Восстань из пепла

Было уже где-то за полночь, когда они вместе почти дошли до места, где заканчивался густой тёмный лес и начинались жилые дома. В некоторых окошках ещё можно было увидеть включённый свет и изредка бродящие туда-сюда тени. Мельком взглянув на плетущегося немного позади Родиона, Доминик заметил, что тот до сих пор идёт с крепко зажатым в израненной руке, на которой кровь уже немного подсохла, превратившись в тонкую корочку, ножом, запачканным в той же багряной жидкости. Парень вдруг остановился и всем телом развернулся к Родиону, с озабоченным видом схватив того за худую кисть. — Господи, ты себя-то видел? Будто маньяк какой-то. Ну и что, что ночь на дворе и людей почти нет, совесть-то иметь надо! — Ага… — Названный «маньяк» будто ничего не слышал, на автомате соглашаясь со всем, что ему скажут. Он отрешённо глядел куда-то вниз, еле передвигая ногами. Увидев, что на него не обращают абсолютно никакого внимания, Доминик совершенно вышел из себя, принимаясь трясти Рубцова за плечи в попытке вернуть его в этот мир. — Очнись! У тебя тут уже не руки, а сплошное кровавое месиво. Вот, смотри! — Яновский грубо ткнул его в самую рану, отчего Родион невольно вскрикнул и лицо его исказилось в болезненной гримасе. — Видишь? И как ты с этим по улицам ходить будешь? Если полицаи увидят, то точно посадят неизвестно куда. — С каждым предложением и без того не тихий тон всё больше повышался: руки Доминика в приступе ярости начали двигаться самовольно, расцарапывая воспалённые порезы на коже. — Ты хоть понимаешь, ЧТО ты хотел с собой сделать?! Дурак! Как можно настолько не ценить свою жизнь!.. Ранее ярко освещавшая округу луна окончательно скрылась за тёмными облаками, так что было трудно заметить, в каком шоке и оцепенении пребывал Рубцов. Боль буквально растекалась от рук дальше, постепенно прожигая тело насквозь. Только недавно переставшие так сильно беспокоить раны стали вновь кровоточить с новой силой. Так, что тёмные ручейки стремительно стекали вниз, к кончикам пальцев, оттуда падая и пропитывая собой сухую землю. Всё вокруг резко начало кружиться и раздваиваться, образуя причудливые, летающие в пространстве силуэты. Конечности разом онемели, по венам будто побежало раскалённое железо, заставляя появившиеся капельки пота катиться по горячему лбу, а разум постепенно проваливаться в манящую тьму. Тело моментально потяжелело, и не в силах больше держаться на ногах, Родион с грохотом повалился наземь. Только сейчас Доминик понял, что перегнул палку. Он расцарапал его старые порезы, и раны вновь открылись. Видимо, парень потерял слишком много крови. Яновский был в замешательстве, даже не зная, спаситель он или губитель. Рубцов, очевидно, теперь не мог сам передвигаться. Подняв чересчур лёгкое, изредка подрагивающее тело из лужи темной крови, Доминик как мог усадил его себе на спину, аккуратно держа за руки в местах, где они не были сплошь перечерчены алыми полосами. Лишь сейчас он задумался, в каких же лохмотьях ходит этот парень. Пока пытался пристроить Родиона на себе, Доминик боялся коснуться его одежды: казалось, что от любого действия она могла тут же распасться. Хотя эти рваные лоскуты ткани язык не поворачивался назвать полноценной одеждой: какие-то потрепанные, явно не подходящие по размеру джинсы; местами дырявая футболка, из двух рукавов которой уцелел только один; пальто грязно-коричневого цвета, едва способное защитить в холодные времена. По всей видимости, тот жил на улице. Неся Рубцова, парень не понимал, зачем он это делает, для чего добавляет себе лишних забот. Можно же просто оставить его там, где подобрал, и дело с концом. Но что-то в глубине души кричало, что так нельзя. Пока Доминик пребывал в нерешительности, дорога сама привела его к скудной квартирке, в которой он и проживал. «Эх, была не была!..» — с отчаянием подумал Яновский, открывая дверь звенящими ключами.

***

Переступая невысокий порог и захлопывая за собой тяжёлые двери, он прошёл дальше по коридору и завернул в небольшую уютную комнатку. Переложив Родиона со спины на пружинистую кровать и с хрустом размяв затёкшие конечности, Доминик заметил, что на бледном лице неудавшегося самоубийцы небрежно раскинулись пара отросших локонов. Тёмно-русая копна волос, разметавшаяся по матрасу, чем-то напоминала оттенки прохладных осенних вечеров, когда прогуливаясь, можно слышать под ногами задорный шелест опавших листьев. Присев на корточки, чтобы быть вровень, он легко смахнул мягкие на вид волосы, затем мазнув взглядом по подрагивающим ресницам, отчаянно пытаясь вспомнить, какого же цвета глаза находятся за закрытыми веками. Вдруг громкое урчание собственного живота прервало затянувшийся момент. Яновский замер, будто заставая самого себя за пристальным разглядыванием нового знакомого. Глубоко вздохнув, он поднялся с пола и зашагал на кухню в поисках того, что могло бы утолить зверский голод, по пути хлопая по панельке выключателя и оставляя комнату в полумраке.

***

Глаза с трудом приоткрылись, но вокруг было всё так же темно. Все органы чувств постепенно начали налаживать свою работу, и через некоторое время парень наконец смог уловить что-то. В комнату, где он лежал, через дверную щель проливалась дорожка теплого света. Из соседней комнаты доносился шум, который можно было определить как звуки готовки. Стоп… Комнаты? Готовки? Свет? Где он? Рубцов хотел было произнести последний вопрос вслух, но тут же сильно закашлялся — во рту было жутко сухо. Кое-как встав с кровати, заглушая ладонью новые приступы кашля, он распахнул прикрытую дверь. Среди ярких бликов перед отвыкшими от света глазами шатен увидел размытую фигуру около плиты, которая, обернувшись к нему, радостно произнесла: — Ого, ты уже проснулся. Как самочувствие? Рубцову этот голос показался до боли знакомым, но сколько бы он ни пытался вспомнить, всё было тщетно. — Т-ты кто? — хрипло спросил он, подавив желание снова раскашляться. — А ты что, не помнишь? Я Доминик, мы с тобой ещё полдня назад встретились, — удивлённо проговорил Яновский. Мозг вдруг окончательно проснулся, и воспоминания прошедшего дня захлестнули волной. От неожиданности тот снова зашёлся сухим кашлем, и парень напротив протянул ему наполненный стакан воды. Мигом осушив его до дна, Рубцов ощутил способность снова трезво мыслить. Он тихо и вкрадчиво задал вопрос: — Зачем? Зачем ты забрал меня? Что я тебе сделал? — Не дать же тебе умереть, — ответил Доминик, широко разведя руками. Его взгляд сразу переметнулся на испачканные запёкшейся кровью запястья гостя, и спохватился, — Совсем забыл, твои раны! Надо промыть и забинтовать. Пойдём, помогу. — Он выключил конфорку газовой плиты, на которой стояла небольшая эмалированная кастрюля, и уже собрался подойти к Родиону, чтобы помочь с порезами, но с Рубцовым вдруг случилось что-то странное. — Нет. Не надо. Пусть будет, — как-то холодно и уверенно произнёс он. — Ты что! А если инфекцию занесёшь или гноиться начнет? Да и не садиться же за стол с такими руками! — А кто сказал, что я буду есть? Я не просил себя спасать, а ты притащил меня сюда, ещё и командуешь! С чего это я должен жить? Я уйду отсюда и закончу дело, понятно? А теперь прощай. Благодарить за спасение не собираюсь. Яновский опешил: опять он за своё. «Ну уж нет. Не позволю, неблагодарный!» Нахмурившись, он заговорил со всей серьёзностью: — Ты никуда не пойдёшь. Пока не научишься ценить свою жизнь, будешь находиться здесь, пусть даже в неволе. Если ты не будешь есть, я привяжу тебя к стулу и насильно затолкаю в тебя всю еду. Прирезаться тоже не получится — я надёжно спрятал все ножи и другие острые предметы. — Доминик на мгновенье задумался, а затем отстранённо произнёс. — А если всë же попытаешься, то я вызову скорую, и тогда уж пеняй на себя. Услышав последнюю фразу, Рубцов мертвенно побледнел и начал испуганно и несвязно умолять своего заточителя, заикаясь почти на каждом слове: — Не н-… Не надо… Я… Я буду есть… И мыться тоже. И н-не прирежусь, обещаю… Только не вызывай… Пожалуйста! Прошу!.. Яновский пришёл в замешательство. Да что такое с этим мальчишкой? Почему он так странно отреагировал? Спустя мгновение опомнившись от недоумения, он скомандовал: — Не хочешь скорую, тогда слушайся меня. Пойдём уже!

***

Они зашли в просторную ванную комнату, со всех сторон сияющую белизной. Там было довольно чисто, как для парня, живущего в одиночку. — Стой здесь, я схожу за бинтами и поищу какую-нибудь одежду. — Не надо, у меня ведь своя… — Ещё как надо! Посмотри на свои лохмотья, как ты собираешься в этих грязных тряпках по дому ходить? Стой тут, никуда не уходи, я быстро. — Ладно, — тихо ответил Родион, а сам подумал: «Вот и началось мое заключение…» Он огляделся по сторонам. На удивление, у Яновского было очень много шампуней и ещё всяких разных непонятных бутылочек с разноцветными жидкостями. Шатен стоял посреди комнаты и с детским любопытством вертел головой. Когда вернулся Доминик, Родион от удивления широко распахнул глаза. У того в руках была чистая, приятно пахнущая одежда. Ну и конечно, бинты в комплекте с небольшой белой аптечкой. — Это мне? — Всё в том же детском удивлении спросил Рубцов. — Ну да, а что? — следом Яновский серьёзно прибавил: Ладно, хватит болтовни. Раздевайся. Тут Родион совсем запутался и в недоумении переспросил, надеясь, что ему просто послышалось: — Что?.. — Раздевайся, говорю, дурак. От тебя несёт, будто из помойки только что вылез. — Я и сам могу помыться. Оставь меня, — обиженно произнёс шатен. Доминик театрально закатил глаза: — Вот же глупый! А как ты во всех моих средствах разобраться собрался? А раны как обработаешь? А бинты замотаешь? Делай, что говорю. Сегодня же вскрыться хотел, не всё ли равно на то, что сейчас происходит? Несомненно, это были весьма весомые аргументы, так что Рубцову ничего не оставалось, кроме как смиренно подчиниться и с толикой недовольства и оскорблëнности начать снимать с себя одежду.