Связанные кровью

Джени никогда не боялась смерти. На городском дне, где она выросла и провела львиную долю своих почти-что-девятнадцати лет, с жизнью расставались легко и часто, так же легко и часто лишали жизни других, и девочка никогда не падала в обморок при виде мертвого человека. Смерть была рядом, но она не пугала; Джени очень рано усвоила простые правила: если не хочешь расстаться с жизнью — не делай того, не влезай туда, будь осторожна с этим. Человек, незнакомый с медициной, назвал бы врачебное ремесло сплошной игрой со смертью, но здесь тоже были простые правила, которые графиня Батори объяснила Джени едва ли не в самом начале ее обучения. Не забывай о том-то, не делай того-то, а вот это наоборот делай — и защитишь себя от болезней, с которыми сражаешься. То, что Джени собирается сделать сейчас, противоречит и наставлениям Этери, и правилам, усвоенным с самого детства. Это действительно игра со смертью, это где-то рядом с наложением рук на себя, это все равно что прыгать из окна третьего этажа, и надеяться, что не расшибешься. Передумать еще не поздно. — Не поздно, — говорит девушка сама себе. — Но я не передумаю. Все, что происходило в последние дни, вело меня к этому. Я должна рискнуть. *** Все началось недели три назад, когда на пороге их дома появилась Бригитта Кремер. Джени не сразу узнала ее: от красавицы, которая очаровывала чужих мужей, и которой они вправляли ногу, вывихнутую в пылу любовных утех, осталась только бледная тень. Девушка много раз видела, как выглядят люди, у которых случилось горе: придавленные, враз потускневшие, выцветшие. Бригитта выглядела именно так. — Госпожа Дьёрдьи… — ее губы тряслись, а глаза ее были полны слез. — Джени… Помогите. — Что случилось? — спросила Этери, уже догадываясь: супруга мебельщика Кремера пришла не из-за того, что теперь ногу вывихнул ее тайный возлюбленый. Здесь что-то серьезное. — Мой муж… — слезы, переполнив глаза Бригитты, хлынули по щекам. — Петер… У него оспа. Спустя каких-нибудь полчаса, надев перчатки и клювастые маски, защищающие дыхание и глаза от болезненных миазмов, они осматривали Петера Кремера, мечущегося в лихорадке. Джени видела россыпь язв, алеющих на его лице, на груди, на руках, повсюду, и вспоминала, как год назад, скитаясь по Карпатским горам, они с Этери набрели на хутор, где от оспы умерла целая семья. Оспа. Алая смерть. Болезнь, от которой нет лекарства. — Нам нечего вам ответить, кроме того, что обычно отвечают в таких случаях, — сказал Батори, когда они вышли из комнаты больного. — Здесь можно только ждать и молиться. Простите. — Это все я виновата, — горестно застонала Бригитта, вцепляясь пальцами себе в волосы. — Из-за меня все. Кувыркалась с чужим мужем, и Господь меня за это вот так наказал. — Бросьте, — графиня, сняв маску и перчатки, приобняла ее. — Если бы Господь хотел вас наказать, то заболели бы вы, а не ваш муж. Уж в чем-чем, а в том, что он заразился оспой, вашей вины точно нет. Мы еще придем, Бригитта. Будем стараться облегчить состояние Петера, насколько это возможно. Домой они возвращались в молчании. «Как все-таки слаб порой человек перед болезнью, — сказала ей однажды Этери. — Слаб и беспомощен. А от того, что мы с тобой лечим людей, и беспомощными быть не должны, но порой все равно оказываемся, просто тошно. Не выношу этого чувства». Это был как раз такой случай, и от этого на душе у них обеих скреблись кошки. А возле дома их уже поджидал новый гость. Юноша в дорогом камзоле, с умными темными глазами и тонким лицом отпрыска благородного рода. Он не плакал и губы у него не тряслись, но веселье тоже не излучал. — Госпожа Дьердьи? Меня зовут Кристиан, я оруженосец господина Веттина. — Вот как? — на лице Этери появилось подобие улыбки. — И чему же наши скромные персоны обязаны вниманием со стороны семьи курфюрста Саксонии? — Дети моего господина заболели оспой. Говорят, их может спасти только чудо. А еще говорят, что вы умеете творить чудеса. При втором упоминании оспы за день Джени ощутила, как по спине у нее начинает ползти неприятный холодок. Город, в котором начинается эпидемия Алой смерти — не то место, где хочется оставаться хоть сколь-нибудь долго. А врачи, бегущие от начинающейся эпидемии — это не врачи, так что остаться им придется. Вскоре оказалось, что бояться ей надо было не этого. *** Светло-серые стены и красную черепичную крышу замка Хартенфельс, возвышающегося на берегу Эльбы, было видно из любого места в Торгау, Джени привыкла к нему, как к непременной части городского пейзажа, и никогда не задумывалась над тем, что в нем, совсем рядом с ней, ее наставницей и тысячами горожан, живет кто-то из рода Веттинов, могущественных правителей Саксонии. И уж тем более девушка не ожидала, что однажды побывает за его стенами. Здешняя роскошь — сияющее золото, гобелены тонкой работы, парадные портреты Веттинов былых времен в массивных рамах — поражала воображение, заставляя снова почувствовать себя уличной девчонкой, впервые попавшей в господский дом. Но над всей этой роскошью витала атмосфера несчастья, так хорошо знакомая Джени и одинаковая хоть в княжеских покоях, хоть в лачуге бедняка. — Пять лет назад супруга Его Светлости от оспы умерла, — рассказывал Кристиан, ведя их по коридорам замка. — А теперь дети заболели, Мария и Генрих. Уже третий день не встают, жар, лихорадка у них, сыпь красная — Алая смерть как она есть, со всеми своими приметами. Лекарей за эти дни у нас уже уйма перебывала, и все руками разводят — оспа, что ж поделаешь. Только ждать и молиться. А потом кто-то вас упомянул: мол, у нас в городе несколько месяцев как появилась женщина-доктор со своей ученицей, она чудеса творит. И Его Светлость велел за вами послать. — Сколько лет детям? — спросила Этери. — Генриху тринадцать, Марии четырнадцать. Погодки. Батори стала расспрашивать еще про детей и про их болезнь, а Джени подумала, что обезумевший от горя отец-простолюдин — это полбеды. Куда хуже обезумевший от горя отец, облеченный властью, который запросто может предложить им выбор: спасете детей — озолочу, не спасете — велю отрубить вам головы. Не хотелось бы услышать что-то подобное. Кристиан довел их до покоев своего господина, попросил подождать и на несколько минут исчез за дверью. — Что-то мне боязно, magistra, — поделилась своими мыслями Джени. — Не столько из-за деток, больных оспой, сколько из-за того, как с нами поведет их отец. — Ничего, — графиня сделала успокаивающий жест рукой. — Я найду, что ему сказать, если он будет ставить нам ультиматумы. — Прошу, — Кристиан выскользнул из-за дверей. — Его Светлость ожидает вас. Взгляд худощавого седеющего мужчины, вставшего навстречу им из-за массивного дубового стола, скользнул по Джени, впился, словно стрела, в ее наставницу, и девушка увидела, как его лицо, до этого скорбное, стало изумленным. — Этери? Ты? И ничуть не меньшее изумление отразилось на лице Батори. Как будто она увидела невесть какое диво. — Адальберт? — с сомнением спросила она. Джени не успела глазом моргнуть, как Веттин, ничуть не стыдясь присутствия девушки, позабыв о своем титуле, о богатстве и положении в обществе, рухнул к ногам Этери, обнимая ее колени. — Тебя мне Господь послал. Ты все можешь, я знаю. Спаси моих детей. «Так выглядит отчаяние, — было первой мыслью, появившейся у Джени при виде этой картины. — Не дай бог когда-нибудь оказаться в таком же положении». И следом она подумала: «А люди из вашего прошлого по-прежнему встречаются нам в самых неожиданных местах, magistra». — Я не стану давать тебе никаких обещаний, Адальберт, — справившись со своим изумлением, Батори потянула Веттина за руки, чтобы он поднялся. — Но мы с Джени сделаем все, что от нас зависит. — Да, конечно, — после секундного порыва отчаяния к мужчине снова вернулось самообладание, и он встал. — Извини. Я за эти дни всякую надежду уже потерял — и тут ты, спустя столько лет, как в сказке. Но как? Откуда? Эта милая девушка — твоя ученица, я так понимаю? — Да, — кивнула Этери. — Моя ученица. — Джени, Ваша Светлость, — «милая девушка» слегка поклонилась. — К вашим услугам. — Как и откуда, — это очень долгая история, Адальберт, — графиня вздохнула. — Давай к тому, из-за чего мы здесь. Пускай нас проведут к твоим детям. И снова — перчатки, клювастые маски, запах трав, перебивающий запах болезни, жар, лихорадка, алые язвы, пламенеющие на коже. Только вместо взрослого мужчины, как сегодня утром — сначала мальчик, потом девочка. Генрих и Мария. При виде детей, пораженных оспой, у Джени защемило сердце: ей они не приходились никем, она впервые увидела их только сейчас, но их, попавших в зубы Алой смерти, было безумно жаль, их безумно хотелось спасти. — А все не так плохо, скажу я тебе, — глухо произнесла Этери из-под маски, когда они закончили осматривать Марию. — Судя по расположению язв и тому, как развивается болезнь, у них обоих не та оспа, от которой сразу в гроб. У них та оспа, что полегче. Так что обрадуем Адальберта: шансов выжить у них куда больше, чем умереть. — Разве бывает оспа полегче? — удивилась Джени. До этого они с Батори в своих занятиях медициной еще не добрались. — Бывает. Вернемся домой — расскажу. И решим, что делать дальше. — Все не так плохо, — повторила Этери, когда они вернулись к Адальберту. — Оспа бывает двух видов. Генрих и Мария болеют тем, который не так страшен. Вероятность того, что все обойдется, очень высокая. Я сейчас расскажу, что надо делать и как за ними ухаживать. Через пару дней жар и лихорадка спадут, останется только сыпь, а мы с Джени еще будем приходить, осматривать их и следить за выздоровлением. — Я же говорил, что ты все можешь, — на лице Веттина появилось что-то вроде слабой улыбки. — А до тебя здесь перебывала целая толпа докторов, и никто из них мне этого не сказал. — Просто никто из этой толпы докторов не читал почтенного Гвидо Гвиди из Тосканы, — ответила графиня с ноткой гордости. — Он еще сорок лет назад установил, что есть разная оспа. Взгляд ее упал на увесистый том в кожаном переплете, лежащий на краю стола Веттина. — Ничего себе… Это же Разес, «Об оспе и кори». Адальберт, у тебя здесь настоящее сокровище, которое может очень сильно помочь, а ты молчишь! — А, это? — Веттин тоже взглянул на книгу. — В замковой библиотеке отыскалась. Я сам пробовал читать, но оно до того мудрено написано, просто голова кругом идет. Если поможет — забирай. Распрощавшись с Адальбертом и договорившись о дне следующего визита, они отправились домой. Джени слегка повеселела: и детей есть шансы спасти, и бесценный медицинский трактат даром достался. Все действительно не так плохо. Этери, напротив, едва выйдя за ворота замка, погрузилась в свои мысли. Была задумчивой всю дорогу до дома и весь вечер дома. — Что с вами, magistra? — за ужином девушка не выдержала. — Вас как будто гнетет что-то? — Неожиданное возвращение далекого прошлого, — Батори улыбнулась, но улыбка ее была грустной. — Вот что меня гнетет. — Вы о господине Веттине? — без труда догадалась Джени. — Но он же, вроде, не тот человек из прошлого, от которого стоит ждать опасности. Словом не обмолвился обо всех обвинениях в ваш адрес — значит, тоже не поверил, когда узнал. Если вообще узнал, Саксония-то далеко от Венгрии. — Не в том дело, — покачала головой женщина. — Понимаешь, Джени… Она умолкла на несколько минут, как будто собираясь с мыслями и решая, что можно рассказывать девушке, а что не стоит. Джени терпеливо ждала. — Это было очень давно, лет пятнадцать назад, — наконец продолжила она. — Я уже рассказывала тебе эту историю, но без подробностей. К нам в Чахтице примчались солдаты из войска моего мужа, привезли его товарища, раненого в битве. И записку от Ференца: «его может спасти только чудо; сотвори чудо, прошу тебя». Рана уже загноилась, у него жар был, он лежал без чувств, а знала и умела я тогда гораздо меньше, чем сейчас. Но все-таки я его спасла и выходила. Это в самом деле граничило с чудом. Батори снова сделала паузу. Джени по-прежнему не перебивала ее, ощущая, как где-то в глубине души начинает нарастать смутное недоброе предчувствие. — И, конечно же, пока я его выхаживала, он в меня влюбился. С больными, спасенными от смерти, так случается. — А вы? — недоброе предчувствие стало сильнее. Кошки опять заскреблись на душе. Этери невесело усмехнулась. — А я была мужняя жена, и мужу не изменяла. И поэтому чувства мои не имели никакого значения. На том мы и распрощались, когда он окончательно выздоровел. Больше я его не видела. — Этого товарища вашего мужа звали… — Джени уже знала ответ и страшилась этого ответа, но все равно хотела услышать его. — Адальберт Веттин. И кошки на душе у Джени превратились в разъяренных тигров.