My broken memories

Сакурай разрывается между желаниями поскорее покинуть зал и остаться — редкий момент, когда он может спокойно встать и уйти, не рискуя допустить досадной ошибки и оставить своего босса одного. Поначалу эта безумная машина интриги порядком действовала на нервы, делая из мужчины самого настоящего параноика, но сейчас он в норме. Если Мариам и грозит опасность, то явно не от ее сегодняшней гостьи. Эта средних лет девица, Эмили, ему не нравится. Мариам в этом плане куда более дипломатична — своеобразное презрение она выражает через легкое снисхождение и дежурную улыбку, тогда как Сакураю приходится прятать свое раздражение за бокалом вина и утренней газетой; и самое забавное, сколь и, если признать по-честному, отвратительное во всей этой мизансцене то, что все ее участники это прекрасно понимают. Впрочем, в отношении Эмили ничто нельзя говорить наверняка. Удивительно, как столь разные люди могут делить одну кровь — в иных обстоятельствах Сакурай едва ли поверил бы, что у столь хладнокровной и рассудительной Мариам Д. Спайд может быть столь ветреная и во многом подвластная эмоциям старшая сестра. Босс мало рассказывает о ней, а свое прошлое так и подавно держит в строжайшей тайне, не доверяясь в этом плане даже своему ближайшему сподвижнику. Если бы не этот небольшой конфуз в виде родства, Эмили Вестерлинг никогда бы не перешагнула порог этого дома, не сидела бы в зале для приема гостей с Мариам и Сакураем, не вынуждала бы босса играть в учтивость, пугающую куда больше, чем даже их интрига с похищением. Если бы они не были сестрами, Мариам выбрала бы иной путь достижения своей цели. Но что есть, то есть, и жаловаться уже слишком поздно — все они увязли в этом деле по макушки, — да и отступать, в сущности, некуда. Шелестит газетная бумага, когда Сакурай переворачивает страницу и незаметно сглатывает, быстро смотря сначала на босса, потом на гостью. Они умело маскируют холодность и напряженность под невесомую задумчивость, так что со стороны не прикопаешься никак, если, конечно, не будешь знать всю ядовитую подоплеку вопроса. Тишина затягивается, грозясь вот-вот стать неудобной, но у него нет права ее нарушить — его вообще как будто нет. Девушки играют в гляделки, словно общаются на уровне подсознания и взглядов, и Сакурай думает, что это и есть та полуфантастическая способность близких людей понимать друг друга без слов. — Ты поменяла прическу, — наконец подает голос Мариам, когда Сакурай оказывается уже на грани того, чтобы встать и трусливо сбежать из атмосферы гнетущей, оскорбительной вежливости. Эмили рефлекторно вскидывает руку, касаясь передних прядей волос. — Тебе идет. Сакурай едва слышно хмыкает, согласно склоняя голову: удлиненное полукаре куда больше подходит человеку ее возраста и статуса, нежели то, что она носила до этого. В двадцать семь длинные косые челки и подростковые косички столь редки, сколь и нелепы. Хотя речь едва ли о благоразумии — скорее, она в очередной раз разбежалась с очередным ухажером. Мужчина никогда не поймет, что в головах у женщин, до глубины души убежденных, что с новым цветом волос наступит и «новая я». — Спасибо. — Эмили широко улыбается, проводя сквозь пряди пальцами. — У тебя, знаю, тоже все просто великолепно. Во фразе слишком много смыслов и подтекстов, чтобы понять, о чем именно говорит эта девица. Скорее всего, Мариам и не думала посвящать ее во все детали своей большой игры. Скорее всего, она даже не посчитала нужным рассказать, что ждет ребенка. Но ведь и сама Эмили — тоже скорее всего — не такая уж и недалекая, каковой воспринимается даже Сакураем вопреки всем силам его интуиции и знанию людей. Эмили почти невозможно просчитать, и это мужчина ненавидит в ней больше всего. Мариам ведет головой и сдержанно улыбается, а потом с наигранной, но все-таки такой натуральной ноткой грусти отвечает: — Даже более чем. Хотя, конечно, есть кое-что, что меня тревожит, и только ты можешь мне помочь. Эмили держит лицо на заслуженное «отлично», но по ней видно, что вся затея ей уже не по душе. Сакурай пристально наблюдает за ней и на короткий миг даже испытывает неконтролируемую вспышку радости — ему кажется, что он понимает ее мысли. Такое случалось лишь однажды, несколько месяцев назад, и это происшествие оставило в Сакурае смесь весьма противоречивых чувств. Они сидят в том же зале, в тех же позах и ведут те же самые разговоры. Из встречи в встречу меняется разве что только прическа и стиль одежды Эмили — да и те объединяет их нелепица и отсутствие минимального эстетического чутья. Мариам сама тяготеет от этих встреч, но ее терпение и упорство поражают. Сакурай не понимает, как эта эмоциональная и незрелая в плане отношений с людьми девица дожила до своих лет и даже умудрилась занять неплохое место в одной из американских семей. Вестимо, конечно, как, но существование человека, способного запасть на нее в долгосрочной перспективе сомнительно. Впрочем, чужие постели Сакурая до поры, до времени и до приказа не интересуют. Если босс считает, что она может быть полезной, значит это действительно так. — Мне нужна твоя помощь, сестра. Мужчина давится смешком и навостряет уши. Однажды болтливость Эмили ее погубит, и что-то Сакураю подсказывает, что первый гвоздь в гроб ее репутации (хотя, возможно, что и всей жизни) сейчас будет забит. А Мариам… что ж, она будет той, кто возьмет в руки молоток. Она не любит играть грязно, но сейчас выбора особенного у нее нет; по ней никогда не скажешь, как сильно ее ранит пресловутое «сестра» и осознание, что очередность рождения не поменять. — Что-то случилось? — на лице Эмили недоумение. В этом доме ее помощь не принимали, да и не просили. Мариам встает со своего места и пересаживается к гостье так, чтобы их лица были на одном уровне. — Понимаешь, у меня очень деликатная просьба, и только ты можешь это сделать. — На вопросительный кивок в сторону Сакурая девушка лишь многозначительно хихикает. — Он в курсе. Это касается моего мужа. Мужчина улыбается уголками губ, предвкушая знатное представление. — Я хочу, чтобы ты блокировала его воспоминания. Ты говорила, что это возможно. Эмили удивленно моргает и во все глаза смотрит на сестру, не в силах поверить, что услышанное реально. Привычная маска радушной приветливости дает первую трещину, что не может укрыться от внимательного взгляда наблюдателя. — Зачем это? Мариам печально опускает глаза и сжимает ладони в кулаки, унимая дрожь в теле — ей тоже нелегко говорить об этом, нелегко принимать столь серьезное решение. Они прожили вместе не так уж и много, но это время не принесло им счастья. Эмили не знает, куда себя деть: ситуация ей не знакома, да и едва ли ей приходилось кого-либо утешать, но делать что-нибудь определенно нужно, и поэтому она аккуратно накрывает ладони сестры своими. Непонимание окончательно выводит ее из себя, и Сакурай наконец видит ее истинный облик и понимает. Осознание накатывает лавиной, и сердце в груди подхватывает невообразимый ритм, стучит так, что вот-вот оторвется от кровеносных сосудов и пробьет реберную решетку. Мужчине трудно спрятать расползающуюся на поллица жуткую, нечитаемую улыбку, но едва ли ему теперь уделят время. — Мой муж… — вздыхает Мариам и вдруг резко поднимает взгляд на Эмили. — Ему столько пришлось пережить! Я очень боюсь за него. Даже сейчас, когда дело наконец сдвинулось с мертвой точки и он пошел на поправку, я боюсь, что снова его потеряю. Боюсь снова пережить этот ужас. Ее голос становится страшно глухим, как будто она еле сдерживает рыдания; но свои слезы она оставила еще тогда, два года назад, когда все и началось. Эмили приобнимает ее за плечи. Как же все-таки глупа эта девица! — Он не должен помнить про покушение — он и так заплатил слишком высокую цену. Ты знаешь про его детство и прочее. Я хочу подарить ему новые, светлые воспоминания, создать для него лучший мир. Он заслужил это. И, я уверена, он бы и сам этого хотел. Даже после столь душещипательной тирады Эмили сомневается. Она, конечно, знакома с мужем сестры, а потому может заподозрить неладное — по-хорошему она должна это сделать, не будь ее голова забита совершенно иными вещами, и Мариам виртуозно играет на этом, выкладывая свою самую сильную карту: — Я боюсь, что он не переживет случившегося. «Что сильнее в тебе: рационализм или желание быть лучшей старшей сестрой?» Сакурай почти смеется: он уже знает ответ. Ликование опьяняет его — он наконец смог просчитать ее и впервые полностью в этом уверен. Пауки лишь грамотно расставили сети, а в ловушку Эмили загнала себя сама. Мариам быстро утирает выступившие в уголках глаз слезинки и так вопрошающе смотрит на сестру, что у той просто не остается выбора. Она медленно выдыхает, закрывает глаза, ее пальцы поверх чужих заметно подрагивают. «Какое решение ты примешь?» От маски не остается ни единого следа. Сакурай может прочитать, прочувствовать это яркое, наконец понятное, очевидное смятение и… страх. Да, иррациональный, но такой знакомый страх необходимости принять верное решение. Может, что-нибудь в девушке и подсказывает, что не все в этой истории так просто и прозаично, вот только это вряд ли поможет — при всем своем уме она невероятно недальновидна. Мужчина позволяет себе смешок. — Сделай это ради нас. Пожалуйста. Эмили в упор смотрит на сестру. Однажды в паутину попавши, не выпутаешься. Она все же узнала правду; Сакурай предлагал проверить это на предмет утечки информации, но Мариам лишь отмахнулась, загадочно улыбнувшись, как если бы это тоже часть плана. «Пускай. Она не доставит проблем», — сказала тогда босс, как никогда уверенная в своей правоте. В конце концов, сейчас это даже на руку. Удивительны эти недоступные, непонятные извне кровные узы: одних делают слабыми и покорными, других одаривают небывалой властью. Сейчас маска на месте, но ощущения схожи. Эмили ничего не сказала и не спросила, словно сумела просчитать всё. Сакураю с трудом верится; сложно признать, что ты слишком недооцениваешь человека, хотя умом все прекрасно понимаешь. Эта девушка опасна для семьи; наверное, поэтому босс доверяет ей и держит ближе, чем самых преданных соратников. Игра в дружбу держит вещи на своих местах и экономит козыри в рукаве: с врагами всегда лучше миловаться, чем воевать. — Ты помнишь, что блок не так надежен? Он, конечно, сдержит воспоминания, но в конечном счете все всегда зависит от человека, — Эмили подается вперед и, прикрыв глаза, массирует веки, мрачнеет сильнее. — Если… если этот человек действительно захочет все вспомнить, никакой блок не сможет его остановить. Мариам поджимает губы. — Он не захочет. — Ты так в этом уверена? — Мы дороги ему — по крайней мере дороже воспоминаний. Он не пойдет против меня… и против нашего ребенка. Мгновение Эмили смотрит беспомощно, с оглушающей, пронизывающей до костей мольбой, и все возвращается в норму. Девушка не дает прямого ответа, но всё и без слов ясно, и больше они не возвращаются к этой теме — хотя бы вслух. Разговор плавно перетекает в иное русло, и Сакурай позволяет себе наконец немного расслабиться.