Восстань из пепла

— Хорошо, я расскажу… Но потом… Я спать хочу… Доминик глянул на него, словно тот сказал что-то крайне глупое, и глубоко вздохнул. — Поспать-то ты всегда успеешь, но скажи мне: ты когда ел в последний раз? — Не помню, но сейчас я не голоден… — чуть помедлив, ответил растерявшийся Рубцов. — Ты должен поесть, иначе окажешься в больнице или же будешь долго и мучительно умирать от голода, — заметив, что эти варианты Родиону явно приходятся не по нраву, судя по нервно бегающим глазам, Яновский с победоносным видом продолжил. — Что ты любишь? Что тебе приготовить? Родион задумчиво скосил взгляд куда-то вбок и слегка нахмурил брови, пытаясь что-то вспомнить. Спустя некоторое время он с едва заметным блеском в глазах произнёс: — Хлеб с киви и рыбой. Это единственное, что мне когда-то готовила мама. Блондин удивлëнно вскинул светлые брови и с озадаченным видом сказал: — За свои двадцать с лишним лет жизни я ни разу не слышал о подобном… блюде. Как ты только это переваривал? Наверное, зря я спросил про твою любимую еду. Ты уж, конечно, прости, но я не такой безумный, чтоб готовить тебе эту дичь. Поедим лучше обычную яичницу с чаем, ты же не против? — Хорошо, но я не уверен, что смогу что-то съесть… — пробормотал Рубцов после лёгкого кивка. — Сможешь, уж поверь, — убедительно заверил Доминик и поднялся с кровати. — Пошли на кухню, посидишь за столом, пока я буду готовить.

***

Первым, что сразу бросилось Родиону в глаза, стали узкие и высокие витражные окна, сквозь которые можно было увидеть панораму старого и обшарпанного ночного города. Но несмотря на это, даже по большей части как раз-таки благодаря этому, в нём было что-то особенное, и если закрыть глаза на то, что стекло местами покрыто мутными пятнами, то вполне возможным представляется проникнуться этой атмосферой и найти в чёрных прямоугольниках на фоне звёздного неба что-то эстетичное. Доминик, стоявший у белой газовой плиты со сковородой в руках, сердито предостерёг: — В окна влюбился? Даже не думай, они очень крепкие. Тем более, вряд ли ты умрёшь, спрыгнув отсюда. — Да я об этом даже не думал… — отшатнувшись так, что пришлось опереться на светло-серую стену, изумлëнно промолвил Рубцов. Доминик с толикой недоверия взглянул ему в глаза и, поняв, что шатен говорит правду, смущëнно отвернулся к почти готовой яичнице. — Прости, что напомнил… Просто не хочу разбитые окна и судимость… — Выдержав паузу, он неуверенно добавил. — Тем более, будет обидно, если ты умрёшь… Я расстроюсь. Шатена будто холодной водой окатили; хотя, на что он надеялся?.. На то, что о нём будут искренне заботиться? Волноваться? Поддерживать?.. Нет, всё как всегда. Он никому не нужен, он всего-то бездомное двадцатилетнее чмо, которому суждено в итоге лишь умереть. А Доминик… Ему только бы за счета платить да командовать. Родион схватился за резко заболевшую голову и забормотал, словно безумец: — Так… Так вот оно как… Тебе значит плевать н-на меня, на… мою смерть… Хотя, на что я надеялся?.. Кому я нужен? — Тут он уже уверенно и немного сердито продолжил. — Знаешь, я не буду есть. Раз я никому не нужен, лучше уж пойти и закончить то, что начал. Брошусь в какую-нибудь канаву или прирежусь, и дело с концом. Никто не узнает. Даже ты… На его глазах выступили слезы, и он осел на пол, закрыв перебинтованными руками лицо. Яновский вздохнул, осознав, что неправильно сформулировал мысль и наговорил лишнего. Выключив плиту, на которой недовольно скворчала начавшая подгорать яичница, он подошёл к Родиону и мягко его обнял. — Не начинай. Ты просто хочешь спать. — Яновский неопределённо махнул рукой на часы. — Если бы я не хотел, чтоб ты жил, я бы не подобрал тебя, так что хватит надумывать. А теперь успокойся, всё хорошо, пойдём есть. — Он приподнял Родиона за плечи и будто пьяного потащил к столу. — Садись, сейчас положу. Шатен бухнулся на белый пуфик, уставившись невидящим взглядом в одну точку и толком не понимая, что происходит. Спустя пару минут, когда слёзы на его глазах высохли, оставляя после себя только небольшую тяжесть в веках, до носа парня дотянулся приятный запах еды. Но вопреки ожиданиям, вместо аппетита появилась лишь тошнота, скручиваясь тугим комком где-то в области груди. Очевидно, уличная диета, где лишь исключительно зажаренный на костре голубь являлся деликатесом, не особо шла на пользу организму. Доминик поставил перед ним небольшую тарелку со словами «Ешь, это обязательно» и сел напротив. Руки Рубцова начали слегка подрагивать, комок поднялся уже к горлу, и он через силу прокряхтел: — А можно я не буду есть?.. — Нет. Даже если противно, есть надо, — бросил Доминик и, озабоченно посмотрев тому в глаза, вздохнул. — Ну, если ты правда не можешь, я могу тебя покормить. Блондин придвинулся, взяв в руки фигурную ложку, но тут же выронил её и отпрянул, почувствовав неладное. С шатеном вдруг произошло что-то странное и даже пугающее: лицо сделалось зловеще-серьёзным, брови сдвинулись к переносице, сделав и без того тёмные синяки под глазами ещё заметнее. — Нет, не надо. Я не буду, — решительно, но вместе с тем и совсем тихо, произнёс Родион. Он неожиданно одним рывком придвинулся вплотную к Яновскому, хватая того за кофту. Блондин уже вконец ничего не понимал и с опаской смотрел на парня. Глаза Рубцова снова начали слезиться, заставляя крохотные капилляры набухать и лопаться разливами кровавых ручейков по белкам. Руки опять задрожали, а голос неестественно ломался, срываясь через каждые пару слов то на шёпот, то на хрип: — Давай ты обо мне забудешь? Можно я умру? Мне так всё надоело… Эта еда… Почему я должен её есть, постоянно, регулярно, просто чтоб не сдохнуть… Это ужасная и бессмысленная рутина. Мыться, спать, убираться, есть… Я не хочу. Хочу просто умереть, чтоб обо мне все забыли. Доминик, прошу, умоляю, отпусти меня. У меня нет никакого интереса и желания жить. Меня всё задолбало, я не могу так больше продолжать. Не могу, не могу, не могу… Я НЕ МОГУ!!! Отпусти меня, пожалуйста! Глаза Доминика вдруг забегали, и он, жутко побледнев, перехватил непроизвольно размахивающие руки Рубцова и резко приблизился — настолько, что Родион мог почувствовать его прохладное дыхание на своём лице: — Пожалуйста, не оставляй меня, прошу! Я не хочу оставаться один!.. — Практически невесомое отчаяние и несвойственная дрожь скользили в надломленном голосе. Вдруг взгляд его резко переменился, словно за мгновенье Доминика подменили совсем иным человеком. Голос начал сквозить угрозой, заставляя Родиона в очередной раз испуганно сжаться. — Как я и говорил, я затолкаю в тебя еду, если она до того тебе противна, что ты не можешь есть её сам. Ты будешь жить, ясно тебе?! Я не позволю тебе угробить свою жизнь, хоть плачь, хоть умоляй — я не отстану. Сейчас у тебя есть два варианта: либо ты берёшь эту грёбанную вилку и ешь добровольно, либо я тебя заставлю, и уж поверь, у меня это получится. И судя по тому, что я уже увидел и услышал, следовать первому варианту ты не намерен, так что сиди и не дёргайся, двинутый; примотаю тебя к стулу чтобы не рыпался. Доминик взял бинты из аптечки, лежащей около плиты, и начал угрожающе приближаться. Шатен свалился со стула, упав на копчик, и начал нелепо пятиться назад, что есть мочи умоляя и взывая к помощи всё ещё скачущим от напряжения голосом: — Не надо! П-прошу!.. не над-до… нет… Не надо… Н-не на…до… Отпусти меня!!! Яновский, уклоняясь от летящих в него нелепых ударов, всё же кое-как сумел примотать бинтами испуганного парня, вернув его обратно на стул. Взяв со стола вилку, он наколол кусочек яичницы на зубья и ткнул ей в плотно сомкнутые губы Рубцова. Тот пытался отвернуться или хотя бы ослабить хватку бинтов, но безрезультатно: все его попытки пресекались хлёсткой отрезвляющей пощечиной. — Будешь пытаться выбраться, опрокину стул: в лучшем случае ты сильно ударишься головой. Ешь. Вынужденный признать превосходство Яновского и подчиниться, Родион раскрыл рот, позволив затолкать в себя эту проклятую яичницу, параллельно давясь от её «непривычного» вкуса и перебарывая рвотный рефлекс. Кое-как закончив, Доминик с облегчением выдохнул и начал разматывать Рубцова. — Пожалуйста, извини, но это было необходимо. Когда парень наконец-то освободился от своих пут и встал со скрипящего стула, всё ещё кривясь от вкуса еды, блондин с осторожностью обнял его, уткнувшись носом в тёплое плечо. — Прости. Я не смог себя контролировать, видя, в каком ты состоянии. Не подумай, я не какой-то долбанутый садист. Извини. Пойдём спать… — Х-хорошо, — произнёс совсем сбитый с толку Родион. Ещё немного простояв в немой солидарности, они неловко разомкнули объятия и направились к своим спальным местам.