My broken memories

Тсунаеши старается не смотреть на сидящую перед ним девушку. Мариам представила ее как Эмили Вестерлинг, лучшего в мире специалиста по работе головного мозга, на что гостья приятно зарделась и шутливо отмахнулась. Встреться они при иных обстоятельствах, Тсуна бы и не разглядел в этой миловидной блондинке ученого… ну, или кто она там. Не так в его представлении выглядят эксперты с мировым именем, хотя и Мариам, и его самого можно запросто упрекнуть в том же самом. У Эмили мягкие, приятные черты лица, вежливая улыбка на ниточке тонких губ. Она держится скромно, но уверенно, смотрит внимательно и осторожно, взглядом словно проникая в самое сокровенное внутри. Тсуна ежится. Примерно так же смотрят орнитологи на исключительно редкую птаху, по ошибке присевшую не на тот карниз: с нескрываемым интересом, тактичным благоговением перед неизвестностью. Эта девушка ему вроде бы и нравится, но не чувствовать себя подопытным кроликом ему нравится еще больше. Может быть, со временем такое восприятие пройдет, но это не так ужи важно. Эмили здесь, чтобы помочь. Новость о том, что его воспоминания не потеряны с концами, сильно взволновала Мариам, кажется, куда сильнее, чем его самого. Несколько дней Тсуна пребывал в необычном расположении духа, которое и словами-то толком не описать. Похожим образом чувствуют себя люди в первые дни простудных заболеваний — как ленивое, но бодрое облачко. Юноша мог на несколько минут застыть в одной позе, остекленевшим взглядом уставиться куда-нибудь в стену напротив и думать-думать-думать; мог бы не дышать — не дышал бы. Строго говоря, Тсуна не может поручиться, что та женщина из его подсознания — его мать. Он знает, как звучит ее голос, как она улыбается, какое ощущение остается после ее прикосновений, хотя и не помнит ничего из этого. Он даже имени ее не помнит, но отчего-то глубоко в душе уверен, что ничем иным, как матерью, она ему быть не может. Мариам только слабо улыбнулась на его сбивчивые слабые объяснения и ничего не ответила, но крепко обняла. — Ты никогда не рассказывал мне про свою семью, — сказала она негромко, — только в общих чертах. Ты говорил, что очень рано лишился ее и что подобные воспоминания причиняют тебе боль. Я не настаивала, думая, что однажды ты поделишься со мной этим секретом, а когда ты чуть не погиб, мне было уже всё равно. Лишь бы ты остался жив, понимаешь? Тсуна понимал. Поменяйся они местами, он поступит точно так же. Даже до потери памяти он оберегал жену от ненужной ей боли, не делился тяжкими воспоминаниями и переживаниями, а уж сейчас и подавно. Мариам добрая и хорошая, поэтому он защитит ее во что бы то ни стало. Не может не защитить. И для этого ему необходимо вспомнить. Мариам восприняла его слова неоднозначно, но оно и понятно. Она ведь тоже желает ему только хорошего, она ведь тоже… любит его. — Я сильно сожалею, — говорил Тсуна ей; слова признания давались ему с трудом, хотя ничего страшно непоправимого не случилось да и не могло случиться. — Ты говорила мне не переживать по поводу амнезии, по поводу покушения и… и вообще всего, и я правда пытался. Но часть меня все же хотела узнать, о чем я забыл. Я не говорил тебе, не хотел, чтобы ты переживала, тем более сейчас. Я обманывал тебя и… мне жаль. Мариам хотела было что-то сказать, но Тсуна жестом остановил ее. Девушка пристально смотрела ему в глаза, и хотелось спрятаться от этого взгляда, но было нельзя. Он больше не мог шугаться ее, не мог прятать от нее свои тревоги. Было неправильно так поступать с ней и ее добротой. — Ты говорила, что те, кто организовывал покушение, больше не побеспокоят нас, но…, но что, если ты ошиблась? Что, если нападения продолжаться? Я не хочу рисковать тобой и ребенком. Вы важны для меня. Голос под конец дрогнул, но Мариам, казалось, не обратила на это внимание. Она в защитном жесте положила руки на еще не видимый живот и позволила обнять себя со спины. Тсуна не мог прочесть по ее лицу, о чем она думает, но всем сердцем надеялся, что она одобрит его выбор. Секунды ожидания тянулись бесконечно долго. Кровь напряженно пульсировала в висках. Мариам молчала, обдумывая ответ. Плечи ее иногда вздрагивали, как будто от всхлипов. Правильное решение — или хоть сколь-нибудь разумное — давалось ей трудно, и Тсуна на мгновение подумал, что она слишком многое взвалила на свои плечи; что, возможно, он ни малейшего понятия не имеет, о чем она думает на самом деле. Девушка развернулась в кольце чужих рук и уткнулась мужу в плечо; голос ее звучал глухо и хрипло. — Я… понимаю. Если это в самом деле важно для тебя, то я не возражаю… И попробую помочь. Сердце на мгновение замерло и ухнуло в пятки. — Спасибо. Я люблю тебя. Эмили и есть обещанная помощь. Со слов Мариам, они познакомились незадолго до покушения на одном из научных форумов. Вестерлинги, не имея, в сущности, даже сейчас ничего общего с мафиозным кланом, тогда только-только встали на ноги и не брезговали всевозможными знакомствами, а Спайды сделали ставку на будущее и в результате не прогадали. В конце концов, благодаря в том числе этой девушке Тсуна сейчас здесь, живой, функциональный и даже относительно в здравом уме. — Так… — Эмили закусывает нижнюю губу и опускает взгляд на свои руки, словно бы подбирая слова для начала разговора. Эта почти научная тишина здорово портит атмосферу и не радует, видно, даже ее. — Мариам что-нибудь рассказывала… обо мне или о том, чем я занимаюсь? Тсуна чуть улыбается. Хоть что-то. — Если только в общих чертах. — Юноша пожимает плечами, немного расслабляясь. Голос отдает хрипотцой, а слова не спешат складываться в разумные фразы в голове, но выкручиваться как-нибудь нужно. — Говорила, что вы один из лучших нейробиологов и что вы… ну, сможете вернуть память?.. Девушка неожиданно легко смеется. — И правда, в очень общих чертах. — Теперь говорить значительно проще, и Тсуна искренне рад, что делать это — не ему. В невыразительных глазах Эмили — яркий огонек интереса. — Я занимаюсь исследованием головного мозга, и мы сумели… неплохо продвинуться в изучении свойств памяти. Не буду вдаваться в сложные описания — по вам видно, что вы не особенно поймете, — на этих словах Эмили виновато улыбнулась. — Ваш мозг — это такая большая система, которая управляет вами и которая может подвергаться воздействию извне. Именно это мы попробуем сделать — воздействовать волнами на те отделы мозга, в которых хранятся все ваши воспоминания, но… м-м, технология недоработана. Я не могу гарантировать результат. Тсуна пропускает почти половину из того, что говорит Эмили, пока думает, что, должно быть, сидящая перед ним девушка — настоящий гений, если уже в своем возрасте является крупным специалистом в одной из самых неизученных областей науки. Мариам бы не обратилась к дилетантам, но все же… — Но это ведь безопасно? — Более чем. По крайней мере… — девушка запинается на полуслове, — по крайней мере, сколь-нибудь серьезное отрицательное влияние на организм нам пока неизвестно. Не волнуйтесь. — Вам значительно проще так говорить. Не то чтобы Тсуна так страшится предстоящей… процедуры — или что там над ним собираются проворачивать. Надежда на то, что он получит назад самого себя из не такого уж и далекого прошлого, одновременно и тревожит, и заставляет трепетать. Как если бы он долго просил у родителей собаку и в нерешительности замер у дверей зоомагазина, куда его привели за щенком. Даже здесь он не может не сомневаться, и как же, черт возьми, это не похоже на поведение взрослого человека. Как никогда раньше Тсуна вдруг чувствует себя подростком, волей случая попавшим на самую вершину мироздания и брошенным там без единой инструкции к дальнейшей жизни. Кажется, свой момент взросления он прошляпил где-то в те два коматозных года. А еще кажется, что это заметила и Эмили. Девушка вздыхает и пытается тепло улыбнуться, и смотрит с таким убеждением в глазах, что отказать любой ее просьбе просто перестает быть возможным. Удивительно, как ей удается создать такую располагающую атмосферу. Тсуна не знает, что и думать об этом, но вдруг ощущает, что, может быть, всё, что он успел себе нафантазировать о подруге жены, от истины дальше, чем хотелось бы. Это пугает, но даже здесь — по-особому, непривычно. Ей не чем угрожать ему, она не опасна, даже вряд ли способна вызвать пламя, но шальная мысль о том, что она уже знает, кто он такой, не дает Тсуне покоя. Может быть, она каким-нибудь образом видела его воспоминания — кто их, ученых, разберет, тем более что никто бы не стал вот так запросто раскрывать все свои козыри даже перед дружественной семьей; может быть, даже была где-то там в них, за пределами знакомства с Мариам, знала его еще до брака, но это уже совсем на паранойю похоже. Впрочем, сама Эмили отчего-то только подтверждает эти опасении, хотя сама вряд ли даже догадывается о них. — Я понимаю, — говорит она негромким голосом с мягкой интонацией, как бы, наверное, говорила ребенку или ученику, — ваши сомнения. Все, кто… соглашался на подобное, испытывали похожие чувства, думали о похожих вещах. Не нужно беспокоиться, если вы уже приняли решение. Вам не говорили, — это все еще звучит с нотками нежной заботы, но сердце от сути сказанного предательски дрожит, — но вы склонны беспокоиться за других. Примите это и отбросьте сомнения. Хотя бы в этом деле. — Откуда вы?.. Эмили поджимает губы и подается вперед, доверительно накрывая ладони Тсуны своими. — Я вам не враг, — ровно, без былых заминок и смущений говорит она, на миг из скромной девушки-гика превращаясь в уверенную в себе и своих словах женщину, готовую ради самой себя на всё. У Тсуны перехватывает дыхание. Он абсолютно смятен и не знает, как правильно следует трактовать это внезапное заявление. Эмили вновь мило улыбается и предлагает ему преступить к процедуре. Словно ничего и не было. Юноша хочет спросить, что бы это значило, но ловит холодный, осторожный взгляд ее глаз и проглатывает так и не озвученный вопрос. Не сейчас? Не время? — Отвлекитесь от всего, подумайте о… о любимой книге, может быть, о фильме… о чем угодно. И расслабьтесь. Я не причиню вам вреда. Не я.