Связанные кровью

Горы и извилистые тропы в дебрях карпатских лесов остались позади, теперь они едут по широкой мощеной дороге среди пашен и виноградников. Джени никогда не видела столько винограда: даже сейчас, когда созревшие гроздья уже убраны, а лоза укрыта на зиму от холода, ее ровные ряды, уходящие куда-то к горизонту, все равно впечатляют. — Поздновато мы сюда добрались, — сокрушается девушка. — Вот если бы в самом начале осени — я бы непременно набег на эти виноградники совершила. — Между прочим, в сезон сбора их охраняют, — смеется Этери. — Еще не хватало нам от местных крестьян удирать. Это будет последней степенью моего падения: графиня Батори спасается бегством, застигнутая при попытке своровать виноград. По счастью, спустившись с гор, они не обнаруживают, что эти места охвачены эпидемией оспы. Зараза, убившая семью на хуторе в горах, не смогла распространиться дальше. Прежде чем выбраться на проезжую дорогу, дважды ночуют в деревнях. Джени смотрит со все глаза и слушает во все уши — как-никак, первые люди, встреченные ею за пределами Венгрии. Она в гостях у самых настоящих иноземцев! Однако моравские крестьяне при ближайшем рассмотрении оказываются почти такими же, как словацкие или венгерские. Разве что одежда немного различается, и говор немного другой, но Джени все равно все понимает, а они понимают ее. — Какие-то не очень иноземные иноземцы, — разочаровано говорит она графине. — Я-то думала, у них все совсем не так, как у нас. — Доберемся до Германии — увидишь более иноземных иноземцев, — Батори снова смеется. — А здесь разница не очень велика. Они прислушиваются к разговорам местных жителей — не добрались ли сюда истории о кровавой графине из Чахтице? Нет, даже если истории и доходили, то определенно не стали постоянной темой для обсуждения. Здесь говорят об обычных деревенских вещах: об урожае, о ценах, о том, что грядущая зима обещает быть холодной и о том, что мельник посватал своего сына за дочку церковного старосты. Оба раза для них находится работа. В первой деревне Этери без труда вправляет руку свалившемуся с дерева сынишке крестьянина, у которого они остановились. Во второй среди ночи они просыпаются от женского крика — ребенок невестки хозяина решил родиться именно сегодня. Графиня останавливает домашних, собравшихся бежать за повивальной бабкой: — Сами справимся. Джени страшно: она боится навредить, а бедная девушка вдобавок кричит как резаная при любой попытке до нее дотронуться. Но Этери знает, что делать, и в четыре руки они благополучно справляются. Ребенок рождается здоровым. — Вы не перестаете меня удивлять, magistra, — говорит Джени, когда утром они уезжают из деревни. — Вы еще и роды принимать умеете? — Вообще-то из меня так себе акушерка, — честно признается Этери. — Это всего второй ребенок, которому я помогла родиться. Вот в качестве роженицы — да, там у меня большой опыт. — Никогда бы не подумала. Вы так уверенно все делали… — Уверенной всегда надо быть. Если пациент видит, что у тебя руки не дрожат, то и сам спокойнее становится, а со спокойным легче работать. Они держат путь к северу, а навстречу им идет стылое предзимье, приносящее с собой пронизывающий ветер, затяжные дожди и паутину изморози на утренней траве. Лесные полянки перестают быть подходящим местом для ночлега даже у костра. — Если все сложится хорошо, скоро будем в Оломоуце, — графиня продолжает сверяться с картой. — Как раз до морозов успеем. Следующую ночь они проводят на постоялом дворе. В этот раз рядом нет компании торговцев, наперебой рассказывающих о кровавых ваннах и замученных служанках. Равно как и ландскнехтов, страдающих ревматизмом, и князей Трансильвании. В зале, где они ужинают, вообще немноголюдно: помимо Этери с Джени пара каких-то ремесленников, пара крестьян, а самая заметная фигура — мужчина лет тридцати, жгучий броюнет с залихватски закрученными усами, судя по добротному кафтану белого сукна и приставленной к столу сабле в ножнах — из благородных, но не из богатых. Богатый не путешествовал бы в одиночку. — Побывать в Моравии, и не попробовать творения здешних виноделов — просто преступление, — с этими словами Этери заказывает себе и Джени к ужину вина. — За то, чтобы наше путешествие было благополучным. — Да, за счастливую дорогу, — девушка чокается деревянным кубком со своей наставницей. Вино желто-зеленое, в нем слышатся крыжовник и смородина. Конечно, это не такой роскошный напиток как те, что пились в замке Батори, но все равно вкусно. Кстати, о замке. — Magistra, а вы не скучаете по прошлой жизни? — этот вопрос давно не дает покоя Джени. — Все-таки вы привыкли к уюту, а теперь у нас с вами даже жилья постоянного нет, сплошная дорога — какой уж тут уют. Женщина задумчиво вертит в пальцах кубок. — По прошлой жизни… И да, и нет, Джени. Не стану лукавить и рассказывать, будто всегда мечтала спать на лавке в крестьянском доме или в лесу, умываться из колодца и целый день не вылезать из седла. Вот вчера, когда мы с тобой уже почти до деревни добрались, и тут опять дождь пошел, будь он неладен — мне захотелось горячую ванну, потом намазаться каким-нибудь маслом, а потом книгу почитать, лежа в постели, и чтобы камин горел. Просто до смерти захотелось. При этих словах девушка ощущает, как на нее нахлынула щемящая нежность к наставнице. Вернуть Этери ее спальню, ее ванную, ее кровать под балдахином, ее библиотеку, ее масла со множеством ароматов она, конечно, не могла. Но вот взять и обнять женщину, как Этери обнимала ее, чтобы Джени не было страшно — это запросто. Останавливает только то, что графиня, скорее всего, не одобрит такое публичное проявление чувств. — Но, с другой стороны, сейчас у меня никаких обязанностей хозяйки замка и владений, — продолжает Этери. — Никакого статуса, которому хочешь не хочешь, а приходится соответствовать. Не надо устраивать приемы и мило улыбаться людям, которые желают тебе зла и которым ты с удовольствием плюнула бы в рожу. Не надо истязать себя корсетом, в конце концов. Я путешествую, причем по таким местам, где раньше никогда не была — вот, например, до Моравии за свои почти сорок лет раньше ни разу не добиралась. И у меня прекрасная компания в твоем лице. — Спасибо, magistra, — Джени заливается румянцем. — И вы тоже прекрасная компания. — За правильных спутников, — налив им обеим еще вина, Этери поднимает свой кубок. Едва они выпивают, как к их столу подходит обладатель залихватских усов, уже давно не сводивший с женщины и девушки заинтересованного взгляда. Разумеется, подходит он, чтобы предложить двум одиноким странницам скрасить их одиночество. Разумеется, графиня вежливо, но непреклонно отвечает, что они благодарят за предложение, но вовсе не чувствуют себя одинокими. К чести мужчины, он не настаивает на своем обществе, и откланивается, пожелав им хорошего вечера. Тем сильнее оказывается его удивление, когда все гости постоялого двора давно разошлись спать, а он выходит на улицу подышать воздухом перед сном и снова сталкивается с Батори. Женщина одна, без Джени. — Вряд ли в ваши планы входило развлечь нас светской беседой за ужином, а после уйти, пожелав добрых снов, — Этери не тратит время на долгие предисловия. — Скорее, вы надеялись на более близкое общение со мной, моей спутницей или нами обеими. Я права? — Госпожа, вы восхитительны в своей откровенности, — он склоняет голову в шутливом полупоклоне. — Да, правы. Не вижу смысла отрицать очевидное. Но неужели вы специально отыскали меня, чтобы пристыдить? — Я не искала вас специально, — отвечает графиня. — Если бы не встретила, то вернулась бы в свою комнату. Но, поскольку встретила, и поскольку вы сочли мою откровенность достойной восхищения, скажу: сейчас мне нужно от вас то же самое. — Надеюсь, не прямо здесь? — похоже, такая степень откровенность обескураживает мужчину. — Нет, — Этери усмехается. — Не имею обыкновения предаваться плотским утехам там, где меня могут увидеть. Вы ведь тоже сняли комнату? Когда она уходила, Джени уже спала. «Чувствую себя деревенской девушкой, убегающей к кавалеру тайком от родителей, — подумала тогда графиня, и посмеялась над собой. — Но тем лучше. В том, что касается любовных дел, Джени у меня еще дитя невинное. Незачем ей лишний раз убеждаться, что бывает не только зов сердца, но и зов тела, без каких-либо чувств». Когда она возвращается, Джени по-прежнему спит. Во всяком случае, глаза у нее закрыты, а дыхание ровное. «Спи, девочка, — говорит про себя Этери. — Спи, и не бери с меня пример в таких вещах». Утром, когда они с Джени седлают своих лошадей и собираются ехать дальше, в дверях постоялого двора появляется ее случайный любовник. Мужчина вновь приветствует их полупоклоном, и в его глазах, обращенных на нее, Батори видит теплоту. «Влюбился, что ли? Увы, ничем не могу помочь». Ответный кивок графини лишен даже намека на что-либо, выходящее за пределы холодной вежливости, и мужчина уходит с разочарованным видом. А вот взгляд Джени очень далек от вежливого: кажется, умей она зажигать глазами огонь — белый кафтан уже полыхал бы вовсю. — Что ты так недобро? — интересуется Этери, которая не могла этого не заметить. — Не люблю тех, кто навязывается вам в кавалеры, — хмурится девушка. — Плохие воспоминания, связанные с такими людьми, magistra. — Ну, этот неудавшийся кавалер вряд ли доставит нам столько неприятностей, — женщина переводит все в шутку. — Он ведь даже имен наших не знает. Как и мы его. — И не надо, — Джени взбирается в седло. — Обойдемся без таких знакомств. «Ревнует она меня, что ли? — изумленно думает Батори, садясь на свою лошадь. — Да нет, ерунда. Она же не юноша, чтобы ревновать. Да и откуда ей знать, что у меня с ним что-то было. Наверное, в самом деле воспоминания плохие, а никакая не ревность». Не ревность.