Ромашковое море

      Огромные кучевые облака собрались на небе, закрывая солнце. Небо в августе часто казалось бледным, будто за лето краски выцвели на жаре. В тёплом воздухе стояли горьковатые запахи прелой травы и скошенного сена — в соседних деревнях его запасали на зиму для скота. Начались недолгие, но сильные ливни, капли барабанили по деревянным крышам казарм, отскакивали от темнеющих на плацу луж. Пока инструкторы щадили кадетов — тренировок под проливным дождём не предвиделось, их заменяли на теоретические занятия. Все прятались в деревянных срубах, глазели на прозрачные потоки, сбегающие по стёклам, Катарина строго окрикивала отвлёкшихся кадетов и продолжала вести лекцию. Женя честно вслушивалась в её слова, даже что-то записывала, стараясь не нарушать обещание, данное несколько месяцев назад. Хотя сосредотачиваться ей было трудно, и половина пролетала мимо ушей.       В июне дожди инструкторов не беспокоили, но сейчас они настороженно смотрели на очередную тёмную тучу. А в самом начале одного из занятий Катарина вдруг объявила, что у неё для кадетов важное поручение. Важных поручений им ещё не давали, и ребята оживились. К плацу подъехала телега, доверху нагруженная деревянными досками, её хозяин перебросился парой слов с Катариной. Та велела разгрузить телегу, Жене вспомнилось, как-то же самое делали и в сто четвёртом год назад. Эван с Фредом и Равелем забрались в телегу и стали спускать шероховатые доски ребятам. Кадеты быстро разбились на пары, чтобы оттащить доски в сторону. Юджин ухватил Агату, Хильда мигом умотала с Феликсом и широкой доской, всученной мальчику в руки одним концом, в направлении, указанном Катариной, Рафаэль взялась за рукав Барбары и бескомпромиссно заявила, что та будет ей помогать, кто-то из мальчишек взял с собою Софию и Эву. Женя растерянно огляделась. Все хорошо знакомые ребята уже были с кем-то, да и остальные понемногу разобрались. Женя растерянно огляделась вокруг, понимая, что осталась почти одна.       — Ирэн? — тихо позвала она, подойдя к одиноко стоящей девочке.       Та обернулась, подняв кроткий взор. Ирэн сторонились, разумеется, никому даже в голову не пришло предложить ей объединиться.       — Ты не против, если мы, ну… — Женя неловко улыбнулась, чувствуя, как от непонятного взгляда Ирэн по коже бегут мурашки.       Та молча кивнула. Женя не знала, как к ней подступиться, не знала, что сказать, чтобы заполучить доверие девочки, как правильно с ней себя вести, что ей нравится, что нет. Ирэн — тёмная трясина в дремучем лесу, не заметишь, как затянет, а своих секретов всё равно не расскажет. Только вороны покружат над ломаными, словно искалеченное тело, ветками, блёклым багульником и утопшим в мутной воде и зыбком иле.       Взявшись за один край доски, Женя напряглась, подняла её, покачнувшись, и взглядом указала Ирэн на другой конец. Девочка без единого слова, как по приказу, ухватилась маленькими руками за деревянный край. Как заводная кукла — повернёшь ключ, и пойдёт, будет двигать руками, ногами, может, даже скажет что-нибудь. Только ключа от куклы ни у кого не было. Женя надеялась, что, занявшись делом, сможет отделаться от напряжения, каждый раз возникающего рядом с Ирэн, но тяжёлый замутнённый взгляд притягивал к себе, мешал отвернуться и пугал одновременно. Внутри всё потяжелело, Женя поспешила поскорее закончить. Ирэн лишь тенью следовала за ней, прожигая светло-карими, почти жёлтыми глазами насквозь.       Самым старшим и, на её взгляд, сообразительным Катарина вручила по молотку и организовала их приколачивать толстые бруски, выточенные в форме буквы «Г», к широким доскам с двух боков и посередине. Устроились они рядом с сараем, где хранились разные хозяйственные мелочи, а у покосившихся и потемневших от времени стен поросла редкая трава. Стефан одолжил у Эвы тонкую бечёвку, собрал рассыпанные по плечам чёрные волосы в высокий хвост и принялся за работу. С ним Катарина отправила ещё несколько ребят, в том числе Эву, Агату и Итэра. Он был самый старший в сто пятом кадетском. Невысокий такой, худощавый, с короткими русыми волосами и длинным тонким носом. Насколько Женя знала, друзей у него здесь не водилось. Она думала, что Итэр молчаливый и вообще не очень общительный, но видела его порой с Эвой и Стефаном. Женя сначала украдкой наблюдала за ними, очень уж завидуя, что они такие взрослые, серьёзные, собрались вместе, говорят о чём-то своём, но потом это занятие ей наскучило.       Катарина работала вместе со старшими, изредка поглядывая на незанятых кадетов, чтобы те не затеяли что-то противодисциплинарное. Она склонялась над досками, хмурилась, когда те оказывались кривыми, светлый хвостик с редкими тёмными прядками съезжал набок. Было непривычно, что Катарина, такая грозная, рядом с кадетами смотрится едва ли не меньше и младше. Когда лица не было видно, и вовсе казалось, будто она девочка.       Сначала Стефан предложил помочь Эве и Агате, но девочки сказали, что им не сложно. Они уверенно держали молотки и загоняли гвозди быстрыми движениями, прибивая бруски к доскам. Женя хотела бы с ними — может, тогда её перестали бы считать мелкой и глупой. Ей вообще хотелось, чтобы ей поручали всё такое интересное, чтобы находиться рядом с главными и чтобы остальные завидовали. Но Катарина мигом отправила её обратно к телеге за досками, стоило только рот открыт.       Когда бруски закончились, Катарина впрягла остальных таскать светлые доски с приколоченными брусками. Особо внимательно она следила за теми, кого отправила к кухне.       — Ровнее кладите. Феликс, ну что такое, — нахмурилась Катарина, тихо вздохнула и сама подогнала деревянные панельки друг к другу. Мальчик виновато опустил голову       — И зачем мы это делаем, — хмыкнул Равель, пнув грубо обструганную доску. — Бревно глупое…       — В сентябре поймёшь, — сухо ответила Катарина. — Спасибо скажешь, что от казарм до столовой не придётся плыть. Отставить пинать, я тебя сейчас самого пну.       Женя на пару с Агатой притащили ещё одну доску. После того, как её пристроили сбоку к остальным, Катарина кивнула и махнула кадетам, что всё, хватит. Перед входом на кухню и под старыми столами, на которых стояли лохани для мытья посуды, образовался помост из крепких досок. Достаточно высокий — доски были толщиной пальца в два, а приколоченные бруски и того больше. Ходить по нему Жене понравилось — помост прогибался и упруго пружинил при каждом шаге. Выскочившие из кухни дежурные удивлённо поглядывали на новшество, кто-то успел походить по деревянной площадке и даже постучать сапогом, проверяя на прочность. Помост отдался гулким звуком.       — Не убирать, — предупредила Катарина. — Всё хорошо, так надо.       — А, уже начали, — сказала Аза, появившись на пороге, старая смуглая кухарка с морщинистыми руками. Говор у неё был непривычный, мягкий. — Думаешь, пора?       Катарина выразительно взглянула на небо и махнула рукой в сторону дутых свинцовых туч.       — В самый раз. Лучше заранее, чем потом под дождём.       — Ну, как знаешь, — кивнула Аза, вытерла руки о передник и, словно опомнившись, строго взглянула на дежурных. — А вы чего застыли? Ай-ай, вода сейчас выкипит, живо внутрь и снимите с огня!       Ребята юркнули на кухню. Аза прищурилась, провожая взглядом тучи, пробормотала что-то непонятное, цыкнула и скрылась за дверью вслед за дежурными.       — Живо в класс, — велела Катарина. — Сейчас проверю, как дела у остальных.       Она размашисто зашагала в сторону казарм, на ходу оправляя рубашку. Облака беспросветным тёмным фронтом надвигались на территорию кадетского корпуса.

***

      — Йеста, я всё вижу, — буднично сказал Рейд, проходя мимо.       Женя вздрогнула, тут же выпрямила локти и попыталась отжаться ещё раз.       — Отвратно, заново. И ещё раз, пока не будет команды закончить. Остальных тоже касается, что застыли?       Утренние отжимания в конце тренировки давно стали ненавистны. Ладно пробежка, она хоть помогает встряхнуться и немного прийти в себя после сна, но вот, как говорил Рейд, «толкать землю», никто не любил. Руки Жени покрылись мозолями, кожа давно потемнела, будто грязь въелась в неё, и загрубела даже сильнее, чем от ожогов. Носки кадетских сапогов стёрлись и потеряли всякий блеск.       — Я не могу больше, — выдохнула Женя на третьем отжимании. Дрожащие руки подогнулись, она упала.       — Так и передай титанам.       — Но я правда не могу! — возмущённо пробормотала Женя в землю.       Её вдруг схватили за шкирку и подняли. Встретившись взглядом с Рейдом, Женя ойкнула и зажмурилась.       — Строй, встать. А тебе ещё десять раз, и свободна. Отставить, пятнадцать.       Пятнадцать раз после предобеденной тренировки и уже выполненных двадцати… Это как вообще? Ну, почти двадцати, вторую половину Женя делала уже кое-как, еле-еле сгибая локти. Стальной взгляд Рейда, выпрямившегося во весь рост, пришиб её к земле.       — Ну?       Справа раздался еле заметный шёпот. Рейд развернулся, заложив руки за спину.       — Юта, Бергер, поздравляю, присоединяетесь.       Женя услышала возмущённый восклик Хильды, а потом шорох одежды, и поняла, что Хильда с Равелем тоже встали в планку.       — Начали. Раз, — начал громко считать Рейд, — два. Йеста, два.       Голос его стал рычащим, знак прескверный. Женя напрягла руки, пытаясь унять дрожь, и задержала дыхание. Ей было легче сосредоточиться на отжиманиях, когда не приходилось думать о вдохе, а во время отжиманий думать приходилось даже о таком, потому что тело начинало вести себя совершенно ненормально и совершенно забывало дышать. Кровь прилила к голове, стало жарко, в висках застучало. Песок царапал ноющие ладони. Казалось, ещё секунда, и запястья сломаются. А останавливаться было нельзя, потому что если Женя сейчас решит, что ну его, очень нужны ей эти отжимания, Рейд заставит начать по новой всех троих. Уже все запомнили его любимое слово — заново, уяснили, что если Рейду что-то не понравится, он сбросит счёт и начнёт с проклятой единицы. Пускай Женя и любила себя, но не настолько, чтобы из-за неё плохо было и Равелю с Хильдой. Поэтому, кроя Рейда всеми бранными словами, которые она услышала от старших или из рассказов Армина про Шадиса, Женя поджала губы и в очередной раз согнула локти.       Становилось легче, когда она отвлекалась на что-то. Начинала считать про себя до сотни (правда, быстро сбивалась), прожигала взглядом мелкие камушки прямо под собой, вспоминала какой-нибудь дурацкий стишок и начинала прокручивать его в голове, пока тошно не станет. Женя попыталась сделать так сейчас, но голова предательски загудела.       Оставалось лишь жалеть, что она не стала за эти четыре месяца сильнее, выносливее, хотя бы не научилась переносить тренировки. По вечерам Женя каялась в этом, думала, что вот завтра точно будет стараться, выполнять все указания Рейда и ни за что не подумает отлынивать. Но вот когда дело доходило до самих тренировок, она откровенно халтурила. Устав после растяжки и пробежки, Женя жалела себя. Задыхаясь и вытирая с лица пот, всё откладывала своё «я стану сильнее всех». А ведь так уверенно заявляла, что попадёт в полицию, уже уверилась, что иного просто быть не может. Смело говорила Эвану в лицо, что уж кто-кто, а она будет лучшей.       Пока что Женя была одной из худших.       Чувство, что она особенная и все ей должны, начало куда-то улетучиваться. Не видя к себе расположенности инструкторов, Женя поначалу обижалась. Не понимала, не понимают они что ли, что не могут на неё кричать и заставлять делать то, что она не хочет? Потом задумалась, а почему, собственно, не могут? Отцовская доброта и ворчливо-ласковое отношение Кэт приучили Женю к тому, что её все должны любить. Не могли не. А потом пришло осознание, что она всего лишь одна из многих детей, которым взбрело в голову поступить в кадетское. А Женя ведь даже солдатом не хотела становиться, пришла сюда лишь из-за еды и одежды. На неё тратили деньги из государственной казны, а на её месте мог бы быть кто-то другой, кто-то более способный и сильный, человек, у которого были шансы стать хорошим солдатом. Или вообще никого. Таак бы ничего не поменялось. Хотя нет, денег меньше тратить пришлось бы. И всё.       Из кадетского уходили. В основном, в самом начале, если сразу поняли, что не осилят тренировки, или попросту не справились с тестом на пригодность. Уходили и чуть позже, бывало, по два человека в неделю, один раз целых десять ребят решили, что армия им не светит, они помрут раньше. В июле кадетское покинула Берта — простыла и заболела, стало совсем плохо, и она решила вернуться в родительский дом. Первую неделю было немножко грустно: Берта поладила с девочками, с Женей, на удивление, тоже, они порой болтали вечерами всей комнатой, даже весело было. Но потом все свыклись, бывает ведь, не все приятели будут вместе до конца. Женя тоже могла уйти, но только на словах. В Джеффери её ждали лишь сгоревший дом и Кэт, едва справлявшаяся с тем, чтобы выкормить и одеть Женю. Не хотелось нагружать её работой, не отдавая ничего взамен. А ещё Женя была намертво прибита к кадетскому друзьями. Ей было страшно до гула в голове представлять, как она будет без них. Это значит, не видеть ребят? Только по праздникам, когда будут навещать её в Джеффери? Даже если Женю захотели бы отчислить, она вцепилась бы в Агату, Юджина и Эвана, умоляя оставить её в кадетском, только бы не покидать родных.       — Двенадцать, — голос Рейда показался далёким и совсем безразличным.       Женя начала задыхаться и рвано глотнула воздух ртом. Стук в висках, казалось, сейчас разорвёт кости и кожу и вырвется наружу, а руки, будто объятые огнём, попросту уйдут под землю. По щеке скатилось что-то маленькое. Женя сначала подумала, что капля пота, но потом поняла, что льётся из глаз.       — Четырнадцать, — это звучало как приговор.       Один чёртов раз. На неё наверняка скучающим взглядом смотрит половина кадетов. Но Жене казалось, что смотрят на неё с осуждением, ожидая, когда она уже наконец закончит, а то и так задерживает всех перед обедом.       — Пятнадцать, — будто невзначай уронил Рейд.       Женя рухнула на землю, крепко зажмурившись. И правда заплакала.       Не смотрите…       — Всем построиться, — объявил Рейд и пересёк плац. — Ровно. Вы кадеты, а не коровы на поле. Бласкес, подвинься, не в очередь за хлебом стоишь. Отставить толкаться! Сейчас пойдёте драить полы.       Пришлось встать и наспех повозить рукавом куртки по лицу, утирая слёзы, чтобы никто не заметил. Хильда и Равель тоже поднялись, отряхнули ладони. Их взгляды, одинаково непроницаемые, устремились на Рейда. Светлые глаза Хильды сделались похожи на глаза Катарины.       Оторвав взгляд от девочки, Женя спряталась за чужой спиной. Губы задрожали особенно сильно, даже то, что Женя плотно сжала их, не помогло. Маленькие редкие слёзы катились по щекам из серых глаз, как дождевые капли из тяжёлой тучи. Обида накрыла её с головой, словно ледяная вода глубокого озера в Джеффери. Оцарапанные ладони ныли, Женя сжала их в кулаки, пытаясь унять саднящую боль и мелкую дрожь, отпустила голову. Наверное, со стороны выглядело жалко. Она чувствовала себя побитым щенком, выкинутым в дождь на улицу. Хотя кто знает, как чувствуют себя щенки, испытавшие на себе такие превратности судьбы. Привстав на носки (иначе было почти ничего не видно), Женя украдкой взглянула на Рейда. Он пересёк плац, кинул недовольный хмурый взгляд на задние ряды и парой коротких фраз обозначил конец тренировки и начало обеда. Очередные попытки Жени казаться сильнее, чем она есть, и заверить себя, что в следующий раз она точно будет стараться, рухнули в одночасье, доказывая, что на деле её смелые обещания самой себе не больше, чем пустые слова. А сама Женя безвольная и слабая.       Эрен ради своей цели беспросветно пахал, Армин тоже старался, как мог. Имир, Саша, Жан, Криста, даже и без того сильная Микаса отдавали себя тренировкам и не жаловались. Ребята из сто пятого тоже старались, Хильда упорно не замечала усталости, стараясь сделать больше, Барбара не халтурила, потому и выработала хорошие навыки, Эва относилась ко всему серьёзно.       Наверное, как раз таких людей, как Женя, Эрен называл скотом, запертым не только в Стенах, но и в клетке своей беспомощности и слабости.       Не стоило даже пытаться убеждать себя, что когда-нибудь, в эфемерное «потом», время которого неясно когда наступит, она станет достойна хотя бы звания кадета, даже не солдата. А настоящим солдатом, видно, ей никогда не быть.       Но Жене было жалко себя. Ей вдруг сделалось так тоскливо, что она сгорбилась, уставилась взглядом под ноги и едв подавила желание обнять себя руками. Она, она… Да, она жалела себя, ей было обидно за то, что с ней так всё по-дурацкому. Что дом сгорел вместе с хорошей жизнью, что её почти никто не любит, что ей нужно изо дня в день чувствовать, как тело разрывает от нагрузок. Она не понимала, почему и зачем с ней это всё.

***

      Очередь шумела. В горячем дневном воздухе смешивались и уносились ввысь звон посуды, голоса и крики Азы, недовольной, что у раздаточного окна собралась толпа, а не как положено — два человека. Женя уныло втирала пыль сапогом в землю. Чуть впереди, человек через восемь, она увидела Юджина (казалось, он стал ещё выше), а рядом затылок Агаты с аккуратно заколотыми косичками и лохматую макушку Эвана. Пристроиться к друзьям как обычно Жене не хотелось. Внутри расползалось неприятное вяжущее чувство вины перед всеми. Оно заполняло разум и превращалось в тяжёлый металл — такой, что стало трудно двигаться. Подступающие слёзы опять сдавили горло, но Женя подавила новый порыв зареветь. Её итак наверняка считали слабой и никудышной, усугублять не хотелось. Да и заплакать, если честно, не получалось — она попробовала, и как-то расхотелось.       До её очереди оставалось всего несколько человек. Потянув носом воздух, уже можно было уловить запах горячего бульона и заваренного кипрея. Кто-то постукивал ложкой по тарелке, до ушей донесся тихий смех, потом шёпот. Женя украдкой взглянула на кадетов вокруг. На неё никто не смотрел, кажется, она вообще никого не интересовала. Всем всё равно на неё? Кажется, да.       Женя вдруг почувствовала на шее тёплое дыхание. Обернулась и встретилась взглядом с Барбарой. Она виновато, будто не ожидала, что Женя повернётся, пожала плечом, тонкие губы искривились то ли в улыбке, то ли в усмешке.       — Всё в порядке? — спросила Барбара, дотронувшись локтём до плеча Жени.       — Ага, — соврала та.       — Точно? — тихо уточнила Барбара и вдруг предложила: — Хочешь, я попробую научить тебя отжиматься?       Женя вздёрнула правую бровь, а внутри всё настороженно напряглось. Барбара не упрекала её в задержке тренировки, не бросила насмешливо, что Жене бы надо стараться сильнее, а предложила помощь после крупной осечки. Барбара несомненно хорошая, но недоверчивость вкрадчиво заговорила, что просто так никто ничего не делает.       — Я серьёзно. Это не так сложно, только нужно немного по-другому делать. Если ты кое-что исправишь, станет легче. После обеда, пока тренировка с Рубен не начнётся, встретимся, давай? Ну, если хочешь…       Женя заколебалась. Барбаре с этого ничего не будет, получается, это целиком и полностью лишь для Жени. Они не были подругами, только знакомыми. А знакомые друг другу должны помогать? Гордыня громко заявляла, что Женя не будет просить ни у кого такой помощи, она и так станет сильной, без чужого вмешательства, иначе потом придётся отдать что-то взамен. А рассудок тихо, почти незаметно шептал, что искреннее намерение помочь — не товар, его не выставляют на полках, как редкую вещицу, и уж тем более его не покупают. За помощь, как и за дружбу, не платят, помогать приятно самому, когда видишь, что человек рад поддержке, на сердце становится теплее, а то, что ты принимаешь помощь, вовсе не показывает твою несамостоятельность. Всем в определённые моменты нужна выручка, даже самым сильным и самостоятельным, откажешься — можешь потом пожалеть. Женя, когда начинала думать о чём-то более сложном, чем элементарные вещи, сразу путалась. Она не была уверена, что думает верно, а ошибаться очень уж не хотелось. Потом ведь ей могут на это указать, а неправой быть так неприятно.       Проглотив гордость, Женя закивала. Уже и так понятно, что она ничего не умеет, лучше уж равняться на других и исправиться, пока не поздно. Тем более, Барбара сама предложила. Гордыня возмущённо завизжала, пискнула напоследок и растворилась.       — Хочу, очень. А правда получится?       Барбара с улыбкой пожала плечами.       — Не ручаюсь. Но ты можешь попробовать, да?       Женя неуверенно согласилась. Получив горячий обед, она устроилась у самой стены и быстро, даже сама не заметила, как, съела похлёбку. Юджин с Агатой и Эван затерялись где-то среди ребят, даже непривычно было провести обед в одиночестве. Но немного молчания привело Женю в чувство, даже тяжёлая туча переживаний немного рассеялась. Прожевав твёрдый ломоть хлеба, Женя вскочила из-за стола. Нечасто она заканчивала есть одной из первых, обычно растягивала еду, медленно черпала ложкой горячий наваристый бульон с мелкими кусочками картошки и слушала весёлую болтовню Хильды или ещё кого из ребят.       Барбара встретила её у входа в столовую. Распущенные волосы бежали рыжим водопадом по широким плечам и спине, словно охватывали пламенем высокую крепкую фигуру.       — Пошли? — спросила Барбара, отняв скрещённые руки от груди. — Мы ненадолго, точно успеем до тренировки, не волнуйся.       Наверное, она по-своему истолковала выражение лица Жени. Хотя лицо, немного растерянное и нахмуренное, было таким лишь потому, что Женя просто не представляла, что столь простую вещь, как отжимание, она может делать неправильно. Ей казалось, что сейчас Барбара раскроет невероятно важный секрет, которым с Женей почему-то забыли вовремя поделиться, тогда всё сразу станет на свои места и больше не будет никаких трудностей.       — Так, погоди, — остановила Барбара, только они дошли до плаца, и задумчиво уставилась на Женю, побарабанив пальцами по щеке. — Покажи, как ты делаешь, тогда пойму, что именно не так.       — А ты покажи, как надо, я повторю, — заверила Женя и покивала.       Хмыкнув, Барбара собрала волосы в высокий хвост и опустилась в планку. Широкие ладони надёжно упёрлись в землю.       — Ну, поехали, — пробормотала она и начала отжиматься, методично сгибая и разгибая локти.       Женя не была уверена, что это ей хоть как-то поможет, ведь просто смотреть и понять, как делать, — вещи разные. Но, может, дело было в том, что ей нравилось смотреть на сильных людей, особенно на девочек. На кого-то вроде Имир или Микасы. Или Барбары. Она была в свободной рубахе с коротким рукавом, и сразу стало видно, как под светлой кожей заходили мышцы.       — Так, — выдохнула Барбара, вдруг замерев, и подняла голову. — Мне кажется, это тебе мало поможет. Давай.       И она подскочила на ноги и кивнула на землю. Женя надеялась, что Барбара сделает ещё парочку отжиманий, но её строгий взгляд из-под сведённых бровей дал понять, что нет. Пришлось опуститься в планку, опять ощутить, как что-то острое врезается в ладони, почувствовать на руках всё своё нелегкое тело.       — Ага. Сдвинь руки ближе. И чуть-чуть вперёд.       Женя по очереди переставила ладони немного к середине.       — Вот. Теперь перенеси вес на ноги.       Женя послушно кивнула, насколько смогла, отжалась руками от земли и чуть подалась назад. Стало немного легче. Потом она почувствовала чужие ладони у себя на спине и животе.       — Не выгибайся так, — велела Барбара и надавила в районе лопаток. — Выпрямись, как-будто просто стоишь.       Легко сказать. Руки уже начали затекать, а к голове опять прилила кровь.       — Всё, вроде хорошо. Начинай.       Стоило Жене согнуть руки, как они заболели, будто внутри натянулась тугая верёвка. После нескольких отжиманий кожа в месте стыка ладони и запястья словно разогрелась, как раскалённая печь. Барбара молчала. Женя не видела её лица, не знала, думает она над чем-то или нет, но мысленно пожелала Барбаре сказать хоть что-то побыстрее.       — Руки, руки, — наконец, раздался её звучный голос, и ладони Барбары свели плечи Жени ближе к спине. — Не разводи локти в стороны. Во-от, и теперь поехали.       Ещё несколько сделанных раз. Женя опять задержала дыхание, а потом начала рвано глотать воздух. Барбара опустилась рядом с ней на корточки и заглянула в лицо, наверняка раскрасневшееся. Женя выпрямила руки и повернула тяжёлую голову.       — Опять неправильно? — сбивчиво пробормотала она.       — Когда опускаешься, выдыхай, — подсказала Барбара, сделав движение раскрытой ладонью вниз. А потом ладонь взметнулась обратно. — На вдохе поднимайся. Хорошо?       Ещё одна попытка. Хотелось верить, что последняя и на сей раз всё так, как надо. Желание поскорее встать и стряхнуть уставшие руки и ноги пересилило все остальные. Барбара всё чего-то ждала, не давая команды закончить. Женя зажмурилась и глубоко вдохнула, выжимая все силы и вытягивая тело наверх. Ещё разок, только один! Команды всё ещё не было. Ну, тогда и второй…       — Хм, ну вроде хорошо, — неожиданно ворвавшийся в пелену звона и гудения в голове голос Барбары показался слишком громким. Женя непроизвольно дёрнулась. — Ты всё запомнила?       Женя не дала себе упасть, как на тренировке. Подтянула правую ногу к груди, опёрлась на неё и поднялась. Тяжело дыша, она отряхнула ладони друг о друга. Взгляд блуждал по земле и редкой траве. Голова всё ещё гудела.       — Женя, запомнила? — настойчивей повторила Барбара.       — Ага, — рассеянно пробормотала та. — А это поможет?       — Если будешь делать так, со временем поймёшь, что отжиматься легко.       — Со временем? Я сразу хотела…       По губам Барбары скользнула снисходительная улыбка.       — Сразу ничего не бывает. Ты разве не знаешь? Только через труд и время.       Женя промолчала, стряхивая онемевшие ноги. Знала она это, уже поняла, что теперь ничего просто так ей не будет. Ни хорошего отношения, ни любви, ни особого положения. «Просто так» закончилось в феврале. А Женя наивно полагала, что пройдёт немного времени, и всё вернётся на свои места. Хотя, может, всё и так было на своих местах, просто до этого она жила слишком хорошо. Труд и время… Время пройдёт само, а труд придётся прикладывать ей. Причём в недюжих количествах. Иначе она так и останется среди слабых и безвольных, а тогда придётся отказаться и от её главной цели — вступления в Королевскую полицию.       Наконец, Женя подняла глаза на Барбару. Та улыбалась краешками тонких бледных губ. Поднявшийся слабый ветер играл с её волосами, покачивая их и поднимая наверх. Барбара скрестила руки на груди, мышцы рельефно выделились, большие пальцы обхватили широкие предплечья. Женя отвела взгляд.       — Спасибо, — тихо сказала она, пытаясь отдышаться.       — Обращайся, — кивнула Барбара и довольно ухмыльнулась.       — А откуда ты знаешь, как…       — Ребята показали. У меня ведь сначала тоже не получалось, потом только Фред и Равель объяснили, что я не так делаю. Да, они, — повторила Барбара, заметив удивлённый взгляд Жени. — Даже не смеялись, представь? Может, не такие они и дурачки.       Женя невольно улыбнулась. Равель и Фред, словно знали, выскочили на порог столовой и скатились по перилам вниз. Равель запрыгнул Фреду на спину (кажется, тот в восторг не пришёл), ухватился рукой за рыжие волосы и громко что-то крикнул. Фред покорно зашагал к плацу. Разглядывая вдалеке их маленькие фигуры, Женя шумно вздохнула. Почти как братья.       — Знаешь… — слова замерли на языке. Женя запустила руку в волосы и опустила глаза, прикрыв веки.       Колокол на вышке громко зазвонил, оповещая об окончании обеда. Из столовой начали выходить кадеты, до ушей донеслись обрывки фраз, подхваченные ветром. Дверь одноэтажного деревянного дома, стоявшего особняком, — он принадлежал инструкторам — приоткрылась, появившаяся на пороге Рубен внимательным взглядом окинула территорию кадетского. Сейчас начнёт собирать ребят на тренировку, и все подтянутся к плацу.       — Ты очень сильная, — просто выдала Женя, — правда. Я бы хотела быть такой же, как ты.       — Таких комплиментов мне ещё не делали, — польщённо хихикнула Барбара. — Спасибо, конечно. Но я не лучший пример для подражания. Да и становиться как кто-то ведь… Ну, понимаешь, лучше, когда ты это ты, а не кто-то другой. Ведь ты Женя, а не Барбара, сама по себе хорошая девочка. И вырастешь ты в хорошего человека.       Барбара задумчиво покачала головой, выдала многозначительное «хм» и положила руку Жене на плечо.       — Ой, что-то потянуло меня на раздумья. Ну что, пойдём постигать искусство рукопашки?