Связанные кровью

Этери задумчиво изучала карту, одновременно отщипывая маленькие кусочки от горбушки хлеба, которую держала в другой руке, и отправляя их в рот. Изучала так долго, что Джени уже начала опасаться, не заблудились ли они. Сейчас графиня скажет: «Похоже, мы с тобой вместо северо-востока все это время ехали на юго-восток и заехали к туркам», за спиной у них в это время, как по заказу, появятся бородатые всадники в чалмах, и придется им удирать, чтобы в неволю не утащили. Лошадь Джени всхрапнула, то ли разделяя ее опасения, то ли намекая, что хватит стоять, пора ехать дальше. — Вот что значит три ночи подряд в лесу спали, ни в какие деревни не заезжая, — наконец нарушила молчание Батори. — А здешние долины похожи одна на другую, легко перепутать. В общем, мы с тобой проехали больше, чем я думала, и уже пару дней как в Моравии. Джени удивленно посмотрела на женщину: — Это что же, мы так запросто из одной страны в другую перебрались? В город так просто не войдешь, там стена, ворота, у ворот всегда стражники стоят, а тут никаких стражников не встретили, и никто нас даже не спросил, куда и зачем едем. — И не встретим, — Этери позабавило ее непонимание. — Наш король Рудольф Габсбург — он еще и маркграф Моравии, и король Богемии, и герцог Силезии, и германский император, и еще много кто. Зачем ему между своими владениями стражников выставлять? — Во-от, значит, как, — разочарованно протянула Джени. — Я-то думала, что покинем Венгрию — и не надо будет больше таиться, никто не посмеет вас схватить. А мы, оказывается, что в Венгрии, что в Моравии, что еще дальше — все равно на земле короля Рудольфа, который вас осудил. — Да, — кивнула женщина. — Чтобы совсем из владений Габсбургов выбраться — это нам еще долго ехать надо. Но я надеюсь, что у короля есть дела поважнее моей персоны, он не спрашивает каждый день, как продвигаются поиски исчезнувшей графини Батори, и меня не ищут по всей Священной Римской империи. А власть его сиятельства графа Турзо, которому очень хочется меня поймать, к счастью, за пределы Венгрии не простирается. — Так значит, погони можно больше не опасаться? — обрадовалась Джени. Графиня отправила в рот последний кусочек хлеба, свернула карту и спрятала ее в седельную сумку. — Скажем так: нам с тобой теперь можно ездить по дорогам, а не глухими тропами. В городах останавливаться тоже можно. Но представляться всем и каждому графиней Батори я поостерегусь. Она перевела взгляд на небо, которое начали затягивать тяжелые свинцово-серые тучи. — Что-то не нравятся мне эти облачка. Поторопимся, пока нас дождь не застал. *** Дорога вывела их к хутору как раз в тот момент, когда тучи начали проливаться первыми пока еще редкими, но уже тяжелыми каплями. И они сразу же ощутили присутствие в воздухе чего-то недоброго: ворота распахнуты настежь, на дворе ни души, а тишина такая, что ее иначе, чем мертвой, и не назовешь. Там, где есть люди, такой тишины никогда не бывает. — Эй, хозяева! — крикнула Этери, спрыгивая с лошади. — Хозяева-а-а! Есть кто? — Magistra, — Джени тоже спешилась. — Глядите, тут везде все нараспашку: и конюшня, и сараи, и хлев, а животины никакой нет. Они обошли двор, держа лошадей в поводу. Хутор не выглядел заброшенным много лет назад, под ногами еще не начала пробиваться трава, забор не успел покоситься, косы, вилы, топоры и прочий крестьянский инвентарь в сарае не тронула ржавчина. Но в сараях, судя по открытым и перевернутым сундукам и ящикам, кто-то успел порыться, а лошадей и домашний скот увели. — Странно как-то все это, — Джени заглянула на сеновал. Сено оказалось наполовину разбросанным — видимо, в нем тоже искали, чем поживиться. — Разбойники здесь, что ли, побывали? — Возможно, — ответила Этери. — Но они бы первым делом из дома все забрали, и уж потом начали бы по сараям шарить. — А дом вон, нетронутый стоит, — девушка указала на закрытые двери. — И окна целые. — Я, кажется, догадываюсь, в чем дело, — Этери помрачнела. — Но давай все равно проверим. Они привязали лошадей к коновязи. Графиня подобрала в сарае две пары рукавиц и вручила одну из них девушке. Потом, отыскав в конюшне какую-то чистую тряпицу, разорвала ее напополам. — Замотай лицо. В доме наверняка тот еще дух. Девушка все поняла без расспросов. Хозяев погубила какая-то болезнь, поэтому грабители, пришедшие на пустой хутор, не рискнули ничего брать из дома. Этери оказалась права. Едва она дернула дверь на себя, как в нос им ударил отвратительный гнилостный запах смерти, а первым, что они увидели в темных сенях, оказался стоящий у стены закрытый гроб. Джени ощутила, как спина покрывается противным липким потом, а руки помимо воли начинают дрожать от предчувствия того, что предстанет их глазам дальше. Но она все же собрала свою смелость, и следом за Этери шагнула в комнату. Прямо у порога, привалившись спиной к лавке и уронив голову на грудь, сидел парень, на вид немного старше самой Джени. На лавке застыла женщина лет сорока. Еще одна лавка, под окнами, стала последним ложем для юной девушки. Обе были в нижних рубашках и укрыты одеялами. Лица умерших, уже тронутые разложением, были покрыты красными пятнами язв, и даже невеликого медицинского опыта Джени хватило на то, чтобы опознать погубившую их оспу. — Variola vera, — подтвердила Батори ее догадки. Голос графини из-под тряпицы звучал глухо. — Упокой, Господи, души этих несчастных. Этери перекрестилась. Джени последовала ее примеру. — Пойдем. Им уже ничем не поможешь. Когда они вышли из дома, редкие капли начали превращаться в густой дождь. Вымокнуть до нитки не хотелось, поэтому пришлось спешно отвести лошадей в конюшню и самим спрятаться под ее крышей. — В гробу наверняка отец лежит, — Этери связала в узел тряпки, которыми они закрывали лица, и рукавицы. Потом надо будет сжечь. — Он заболел и умер первым, они еще успели его к похоронам подготовить. Следом жена и дочь. Парнишке надо должное отдать, не сбежал, до последнего за матерью и сестренкой ухаживал. Джени по-прежнему трясло. В своих скитаниях до того, как она попала к графине, девушке не раз приходилось видеть мертвых: умерших от болезней, убитых в уличных драках, казненных. Но живых всегда вокруг было больше, мертвецов старались поскорее убрать — кому захочется долго оставаться в обществе трупов? — и жизнь продолжалась. Здесь же все было наоборот. Здесь смерть торжествовала над жизнью, а они с Этери казались незваными гостями на этом торжестве. Оторвавшись от своих мыслей об умерших и оспе, женщина наконец заметила, что происходит с ее ученицей. — Дрожишь вся… Иди ко мне, — она крепко обняла Джени. — Это жутко, я знаю. Но ты будущий врач, тебе людей спасать от смерти. Не позволяй ей напугать тебя. — Разве от этого есть спасение? — перед глазами у девушки по-прежнему стояло зрелище умершей семьи и дома, превратившегося в склеп. — Сейчас нет, — покачала головой Этери. — Никто не знает, как лечить чуму, оспу или тиф, а те, кто говорят, будто знают — те лжецы и шарлатаны. Человек либо умирает, либо сам выздоравливает. — Ну вот, — буркнула Джени. — Простуду, несварение желудка и головную боль лечим, а против дряни, от которой целые города мрут, бессильны. — Это пока бессильны, — ответила графиня, не переставая обнимать ее. — Но я верю в людской разум. Когда-нибудь отыщется человек, который узнает, откуда эта дрянь берется и как ее лечить. Возможно, это будешь ты. Джени недоверчиво посмотрела на свою наставницу. Она, девчонка, еще недавно читавшая и писавшая с трудом, разгадает тайну, над которой столетиями тщетно бьются величайшие ученые? Уж не смеется ли Батори над ней? — Где мне? Это скорее у вас получится. Я по сравнению с вами неумеха сущая. — Рано или поздно ты перестанешь быть неумехой, — почувствовав, что девушка перестала дрожать, Этери отпустила ее. — И, глядя на тебя, думаю, что случится это рано, а не поздно. — Спасибо, magistra, — Джени просияла от неожиданного комплимента. — Я буду стараться. Они расседлали лошадей и дали им сена, а потом встали рядом в проеме открытых дверей, глядя на горные вершины, едва различимые за пеленой дождя. — Тут недалеко деревня должна быть, — сказала Этери. — Когда стихнет, заедем туда, расскажем местным, что на хуторе увидели. Пускай их похоронят. Нельзя людей так бросать. Джени коротко кивнула. Снова встало как наяву зрелище комнаты с мертвецами, а потом ей представилась Смерть. Такая, какой ее рисуют на картинках, скелет в саване и с косой. Ухмыляющаяся оскалом голого черепа: суетитесь, живые. Любите, ненавидьте, веселитесь, огорчайтесь, стройте дома и пишите книги, рожайте детей и зарабатывайте деньги. Все равно один итог вашей суете — я приду за вами. За каждым из вас. «Придешь, — сказала про себя Джени, глядя в пустые глазницы. — За каждым. Ты однажды и мою госпожу подберешь, и меня саму. Но, пока не подобрала — мы с тобой за других людей еще поспорим. Обещаю».