***
Гулкий удар по крыше выбрасывает меня из сна. За ним еще один. Выскакиваю за дверь, готовая ко всему. Утренний свет слепит глаза. Никого. За домом — никого. И только обойдя дом со всех сторон, вижу на траве у самой двери… яблоко. Наверху что-то шуршит, и еще одно яблоко с тяжелым стуком падает к моим ногам.***
За одну ночь лес изменился, стал прозрачней и тише. Трава полегла под холодной росой. Порыв ветра приносит незнакомый запах — сырой и глубокий, чем-то сродни запаху земли и мокрой коры. Гриб! Выглядывает из-под желтого листика, влажно блестит шляпкой. А вон еще один! Бросаюсь в дом за ножом и корзиной. Целый день брожу по лесу, дышу и слушаю тишину, забыв обо всем. Весь вечер чищу свой улов, бережно стряхиваю налипшие еловые иголки, нахожу старую сковородку и жарю грибы, сидя у камина. А наевшись от пуза впервые за день (за месяц?) и рухнув в кровать (перед глазами калейдоскоп грибов, травы и листьев) — вновь вспоминаю о сестре. Но сразу засыпаю.***
Наутро я иду к автобусу и покупаю билет до Зузу. — Вот нет чтоб с дитя́ми уехать! Ради одного человека буду я автобус туда-сюда гонять! — ворчит размалеванная тетка. — Скажите, — спрашиваю я у нее, — позавчера… или чуть раньше… не приезжала сюда девушка, похожая на меня? — Ты у нас тут такая одна, — усмехается тетка. Должно быть, это значит «нет». Я сажусь у окна, автобус трогается, и город, из которого не выбраться, остаётся далеко позади.***
— Ну слава богу! Наконец-то! — мама выскакивает в прихожую. — Я испереживалась вся! Почему не звонила? Почему сразу не приехала, как закончила свою площадку? Третий день тебя жду!!! Оглядываюсь — и не узнаю нашу квартиру. Ничего не поменялось в ней, но неужели я всю жизнь провела среди этих ровных бетонных стен? Чуть не впечатываюсь в угол — и понимаю вдруг, что разучилась тут жить. На кухне мама накрывает на стол. Всё то же, что и всегда: куриные бедрышки с макаронами-перьями и порошковый апельсиновый кекс («очень удобно, не надо возиться с тестом, водой залила, размешала — и готово»). — Мам, я ведь мясо не ем, — напоминаю я в который раз. И в который раз получаю ответ: — Не выдумывай! Вон как отощала! — Я вот к столу привезла, — достаю из сумки банку жареных грибов. — У дороги купила небось? — мама поджимает губы. — Это же отрава, выхлопные газы… — Сама собрала. — Да? Они хоть съедобные? — Попробуй — узнаешь. — Не, ну если такой знаток собирал, я поостерегусь, пожалуй! Ты же из города не выезжала никогда. Сама-то пробовала, чего насобирала? Я молча жую грибы и вдруг замечаю, что на мамином календаре с сельскими домиками — всё еще июль. — Тебя ждала, не меняла, — жалобно говорит мама. — Когда тебя нет рядом, время будто не идет… Переворачиваю на сентябрь — дело нехитрое. Очередной пряничный домик сияет окошками на берегу синей речки. — Ах, какая прелесть! — привычно восторгается мама, а я привычно держу при себе свое мнение об этих милых, уютных и насквозь фальшивых домиках, и вспоминаю свой дом-крепость в Пеликане, и лес, полный запахов и звуков, и мутную реку, вздувшуюся после дождя, и лесное озеро с корягой на дне, и мостки, на которых стирала белье, и говорю: — Я еще поживу в Пеликане, мам. И сама удивляюсь. А мама будто не слышит. Работает вилкой, увлеченно обсасывает кости. Потом говорит спокойно: — И что ты там будешь делать? — Просто жить. Там сейчас очень здорово, грибов навалом… — А зимой? — мама переходит в наступление. — Да ты же сама себя обслужить не можешь. Вон, молния на джинсах сломана. Ты их стирала вообще? А голову когда последний раз мыла? Ты же девушка! Я молчу. Сижу, опустив глаза, ковыряю гриб в тарелке. Мама достает сигарету, закуривает, отходит к окну: — Я уж молчу про это безобразие на шее. Совсем забыла про синяки! Вскакиваю, подбегаю к зеркалу. Синяки пожелтели и позеленели, как и положено синякам. Новых не появилось — слава богу! — Понятия не имею, откуда это взялось, — честно говорю я. Мама закатывает глаза, как всегда, когда жалуется телефонным подругам на Рэйчел. И я перехожу к тому, ради чего приехала. — Мам, зачем Рэйчел приезжала в Пеликан? — Это уж тебе видней, — фыркает она. — Она не сочла нужным показаться мне на глаза. — Рэйчел, опять ты за свое! — мама глубоко затягивается. — Я Лея, мам! Мама яростно тушит сигарету в пепельнице-вертушке, давит на шпынек, окурок с жужжанием улетает в вонючее нутро. — Ну хватит. Я думала, у тебя хоть в этом твоем Пеликане мозги на место встанут. Ты Рэйчел, и всегда была Рэйчел, и я уже слышать не могу эти твои глупости! Идем! Она мчится в нашу с сестрой комнату, а я, ничего не понимая, спешу за ней, стараясь не врезаться в очередной угол. — Вот! — она машет рукой в сторону моей кровати. — Ты видишь тут вторую кровать? Может быть, второй стол? Они тут были когда-нибудь? Нет! У меня одна дочь! Беспутная неумеха, прогульщица и позор семьи! И эти твои игры в Лею у меня уже в печенках сидят!