My broken memories

Гокудера понимает, что не был в Намимори уже очень давно. Это осознание приходит спонтанно, без видимых причин, и внезапное чувство тяжелой тоски не поддается контролю. Когда Хибари, всё еще хмурый, но хотя бы не такой убитый, советует ему взять небольшой перерыв, Ураган думает, что это знак свыше. На договоренности и сборы уходит чуть больше полудня. Химура, кажется, даже не до конца понимает суть просьбы: только кивает и не глядя подписывает приказ об отпуске. У Второго-Десятого и без этого забот хватает, и Гокудера может его понять, большого ума здесь не нужно. Мужчина мысленно желает ему удачи и спешно покидает кабинет босса. Киоко находит его в кафетерии, когда Хаято ищет подходящие авиарейсы. Ураган удивленно вскидывает брови, когда девушка занимает место напротив него и негромко приветствует: после того как Реборн подключил ее к работе с Химурой, она редко пересекалась с кем-либо из Хранителей, делая исключение разве что для брата. Сасагава вежливо улыбается, приподнимая уголки губ, отчего на ее щеках проявляются милые ямочки, да и вся она — как средоточие простой, но подчеркнутой деловитой красоты. Гокудера, кажется, впервые за несколько лет внимательно всматривается в ее лицо, и его прошибает еще одним пониманием — удивительно банальным, но и удивительно пугающим: все они изменились. Перед ним сидит молодая женщина с проницательными глазами, далекая-далекая от той школьницы, за которой хвостиком бегал почти состоявшийся босс Вонголы, которую никто не хотел втягивать во все эти мафиозные дела, которую все стремились оберегать. Хранитель думает, что видит ее впервые. Что совершенно не знает ее нынешнюю. Что выпустил добрые полдесятка лет из своей жизни. — Ты… — голос немного хрипит, и Гокудера откашливается. — Ты выглядишь уставшей. Киоко опускает взгляд, разыгрывая на автомате легкое смущение. Она мастерски пользуется косметикой, но даже это не скрывает следов недосыпа. Может быть, где-нибудь в самых сокровенных уголках души она хочет, чтобы кто-то заметил. Лед трогается. — Тебе тоже не помешает отдохнуть, — отвечает она. — Всем нам. Хаято настороженно выдыхает. Частичка души в нем теплом отзывается на ее «всем», но те, кто некогда окружал Первого-Десятого, слишком долго были порознь друг от друга, чтобы не сомневаться в значениях слов. Киоко не может ничего знать о Тсуне и об их участии в Маскараде, но всё же… — Что-то произошло? — осторожно спрашивает Ураган, но девушка лишь качает головой. — Неприятное происшествие на балу, — уклончиво отвечает она и улыбается в извинение. — Ну, ты понимаешь. Гокудера рассеяно кивает. Все, что происходит на таких мероприятиях, редко выходит в массы полноценными сплетнями — своеобразная корпоративная этика, — но если случается что посерьезнее супружеской измены или конфликта на почве политических интересов, то отхватывают в той или иной степени почти все. Хибари просчитывал эти риски, а Хроме пересчитала их еще раз, так что семье вряд ли что-либо угрожало, но общее настроение в руководстве всё равно не сильно оптимистичное. — Надеюсь, ничего такого, о чем мне следовало бы знать? — хмыкает Хаято, сцепляя руки в замок. — Химура выглядел достаточно… грозно, когда я видел его сегодня. Киоко неожиданно прыскает. — Да, он, кажется, до сих пор не в духе. Ребята… — тут она осекается и добавляет осторожное: — Его ребята перебрали и пропустили почти весь вечер. Но, честно говоря, — она закусывает губу, собираясь с мыслями, но достаточно быстро находит слова в продолжение, — это не единственное, что волнует меня. — Вот как? — Ураган чуть напрягается, но старается выглядеть так же естественно, как если бы они говорят о погоде. Девушка мастерски держит лицо, и Хаято силится соответствовать ее навыку, хоть и чувствует, что проседает. Эту Киоко — с идеальным имиджем, достойными любой светской львицы манерами и острым умом — он не знает. Гокудера пытается представить ее в самом начале их знакомства, но выходит слишком уж образно: она и раньше была хрупкой и милой, но всё как-то по-детски, наивно. Они нечасто контактировали напрямую, обладали совершенно разными обличиями и характерами, но — мужчина понимает это сейчас с ужасающей ясностью — всегда были схожи в одном, и это «одно» затмевало любые различия. Их всех вместе собрал удивительный мальчишка и связал вместе крепкими незримыми узами. Сделал их друг другу подлинной семьей. Но стоило мальчишке уйти, как они забыли об этом. Киоко улыбается с отчетливой беспомощной грустью в глазах, и Гокудера понимает третью вещь: он забыл очень многое и очень важное. Забыл, кажется, уже в первый месяц после той аварии, и не один он. — Я не знаю, как правильно выразить, — негромко начинает молодая женщина, и ее слова бьют прямо в сердце. — Пару дней назад я видела всех вас, ребята, и это было очень… удивительно. Последний раз, когда мы хоть как-то собирались вместе, был на Церемонии Наследования, а до этого — я уже и не вспомню. Ураган понимающе хмыкает, но, когда Сасагава поднимает на него хитрый взгляд с затаенной на дне радужек тревогой, его прошибает холодом. Она не может знать о подставных гостях на Маскараде и уж тем более — про живого Тсуну, но отчего-то все равно смотрит с таким пониманием, что Хранитель не смеет сомневаться в его обоснованности. — Вы что-то затеяли, и это как-то связано с Тсуной, — произносит Киоко четко и тихо, как будто боится быть услышанной. С минуту они выжидающе смотрят друг на друга, и Хаято пытается унять бешено колотящееся сердце. Он лишь надеется, что испуг не отражается у него на лице, хотя его молчание — и так достойный ответ. — С чего бы это? — Видишь ли, — устало вздыхает девушка и прикрывает на мгновение глаза, — я научилась неплохо читать людей, и, думаю, из всех друзей Тсуны ты сможешь меня понять. Ураган медленно выдыхает и позволяет ей начать. — Я, когда увидела вас тогда, хотела подойти, но что-то удержало меня на месте. Я вдруг подумала, как сильно всё изменилось с тех пор, как Тсуну сбили. Даже когда мы все вместе навещали его в больнице, мы… были другими. Сейчас я понимаю это очень хорошо. Девушка тоскливо поджимает губы, молчит с полминуты, но потом находит силы продолжить. Гокудера сочувственно накрывает ее ладонь своей, чуть сжимая, потому что думает точно так же. Понимает. Они оба уже очень давно ни с кем не говорили по душам. — Все эти годы мы жили с его призраком за спиной. Нам не хватало его, и, видимо, поэтому — чтобы избежать тоски — мы все с головой ушли в работу. Мы забыли Тсуну, пускай он всегда был рядом. Тень Первого-Десятого тяготит, должно быть, не только всех его близких друзей, внезапно думает Хранитель. Он смотрит, как Киоко нервно постукивает аккуратными ноготочками по гладкой поверхности стола, и еле удерживает себя от того, чтобы рассказать ей правду. Пока еще не время. Не стоит ее втягивать во всё это. — Сейчас же я чувствую, что что-то поменялось, как если бы вы… смогли избавиться от него. Думаю, тогда это разозлило меня. Не знаю почему, но разозлило. Я не понимала, как можно было забыть его, ведь это из-за него мы все… оказались здесь. Вместе. Вы так легко вели себя друг с другом, будто всё снова в порядке, будто Тсуна не погиб и вот-вот должен прийти. Это трудно объяснить, но я как будто знала, что так и есть. Однажды Бьянки будто невзначай упомянула, что подружку Савады ждет большое будущее, и только сейчас Хаято понимает причину. — А потом кое-что произошло на балу: одного из гостей пытались похитить. Химура-кун узнал о форс-мажоре со своими Хранителями, а я… — тут девушка позволяет себе мимолетную ухмылку. — А я в какой-то момент подумала, что всё это — бал, Хранители и то, как изменилось ваше поведение — может быть связано и что, на самом деле, такие трюки — очень так в вашем стиле. И, кажется, не ошиблась. Гокудера шумно выдыхает и закрывает глаза, широко улыбаясь. Это и в правду восхитительно. Первое-Десятое поколение оправдывает всё, что в него вложено. — У тебя, — наконец говорит Хранитель, поднимаясь из-за стола, и в покровительственном жесте треплет макушку девушки, на что та недовольно сопит и вскидывается, поджимая губы, — очень хорошая фантазия. — Хаято-кун! Мужчина легко смеется. Давно к нему так не обращались. — Ни о чем не волнуйся, Киоко-сан. Лучше возьми выходной и отдохни. Тебе не помешает. Едва ли Киоко хочет услышать именно это, но не настаивает. — Хаято-кун. — Она тоже оставляет столик и подходит к другу, заглядывает прямо в глаза и твердо продолжает: — Не нужно меня больше защищать. Всё изменилось, и я просто хочу, чтобы ты понял: вы все можете на меня положиться. Я тоже могу помочь. — Я и не сомневался в тебе никогда. Ураган кладет ей руки на плечи и несильно обнимает на прощание. — Обещаю, ты всё узнаешь. — Спасибо. Девушка вновь улыбается, но сейчас — по-особому, отчего из самого сердца по телу расходится волнами тепло. В ее улыбке — солнечные отблески минувшего детства, дома. В ее улыбке — тень позабытого давно счастья и разбитых воспоминаний. В ее улыбке — безмолвная искренняя благодарность.