникнуть внутрь. Первым делом они увидели коридор с потрескавшейся, отпадающей слоями краской. Чимин даже зачем-то провел рукой по рисунку, но его лицо в этот момент оставалось загадкой: за скафандром невозможно было разглядеть этой пугающей улыбки. Но Чонгук все же сделать это смог, он был ближе всего к мальчишке, и в момент, когда они встретились взглядами, страх набухшим гнойником лопнул в его жилах. Что-то внутри этого наглеца оставалось пугающе молчаливым, и эта немая радость от встречи с родным домом не вызывала ничего, кроме ужаса. Но были ли это его собственные чувства? Чужаку отчего-то показалось, что он лишь посредник между этими эмоциями и их обладателем, он отчужденно реагировал на вспышки боли внутри себя и вместо неудержимой дрожи лишь толкнул младшего в спину, заставляя скорее идти дальше. И, несмотря на это, он все же обратил внимание на тот самый рисунок, что не оставил равнодушным даже этого глупого подростка. Перед глазами сияло черное нечто, огромное чудище, точно выросшее из морской волны, длинными руками-ветвями, пустыми глазницами и полой оболочкой сердца внутри. Кажется, даже плечи младшего начало немного трясти от смеха, и пусть услышать его писк было невозможно, страх перед ним лишь ширился. Почему? Почему Чона точно парализовало? Его сдвинул с места только привязанный к поясу трос, и тогда он сделал несколько шагов вперед, все еще оборачиваясь на этот рисунок и точно отпечатывая его в своей памяти — он подкрадется к нему в самых мрачных кошмарах и задушит его. Юнги не особо обращал внимание на то, что происходило сзади, сейчас его интересовало кое-что совсем иное: почему этот пол настолько прочный? Пять лет в таких условиях, а он даже не скрипел и не проваливался. Но ответы быстро пришли к нему, когда они предстали перед входом в новый бункер. Защитная система последнего была создана по той же схеме, что и в институте, так что ученый уже потянулся к панели управления, как подросток вдруг оттолкнул его и сам ввел пароль, еще и театрально взмахнув рукой, точно приглашая всех в царство кошмара. Конечно, старшие шагнули туда сразу же, у них не было особо выбора, однако Чон все же задержался, он в последнее время вообще сомневался во всем, что с ним происходило, даже его тело казалось ему каким-то чуждым и неправильным. Может, поэтому он и потерял остатки хоть какой-то веры и не сразу же последовал за остальными, вновь слишком сильно натягивая трос между неожиданными напарниками. Благо, теперь они могли хотя бы снять скафандры и не тратить те остатки кислорода в баллонах, иначе у них, очевидно, возникли проблемы на обратном пути. В бункере было слишком темно, и даже фонарик не помог проявить картину настоящего: они лишь наткнулись на какие-то прутья клетки, но с помощью украденной у Тэхена косы переломить их оказалось достаточно просто. Тогда же, обернувшись назад, они поняли, что прошли насквозь некую клетку. Судя по рычагу с противоположной стороны стены, некогда по этим прутьям еще и бежал ток. — Здесь содержались неудачные эксперименты отца, — пояснил Чимин. — Но их здесь больше нет, так что бояться не стоит. Юнги бы ему поверил, если бы все это время не ощущал дрожь под своими ногами. Подросток и правда выглядел непринужденно, даже слишком спокойно, и оттого чернота в его глазах становилась все яснее и яснее. Ученый быстро переглянулся со своим другом: они оба ощущали этот привкус крови и чувство приближающейся опасности. Сделав еще несколько шагов, Сокджин вдруг сорвался с места и, прижав Чимина к стенке за горло, вдруг сказал: — Что ты задумал? — серьезно спросил он. — Ты слишком самодоволен сейчас, у тебя на лице написано, что ты задумал что-то. — Если вы параноик, то это не мои проблемы, — только и пожал плечами он. — У вас нет повода меня в чем-то обвинять, да и я единственный знаю, что и куда здесь ведет. Все так, вот только мужчина настолько не доверял ему, что отпустил не сразу, более того — приставил нож к горлу и так позволил ему идти вперед. Отчего-то Чону даже стало жаль младшего, однако он быстро запихал эти чувства подальше в себя и снова погрузился в омут собственных мыслей. Судя по длине коридора, дорога им предстояла немалая, и раз так, то юноша решил воспользоваться этой тишиной и наконец попытаться вновь заговорить со своим двойником. Он закрыл глаза и, взявшись покрепче за трос, начал рефлекторно шагать вперед, но ни в этой темноте, ни в спрятанной внутри него желчи, ни в разваливающихся стенках памяти — нигде не было его копии, везде ощущалась только пустота. Голос расколотого Я вдруг раздался только тогда, когда его переглушило ярое возмущение со стороны мальчишки, когда лезвие слегка прорезало его шею. Чонгук даже цокнул, пытаясь разобрать сказанное, однако вместо объяснения в его ушах так и застыло кроткое: «Остановись, умоляю». Он так и сделал, оглянулся по сторонам, попытался отыскать ответы в себе, но из-за троса был вновь вынужден продолжить путь. Он терялся, и у него кружилась голова, а мольба внутри него становилась все отчаяннее и отчаяннее. Почему с ним это происходило? Почему?.. Вот только когда он наконец решился задать себе этот вопрос, его тут же вывел из тяжких дум звук глухого удара об пол. Чужак перевел взгляд со своих ног на валяющегося под ними мальчишку, тот держался за спину и шатался их стороны в сторону, забавно кряхтел, точно какой старик с радикулитом, а чуть дальше тяжело дышал Сокджин, глядя на свою покусанную ладонь. — А потому что не надо было давить на меня! — снова возмутился младший и обиженно шмыгнул носиком. — Что это такое?! Я, значит, веду их черт пойми куда, а они еще и вот так вот со мной! Я сейчас сяду тут и вообще делайте, что хотите! Не надо было меня с собой брать, раз я такой уже плохой и предатель! Казалось, сейчас инфантильность этого подростка показала себя во всей красе, настолько долгого монолога этот актеришка еще точно не читал. Однако была в его словах и доля правды: они поступили глупо, когда решили взять его с собой. Юнги понимал это с самого начала, однако и проводника другого у них быть здесь не могло, так что, подняв Чимина на ноги, он позволил ему и дальше показывать им путь через лабиринты коридоров. Казалось, господин Пак и правда совсем не хотел видеть здесь кого-то лишнего, раз даже и без того секретное помещение решил запутать. И все же этот сорванец был здесь частым гостем: об этом свидетельствовали странные рисунки вдоль стен. Все та же клякса в виде черного монстра следовала за ними по пятам, и на каждый их шаг приходилось его новое изображение. То оно пожирало солнце, то грызло кромку неба, то сталкивала многоэтажки между собой. Иногда лик монстра выглядывал из самых неожиданных мест и даже на лестнице — он был всюду, и за всем наблюдал. — Что это такое? — наконец решился спросить Чон, обращая на себя внимание остальных. — Это? — подросток взглянул на растянувшееся чудище у себя под ногами. — Мой воображаемый друг. Отец все равно не запрещал мне рисовать здесь, а на улице меня обзывали узкоглазым. Но потом у меня появился новый друг. Но он запрещал рисовать себя, эх… — Да ты, кажется, только монстров и умеешь рисовать. — Я просто слишком сильно любил «Cry of fear», — посмеялся он и вдруг остановился, открывая почти незаметную дверь в темноте коридора. — Здесь был его кабинет. Маленькая пустая комната, а внутри — так и сидящий за столом мужчина, его тело одеревенело, и в некоторых местах проросли алые веточки с уже отцветшими бутонами, чем-то напоминающие цветки вишни. Все трое замерли и ужаснулись, их сердца забили чаще во сто крат, и если бы они могли сейчас кричать, то точно бы это сделали. За пять лет уже погибший, с разорванной головой даже не поменялся, время будто бы его и вовсе не коснулось. Юнги первым сдвинулся с места и сделал шаг навстречу старому коллеге, даже попытался прикоснуться к нему, но мальчишка перехватил его руку и в удивительно игривой манере сказал: — Думаю, не стоит, он не проснется, — он даже улыбнулся, тут же оборачиваясь к своему отцу. — Ах, вот ведь дурак, да? Мог бы жить себе спокойно, а он взял и застрелился. Совсем нечестно. — Почему ты не похоронил его?.. — тихо спросил Ким. — Он говорил, что хоронят только достойных людей, — младший пожал плечами. — Он таким не был. И ничего в нем от слов этих не дрогнуло и не сжалось. Потерявшие свои семьи напарники даже и подумать не могли, что о родных можно было отзываться с этой холодной безразличностью, и только Чон мог в полной мере ощутить, насколько одиноким казался Чимин, подшучивая над смертью своего же родителя. Но стоило юноше перевести взгляд в сторону, за спину юному предателю, как перед ним открылось новое изображение чудища, оно разинуло свой рот и готово было впиться острыми зубами прямо в раскрошенный выстрелом череп ученого. Отчего-то столь мерзкое зрелище заставило чужака сделать шаг назад, после — еще несколько, пока под ногами что-то не затрещало. Он наступил на дневник в толстом кожаном переплете. Пусть от сырости страницы и смягчились, он все еще мог прочесть содержимое. «Сегодня он снова смотрел на меня через решетку. Один его взгляд выворачивает мне желудок наизнанку. Мне жаль. Могу ли я просить прощение у мира, когда мой разум сотворил нечто подобное? Наверное, узнай люди, что я натворил, меня порвали бы на кусочки живьем. Я хуже даже самых страшных преступников, и потому мои молитвы никогда не будут услышаны. Но я все равно буду умолять небеса подарить этому миру счастье и уничтожить то, что не должно было быть создано». Записка показалась всем достаточно странной, на нескольких страницах явно прослеживался совсем другой почерк, неровный и размашистый, точно на подобные изречения ему отвечал ребенок. Последний часто добавлял: «Ну так умри сам, в чем твоя проблема?» Такие заметки встречались достаточно редко, большая их часть была перечеркнута, однако и без того было понятно, кто был автором столь неуместных ремарок. Оправдываться Чимин, естественно, не стал, лишь пожал плечами, говоря: — А какая разница? Вы сюда приперлись, чтобы копаться в моих взаимоотношениях с отцом или искать ответы? Вот только ответы на что именно? Юнги много раз пытался спросить у Чонгука, чего так хочет его двойник, но что первый, что последний хранили это мрачное молчание. Чон вообще неожиданно притих, его тело уже восстановилось после нанесенных травм, однако по одному только его взгляду было ясно: поведение брата вырвало у него из груди сердце и растоптало его, потушило окурки безразличных слов и неистово рассмеялось, когда юноша пал на колени от слабости. И тот самый объект №4 уже не смог бы его утешить. Впрочем, никто и не пытался: здесь каждый сам за себя. — Думаю, вам нужно именно это, — снова подал голос мальчишка и указал на секцию. Нечто подобное Мин уже видел в бункере института, вот только те полки были буквально забиты документами, а эта содержала художественные книги с вырванными обложками, в основном какие-то странные восточные сказки, среди них ученый не сразу же обнаружил странную колбу, однако, рассмотрев ее получше, он смог увидеть спрятанный внутри ключ. Чимин выхватил его и, не долго думая, вставил в замочную скважину спрятанной под ковриком двери. Там они и обнаружили различные записи в тех же герметичных носителях, как и в институте, однако по большей части они лишь повторяли уже прочитанные Юнги исследования. «Этот монстр смотрит на меня, когда я ложусь спать. И даже если я закрываю его в клетке на несколько дней подряд, он все равно находит путь, чтобы оказаться рядом с моей кроватью, и от этого я потерял всякий сон. Порой мы часами наблюдаем друг за другом в ночной темноте. Я вижу напротив себя эти отвратительные, полные тьмы глаза и хочу поскорее зарыть себя в могиле. Верно, даже там я никогда не найду покоя. Порой я вижу, как он держит скальпель, холодный блеск его лезвия уже сводит меня с ума так, как никогда доселе. Мне страшно. Я боюсь его с каждым днем все сильнее и сильнее». Пока старшие что-то искали и пытались вчитываться в предложенные им документы, Чонгук продолжал исследовать дневник господина Пака. От каждого прочитанного слова веяло этим диким ужасом и тоской, и чем дальше юноша проникал в чужие мысли, тем больнее ему было ощущать себя собой — хотя никто бы не понял, что это за чувство. А вот мальчишке, в отличие от его друга, явно было скучно, он чего-то выжидал, даже слегка притоптывал ногой. «Сегодня приходила госпожа Чон. Я не решился открыть ей дверь. Даже если бы я очень хотел ее утешения, она не поняла бы меня. Думаю, она слишком сильный человек, чтобы разделить мое горе и осознать: ничего уже нельзя исправить. Она приютила сразу же два чудища у себя, и ее сердце все еще такое открытое и доброе, в ней столько любви к тому, что не должно было существовать. И потому я считаю ее самым смелым ученым нашего времени. А я… Я не могу найти в себе силы любить его». Завибрировавший ДНК-навигатор на руке Сокджина неожиданно отвлек всех от происходящего, мужчина и сам вздрогнул от неожиданности, начиная изучать полученные данные. И пока он пытался разобраться, что же такое видит на экране, и Чонгук, и Юнги открыли последние страницы попавших им в руки записей. В дневнике, прямо на размокшей обложке, красовалась фотография Чимина, перечеркнутая во всех местах, словно господин Пак с какой-то особой яростью пытался выколоть чужие глаза стержнем ручки. Но самое пугающее было вовсе не здесь, а там, куда упал взгляд молодого ученого: рядом с тем же изображением в папке находилась выписка: «Объект №7. Название — Чимин». Они оба с ужасом посмотрели на все то же наглое лицо подростка, а тот, облегченно выдохнув, рассмеялся, да так громко и безутешно, что тишина вихрями закружилась в комнате. Мальчишка успокоился лишь в тот момент, когда Сокджин, сразу же осознавший настоящую угрозу, тут же встал перед остальными и выставил вперед нож. — А ты тугодум, оказывается, — сказал младший и надменно улыбнулся. Мужчина попытался использовать этот момент чужого спокойствия и вставить нож в горло ребенка, но тот без особых усилий уклонился, да еще как — оружие оказалось прямо в его руках, секунда — и лезвие вошло в левый глаз пилота. Неистовая боль пронзила все тело старшего, он даже не успел отреагировать, как его силой опустили на колени и оттолкнули в сторону, истекающего кровью и сходящего с ума от этой агонии. Он чувствовал, как его белок и зрачок стекают вниз по его же руке. Все произошло так быстро, что старший даже не успел закричать, когда ему, обученному бойцу, так легко пронзили важный орган. Юнги тут же схватился за плечи Кима и попытался встать перед ним, не позволяя мальчишке подойти и на шаг ближе. Но тот лишь усмехнулся и, закатывая глаза, прошептал на ухо ученому: — И что ты мне сделаешь? Здесь мне никто не противник. Чонгук только сейчас заметил: подросток совершил все свои действия той рукой, что не так давно была сломана. Поймав на себе этот изучающий взгляд, Чимин не смог отказать себе в удовольствии наконец заживить все свои раны. Вынув медицинские нити из своей щеки, он отбросил их на пол и, махнув рукой в сторону бывших напарников, позволил кошмару случиться наяву. Все те монстры на стенах ожили и, отлипнув от плоской поверхности, набросились на несчастных. Теперь-то Мин понял: эти рисунки были созданы из той же черной жидкости, в какой его недавно пытались удерживать в плену. Все это место с самого начала следило за каждым их шагом. Чимин сделал несколько шагов вперед и, схватив обездвиженного чужака за подбородок, улыбнулся, говоря: — Скоро мы снова станем единым целым, мой дорогой объект №4. Все так, как я и обещал тебе. Помнишь?