Связанные кровью

Этери просыпается от настойчивого стука в дверь. По ощущениям — едва успела уснуть, как уже разбудили. «Ну что там еще? — недовольно думает женщина, продолжая лежать с закрытыми глазами. — Неужели опять кому-то поплохело?». Но на постоялом дворе, где они заночевали по дороге в замок барона фон Мернера, ни она, ни Джени, ни их временные спутники — никто не рассказывал посторонним, что Батори и ее ученица — лекари. Разве что их разговор за ужином кто-то подслушал. Ну или у них на лбу написано «мы спасаем людей от болезней и ран». В двери, тем временем, продолжают стучать. И Джени, как назло, не просыпается, хотя обычно спит куда более чутко, чем Батори. Похоже, придется самой идти встречать полуночных гостей. Недовольно вздохнув, Этери выбирается из постели, надевает платье, на всякий случай сунув нож в рукав, и отправляется открывать. — Иду, иду. Что стрясло… — она не успевает договорить, потому что, стоит только двери приоткрыться, как в комнату вваливается… Имре Тот. Мертвый, с остекленевшими глазами, кровавой раной на шее и всеми положенными атрибутами покойника, вроде трупных пятен и запаха разложения, но каким-то непостижимым образом шевелящийся. Более того, окоченевшая рука мертвеца хватает Этери за шею. Рефлексы Батори оказываются быстрее испуга — нож выпадает из рукава в ладонь, и графиня, с омерзением чувствуя холод мертвых пальцев, бьет Имре прямо в глаз, выдергивает лезвие, бьет опять — на этот раз в переносицу, снова выдергивает и снова бьет. Бесполезно. С таким же успехом можно тыкать ножом в кусок дерева. Ледяные пальцы сжимаются все сильнее, лишая ее воздуха. — Б-у-о-атори, — из разорванной глотки Тота толчками льется кровь и слышится бульканье, складывающееся в слова. — Я при-о-ушел за ту-о-бой. — Дже… — Этери пытается закричать, позвать на помощь, но крик застревает в горле. — Дже-е… Задыхаясь, женщина вонзает нож в душащую ее руку, сумев на секунду ослабить хватку покойника и протолкнуть отчаянное: — Дже-е-ени! И просыпается от собственного крика. — Господи Иисусе! — Джени, вскочив как ужаленная, одним прыжком оказывается у ее кровати. — Magistra, что с вами? Этери судорожно глотает воздух, пытаясь отдышаться, и оглядывается по сторонам. Их комната на постоялом дворе, глубокая ночь за окном, темнота, тишина. Дверь заперта. Здесь только она, лежащая в своей постели, и Джени, испуганно глядящая на нее. Никаких оживших покойников. — У-ф-ф-ф, — отдышаться наконец-то удалось. — Кошмар приснился. Извини, что напугала, Джени. — Бывает, — Джени зажигает свечу. — Меня тоже одно время донимали, еще в Чахтице. Что снилось-то? — Имре Тот снился, — Этери вспоминает ужас, пережитый во сне. — Встал из мертвых и явился сюда за мной. — Б-р-р, — ежится Джени. — Пошел он к черту, ему там самое место. Хотите, я с вами посижу, magistra? — Нет, не стоит, — мотает головой Батори. — Я сейчас снова усну, и ты ложись. До утра еще далеко. Но сразу уснуть у графини не получается. Джени уже задула свечу, вернулась под свое одеяло, уже слышно, как ее дыхание стало ровным дыханием спящего человека, а Этери все лежит с закрытыми глазами, упорно пытаясь отогнать маячащий перед мысленным взглядом образ Имре Тота с остекленевшим мертвым взглядом и окровавленной шеей, тянущего к ней свои мертвые руки. «Думай о чем-нибудь хорошем, — говорит себе Батори. — Вот представь, что вы едете к барону фон Мернеру не лечить его дочь, а на бал. Какое платье из своего гардероба в Чахтице ты бы выбрала? А в какое платье бы Джени нарядила?». Это действует безотказно. Где-то в процессе подбирания украшений к своему платью, Этери все же проваливается в сон. Глубокий и без сновидений. *** Ехать в компании еще кого-то — это необычно. За месяцы, проведенные в их путешествиях, Этери и Джени привыкли, что их всегда только двое, а здесь еще два компаньона. Лишнего при них в разговоре не скажешь, еще не хватало ненароком выдать, кто они на самом деле такие, но зато с такими спутниками спокойнее — двое вооруженных мужчин, как-никак. И послушать их можно. — В приличном обществе господа развлекают дам светской беседой, — сказала Батори еще вчера, когда они выехали из Бреслау. — Я надеюсь, наше общество достаточно приличное? — Более чем, госпожа доктор, — щеголь Дамиан церемонно поклонился ей. — Но с разговорами, к примеру, об искусстве или философии у меня и моего друга Себастиана не очень хорошо. Мы разве что о своих приключениях можем рассказать, их у нас обоих предостаточно было. — В путешествии сам бог велел о приключениях рассказывать, — согласилась графиня. — Мы с удовольствием послушаем. Историй у их спутников действительно предостаточно. Правда, рассказывает их в основном Дами: он вообще оказывается большим любителем поболтать. И, как вскоре понимает Этери, большим любителем противоположного пола. Свои шансы добиться расположения такой строгой дамы как Батори он оценивает трезво и невысоко, поэтому с графиней он держит почтительную и вежливую дистанцию, а вот для Джени своего обаяния и комплиментов не жалеет. К вечеру второго дня, проведенного в пути, Этери замечает, что разные мелочи в духе помочь забраться в седло, открыть двери, отодвинуть-придвинуть стул за обедом в трактире, помочь надеть плащ, вкупе с цветастыми рассказами Дамиана о невероятных событиях, в которых ему доводилось участвовать, делают свое дело: ее ученица почти очаровалась. Так, чего доброго, когда они остановятся на ночлег в ближайшем городке, Дами позовет Джени посмотреть на звезды, а вернется она под утро, раскрасневшаяся и не очень твердой походкой. Минувшей зимой, еще в Оломоуце, у Джени приключился недолгий роман со сверстником — студентом тамошнего университета. К нему Этери отнеслась спокойно, убедившись, что девушкой движет в первую очередь любопытство, и никакой любви до гроба вкупе с планами на долгую семейную жизнь у Джени не намечается, а вот мужчину гораздо старше ей сразу хочется от Джени отвадить. «За ней ведь никто никогда по-настоящему не ухаживал. Сейчас еще влюбится, дуреха, и страдать будет». — Дамиан, а расскажите нам о своей невесте, — неожиданно предлагает Батори, воспользовавшись моментом, когда в историях Дами наступает пауза. — Медальон, который у вас на шее — это ведь ее подарок? — Да, верно, госпожа Этери, — Дамиан изумлен. — Но я, кажется, ни разу за эти дни ее не упоминал. Как вы догадались? — Ювелир Краузе из Вены, или кто-то из его учеников, — пожимает плечами Этери. — Я сразу узнала его работу. Среди благородных венгерских семейств такие медальоны часто при помолвке дарят. А внутри ее портрет, локон волос и какое-нибудь изречение о любви. — Клянусь, это потрясающе, — смеется Дамиан. — Еще немного — и я поверю, что вы умеете читать мысли, госпожа. — Так как ее зовут? — присоединятся к вопросу Джени, мигом стряхнувшая с себя морок его обаяния. — Она красивая? — Конечно, — гордо отвечает Дами. — Самая красивая девушка Бранденбурга. А зовут ее Хеллой. Теперь Этери может быть спокойна. Их спутник достаточно сообразителен, чтобы догадаться, к чему Батори заговорила о его невесте. *** «Джени не спится, что ли? — думает Этери, слыша сквозь сон чьи-то шаги и скрип половиц. — Чего по комнате ходит посреди ночи? И с каких пор у нее походка изменилась, что она топает, как рыцарь в доспехах?». Женщина открывает глаза, полная решимости загнать свою ученицу обратно в постель, и с ужасом видит, что это никакая не Джени. Это снова Имре Тот, и он снова мертвее мертвого. «Так, я сплю, — говорит себе Батори, стараясь справиться с накрывающей ее волной ледяного страха. — И мне снится кошмар. Сейчас я проснусь, и Тот исчезнет, потому что он мертв, а мертвецы ходят по ночам только в сказках». — Ты от меня не с-с-с-прячеш-ш-шься, — в этот раз изо рта покойника не льется кровь, а звучит что-то вроде змеиного шипения. — Вс-с-се равно будешь моей. «Сейчас я проснусь. Это только сон». Но проснуться не удается. Даже пошевелиться не удается, она как будто оцепенела. А руки Имре снова тянутся к ее шее, и единственное, что может сделать Этери, ощутив отвратительное прикосновение мертвеца — это снова закричать. — Дже-е-ени! Вот тогда пробуждение наконец приходит. — Опять кошмар приснился, — сокрушенно разводит руками Этери, видя склонившееся над ней обеспокоенное лицо Джени, держащей в руке зажженную свечу. — И опять мертвый Тот приходил. — Вот неймется ему в пекле по ночам, — ворчит девушка. — Давайте я все-таки с вами посижу, magistra. — Нет, не стоит, — отвечает графиня. — А то утром не выспавшаяся и с больной головой будешь. Ложись, Джени. — Как скажете, — пожимает плечами Джени, гасит свечу и снова ложится спать. Этери, закрыв глаза, как и минувшей ночью старается думать о чем-то хорошем. Вот, например, книги из библиотеки ее замка. Солидные, массивные, в дорогих кожаных переплетах, пахнущие древностью и мудростью. Представляет, как берет с полки… Ну вот, к примеру, «Поэтику» Аристотеля. Издано в Венеции в 1537 году. Как там она начинается… — Эте-е-ери, — злобное шипение раздается прямо над ухом, едва женщина начинает ощущать, что проваливается в сон. — Тебе не с-с-скрыться, Этери. Сон моментально слетает с Батори. Она рывком садится на постели, открывая глаза. Оглядывает комнату. Нет, никаких оживших покойников, шипеть некому. Только мерное дыхание Джени, которая спит, подложив ладонь под голову. — Черт бы тебя побрал, Имре, — бросает Этери в темноту. — От тебя покоя нет даже когда ты мертв. Стоит ли говорить, что не выспавшейся и с больной головой наутро оказывается не Джени, а она? *** В самом начале, когда они еще не выехали из Бреслау, а только собирались в дорогу, Этери спросила Себастиана и Дами: — Барон ведь ждет почтенного Филиберта Ланге, светило медицины. Вы же привезете ему врача, которого он знать не знает, да еще и женщину. Может, он с нами даже разговаривать не станет, сразу велит убираться. — Точно не велит, — отвечает Себастиан. — Господин барон будет рад любому, кто сможет помочь. Даже врачу-женщине, которую он до этого знать не знал. На третий день пути, после захода солнца, Этери, Джени и их спутники добираются до замка Мернер. Их проводят к барону, Батори видит его и понимает: Себастиан был прав. Штефан фон Мернер сейчас согласен на кого угодно, если этот кто-то вылечит его дочь от неведомой болезни. Барон — плотный широкоплечий мужчина чуть за сорок; в его темных волосах уже вовсю сверкают седые пряди, но до сих пор чувствуется, что в молодости он был красив и наверняка был отчаянным воином. Этери хорошо знает таких аристократов, среди дворян венгерского пограничья их предостаточно. А сейчас кажется, что из этого стареющего, но еще крепкого мужчины вытягивают жизненные силы, как и из его дочери: лицо у барона землисто-серое, темные глаза потускнели и запали, и весь он выглядит измученным, будто целый день таскал тяжеленные мешки. — Ханни — самая младшая, — говорит фон Мернер, вроде бы обращаясь к Этери и Джени, и в то же время глядя куда-то сквозь них. — У вас есть дети, госпожа доктор? — Да, есть, — кивает Этери. — Выросли уже. — Тогда вы знаете, что — не в обиду всем другим — младших особенно любят. И мы с Юдит Ханни особенно любим. И видеть, как она угасает на глазах, а никто с этим ничего поделать не может, никто даже не понимает, в чем дело, это… это ужасно. Я бы руку дал себе отсечь, не колеблясь, если бы знал, что Ханни после этого выздоровеет. Батори задумывается. Давать опрометчивых обещаний человеку, который почти отчаялся, не хочется — кто знает, может быть, здесь она со всеми своими умениями окажется бессильна, не поможет и свежий взгляд Джени, но приободрить барона все же как-то надо. Черт, голова к вечеру совсем не соображает. Вот что значит не выспалась из-за проклятых кошмаров. — Господин барон, — почувствовав, что повисает неловкая пауза, а с наставницей что-то нехорошо, Джени берет дело в свои руки, и Этери мысленно благодарит ее за это. — Мы не из тех, кто, даже не увидев больного, уже заверяет в успехе, поэтому не будем ничего обещать заранее. Но мы постараемся сделать все, что от нас зависит. В этом будьте уверены. — Хорошо, — Штефан склоняет голову в знак согласия. — Сейчас уже поздно, и Ханни спит. Будет лучше, если вы отправитесь к ней утром. А пока — я велю выделить вам комнату, сейчас вас проведут. Что-то понадобится — обращайтесь к Катарине, это служанка Ханни. Она все сделает. *** Замок Мернер куда меньше и скромнее, чем, к примеру, Чахтицкий, или родовой замок Батори в Шомьё, а комнаты для гостей, тем более, незнатных, в нем совсем маленькие, и мебели в них минимум, но ни Этери, ни Джени это совершенно не смущает. Кровати есть — этого достаточно. — Спасибо, что нашлась с ответом, — говорит Батори, пока они разбирают свои немудреные пожитки из дорожных сумок. — А то барон чего доброго подумал бы: «хороша же госпожа доктор, которую саму надо лечить то ли от головных болей, то ли от временного помутнения рассудка». — Да не за что, magistra, — Джени с тревогой смотрит на нее. — Вам нездоровится? — Ничего страшного, — Этери трет виски. — Просто надо поспать как следует. Из-за этих чертовых кошмаров у меня голова сегодня весь день словно чугунный котел. Если служанка Катарина сейчас не явится с нашим постельным бельем — упаду на голый тюфяк и засну безо всяких церемоний. — А вот и ваши постели, госпожи, — приоткрыв дверь, в комнату проскальзывает легкая на помине Катарина, и замирает, едва увидев Этери. И Этери увидев ее, не может сдержать улыбку. Как тут не улыбнуться, если люди из прошлого продолжают встречаться ей в самых неожиданных местах? — Госпо… жа? — Катарина, держа в руках стопку постельного белья, глядит на нее, и будто не верит своим глазам. — Это вы? — Это я, Катуш, — кивает Батори. — Признаться, я тоже не ожидала тебя здесь встретить. Джени переводит изумленный взгляд с графини на Катарину и обратно, ровным счетом ничего не понимая. Откуда они вообще знакомы? — Катарина тоже была моей служанкой в Чахтице, — объясняет Этери. — А пять лет назад я ее отпустила, и она уехала. Как видишь, чтобы через пять лет встретиться с нами здесь. Катарина, это Джени, моя ученица. Катарина почтительно склоняет голову — вдруг Джени графская дочка или еще какая важная птица? Но видно, что сейчас ученица волнует служанку гораздо меньше, чем наставница. — Можно, госпожа? — вопросительно смотрит она на Батори, наконец-то положив белье на кровать. — Можно, можно, — кивает Этери, не переставая улыбаться, и Катарина, тихонько взвизгнув, обнимает ее. — Вы не представляете, как я рада, госпожа, — выпаливает она одним духом. — До нас зимой такие страшные вести дошли, будто вас в невесть каких злодеяниях обвинили и судили. Страсти всякие рассказывали про сотни умученных девушек и кровавые ванные, а я не верила, госпожа, ни единому слову не верила. Я всегда знала, что вы спасаете людей, а не убиваете их. И россказням, будто вы живьем в преисподнюю провалились, тоже не верила. — Ой, — она разжимает объятия и отступает на шаг. — Вы же под другой фамилией теперь, госпожа? Больше не Батори? И нельзя виду подавать, что мы с вами давно знакомы? — Все верно. Я теперь Этери Дьёрдьи, никакая не благородная дама, и сегодня вечером ты увидела меня впервые. — Поняла, госпожа, — кивает Катарина. — А вы потом мне все равно расскажете, что с вами было, можно? — Расскажу, — соглашается Этери. — Но потом. Сейчас мы обе ужасно хотим спать. — Да, конечно, — Катарина, с молниеносной скоростью постелив графине постель, хочет помочь Джени, но та, едва служанка бросилась обнимать Батори, отвернувшись, принялась застилать свою кровать самостоятельно, и уже закончила. — Доброй ночи, госпожа. И вам доброй ночи, госпожа Джени, — Катарина выскальзывает из комнаты так же быстро, как пришла. — Доброй ночи, Катарина, — отвечает Этери. — Доброй ночи, — недовольно бурчит себе под нос Джени, не оборачиваясь. И Батори, без труда поняв, что она сердится, едва за Катариной закрывается дверь, обнимает девушку со спины. — Ну-ну-ну, ревнивица, — смеется она. — Рассердилась прямо, что гордая и недоступная графиня Батори тут вдруг позволяет себя обнимать, да? Людей, встрече с которыми я рада, может быть сколько угодно, а ты такая одна, запомни это. Потому что ты моя ученица. Джени, развернувшись, обнимает ее в ответ. — А вы — моя magistra, и вы тоже такая одна. Никому-никому вас не отдам. Хотя эта Катарина, наверное, и славная девушка сама по себе. — Славная, — соглашается Батори. — Вы с ней поладите, я уверена. А сейчас давай спать наконец. Джени задувает свечи, погрузив комнату в темноту. Этери, улегшись в постель, прикрывает глаза и надеется, что усталость, радость от неожиданной встречи и объятия Джени перед сном сделают свое дело. Кошмары ее сегодня мучить не будут.