Тринадцать шагов к тебе

      Пока я стараюсь оправиться после сотни тысяч благодарностей от Антона и даже от Димки Позова, который на момент моего звонка сидел рядом с Шастом, телефон начинает жалобно гудеть, забытый на полке в ванной. Я даже не замечаю, что сигнал немного другой, обозначающий то, что вызов поступает на чешскую сим-карту. На экране призывно мигает имя тётки по отцовской линии, у которой я по семейной цене снимаю квартиру в Праге, и которая в целом помогла мне совершить грандиозный побег без особых финансовых и моральных потерь. Я с улыбкой принимаю вызов в надежде тепло побеседовать с тётушкой и договориться о скорой встрече.              — Привет, тётя Лора, — мягко произношу я, роясь по полкам шкафов и выискивая какие-нибудь старые, но сносно выглядящие вещи — всё, что я привезла с собой в чемодане, либо в стирке, либо не подходит под сегодняшнюю погоду.       Я намеревалась добраться до отцовского театра, чтоб посмотреть вечернюю постановку, и купить обратные билеты в Прагу, поскольку зуб в порядке, а история с Арсением разрешилась ещё хотя бы на один сезон «Импровизации». Дальше они, возможно, разберутся сами. По крайней мере, мне всё ещё безумно хочется в это верить и дать себе возможность больше не возвращаться к этой истории. Сил во мне на борьбу с самой собой и Арсением нет.              Петербург после тонн дождевой воды вновь замёрз, покрылся плотной коркой льда. Моя последняя весна здесь прошла почти по уши в слякоти, которая периодически сменялась холодами, но не такими крепкими и кусачими, как сегодня. За окнами по двору носится с воем ледяной ветер, люди стараются перебирать ногами как можно быстрее, передвигаясь мелкими перебежками от машин к магазинам, от остановок к офисам. Я грустно смотрю на все свои старые водолазки и в конце концов открываю створку, за которой полки с отцовской одеждой. Несмотря на возраст, папа всегда любил хорошо одеваться, да и негоже артисту государственного театра ходить в чём попало. Так что я ощупываю полки в поисках самого уютного свитера и слушаю голос тёти.              — Джина, привет, дорогуша! — Лора всегда говорит с заметным акцентом, сказываются двадцать лет жизни в Чехии. Я к подобному звучанию весьма привыкла за прошедшие полтора года, однако, после чистого русского немного режут слух неверные ударения и жужжащие звуки. Приходится сдерживаться, чтоб на автомате не поправить тётку. — Я по делу, если быть честной. В доме, где ты живёшь, был пожар, — я поражённо ахаю, но Лора тут же спешит меня утешить, — но все выжили, не беспокойся. Однако же… Твоя квартирка насквозь провоняла дымом, а ещё её затопило то ли пеной, то ли водой — ума не приложу. Не думаю, что есть смысл возвращаться в ближайший месяц, пока я не сделаю ремонт. Если у тебя, конечно, не найдётся другого жилья. К себе не зову, ты же знаешь…              — Нужны деньги или какая-нибудь другая помощь? Никакое имущество не пострадало? — я не обращаю внимания на причитания женщины и вклиниваюсь в разговор, пытаясь перевести его в прагматическое русло.       Я стараюсь скрыть волнение в голосе, но получается, конечно, не очень. Думаю о том, что в квартирку тёти Лоры вложено так много любви и сил: та обставляла её своими руками, обшарила сотни барахолок и Интернет-магазинов в поисках идеальной мебели и деталей декора. Всё, до последней фото-рамки, женщина обожала всей душой. Жильцов в квартиру всегда искала особо дотошно, периодически просила высылать фото-отчёты, чтоб убедиться — имущество не пострадало. Когда в Прагу переехала я, драгоценная племянница, Лора с чистой душой отдала мне ключи и даже не особо контролировала, как сильно я берегу все вещи, поскольку знала, что я аккуратная, да и вообще я — член семьи, а не варвар. К чужому труду отношусь с уважением.              — Всё в порядке, не беспокойся. Ремонт косметический, почти вся мебель в норме. Передавай привет Сашеньке и пообещай отлично провести время в России, детка, — я что-то вяло мямлю в ответ, и Лора, удовлетворившись, отключается.       Я тяжело вздыхаю: придётся оставаться в Петербурге на неопределённый срок. Снять жильё по настоящим, а не заниженным в три раза, пражским ценам мне не по карману и не по душе. В Чехии я нахожусь на автопилоте, к жилью непритязательна, а всё равно ценник ниже шестисот евро найти практически невозможно даже на окраине.       Вздохнув ещё раз, я набираю номер работодателя, чтоб оформить своё исчезновение как срочный отпуск или больничный за свой счёт. Услышав о пожаре и болезни (я немного приукрасила состояние своих зубов и необходимости лечения), тот дал добро на месячное отсутствие при условии того, что официальный отпуск в этом году я гулять не буду. Даже не погрустив по этому поводу, так как в Чехии мне заниматься решительно нечем даже в выходные, завершаю вызов и пялюсь в шкаф.              Расценив произошедшее как возможность, а не наказание, я всё-таки выуживаю тёплый свитер с полки и бодро направляюсь в торговый центр за подарком для Антона, которого я обязана навестить в этот месяц. Хочется подарить что-то, что будет напоминать обо мне, но уже не украшения: пора разорвать этот круг и нарушить традицию. Значит, и на постановку к папе ещё успеется, сегодня ни к чему нагружать администраторов и заставлять тех искать приставные стулья.       И если есть на Земле Ад, то это — «Галерея» в середине дня. Я слоняюсь по первому и второму этажу без энтузиазма, пытаюсь без особых потерь лавировать среди недружелюбных людей и не вижу ничего, что могло бы привлечь внимание. Последняя надежда остаётся на третий этаж, куда я поднимаюсь уже спокойнее: большинство людей сконцентрировано либо на втором этаже, либо в зоне фуд-кортов. В глаза бросается островок «Библиотеки ароматов», я вспоминаю, как пахнет Антон, хочу подарить ему ещё один аромат — напоминающий обо мне, подходящий ему под какое-нибудь особое настроение.              Недалеко от эскалатора стоит маленькая девочка с шапкой, натянутой по самые брови, и в смешном комбинезоне с зайчиками, заливаясь слезами. Куртки при ней не наблюдается. На малышку абсолютно никто не обращает внимания, её огибают так, будто та невидимая. Та смотрит на проходящих людей с надеждой, видимо, выискивает маму, но встречается лишь с равнодушными пустыми взглядами и нервно теребит застёжку на кармашке. Я подхожу к девочке и присаживаюсь на корточки, чтоб поговорить и попробовать выяснить, где её родители.              — Малышка, ты потерялась? — девчонка звучно шмыгает носом и кивает, не прекращая истерику: звуки изо рта в основном вырываются «ы-ы-ы» и «у-у-у», явно сигнализируя о страхе и волнении. Шапка сползает ещё ниже от активных движений головой, я снимаю её с ребёнка, поскольку в торговом центре достаточно тепло, и ни к чему перегреваться. Девочка сама приглаживает русые волосы и как-то автоматически поправляет немного растрёпанную косичку со смешной резинкой. — Давай плакать мы не будем, а будем искаться. С кем ты пришла?              — С па-а-а-апой, — плаксиво тянет малышка и утыкается лбом мне в колено, тут же намочив чёрные джинсы горячими слезами и, возможно, слюнями. Про сопли и говорить нечего.       Я рассеянно глажу малышку по голове и киваю, озираясь по сторонам: ни одного растерянного и бегающего по этажу мужчины не наблюдается, но «Галерея» такая огромная, что он может оказаться тут минут через десять, если девчонка потерялась недавно. Вопрос ещё и в том, как скоро тот заметил исчезновение дочки. Я перебираю в голове варианты: обратиться на стойку администрации, чтоб дать объявление? Самой пойти разыскивать отца? Передать девчонку какому-нибудь сотруднику и уйти восвояси? Озаряет меня быстро.              — У тебя есть номер телефона папы? — многим детям пришивают бирки с номерами родителей и адресами, кому-то вручают записки, а у кого-то с малолетства есть примитивные телефоны или часы просто для связи. Малышка шмыгает и вытаскивает из кармашка комбинезона маленький кнопочный телефон с наклейкой-сердечком с блёстками на задней панели.              — Да, я не умею им пользоваться, только трубку брать, а папа запрещает отдавать незнакомым людям свои вещи. Он не звонит, он меня не найдёт, — покрасневшие, но по-прежнему ярко-голубые глаза смотрят на меня с отчаянием, мол, извините, тётя, но мы в безвыходном положении. Я заговорщицки улыбаюсь девчушке, зная, как выкрутиться из ситуации.              — Меня зовут Регина, — я всерьёз протягиваю ладонь для рукопожатия, а девочка крепко хватает меня ручкой за указательный палец и явно не намеревается отпускать, напуганная. — Вот и познакомились. Если боишься, что я украду твой телефон, можешь взять мой, — девчонка долго и внимательно рассматривает меня, будто взвешивает все «за» и «против», а затем наконец берёт мой смартфон и протягивает мне свою «Нокию».       Девочка даже не пытается снять блокировку и открыть любое приложение, например, YouTubе для просмотра мультиков, что меня немного удивляет: большинство детей в современном мире настолько продвинутые, что разбираются в технике похлеще родителей, и с лёгкостью могут включить себе каких-нибудь «Фиксиков».              Телефон малышки оказывается выключенным, я долго верчу чудо техники в руках, пытаясь вернуть тот к жизни. Наконец на экране появляется приветственная заставка, а затем и больше десятка пропущенных от контакта «Папа». Я нажимаю на зелёную кнопку и слушаю буквально один гудок прежде, чем вызов принимают. Очевидно, родитель уже заметил исчезновение дочери и приступил к поисковой операции. Значит, тот где-то поблизости, достаточно назвать ему местоположение себя и ребёнка. Дальше пусть сам разбирается.              — Здравствуйте, Ваша дочка в порядке, мы с ней стоим около эскалатора на третьем этаже напротив магазина «Экко», — спокойно выдаю я, не дав напуганному отцу зайтись в гневной или слезливой тираде. Он рвано выдыхает и отключается. — Вот видишь, сейчас папа за тобой придёт, — утешаю я малышку: она к этому моменту то ли устала от слёз, то ли просто настал час дневного сна, из-за чего просто клюёт носом, положив мой телефон на пол рядом с собой.       Взяв девочку на руки, я позволяю той положить голову на моё плечо и тихо засопеть, обхватив мою шею ручками. Я держу одновременно чужую дочь, её шапку, два телефона, ещё и пакет с новым свитером в придачу. Ситуация — просто хуже некуда.       — Где же твой папаша? — шёпотом произношу я, автоматически мерно покачиваясь из стороны в сторону.              — Кьяра! — раздаётся голос, и я осознаю, что всегда есть, куда хуже. Блять, блять, блять, таких совпадений не бывает. — Спасибо Вам большое, девушка… — тараторит мужчина, топая откуда-то со стороны спортивных магазинов. Я даже не рвусь оборачиваться, потому что знаю, с чьим взглядом столкнусь.              — Привет, Арсений, — тихо выдаю я и разворачиваюсь на пятках, передавая малышку папе. Теперь ясно, чьи у неё невероятные голубые глаза и тёмные волосы. Папина дочка. Арс тихо ахает, увидев меня: наверняка был уверен, что я уже уехала обратно в Чехию, и мы вряд ли столкнёмся. — Шапка Кьяры и телефон ещё, вот, возьми, — я вытягиваю вперёд ладонь с вещами и всю имеющуюся энергию направляю в кисть, чтоб та не дрожала так нещадно.              — Господи, блять, — тихо бубнит Попов, ошарашено глядя на меня. Девчонка нервно ёрзает и уже собирается захныкать от метаний отца, я забираю Кьяру у Арсения и покачиваю, чтоб та не тревожилась.              — Ш-ш-ш-ш, — нараспев успокаиваю я девочку. — Убери вещи в рюкзак что ли, — предлагаю я мужчине и глажу малышку по спине, а та лишь тихонько причмокивает губами.       Я всегда завидовала умению детей вырубаться мгновенно и при любых обстоятельствах, да ещё и спать так крепко и сладко. Арсений снимает рюкзак и действительно наспех запихивает туда всё, что я передала, из карманов торчат разнообразные игрушки, бутылочки и прочее папское имущество. Взгляда Арсений по-прежнему не отводит от меня, будто представляет, что я вот-вот растворюсь миражом в воздухе.       — У неё телефон выключен был, а она ничего, кроме как принимать вызов, не умеет. Стояла здесь и плакала, — сокровенным шёпотом вещаю я.              — Я отвернулся на одну ёбаную секунду и потерял её. Она убежала из во-о-о-он того магазина. А потом мы должны были ехать домой спать. Всё через одно место, — Арсений показывает рукой в сторону «Адидаса», до которого и правда далековато. Жмурится раздосадовано и слишком уж печально, будто всё давно валится из рук.       Очень живо в голове всплывает картинка, как озорная синеглазая девчонка с заливистым хохотом мчится от папы по торговому центру, а потом уже начинает волноваться, потому что не знает, как вернуться. Мои племянники делали точно так же всё своё детство, пока знатно не отхватили.              — Главное, что всё обошлось, Арс. Ты её не потерял, она просто прогулялась и проплакалась, — усмехаюсь я. Попов горько хмыкает в ответ. — Я серьёзно, для детей это абсолютно нормально. Она прощупывает твои границы и проверяет, что ей сойдёт с рук, а что делать совсем-совсем нельзя, потому что себе дороже.              — Паршиво мне даётся отцовство, — тихо произносит мужчина и делает пару шагов в сторону эскалатора, явно намекая, что пора идти, и встреча подошла к логическому завершению. Отчего-то хочется продлить минуты вместе с Кьярой, да и с Арсением, безусловно, тоже.              — Вот не верю я тебе, Арсений Сергеевич, хоть режь меня. Уверена, что ты клёвый отец, — ободряюще произношу я и подмигиваю мужчине. — Слушай, подождёшь меня тут пару минут? Если хочешь, конечно. Я бы помогла тебе Кьяру в машину посадить, а ты закинешь в багажник своё добро, — я одним кивком головы указываю на внушительную кучу пакетов в руке Арсения, тот размышляет несколько секунд и в конце концов одобрительно кивает и забирает у меня спящую дочку. Я почти нехотя передаю малышку, от той так сладко пахнет детством, теплом и счастьем, что меня нехило ведёт в сторону.              Я подхожу к «Библиотеке ароматов», около которой мы топтались всё это время, и быстро сканирую витрину взглядом в поисках необходимого флакончика. Консультант предлагает мне взять сет из одеколона, диффузора и спрея для дома. Недолго подумав, я соглашаюсь: такой подарок можно подарить сразу и Антону, и Ире в их общий дом. Одеколон я беру «Амстердам» — цветочно-травянистый аромат, который можно носить каждый день. Я почти уверена, что тот подойдёт Шасту или хотя бы просто понравится, даже если не для носки. Диффузор выбираю с запахом «Белый чай», и удаётся урвать последний с витрины. И едва послушав аромат «Вечеринки в Нью-Йорке», хватаю и его в формате спрея: запах дыма, смешанный с фруктовыми свежими нотками, покоряет мгновенно. При необходимости спрей можно будет перенести в машину, а диффузор оставить дома. Ну, или сами разберутся. Консультант быстро упаковывает набор, я уже собираюсь приложить карточку, как вдруг замираю.              На серо-голубой этикетке в самом центре витрины значится «Гроза». С этим природным явлением и запахом у меня связано столько всего, что я едва не кричу, прося продать ещё и духи с этим запахом. Консультант, явно довольный тем, что я трачу столько денег, с удовольствием кладёт флакончик в пакет и закидывает туда несколько маленьких бесплатных пробников: «Свежесваренный кофе», «Морской воздух» и «Лимонный мармелад». Наверняка самые продаваемые, раз мини-версиями этих ароматов не сильно-то дорожат и готовы отдавать даром, пусть даже в таком формате. Я сердечно благодарю очаровательного парнишку и почти бегом направляюсь к Арсению, который успел заскучать в ожидании меня.              — Прости! Можем идти, — говорю я и забираю Кьяру, крепко прижав девочку к себе. Арс на несколько секунд зависает, глядя на нас, а потом быстро устремляется на эскалатор.       В машине я пристёгиваю девочку в детском кресле, кладу рядышком с ней какого-то потрёпанного кота (наверняка любимая игрушка) и наблюдаю за Арсением, который играет в тетрис: пытается разместить всё в багажнике так, чтоб было красиво и компактно. Перекладывает коробки с обувью и другими покупками из одного пакета в другой, двигает какие-то ящички и бутылки. Перфекционист, что с него взять?       — Ну, я пойду, — с тёплой улыбкой сообщаю я даже без вопросительной интонации, когда Попов наконец заканчивает и закрывает багажник.              — За спасение моей дочери я обязан тебя хотя бы подвезти. Ты же у отца? — Хмыкает мужчина и галантно открывает передо мной дверь, увидев мой кивок. Я плюхаюсь на переднее сидение, и меня накрывает сотней, если не тысячей, воспоминаний. Арс заводит машину и настраивает печку, стараясь не смотреть в мою сторону.              Вихрем перед глазами проносятся воспоминания: как я впервые села в эту машину после смены Арса на съёмках и согласилась подписать контракт, затем мы ездили на концерт, да и просто катались по вечернему городу под музыку, подпевая и целуясь на светофорах. Я пялюсь в пакет с покупками, чтоб отвлечься от мыслей и сожалений.       — Кстати, что тебе нравится больше: запах кофе или запах моря? Мармелада или грозы? — Попов удивлённо приподнимает бровь и задумчиво щурится, постукивая пальцем по приборной панели. Я невольно зависаю, глядя на его руки.              — Из всего перечисленного — грозы. Всегда любил, когда была гроза у бабушки. Она плотно закрывала все двери, окна, зажигала свечи, потому что за окном резко темнело. Мы сидели все вместе за столом на кухне и играли в домино или просто общались. Мне было очень спокойно. Ещё я всегда любил предугадывать, в какой момент будет молния. Представлял себя волшебником, — тихо вещает Арсений, я заворожено слушаю и киваю, немного закусив нижнюю губу, чтоб не заскулить. Насколько же ты мой, уму непостижимо.              Я недолго шуршу пакетом и шёпотом прошу Арсения закрыть глаза и протянуть руку. Почти со дна достаю флакончик с «Грозой» и распыляю на запястье мужчины. Тот совсем немного вздрагивает, а затем шумно втягивает воздух носом и поражённо распахивает глаза. Подносит руку ближе к лицу и вдыхает аромат наверняка до ноющих лёгких, до отказа. Я и сама немного изумлённо поднимаю брови: я наслышана о том, что Demeter выпускают правдоподобные запахи, но такого я точно не ожидала. Этот запах — настоящий телепорт, переносящий во все спасительные летние грозы после долгой удушливой жары. Пахнет сырой землёй, озоном, свободой и свежестью мокрой травы. Перед такой летней грозой нужно бежать в сторону любого навеса, держа кого-нибудь за руку, смеяться и потом долго целоваться.              — Вау, — тихо выдыхаю я наконец.       На фоне ледяного воздуха за окном этот аромат кажется здоровым таким куском лета, как сладкого пирога. Арсений выглядит крайне восхищённым и то и дело подносит запястье к носу. Наконец мужчина отрывается от «Грозы» и выезжает с подземной парковки на вечно забитый Лиговский. Недолго поразмышляв, я беру флакончик и забрасываю его в бардачок.              — Это что ещё за выходки? — Арс посмеивается и тянется к бардачку. Я перехватываю его руку, взяв за запястье, и замираю.       Я так давно не касалась тебя.       Мужчина тоже реагирует весьма однозначно: застывает, будто статуя, и смотрит в упор на кольцо из пальцев. Я быстро одёргиваю руку и стыдливо прячу её в карман пальто под неясным мутным взглядом синих глаз.              — Подарок. Оставь себе. У меня ещё запахи лимонного мармелада, морского воздуха, кофе и, если что, я подрежу у Антона «Амстердам». Мне ещё как минимум месяц в России тусоваться, успею вылить на себя половину его флакончика, — Попов ничего не отвечает, только кладёт ладонь на руль и крепко сжимает тот пальцами. Я молчу тоже, стараюсь вслушиваться в дыхание Кьяры и периодически смотрю на неё через зеркало. Та мирно посапывает и не обращает внимание ни на что, даже не хмурится сквозь сон. Только кота на автомате нащупала и прижала к груди.              — Кстати, Рен, Антон передал тебе мой подарок? Вы же виделись, — я тяжело вздыхаю, вспоминая о вечно лежащем в сумке письме. Ни отложить подальше, ни прочесть сил не хватает, особенно после встречи с Арсением во Дворце Культуры. Я смотрю на мужчину с надеждой, что тот всё поймёт как-нибудь без слов, не придётся признаваться в том, что струсила: сам Попов ведь наверняка моё письмо, отправленное из Чехии, прочёл.              — Передал. Письмо я, если что, не читала, — признаюсь скороговоркой, как на допросе.              — Об этом и хотел спросить. Если не читала, может, вернёшь его мне? — Арс даже не отрывает взгляда от дороги и просит совершенно будничным тоном. В то же мгновение нарастает любопытство и практически нездоровый интерес: что же там такого, что Арсений вдруг просит вернуть письмо?              — Теперь мне интересно. То, что там написано, больше не является правдой? — судя по секундной перемене в выражении лица Попова, моё предположение является стопроцентно верным. Я пожимаю плечами — человеческие чувства действительно имеют свойство трансформироваться со временем, Арс имеет право на равнодушие по отношению ко мне, на ненависть и на презрение. Что угодно.              — Да. Отдай как сможешь, — тихим голосом отвечает мужчина.              Я кладу изрядно потрёпанный конверт в тот же бардачок к парфюму и думаю, что получилась неплохая композиция. Мужчина смотрит туда же таким же улыбчивым взглядом и тихо хмыкает, перестраиваясь в крайний ряд для поворота. Я почти начинаю дремать, разморённая печкой.              — Ты была бы хорошей матерью, — вдруг выдаёт Арс, от чего моё сердце болезненно сжимается. Мир вокруг будто начинает кружить на идиотской карусели, которые я всегда ненавидела, потому что укачивает. Вот и сейчас: укачивает.              — Наверное, — слишком резко отрезаю я и отворачиваюсь, почти прижимаясь носом к холодному стеклу окна. Стараясь выровнять дыхание и в принципе своё состояние, кручу на указательном пальце кольцо и пытаюсь нащупать через свитер кулон, подаренный Антоном: тот всегда утешает меня и успокаивает, напоминая о солнечном Шастуне и его большом сердце, в котором нашлось место для меня.       Арсений вздыхает, но не нервно, а как-то расстроено, и я вжимаю голову в плечи, будто боясь, что обидела мужчину подобной реакцией.              — Я что-то не так сказал? — Попов протягивает ко мне руку и неловко пытается погладить по плечу, пока светофор горит красным. Касания ощущаются кипяточно-горячими, я помню их такими, даже через плотные слои ткани, хочется, чтоб пальцы Арсения проплавили к чертям всё и добрались наконец до кожи, хочется тупо завыть.              — Всё так. Я наверняка была бы хорошей мамой, если бы я ей стала. Но мне, блять, тридцать один год, и никаких детей в перспективе не предвидится. Искусственные способы нахожу слишком уж затратными, хочется, знаешь… семью. Настоящую, понимаешь? И это мужчина может стать отцом хоть в семьдесят в некоторых случаях, а женская репродуктивная функция — штука вообще недолговечная, — я горько усмехаюсь, по-прежнему глядя в окно и не находя в себе сил даже взглянуть на Арсения, перед которым в очередной раз становится невыносимо стыдно.       Это замкнутый круг, Вселенная будто издевается над нами. Мужчина молчит и убирает руку с моего пальто, возвращая кисть на руль. Я сдерживаю вздох, крепко сомкнув губы и задержав дыхание — чтоб не хныкать, не выть и не рычать.              — Рен, — произносит мужчина в самом конце пути, уже заехав во двор нашего с папой дома, — ты, вроде, ещё планируешь оставаться в России. Может, чаю как-нибудь попьём? Чисто по… по-дружески, — и в голосе его столько чувств не озвученных, не показанных, что я болезненно жмурюсь и прячу нос в плотно намотанном шарфе, надеясь спрятаться туда целиком. «По-дружески» звучит очень лживо и наигранно, мне становится истерически смешно.              — Ну, какие мы с тобой друзья, Арс? У тебя своя жизнь. Дочка, девушка. Или девушки, это уже не моя забота. Короче, я бы с радостью, но не отболело ещё. Как буду готова — сообщу, но лучше не жди, — произношу я и отстёгиваю ремень безопасности, чтоб как можно быстрее убежать домой, покинуть этот мирок, пропахший грозой и Арсением.       В тишине тонет «Ты права», Попов горько хмыкает и уезжает мгновенно, как только я захлопываю дверь авто. Я запрокидываю голову и долго всматриваюсь в снежинки, плавно опускающиеся в свете фонарей, и не чувствую, как по вискам катятся слёзы. Ощущение, что не снег летит на меня с неба, а я улетаю в зимнюю черноту.