***
Пока я работаю — солнце так и жарит — моя новая знакомка сидит в теньке на досках и болтает. Я не слушаю — да и не слышу — пока она не произносит имя Шейна. — Что там про Шейна? — Да на похоронах, говорю, доктор Харви отмочил! — Ты была на похоронах? — Конечно! Круто же! Я еще никогда покойников не видела. Только его в закрытом гробу хоронили, так жалко… — Знаешь, это не то зрелище… — Ой, да брось ты! Маман тоже говорит, что у девушки должны быть другие интересы! А мне нравится, понятно? — Что нравится? Изуродованные трупы? Она делает большие глаза и декламирует нараспев: — Ненастигаемость того, кто Смерть осуществил, величественней для меня величья на земле! Начертано душой на теле: «Дома нет» — и легкой поступи её рукой не удержать… — Замолкает и глядит на меня многозначительно. — Сама сочинила? — Неа, в книжке прочла… Знаешь, сколько ему было? — Не знаю и знать не хочу. — Тридцать семь! Это мистический возраст! — шепчет она. — И что же в нем такого мистического? — В тридцать семь погибают великие люди! Ты что, не знаешь?! Кто кончил жизнь трагически — тот истинный поэт, а если в точный срок — так в полной мере! — Тоже в книжке прочла? Она глядит на меня исподлобья. Вот дурочка. Нашла что романтизировать! — Так что там Харви? — вспоминаю я. — Да опять на ЗОЖ свернул, — фыркает она и передразнивает доктора: — «Позволю себе напомнить об опасности сидячего и малоподвижного образа жизни для мужского здоровья…» Он же у нас трусцой бегает и аэробикой занимается с тетками, прикинь! Ваще весь момент испортил своим мужским здоровьем… Почему-то мне становится так смешно, что даже ноги не держат. Я шлепаюсь задницей в песок и отчаянно хохочу. Девочка хмуро поглядывает на меня, а потом тоже не выдерживает — и мы хохочем вместе. — Меня Эбби зовут, — говорит она, отсмеявшись. — Лея. — Да я знаю. Маман тебе уже все косточки перемыла. Не вздумай, говорит, к ней приближаться. — А чего ж ты приближаешься? — удивляюсь я. — Хочу и приближаюсь! Я сама решаю, с кем общаться, понятно? Кто бы сомневался.***
Как-то после работы Эбби предлагает зайти на остановку: — Там вечером прикольно. Мы садимся на прогретый солнцем асфальт, прислонившись к пыльному колесу автобуса. Закатное солнце нежно освещает кроны деревьев, а из тоннеля веет прохладой. — Я сюда часто хожу, — сообщает Эбби. — Почему? Хочешь уехать? — Неа. Из наших только Себ хочет в город уехать. Постоянно об этом твердит. Только я думаю, никуда он не уедет. Если бы правда хотел, давно бы уже уехал… — Тогда чего сюда ходишь? — Так, подумать… Ведь остановка — единственное доказательство того, что за пределами Пеликана что-то есть. Что большой мир вообще существует. — То есть как это? — теряюсь я. — Конечно, существует! — Чем докажешь? — В смысле? Я же сама оттуда. Из… большого мира. Странно называть так свой родной город, из которого никогда не выезжала. Она качает головой. — Не аргумент. С чего ты вообще взяла, что мир реален? Может, мы все вымышленные персонажи? — Кем вымышленные? — Не знаю. Кем бы он ни был, для нас он бог. — Ну конечно, мир создал Бог. Но почему же сразу вымышленные? — А ты думаешь, мы реальные? — Ну конечно. Мы же чувствуем, разговариваем… Эбби поднимает какой-то камушек и кидает его на пыльную обочину: — Я думаю, есть другая реальность. Более реальная, чем наша. Кто-то о ней знает, но не рассказывает. Волшебник, например. — Какой еще волшебник? — В лесу живет. Я иногда хожу к его башне, сижу, на флейте играю, чтоб услышал. Только зайти боюсь. — Боишься, что не пустит? — Нет. Боюсь, что он скажет, что я верно догадалась, только отсюда не вырваться. Мне вдруг становится очень холодно. — Ну автобус ведь откуда-то приехал! Я ведь появилась тут как-то! Эбби грустно смотрит мне в глаза: — Я думаю, приехать на нем можно. А уехать — нельзя. — Вот что, — я встаю и подтягиваю джинсы. — Я домой. Завтра проект сдавать.