Восстань из пепла

Как только его голова коснулась подушки, он спросил: — Зачем?.. — Прости… Я правда не мог ничего сделать. Понимаешь, она замешана в некой… сделке. Родион лежал, не в силах и пошевелиться. Отчаяние захватывало каждую клетку, проникая в самые темные и доселе неизвестные закоулки разрозненного, будто расколотого на мелкие куски сознания. Зрение ещё не прояснилось, но холодная вода всё-таки хоть немного, да привела в чувство. Несвязные и какие-то слишком громкие и пугающе отчетливые, но тем временем расплывчатые и словно рассыпчатые мысли не давали покоя. Секунды будто остановились, а назойливое тиканье часов, как и тревоженный голос Яновского, все ещё причитающего и со слезами на глазах молящего прощения, будто отошли на второй, а то и третий план, уступив место всепоглощающему немому отчаянию, граничащему с безумием. — Заткнись! — не в силах терпеть эти причитания, сказал Родион. Как ни странно, его голос прозвучал неожиданно твёрдо, так, что Яновский замолчал, не задавая вопросов, и с опаской взглянул на того. Рубцов тем временем продолжал: — Просто. Заткнись. Хватит этих причитаний. Хватит. Если ты притащил меня к себе домой только чтобы издеваться, я лучше уйду. Мне и до этого дня хватало избиений и жестокого обращения. Думаю, столько презрения тебе и не снилось. Зачем ты заставляешь меня испытывать все это снова? Зачем ты заставляешь меня корчиться от боли, а потом извиняешься? Почему ты такой… гребаный садист. Пока ты не скажешь, зачем ты меня спас и принёс сюда, я не скажу ни слова. Да, точно. Я повторю: я не скажу ни слова, пока ты не скажешь, зачем притащил меня сюда. Глаза Рубцова были все ещё красными и жутко болели и чесались, поэтому тот периодически их тёр. Яновский был шокирован такой переменой в тоне шатена. Да что уж в тоне — сам Родион стал другим. Что-то в нем надломилось, и, видимо, не в первую сотню раз. Яновский, справившись с первичным оцепенением, через силу ответил: — Х-хорошо… Я тогда пойду. Я расскажу тебе все, но только потом, мне надо… подумать. С-скоро приду… Тут Доминика накрыла паника. Он как можно спокойнее, хоть и на негнущихся ногах, двинулся к кухне, но вспотевшие ладони и быстро бьющееся сердце выдавали с потрохами тревогу, пусть ещё непонятную Родиону. Как только его нога ступила на кухонный кафель, он тут же бросился к холодильнику. Дрожащими, вспотевшими руками парень открыл дверцу. Увиденное заставило пошатнуться, и он чуть не упал в обморок. Правда, от облегчения. Все было на местах. Вскрытые Домиником банки из-под йогурта оказались нетронутыми, и все, вплоть до мельчайших подробностей, лежало на своих местах. «Видимо, мои опасения оказались ложными…» — пронеслось у него в мыслях. Да, ему показалось. Да и как только Родион бы смог подойти к холодильнику незаметно и догадаться, что и где находится. Это было просто невозможно. Однако, перед ним предстала другая проблема: Ультиматум, сказанный Родионом, поставил Доминика в безвыходное положение. Его шокировала эта внезапная решительность Рубцова, но вместе с тем и пугала, и заинтересовывала. Тем не менее, надо что-то делать. Возможно, надо было ещё с самого начала рассказать ему правду, однако Доминик сразу отмёл эту мысль. Да и, в конце концов, парень сам не знал, зачем шатен ему сдался. Быть может, дело в постоянном одиночестве, пустоте и отчаянии, в которых Яновский тонул буквально двадцать четыре на семь, и зачастую эти чувства становятся просто невыносимыми и очень мешают спокойно жить. Пока это было единственное его предположение. Да, если он скажет это Родиону, скорее всего это прозвучит или как: «пойми, мне очень нужен был кот, за которым я буду ухаживать и которого я буду любить, но он стоит денег, поэтому я взял тебя», или как: «у меня синдром спасателя, и когда я увидел, что тебе плохо, то решил притащить тебя к себе домой, чтоб это помогло мне хоть немного забыться от собственных проблем». Да, расклад в любом случае получается не очень удачным, хотя бы потому что Доминику придётся оправдываться перед Рубцовым, как непослушному сыну перед матерью, что нанесёт огромный удар по его гордости. Вариант молчать и ничего не говорить отметался сразу, потому что в серьёзности намерений Родиона парень не сомневался, а находиться с одним человеком в доме, который постоянно будет молчать и вынашивать какие-то свои мрачные мысли, которые очень подкашивают окружающих даже если их не озвучивать, очень трудно, с условием того, что хоть с виду Родион и не был грузным, тучным человеком, его энергетика и взгляд были невероятно тяжёлыми, а для такого человека, как Яновский, которого с детства пугал малейший косой взгляд (видимо, это происходило ввиду не особо высокой самооценки), было очень тяжело. Так что второй вариант, как и было сказано ранее, моментально отметается. Однако у Доминика все ещё были козыри в рукаве. Точнее, в холодильнике. Оно лежало в пустых банках из-под йогурта. Он не хотел показывать это шатену, но выбора, как видимо, не остаётся. Хотя, можно ведь и потерпеть это молчание день-два, может, Рубцову и не хватит сил столько продержаться, но Доминик сомневался на этот счёт, потому что что-то ему подсказывало: у Рубцова больше силы воли и терпения. Яновский ненавидел, когда его ставили перед выбором. Выбирать что-то одно казалось невозможным, не говоря уже о том, что при выборе тебе закрывают глаза и сталкивают в бездну со словами: «выбирай». И все же ему пришлось окунуться с головой в эту бездну и принять заведомо неправильное решение, так как единого правого ответа просто-напросто не существовало. Доминик не знал, зачем он собирается признаться, зачем собственноручно растоптал свою гордость перед почти незнакомым ему человеком, зачем Яновский вообще собирается рассказать это Рубцову… И ещё множество «зачем», число которых не уступает звёздам, освещающим темное, беспроглядное небо и зачастую указывающим путь заблудившимся путникам. Разница была только в том, что эти «звёзды» только запутывали, указывая неправильный путь. Блондин тихо подошёл к Родиону, который все это время молча смотрел на него тяжелым, пугающим взглядом, по которому нельзя было прочитать ничего, кроме глухой злости и отчаяния. — Хорошо, уговорил. Я скажу тебе, в чем дело. Расскажу, причём тут та бабка, почему на самом деле оказался в лесу, почему забрал тебя и что у меня хранится во вскрытых банках из-под йогурта, хоть про последнее ты вряд ли вообще знал, — Родион все так же таращился на блондина жгучим, немигающим взглядом, и Доминик не выдержал. — Да хватит на меня так смотреть, достал уже. Ээ… Ты меня сбил. Так вот, — Яновский перевёл дыхание, — надеюсь, это не будет сильным шоком для тебя, но я употребляю, и во вскрытых банках из-под йогурта закладки. В лес я ходил тоже за наркотой, а те двое просто узнали это и решили погнаться. Конечно, бесплатные закладки не были их единственной целью, — уклончиво протянул Доминик. — Но далеко не последней... Рубцов не подавал никаких признаков заинтересованности, будто все знал заранее, что довольно сильно удивило Доминика. Яновский думал, что эта новость шокирует парня, однако он снова ошибся. Хотя, оно же к лучшему. Чуть переведя дух, тот продолжил рассказ: — Та бабка… Надежда… Она… Нет, я не могу тебе пока это рассказать. Да и это не в моих полномочиях. Довольно корявый, но как минимум странный рассказ оборвался ещё более странным образом. На шатена это не произвело ровно никакого впечатления, и он как и раньше не сказал ни слова. Тут до Яновского дошло. Он сказал всё, даже то, о чём можно было умолчать, однако он забыл главное звено, ту самую, хоть и малую, но соединяющую весь рассказ часть: зачем он привел к себе домой шатена? — Ах да, я же не сказал самого главного, — Доминик постоянно поправлял волосы от волнения и нервно посмеивался. — Если честно, я не знаю. Может, это прозвучит тупо и странно, но мне было одиноко все это время, и когда я увидел, что тебе плохо, то решил тебя спасти. Да, это очень глупо, эгоистично и вообще прозвучало по-детски. Можешь ненавидеть меня за это. Прости. Если хочешь, я могу отвезти тебя обратно в этот лес, и ты сделаешь то, что хот… — Нет, не надо, — резко ответил Родион, на что Доминик только удивленно уставился на шатена, а тот тем временем продолжил, с некой усмешкой заметив: — Ты и пяти минут не продержался. Сила воли на высоте, что сказать. Знаешь, мне абсолютно плевать, наркоман ты или нет, как у тебя дела и что тебе от меня надо. Мне не плевать только на мои глаза, которые очень болят. Хотя, думаю, если тебе и правда настолько «одиноко и грустно», как ты сказал, я могу у тебя пожить, но только при одном условии. Во-первых, я должен быть уверен, что у нас всегда есть еда. Во-вторых, эта Надежда больше никогда не придёт сюда, и я ее больше никогда не увижу. В-третьих, ты сам будешь ко мне нормально относиться. Устраивает? — Рубцов с довольным видом уставился на парня. Доминик опешил. Родион не в том положении, чтобы ставить условия, но все же… Хоть и внутри Яновский был против, он, словно не по своей воле, пробормотал что-то вроде: «да, конечно», и ушёл на кухню мыть посуду, видимо, уже окончательно признав своё поражение. Но, пока блондин был занят делом, в его голове зародилась одна очень интересная идея. Нет, нет. Он признал поражение, но только с виду. На самом же деле он продумывал невероятно странный и даже пугающий план…