***
Мать учила Малисента держать клинок. Она тренирует до изнеможения, везде успевает и никогда не даёт себя обидеть чёртовым шемам. Она рассказывает ему о долийских легендах, богах и истории. Малисент не долиец, но своим покровителем выбирает Хранителя Тайн, приручившего Страх и Обман в облике воронов, брата-близнеца проводника умерших. Знание такая же сила, как острый кинжал в руке и он будет следовать учению Диртамена, оберегать семью и быть верным ей. Малисенту это нравится, он словно берёт в руку компас, который указывает не на север, а правильный путь. Малисенту очень хочется ему следовать. Наносить валласлин в эльфинаже — рисковая идея, что угодно может пойти не так в процессе нанесения рисунка на кожу и даже после, когда всё закончится. Малисент стоически терпит боль, он хочет доказать матери, что достоин её наследия и сможет уберечь сестрёнку Шианни и бестолкового братца Сориса. Малисенту хочется содрать кожу с лица, взять материнский кинжал и уничтожить, стереть в прах, пыль, сделать никем проклятых шемов, убивших мать, посмевших тронуть его семью, которой он на крови поклялся в верности. Если он позволил этому случиться, он передал семью? Он больше не может носить валласлин Диртамена? Малисент не знает. Он перестаёт смотреть на своё отражение. Малисент многое делает ради благополучия семьи. Убивает первый раз — ради семьи, наёмники хорошо платят даже эльфам, главное в их деле — работать без шума. Продавать секреты? Всегда пожалуйста, Малисент много интересного знает об аристократах, а если за его знания будут платить — он «за» обеими руками. Он делает вид, что нет подвоха, несоответствий, он будто не чувствует, как валласлин жжётся. Он, возможно, исказил суть письма на крови? Может быть. Только в эльфинаже суть — последнее, о чём стоит беспокоиться. Малисент делает много ужасных вещей, оставаясь верным семье. Малисент давно забыл, как выглядит татуировка, по которой его слишком легко опознать и из-за которой наёмники перестают пользоваться его услугами. Зато шемам в «Жемчужине» нравится, они платят в два раза больше, чем остальным, и скоро половина «жемчужин» ненавидит его чёрной ненавистью. А Малисент всё ещё продаёт тайны, усмехается и знает много из того, что эльфийской шлюхе знать не обязательно. У Диртамена бы волосы встали дыбом, да только Малисент уже давно перестал верить рассказам матери про эльфийских богов. Они, в конце концов, ничем не лучше шемовского Создателя.***
Долийцы, сородичи матери, свободные эльфы, не стеснённые шемовскими ограничениями и высокими стенами, смотрят на Малисента удивлённо и с толикой презрения. Малисент в их тусклой жёлто-коричнево-зелёной братии болезненно яркий, слишком поломанный и от того неправильный. Огненные, почти красные, волосы жгут, оставляя волдыри, глаза — пропасть, где на самом дне забился в угол мальчишка, верящий в богов и с живой матерью. У него много шрамов от шемовских рук, он их не скрывает, а долийцы этого не понимают. Валласлин выглядит нездорово, словно воспалился после нанесения кровавого рисунка, но если и болит, то Малисент не чувствует. Кинжал у горла Хранителя, стрелы, направленные в его сторону, и злобное, шипящее, как у змеи: «вы горько пожалеете, если откажетесь следовать договору». Спутники за спиной Малисента не знают,