Связанные кровью

— На свете нет человека страшнее неудовлетворенной женщины, — говорила Клара Лошонци, урожденная Батори, тетка Этери, пережившая двух мужей и называвшая себя «сучьей выдумщицей». — Никогда не доходи до такого состояния, милочка. — Да мне и не грозит, я надеюсь, — пожимала плечами юная Этери. — Я замужем, муж меня любит, и в… — тут она на секунду запиналась, смущаясь и краснея. — Ну, в общем, в спальне у нас все замечательно. — Пока вы оба молоды, и пока муж рядом с тобой — конечно, не грозит, — отвечала Клара. — Но совет мой все же не забывай, однажды он тебе понадобится. Этери вспомнила ее слова через несколько лет, когда время, проводимое Ференцем на войне, стало куда продолжительнее, чем время, проводимое им дома. Молодая графиня Батори была хороша собой, умна и богата, а потому желающих сделать ее одинокие дни (и ночи) не столь одинокими оказалось предостаточно. Но возможности осуществить желаемое она не предоставила никому из них. Во-первых, Ференц был крайне ревнив. Пара человек из домашней челяди, заподозренных им в попытках соблазнить графиню, остались без голов, не успев даже слова вымолвить в свое оправдание. Благородным господам, заподозренным в том же, так просто снести головы было нельзя, но одного из них Ференц вызвал на поединок (Этери стоило больших трудов уладить скандал без кровопролития), а другого поколотил прямо на пиру, не утруждая себя никакими вызовами (и Этери опять улаживала скандал, с еще большими трудами). Во-вторых, даже если бы он закрывал глаза на похождения супруги, как делали некоторые — у него любовницы, у нее любовники, никто друг другу не мешает и все довольны — графине все равно было противно от одной мысли об измене. «Ну как это так? Я его люблю, мы друг другу в верности клялись, я — мать его детей, и тут — с кем-то посторонним? Позволить к себе прикасаться? Тьфу. Мерзость». Этери сцепляла зубы, засыпая в одиночестве, пока муж опять был где-то там, среди звона сабель, грохота выстрелов и льющейся крови. И после смерти Ференца она оставалась одинокой еще долгое время. «Заводить романы, едва овдовев — все равно, что творить разврат на кладбище». Стена ее упорства рухнула совершенно неожиданно. Был разгар самого обычного дня, Этери сидела в своих покоях, читая какие-то бумаги, касающиеся хозяйственных дел, и тут в ее голове вдруг сама собой родилась мысль «Какого, собственно говоря, черта?». — Какого, собственно говоря, черта? — женщина озвучила ее вслух. — Довольно хранить верность Ференцу, которого со мной больше нет и уже никогда не будет. Я же не стара еще. И не статуя мраморная, могу желать ласки и нежности. Вот сейчас возьму и потребую от первого встречного, чтобы он меня поцеловал! Первой, кого Этери заметила, выглянув из своих покоев, оказалась проходящая по коридору Дорота, но это графиню ничуть не смутило. — Дорка! Поди сюда! Едва Дорота успела войти, поклониться и произнести «Да, госпожа», как Этери молча притиснула девушку к стене и впилась в ее губы долгим поцелуем, так, словно бы целовала мужчину. Окажись на месте Дороты любая другая прислуга, кроме, пожалуй, Илоны — она бы испугалась, отшатнулась, попыталась вырываться. Но Дорота была настолько невозмутимой натурой, что спокойно ответила на поцелуй, и потом, когда Этери выпустила ее из объятий, так же спокойно спросила: — Я могу идти, госпожа? — Да, иди, — когда внезапный порыв прошел, графине стало неловко. — Не болтай только. Ничего не было, поняла? — Да, госпожа, — Дорота, как и ее вечная подруга-соперница, вообще была на редкость понятливой. За это Этери им многое прощала. «Н-да… Тетя Клара, мир твоему праху, как же ты была права. Неудовлетворенные женщины как минимум выкидывают глупости вроде поцелуя с собственной служанкой. А вот если не только целоваться? Если бы я захотела Дорку или Илуш в постель уложить? Они-то послушались бы, конечно. А вот я, легла бы в постель с девушкой как с мужчиной? Так, все! Немедленно отыскать себе кого-нибудь для здоровья телесного и душевного. А то додумаюсь черт знает до чего!». В желающих сделать ее одинокие ночи не столь одинокими недостатка по-прежнему не было. Даже если продолжения за этим не следовало. *** «Плоть требует свое, — понимает Этери, когда ей третью ночь подряд снится что-то путанное, но совершенно точно непристойное. — Пора последовать ее зову». — Джени, — говорит Батори после завтрака. — Госпожа Тиссен очень просила меня зайти. Какие-то беды по женской части. Вернусь к обеду. — Конечно, magistra, — Джени согласно кивает. Этери далеко не впервые идет к кому-то из пациентов одна — и Джени тоже несколько раз ходила. Само собой, девушка не станет проверять, а действительно ли ее наставница отправилась к Эльзе Тиссен, супруге Йозефа Тиссена, одного из самых богатых купцов города Торгау, в котором они живут уже второй месяц. А, даже если бы Этери в открытую сказала: «Джени, мне нужен мужчина на пару часов», что бы она ответила? «Нет, magistra, я вам не позволяю!». Смешно ведь. Джени ей не — как там испанцы называют женщин, следящих за поведением благородных девушек? — не дуэнья, вот. Но почему-то, когда Батори раз в месяц или два отправляется за любовью на несколько часов, то придумывает для Джени другие причины своего ухода, и все равно женщине кажется: ее ученица понимает и не одобряет. «Джени-Джени, девочка моя, поздно заботиться о моральном облике графини Батори. Обо мне даже до обвинений в убийствах и суда уже такого понарассказывали, что разовые плотские удовольствия по сравнению с этим — сущие пустяки». Только вот отчего же ей каждый раз неловко? *** Этери не нужны восторженные юноши, которые потом непременно отыщут ее, будут слагать в ее честь стихи, посылать ей письма, полные страсти, и настойчиво добиваться ее благосклонности еще раз. Мужчины, обремененные статусом и семьями, боящиеся, что узнает жена и будет шум, ей тоже не нужны. Этери нужны те, кто даст ей желаемое ко взаимному удовлетворению и без взаимных обязательств. В таверну «Усталый воин» Батори приходит впервые и, скорее всего, в последний раз. Название соответствует посетителям: здесь собираются те, чье ремесло — война, те, чьим ремеслом война была в прошлом, и те, кто ищет подобных людей. Этери сегодня тоже из тех, кто ищет, только не затем, зачем остальные. — Комнату на три часа, — говорит она трактирщику, протягивая монету и забирая взамен ключ. Зал наполовину полон. Слышен негромкий шум разговоров и звон посуды. Присев за стол, женщина заказывает вина, и оглядывает посетителей, выбирая тех, кто один, не в компании. Вон тот хорошо сложен, но обезображен косым сабельным шрамом, тянущимся от подбородка до самого уха. С лица, конечно, воды не пить, но все равно. Этери и так постоянно сталкивается со шрамами по роду своей деятельности, хоть здесь обойдется без них. А вон тот, остроносый, с обветренным лицом, уже изрядно пьян. Или еще пьян, с вечера-ночи? В любом случае, пьяные — не для нее. А вон тот, в пестром наряде, с пальцами, унизанными перстнями, явно больше всего любит поговорить о своих подвигах. А вот этот, с аккуратно подстриженной бородкой, вроде, ничего. Не урод, не изувеченный, не пьяница, одет прилично. Сейчас он заметит ее оценивающий взгляд и подойдет. Внезапно Батори тоже ощущает на себе чей-то пристальный взгляд, и ей кажется, что краем глаза она заметила Джени. Стоит у входа и пронзает ее взглядом. Что, неужели следила за ней? Еще чего удумала! Этери, чувствуя, что начинает сердиться, поворачивается к двери. Нет, никакой Джени — это официантка, и на Батори она не смотрит — весело болтает о чем-то с только что вошедшим парнем. «Померещилось. Бывает же такое…». Этери снова глядит на мужчину с аккуратной бородкой. Он поймал ее взгляд. Сейчас подойдет. Да, так и есть, подходит. — Вы позволите, госпожа? — Позволю. Садитесь. Снова ощущение пристального взгляда. Буквально кожей чувствуется. «Кто же это на меня вытаращился, черт возьми? Неужели все-таки Джени сюда явилась?». Этери внимательно оглядывает зал. Джени здесь нет, если только она не спряталась моментально за стойку трактирщика. Несколько женщин есть — пара одиноких, еще пара в мужской компании, ну и две официантки. Никто из них определенно не Джени. «Да что ж такое-то? Откуда у меня чувство, будто Джени здесь, и будто она на меня смотрит?». — Вы ищете защиты, госпожа? — участливо интересуется мужчина. — Ну можно и так сказать, — усмехается Этери. — Вы, я так понимаю, можете ее предложить? Завязывается ничего не значащий разговор. Ее собеседник рассказывает, что зовут его Манфредом, что он — офицер в армии курфюрста Саксонии, что приехал в Торгау ненадолго по делам службы, и это устраивает Этери практически идеально. Вот только ощущение того, что за ней наблюдает Джени, притаившаяся неизвестно где, ее совершенно не устраивает. В разговоре Манфред накрывает ее руку своей — пока что осторожно, желая увидеть ее реакцию, и вслед за его прикосновением воображение Этери демонстрирует ей целую галерею образов, будто она быстро-быстро листает страницы в книге с иллюстрациями. Только к каждой иллюстрации еще прилагаются звуки, запахи и ощущения. Сейчас еще пара слов, понимание того, что ей от него надо, они идут наверх в снятую комнату, ключ в замке, едва за ними закрывается дверь — его объятия, его губы, его руки, ее одежда, сброшенная на пол… И от этих образов вместо сладкой дрожи внутри, вместо предвкушения удовольствия — чудовищная неловкость, стыд, как будто она собирается предаваться любви на сцене театра при полном зале. А в первом ряду сидит Джени. «Тьфу. Что со мной творится?». Нескольких секунд Этери достаточно для того, чтобы понять: все-таки сегодня для нее не день любовных утех. — Простите, почтенный Манфред. Она поскорее уходит из «Усталого воина», вернув трактирщику ключ. Манфред с недоумением смотрит ей вслед. — Ну и что это было? — спрашивает Батори саму себя, оказавшись на улице. — Кто бы мне объяснил… *** По дороге домой Этери присаживается на парапет фонтана напротив ратуши и ставит мысленный эксперимент. «Неужели меня в одночасье поразило отвращение к плотской любви как таковой? Если да, то это печально. Весьма печально, я бы сказала. Тридцать девять лет — не тот возраст, когда забывают об этом навсегда». Женщина закрывает глаза, отрешаясь от городской суеты вокруг. «Что если представить не комнату в трактире, где до меня перебывали тысячи людей, а мои покои в Чахтицком замке? Не этого Манфреда, а какого-нибудь юного красавца? Все, что я люблю в мужской внешности и поведении, соединенное в одном человеке? И этот юный красавец меня обнимает». Воображение графини работает как надо, и тело ее тоже реагирует как надо. Значит, дело не в самой плотской любви с мужчинами. Дело в плотской любви с мужчинами тайком от Джени. Вот что вызывает у Этери отторжение. Чувство неловкости перед ученицей, как будто Батори дала ей обещание: никаких любовников, пока мы вместе, а потом попыталась это обещание нарушить. А почему? Откуда такое чувство? «Оттуда же, откуда мое стремление не допустить, чтобы между Джени и Дамианом что-то было», — отвечает сама себе Этери. — «Я очень сильно привязалась к Джени, равно как и она ко мне, и нам обеим не хочется делить друг друга ни с кем». Где-то в глубине души Батори понимает, что «привязались» — это немного не то слово, которым можно описать их отношение друг к другу. Но размышлять дальше на эту тему не рискует, потому что дальнейшие размышление неизбежно породят вопрос «ну и что с этим делать?», ответа на который у женщины нет. Поэтому она встает с парапета и отправляется домой. К Джени. А куда же еще ей идти? *** Невысокий полноватый мужчина, который ловит Этери возле самого дома, хорошо ей знаком: это Гидеон Хорн, чиновник из магистрата. Месяц назад Батори лечила ему зубы. Хорн вообще-то добродушный весельчак. Его редко когда увидишь без улыбки, но сегодня похоже, тот самый случай: Гидеон не просто напуган — нет, он в ужасе, причем каком-то совершенно невероятном ужасе. Волосы у него на голове стоят дыбом, и это не фигура речи. — Госпожа доктор! Спасите! Помогите! Умоляю вас! — Господин Хорн? — графиня смотрит на него с недоумением. — Что стряслось? — Беда, госпожа доктор! — шепчет ей на уход Гидеон, поминутно оглядываясь. — Несчастье очень деликатного характера! Только прошу, никому ни слова, это касается не только меня. — Хорошо, — Этери сдерживается, чтобы не рассмеяться. Несчастье Хорна почти наверняка тоже связано с любовными делами, о которых лучше не распространятся. Сегодня день такой, не иначе. — Говорите, в чем ваша беда? — Пойдемте, госпожа доктор. Здесь рядом. Вам лучше все увидеть своими глазами. — Сейчас, — соглашается Батори. — Только Джени позову и возьму свою сумку. Ни в какую таверну «Усталый воин» следить за Этери Джени, конечно же, не ходила. Cпокойно сидит дома, ожидая ее и с интересном читая недавно принесенную Этери книгу. «De Ornatu mulierum» Тротулы Салернской — трактат о косметике и уходе за кожей. *** Джени не успевает даже спросить, как там госпожа Тиссен — Этери, появившаяся на пороге в компании насмерть перепуганного мужчины, в котором Джени узнает Хорна из магистрата, тут же зовет ее с собой. Девушка подхватывает их врачебные сумки и спешит за наставницей. Идут они не очень далеко, каких-нибудь десять минут, но за это время Гидеон успевает повторить «Умоляю вас, дамы, никому ни слова!» раз двести, не меньше. — Мы вообще не болтаем о тех, кого лечим, — успокаивает его Батори. — Есть такая вещь — врачебная тайна. — Что случилось-то? — тихонько спрашивает Джени. Не каждый день сталкиваешься с подобными историями. — Здесь замешана женщина, — так же тихо отвечает графиня. — Во всяком случае, мне так кажется. Хорн приводит их на постоялый двор «Золотой щит» — заведение из числа самых дорогих в Торгау. Ведет через черный ход, через двери, которые открывает какой-то мрачый тип по условному стуку, по полутемной лестнице, в комнату, надежно упрятанную от посторонних глаз. Стены здесь увешаны гобеленами со сценами весьма откровенного характера, цветные стекла в окне не позволяют ничего разглядеть с улицы, а большую часть комнаты занимает громадная кровать. Сейчас на этой кровати лежит кто-то, с головой спрятавшийся под покрывалом нежно-розового цвета, и негромко стонет, причем стоны эти болезненные, а никак не страстные. Этери и Джени сразу все понимают. Так и есть: несчастье связано с любовными делами. Это место для тайных встреч, и во время такой встречи с возлюбленной Хорна что-то произошло. Что ж, в подобных случаях тоже надо помогать людям. — Бригитта, душа моя, я привел докторов, — Хорн осторожно откидывает покрывало. Женщина, лежащая на кровати совершенно обнаженной, и со стоном держащаяся за ногу, очень красива — непонятно, что она нашла в комичном толстячке Хорне. Зато становится понятно, почему Гидеон так испуган. Это Бригитта Кремер, жена мебельщика Кремера, известного своим богатырским телосложением и крутым нравом. Если вся эта история дойдет до него — и Хорну, и Бригитте несдобровать. Впрочем, насколько Этери и Джени знают, супруга господина Хорна тоже весьма суровая женщина, так что непонятно, кого Гидеон боится больше. — Вы вывихнули ногу, предаваясь любви, — заключает Этери, взглянув на несчастную Бригитту. — Верно? — Верно, — не отрицает та. — Сама не знаю, как так вышло. — Бывает, — пожимает плечами Батори. — Джени, поможешь даме? — Конечно, — за время их путешествия Джени множество раз видела, как Этери лечит переломы и вывихи, помогала ей, и сама уже научилась неплохо справляться с пострадавшими конечностями. — Ложитесь на спину, госпожа Бригитта. Сейчас. Кремер глядит на Джени с опаской. Вопроса «а ты точно знаешь, что делаешь, девочка?» вслух она не задает, чтобы не обидеть доктора и ее ученицу, но этот вопрос явственно читается в ее глазах. — Я знаю, что делаю, — успокаивает Джени, правильно истолковав ее взгляд. — Не бойтесь. Бригитта послушно укладывается на спину и Джени, сдернув с кровати простыню, перематывет ее бедра, затем сгибает вывихнутый сустав и заводит свое колено под колено женщины. — Потерпите немного, сейчас резкая боль будет, — девушка ловким движением своей ноги вправляет сустав на место. — Куда уж еще больне… А-а-ай! — Ну вот и все. Сейчас бедро перевяжем. Повязку они с Этери для быстроты накладывают в четыре руки. И только когда работа окончена, девушка осознает: Бригитта-то так и не оделась. Она только что трогала за бедра совершенно обнаженную замужнюю женщину, которая перед этим предавалась любви с женатым мужчиной. Сюжет для непристойной песни или анекдота. Хорошо хоть Гидеон одет. «Ну вот я и становлюсь настоящим врачом, — усмехается про себя Джени. — Как говорит magistra, больной — он сначала больной, а уже потом мужчина или женщина». — Все, госпожа Кремер. Можете одеваться. — А скоро пройдет? — Бригитта, осторожно двигая пострадавшей ногой, подбирает с пола предметы своей одежды, и Гидеон, до этого решивший, что в этой ситуации ему лучше всего будет не влезать и не мешать, бросается помогать ей. — Нескоро, к сожалению, — отвечает Этери. — Пришлете к нам кого-нибудь из слуг, я ему мазь для вас передам, но даже с мазью — месяца полтора. Поэтому супругу все равно придется что-то сказать. На лестнице оступились, к примеру. — Ох-х… — вздыхает госпожа Кремер, предвидя объяснения с мужем. — Что-нибудь придумаю, куда деваться. Спасибо вам, дамы! Вы нас спасли. — Да-да-да, просто спасли! — Гидеон спешно отцепляет от пояса туго набитый кошелек и вручает его Этери. — Это вам за вашу работу. И я надеюсь, все, что вы здесь видели, не выйдет за пределы этой комнаты. — Само собой, — кивает Батори, развязывая протянутый кошелек. — Ничего себе! Господин Хорн, ну куда нам столько? Даже вместе с сохранением вашей тайны. Отсыпав половину монет, она возвращает остальное Гидеону вместе с кошельком — Нам совесть не позволяет такие деньги брать. Джени совершенно согласна с наставницей. Она вообще воспринимает всю эту историю как курьез, хотя вывих у Бригитты был самый настоящий и больно ей тоже было по-настоящему. Хорн обескуражен: похоже, он впервые видит, чтобы кто-то посчитал плату за работу слишком щедрой. Но тут же придумывает, как вознаградить спасительниц по-другому. — Послушайте, дамы, у меня есть к вам предложение. Вы в наших городских банях никогда не были? Этери и Джени переглядываются. Ни одной, ни другой вообще ни разу не доводилось бывать в общественных банях: у Батори в замке была ванная, Джени в своей бродяжьей жизни купалась где придется или не купалась вообще, а после того, как они уехали из Чахтице, привыкли мыться там, где в данный момент живут. Городские бани у обеих ассоциируются с толпой народа. Не то место, куда хочется идти и демонстрировать себя неизвестно кому. — У нас там есть отдельные комнаты для особых гостей, — объясняет Гидеон. — Безо всяких посторонних. Вас так обслужат — будете чувствовать себя, словно заново родились. Все за мой счет, само собой. В знак благодарности. — Соглашайтесь, — поддерживает его Бригитта, которая уже закончила одеваться. — Ручаюсь, еще и уходить оттуда не захотите. Они снова переглядываются, и Джени видит в глазах графини веселые огоньки. Батори явно соскучилась по своей ванной, по разным маслам, кремам и прочим чудо-средствам для кожи, которые были у нее в той, прежней жизни. Да и девушка не прочь испробовать на себе что-нибудь такое. — Пойдемте, magistra? — А пойдем, если без посторонних, — машет рукой Этери. — Порадуем себя. Спасибо, господин Хорн. — Это вам спасибо, — радуется Гидеон. — Скажете, что от меня, я предупрежу. Вечером они в самом деле отправляются в городские бани. Раз уж весь день сегодня такой, на грани пристойности — заканчивать его надо соответствующим образом.