Ромашковое море

      Пробуждение было каким-то растянутым и невнятным. Женя не понимала, проснулась она или нет, снова проваливалась в сон и опять чувствовала, что ещё чуть-чуть, и она откроет глаза. Но каждый раз, когда ей так казалось, она начинала ощущать тупую боль и ломку во всём теле, и нежелание просыпаться пересиливало.       Очнулась Женя только после того, как кто-то потормошил её за плечо. Щурясь от света, она попыталась приглядеться. Перед ней плавал тёмный силуэт, а тяжëлая голова раскалывалась. Женя прерывисто вздохнула и повалилась обратно на кровать. Дышать было трудно, горло словно сдавило, а внутри что-то жглось.       — Вставай уже, дрыхнешь почти день, — сказал недовольный голос.       Сфокусировав взгляд, Женя смогла рассмотреть полную женщину и узнала в ней соседку Кэт, что жила недалеко от них. Женщина хмурилась и зачем-то разглядывала Женю.       — Нормально вроде. Как умоешься, я тебе чего-нибудь поесть дам.       Кэт ушла. А Женя села на кровати и тут же заскулила, завалившись обратно. Голова уткнулась в одеяло. На неë словно опустили оловянный колокол и ударили со всей силы. В ушах гудело. А пальцы больно щипало.       Поскуливая, Женя сгорбилась, уронила голову на колени и зажмурилась. Еë мутило. Хотелось есть, всë вокруг плыло, тело ломило. Глаза почему-то не открывались, и веки казались непривычно тёплыми.       Когда разум немного прояснился, Женя попыталась понять слова Кэт. Жмурясь, она скользнула взглядом по рукам, показавшимся ей какими-то раздутыми даже под рукавами ночной рубашки. А рукава выглядели старо, пожелтели от времени и затëрлись. Ещë не понимая, что к чему, Женя заволновалась. Рубашка была не еë. Её ведь белая, красивая. Была. А ещë, Женя точно помнила, обгорела до колен. А эта хоть и выглядела старой и затасканной и висела на Жене мешком, но всё же была целой.       Левый глаз щипало, он почему-то плохо видел, будто всë было под водой, и сильно слезился. Засопев, Женя потëрла его, но глаз только сильнее разболелся.       Она зевнула и тут же болезненно сморщилась — открывать рот было больно. Как и вообще двигаться. По привычке Женя провела ладонями по шее, как делала по утрам, чтобы перекинуть волосы за спину, но её пальцы прошли по воздуху. А ещё их стало саднить, Женя скривилась и беззвучно заскулила. Словно горячей кочергой по коже водили. Это показалось странным и заволновало её. В памяти начали смутно всплывать обрывки недавних воспоминаний. Девочка осторожно поднесла руку к затылку и коснулась головы. Привычных ей длинных прядей и правда не было. Пальцы коснулись жёстких коротких волос, что были словно обрезаны почти под корень. Женю прошиб холодный пот. Она начала беспокоиться, сердце услужливо забилось быстрее. Проведя ладонью ото лба к затылку, Женя нащупала всё те же короткие волосы, перемазанные в чём-то.       Мысли перемешались. Память зачем-то подбросила воспоминание, как Женя хотела подстричь волосы. Не сумев выстроить цепочку событий, девочка решила сначала умыться и встала с кровати. Ноги сделались ватными, дрожали и не желали держать её, пришлось даже опереться на стену левой рукой.       Картина медленно собиралась воедино. Женя содрогнулась, вспомнив языки пламени, пожиравшие деревянные стены дома. Мелькнула мысль о том, что дом мог уцелеть. Не может же всё сгореть подчистую, да и отец наверняка сделал бы что-нибудь, чтобы спасти их дом. Вспомнив об отце, Женя почувствовала, как на душе разливается тепло. Наверное, он сейчас говорил с Кэт на кухне. Надо побыстрее к ним прийти.       Первым делом она, растерянная и смятённая, ухватилась за привычную утреннюю обыденность и решила умыться. Спустив ноги на пол, Женя поняла, что они чем-то обмотаны, и вслепую нащупала грубую ткань. Думать, зачем так, показалось слишком трудным, и она побрела прочь от кровати, наощупь находя дорогу. Ступать оказалось немного больно, будто она натёрла ноги, но хотелось поскорее смыть сон.       Холодная вода плеснула на руки, ладони сковала жгучая боль, словно их ошпарили, и Женя едва не заорала. И заорала бы, если б горло так не драло. Хныча, она едва-едва, самыми кончиками пальцев коснулась глаз, нащупала странную шероховатость и попыталась её смыть. Поняв, что смываться ничего не хочет, Женя заподозрила что-то не то. Кожа была очень странной на ощупь, и при соприкосновении её снова обжигало. Инстинктивно отдёрнув руку, Женя наморщилась и подавила желание вскрикнуть. Аккуратно, почти не касаясь, она провела пальцем около глаза. Кожу покрывала неровная, бугристая корка. Кое-как намочив лицо водой и через силу промыв левый глаз, убирая натёкшие липкие слёзы, Женя попыталась отыскать что-то, в чём можно было себя разглядеть, и приметила на небольшой тумбочке кувшин с глянцевыми боками.       Она склонилась, еле-еле проморгалась, и тусклое отражение стало складываться в единую картинку. Женя испугалась и дёрнулась назад. Если бы могла, то завопила бы — в кувшине отражалось что-то страшное и тёмное.       Отражение было неправильным, растянутым, слишком прозрачным, но Женя смогла кое-как рассмотреть себя. Только на неё это было совсем не похоже. Лицо выглядело одутловатым, красным и опухшим, словно расцарапанным, если бы Женю волокли головой по земле с острыми камнями. Тёмное пятно, начинавшееся у правой скулы, переходило через нос, охватывало левый глаз с бровью и заходило на затылок, охватывая ухо. Оно смотрелось уродливым и лишним на лице. Женя ощупала пятно, пытаясь удостовериться, что это действительно её лицо. Левый глаз выглядел каким-то узким — веки словно стали вдвое больше, а обрамлëнного тëмно-серой радужкой зрачка почти не было видно. Ресницы полностью обгорели. А бровь над ним превратилась в жалкие редкие клочки опалённых волос. На шее и видневшихся ключицах тоже красовались бурые пятна, которые сразу защипало, стоило дотронуться до них пальцами. Серёжки (Женя разглядела их, вывернув шею) немного покорёжились, но в целом остались теми же колечками, разве что покрытыми копотью.       Женя поднесла дрожащие руки к слезящимся глазами. Они были красные, страшные, с кровавыми волдырями и кожей. К запёкшейся корке прилипли обрывки белой ткани. Морщась, Женя осторожно закатала рукава, и в белых ошмётках угадались остатки прежней ночной рубашки. Сделалось дурно, голова закружилась. Почувствовав, что сейчас она упадёт, Женя сползла на пол и прибилась к стенке, обнимая кувшин.       — Как это вообще… — несчастным голосом пробормотала она и опешила от собственного голоса.       Женя его попросту не узнала. Голос звучал хрипло и сдавленно, а говорить было больно, будто что-то царапало горло. А слышать она стала туго, особенно левым ухом.       Но про голос быстро позабылись. Женя всхлипнула и заскулила, разглядывая левое ухо, обгоревшее до красноты. Оно смотрелось теперь крайне нелепо на фоне практически сгоревших волос. Такое сморщенное, красное, страшное, а внутри вздулся пузырь. Нижняя губа начала подрагивать.       С левой стороны волосы были сожжены почти под корень, а справа остались немного длиннее. Выглядело это так несуразно и неправильно, что Женя не хотела верить, что превратилась в это нечто, глядящее на неё из отражения кувшина. Вылупившаяся на неё девчонка с неприятным ожогом почти на пол-лица симпатии не вызывала. А Жене не нравилось, когда она не вызывала симпатии. Она жутко разозлилась на пожар, угораздило же его так не вовремя случиться. Да и почему вообще их дом загорелся? Наверное, это знала Кэт. Или отец. Женя ещё раз взглянула на отражение. Её взяла обида. В приступе злости она топнула ногой и мотнула головой, шумно выдохнув.       Взгляд упал на что-то тёмное около кровати. Женя осторожно подошла, морщась от того, что стопы щипало, подцепила это что-то рукой и поднесла поближе к правому глазу, сжимая пальцами приятную на ощупь ткань.       Зелёный плащ, порядком пострадавший в огне. Женя нащупала застёжку, потрогала опалённые полы плаща, попыталась растянуть капюшон и повертела его во все стороны. Видно, именно его на Женю накинул отец во время пожара. На спине у плаща почему-то была эмблема с сине-белыми крыльями. Женя видела её на куртках солдат. Этот рисунок был и на одежде тех двух мужчин, на которых Женя случайно натолкнулась пару лет назад.       Абсолютно такой же рисунок.       Но желание гадать, откуда у отца этот плащ, завяло практически на корню, стоило Жене почувствовать, как от мыслей об этом у неё начинает болеть голова. Какая разница, если можно было хоть сейчас спросить. Может, у него были знакомые в Разведкорпусе, всё-таки Кис Шадис его знал, а там и до остальных солдат недалеко.       Вздохнув, Женя прислонилась к стене, кое-как поднялась и поплелась в сторону кухни, часто-часто моргая от покалывания в глазах. Сама она была у Кэт дома много раз, именно с ней отец оставлял маленькую Женю, когда надолго уезжал. Сама Кэт хоть и любила порой ворчать, что Женя — несносная девчонка, за которой глаз да глаз, иначе себя угробит, но относилась к ней неплохо. Своих детей у женщины не было, но она от этого не тосковала. Наверное, встреч с Женей ей хватало за глаза.       Дом у Кэт был маленький, одноэтажный. Небольшая комнатка служила женщине спальней, за тонкой стеной находилась кухня, куда девочка и направилась.       — Кэт, — осторожно позвала она, выглядывая из дверного косяка без самой двери. Голос опять захрипел, говорить было больно.       Отца Женя почему-то не увидела, что немного её расстроило. Она рассчитывала, что сейчас они спокойно поговорят, она узнает, что они будут делать дальше, и вообще, что отец скажет что-нибудь утешительное.       — А папа где? — поинтересовалась Женя, заходя на кухню.       Кэт стояла к ней спиной, что-то нарезая. Её рука однообразно ходила вверх-вниз, поднимая и опуская ножик. Кэт почему-то не отвечала.       — Кэт? — удивилась Женя. Левый глаз начал без причины слезиться, и она раздражённо потёрла его.       — Тебе позавтракать нужно, — неожиданно строго сказала Кэт. Она со стуком опустила на деревянный стол с грубо обструганными ножками тарелку с пшёнкой, и, не дав Жене заговорить, продолжила: — Хотя сейчас-то свечерело, уже поужинать. Голодная? Знаю, что голодная, не ела почти день.       Женя разочарованно хмыкнула. Ей было непонятно, почему нельзя просто ответить. Устроившись за столом, Женя привалилась к стене, промычала: «спасибо» и схватилась за ложку, но тут же отдёрнула руку. Ложка звякнула о стол.       — Что? — осведомилась Кэт.       — Больно, — проскулила Женя.       Кэт раздражённо вздохнула, присела за стол рядом и зачерпнула кашу ложкой. Женя попробовала немного, каша показалась ей безвкусной. Девочка капризно сморщилась и замотала головой.       — Ешь, кому говорю, — тут же сказала Кэт, повысив голос. — А ну! Это тебе сейчас надо, чтоб не захворала.       Женя злобно зыркнула на неё и клацнула по ложке зубами. Лёжа на коленях, руки мелко тряслись. Это было странное неприятное ощущение — снова, как маленькую, кормят с ложки. А глотать тоже было больно.       — Подходящей для тебя одёжки у меня сейчас нет, — заговорила Кэт. — Посмотрим, подойдёт ли тебе что-нибудь из моих вещей.       Женя покривилась. Ей нужно было что-то красивое, а не то, что носила Кэт.       — А почему нельзя мою одежду взять?       — Так это, всё ваше того… — Кэт присвистнула. — Сгорело.       — Прямо полностью? — заволновалась Женя.       — Совсем.       Поддавшись сиюминутной злости, Женя пнула ножку стола. С какой стати все её красивые платья и дорогие книжки должны были пасть такой бесславной гибелью?       — Да почему у нас вообще вдруг случился пожар? — буркнула она.       — Знаешь Саймона? У вас совсем рядом живёт. Ну, жил.       Женя кивнула. Саймона, молодого худощавого человека с вечно глупым выражением лица, она знала, хоть и видела его нечасто.       — Он же всё время кого-то к себе таскает, компании шумные всякие. И ночью что-то разошлись они сильно, — вздохнула Кэт. — Хотели, видно развлечься, напились сильно. Говорят, прямо в доме развели костёр. Ну и потушить не смогли… Дурные люди, что с них взять. У Саймона-то лачуга мелкая, вспыхнула и всё. Ведь почти вплотную с вашим домом стояла. Вот огонь и перекинулся. А эти потом просто на улицу припёрлись, смотрели, как своё, а заодно и чужое добро горит.       Женя молчала. Промелькнувшие мысли о том, что Саймон идиот, она озвучивать не стала. По голосу Кэт было понятно, что она сама не лучшего о нём мнения. Но всё же Жене стало как-то обидно за дом, за себя, за отца. Что из-за такого пустяка у них теперь нет их родного места.       — Кэт, а папа-то где? — опять вспомнив об отце, спросила Женя.       Кэт шумно вдохнула воздух, вцепившись в передник на коленях. Она почему-то долго молчала.       — Нет у тебя больше папы, — наконец сдавленно произнесла она.       Женя сначала даже не поняла сначала, что это значит.       Она растерянно моргала, глядя на стену за Кэт. Все остальные мысли расползлись в укромные уголки сознания.       Женя мысленно повторила слова Кэт. Сердце ухнуло вниз. По коже пробежали крупные мурашки. Женя облизнула губы. Всё её прежние переживания по поводу волос, платьев и дома показались глупыми и мелочными.       — Папа умер?       Кэт кивнула. Сердце пропустило удар, Женю обдало холодным потом.       — Почему?       В то, что отец действительно мог умереть, ей никак не верилось. Он всегда был рядом с ней и не мог взять и умереть вот так просто, это было бы так же неестественно, как снег жарким летом. Он же всегда был таким умным и добрым, а хорошие люди должны жить долго.       — Надышался дыму, да и ожогов было много, — виноватым голосом заговорила Кэт. — Думали из города вызвать врача, да ночь на дворе стояла. Авель сознание часто терял, всё про тебя пытался что-то сказать, а к утру… скончался, — почти шёпотом выдохнула она.       Женя подвигала плечами. Ей стало холодно и неуютно. Она думала, что люди, когда узнают о смерти близких, начинают безутешно плакать. Но Женя почему-то не плакала.       — Ты сильно не переживай, — Кэт придвинулась к Жене и приобняла её рукой. — Всё как-нибудь образуется.       Женя и не переживала. Ей просто захотелось провалиться обратно в бессознательное состояние и не знать ничего о произошедшем.       Она бы с радостью прокляла и пожар, и Саймона, и весь его сброд, решивший развлечься странным способом, но почему-то почувствовала себя жутко уставшей и махнула на всё рукой.       — Кэт, — жалобно протянула Женя, боясь пошевелиться в объятиях женщины, — я спать хочу.       Кэт ничего не ответила, просто отпустила девочку и забрала со стола тарелку. Расценив это как знак, что ей можно уйти, Женя сползла со стула и направилась обратно в комнату.       Послышался стук во входную дверь. Девочка медленно подошла к двери и затаила дыхание, прислушиваясь. Снаружи ничего не было слышно.       Стук повторился.       — Кто это? — спросила из кухни Кэт.       Дверь заскрипела. Из-за неё показалась вихрастая голова Эвана, в его волосах блестели капли подтаявшего снега.       Жене стало совестно, что о нём она не вспомнила. Даже не поинтересовалась у Кэт, что с Эваном случилось и где он сейчас. Она отвела взгляд, отходя от двери.       — Это я, — негромко сказал Эван, глядя туда, откуда донёсся голос Кэт.       Женщина выглянула из кухни и молча кивнула, ничуть не удивившись Эвану. Он стряхнул снег с волос и воротника, переминулся с ноги на ногу и поднял на Женю растерянный взгляд.       Она глядела на Эвана, тщетно пытаясь раскрыть левый глаз и сказать хоть что-то, но у неё не выходило ни того, ни другого. Женя лишь бестолково открывала рот, чтобы потом снова его закрыть.       — Привет, — растерянно произнёс Эван. Кажется, у него тоже не получалось нормально заговорить. Выглядел он сносно, разве что вид у него был усталый.       Женя, вспомнив, что её лицо пересекает отвратительный ожог, запоздало прижала ладони к лицу и поспешно отвернулась от Эвана.       — Да я видел уже, — запинаясь, проговорил он. — Это… неважно.       — Я теперь некрасивая, — с досадой бросила Женя.       — Ого, какой голос у тебя…       Она скривилась. Эван потупил взгляд.       Женя надеялась, что он не начнёт сейчас говорить об отце. Что он вообще не будет затрагивать ничего, связанного с тем, что произошло ночью.       — Я… пришёл к тебе, вот, — сдавленно сказал Эван. — Пустишь?       Женя отодвинулась от двери, и он проскользнул внутрь, затащив в дом кучу слякоти на ботинках. Теребя край куртки, Эван смотрел ей куда-то в плечо или на шею, может, на щёки, но не в глаза.       — Я это, узнать хотел… Как ты? — пробормотал он.       У Жени вдруг сильно заболела голова. Дышать стало трудно, как тогда, во время пожара, она почувствовала тупую боль в районе груди. Соображать стало трудно, сознание опять норовило куда-то ускользнуть.       — Кажется, я умираю, — пролепетала Женя, чувствуя, что язык перестаёт её слушаться. Она выбросила руки вперёд, хватаясь за плечи Эвана, и уже скорее догадалась, чем почувствовала, что падает.       — Женя! — послышался откуда-то издалека оклик Эвана. — Женя, ты чего?       В глазах зарябило, а потом потемнело. Чувствуя, что она уже не может держать их открытыми, Женя выдохнула, жалобно пискнула, уродливо скривив рот, и закрыла их. затылок коснулся чего-то твёрдого.