* * *
Цумики с особым вниманием относится ко всякому празднику. Тщательно составляет меню, планирует каждый час этого дня и не упускает ни единой мелкой детали. Когда же узнала, что в гости к ним заскочит сам Рё-кун, она словно с ума сошла. Благодаря сестрице Мегуми узнал, что Рёмен не переносит креветки и предпочитает ликёр. Сукуна был приятно удивлен такому вниманию со стороны Цумики и не мог насмеяться в трубку Фушигуро. Насмехался над их семейкой он без толики зла, лишь не мог перестать умиляться детской натурой этих людей. Семейка Фушигуро забавляла его каждый раз своими выходками, о чём он говорил Мегуми по телефону, пока тот возвращался с магазина домой. Обе руки были заняты пакетами, но они так давно не болтали без умолку, что пришлось посодействовать плечо. Слышать смех Сукуны за долгий декабрь — мед на уши. Тому слышать хихиканье Мегуми столь же приятное наслаждение. Вот шея уже затекла, руки онемели от тяжести пакетов и Рёмен как раз заканчивает звонок, потому что на заднем фоне неприлично громко кричит его менеджер. Он так скулил и просил ещё пять минут, а менеджер слышал точно такие же слова несколько минут назад. Розоволосый гоготал над ребячеством их семьи, а сам вёл себя как последний ребенок. Им видеться через несколько часов и проводить вместе целую ночь, но тот противится и просит у злыдня ещё минуту. Безуспешно. — Когда он должен будет прийти? — Цумики вся напудренная мукой, в печи пекутся имбирные печенья, но та желает приготовить пирог и скачет вокруг стола как кобылка. — Не переживай, придет ни раньше, ни позже. — Мегуми убирает пакеты на пол и помогает сестре, вытирает с лица муку, поправляет выбившиеся пряди за ухо, отчего та морщится — пальцы у брата ледяные и колко задевают кожу. — Он не наведывался? Куртки отца не было. Всё в этом дне было относительно прекрасно, от Тоджи не было новостей уже неделю — ценный подарок на день рождения Мегуми. Неделя без отца, неделя с друзьями и сэнпаями, неделя с Сатору и его женой Утахиме. И один день с Сукуной. Тот не навязывался как больной на празднование. Лишь пятиминутная встреча, подарок и поцелуй дольше положенного. Будто затишье перед бурей. — Я как раз по этому поводу. — Цумики виновато хмурит брови и кусает губы. Мегуми понимает, что рассчитывал на очень многое, ему пора было закатать свои губёхи обратно. — Я здесь. — Слышит позади себя. Мегуми думает, что если повернётся, то встретит Тоджи пинком под зад. — Как прошел твой день? Мужчина присаживается за полный стол и нагло ворует с блюдца фрукты. Куртка на нём, а ботинки спрятаны под диваном. Подготовился к приходу сына он основательно. Сестра тупит взгляд в пол и не может взглянуть на взбешенного братца. — Что ты здесь делаешь? — ругать Цумики как оказалось бессмысленно. Мегуми придется взять всё в свои руки. — Проваливай. — Он указывает на выход за спиной и прикусывает щеку, чтобы как-то выместить свой возрастающий гнев. — Между прочим я- — Свали нахрен отсюда, пока я не позвонил Годжо. — На полтона ниже и грубее. Цумики отошла к печи, закрутив в жгут полотенце. — Да брось, не позвонишь ты ему, я тебя знаю. — В последний раз он звонил ему только когда Тоджи пришел весь побитый и пьяный. Он пугал сестру и Мегуми не нашел варианта лучше, чем позвонить Годжо. Какую же взбучку они друг другу устроили это просто немыслимо. У Годжо до сих пор шрам на лбу, у Тоджи под левым боком. Пришлось разнимать их и звонить в полицию. И если в восемь лет Мегуми был ужасно напуган, то сейчас готов повторить прошлое и подсобить Сатору. — Ни черта ты меня не знаешь, катись к хренам, у нас будут гости. — Этот Рёме-е-е-н, — сейчас Тоджи можно называть удачным примером циклотимии — настолько быстро его игривость сменилась на гнев при упоминании розоволосого бандита, — да, да, знаю. Он облизывает уродливую дорожку шрама в собственных раздумьях. Его бесила мысль, что какой-то парень был в этом доме желанным гостем в любое время дня и ночи. Его взбесил факт того, что тот носил его вещи, использовал его медицинский набор и заходил в его комнату. И в каком же бешенстве он был, когда обнаружил использованные презервативы в мусорке. — Не думал, что мальчиков в дом будешь приводить именно ты. — Цумики нервно икнула прямо под стать ситуации. — Какие-то проблемы? — Мегуми скрещивает руки и упирается об стол. Выслушивать подобные доебки ему ещё не приходилось — А сам как думаешь? — Тоджи больше не растягивал шрам в противной улыбке, тема ориентации сына, видимо, болезненна даже для такого родителя. — Узнаю, что мой сын гей, застав его с парнем со спущенными штанами и боевой головкой. Сначала он подумал, что это была Цумики. Сукуна еле прикрыл собой Мегуми на столе и знатно наложил в штаны, когда в спину похабно присвистнули. Выпалив нахальное извинение за вторжение, и собираясь разворачиваться, он понял — за татуированной спиной прячется тёмная макушка не Цумики. Мегуми сам подал голос на вопрос Тоджи и также приказал тому свалить с комнаты. Вот бы сейчас Тоджи тоже послушался и ушел. — Не приходил бы сюда как домой, может избавил себя от этого зрелища. — Цумики покраснела за брата, озираясь на него бешеным взглядом. — И мы были одеты, вообще-то. — Сукуна был без верха, а так в целом одет и прикрыт. — А толку-то? — ядовитый смешок в ответ на глупое оправдание. — Трахался бы с ним за моей спиной. — Когда ты трахался с женщинами, за этими стенами мы молча пытались уснуть! Мегуми загибает пальцы, пытаясь пересчитать разные женские стоны, которые ему довелось услышать в этом доме. Число перевалило за десять и он встряхнул руками. Стряхнул со своих рук этих бестолковых женщин, которая одна за другой на следующее утро готовила им завтрак и исчезала. — Мегуми! — Цумики взвизгивает. Такая пошлость опалила в огне щеки, уши. Сердце бешено заколотилось в преддверии чего-то неприятного. Братец в ответ озирается с упреком на сестру. Отец наблюдает за всем исподлобья, что означает — зол и уже готов кусаться. — Так что хватит вонять, — Мегуми на самом деле страшно. У него трясутся губы в гневе, пальцы оледенели и отбивают по воздуху шикарные удары. Когда злость вскипает в венах стоит увидеть расслабление лицо Тоджи, ему становится страшно сорваться. Ударить. Прежде ему никогда не доводилось разрешать их конфликты кулаками, а в мозгу всё время талдычат, что по-другому нельзя, — и хватит строить из себя родителя. — Что ещё скажешь? Сегодня ты необычайно разговорчив. — Вечные провокации выливаются из этих грубых уст, но на сей раз пытаются не развести на разговор, а выбесить. Тоджи по прежнему сидит за столом и крутит в руке яблоко. Оторвать взгляд от фрукта сложно, даже такая мелочь в его руках может стать оружием способным убить. — Скажу ещё раз — вали отсюда, тебе здесь никто не рад и никто не ждет, так что прекрати портить нам жизнь своим существованием и просто смойся в закат на всю нашу гребаную жизнь! — на одном дыхании. Мегуми, как нормальный человек, ощущает животный страх перед этим мужчиной. Сейчас, конечно, большую роль играет только злость, что вскружила голову юноше. Зенин молчит после слов, закусывает в нетерпении губу и выдает самое отвратительное, что мог только придумать: — Я твой отец. — Отец? — Рыдать только и хочется. Мегуми прокусил щеку, собрал во рту кровавую слюну и принялся за губы. — Ладно, ладно. Брюнет мечется по комнате, распинывая по сторонам пакеты, главное — не заходить Тоджи за спину в агрессивных раздумьях. Желание наброситься иначе он не сможет преодолеть. Цумики тихо плачет, вытирает слезы тряпичным жгутом и не замечает пригорающий пирог в духовке, который донимал своим запахом нос Мегуми. — Так не терпится получить от Бога искупления? Так хер тебе, ты будешь вечно гореть в аду! — Так ненавидишь меня? — Тоджи встает из-за стола, роняет стул, горстку плодов и приближается к Мегуми танком. Вопрос, нет, скорее это превратится в прямую угрозу, если ответ будет положительным. Сестра вопит и подбегает к мужчине. Он перекрыл Мегуми дорогу, тому остается только стоять у холодильника, прижавшись спиной к дверце. Девушка стоит между ними и упирается маленькими ладошками им в грудь, встревая между мужчинами и не позволяя натворить глупостей. — А по мне не видно? — Цумики молит их остановиться. Как жаль, что в голове брата слышно только сердце и бурлит одна ярость. Тоджи натыкается на маленькую преграду в лице беспомощной девушки и смягчается. И, возможно, впервые с тоской отвечает: — Твоя мать была бы в полном ужасе. Мегуми уже этого не понять. Ему не суждено понять что-либо связанное с матерью. И это тоже злит. — Моя мать умерла! — он отталкивает сестру одной лишь рукой, подступая навстречу отцу. Тот отступает под каждое громкое слово сына, лицо уродуется выступающими морщинами. — И я не удивлюсь, если причина тому ты! — Мегуми! — сестра уже рыдает и держит только брата. Её руки заледенели от страха, она берет лицо брата в ладошки и просит взглянуть на неё и всё без толку. — Даже фотки не осталось! — сестра приглаживает скулы дрожащими руками. Она касается кончиками пальцев до век, собирает ими соленую влагу. — Даже имени не знаю! — она всем телом жмется к брату и пытается остановить его шаги к отцу. Чувствует плечом бешеное сердце брюнета. — Ничего! — она сама толкает брата в противоположную от мужчины сторону, но Мегуми прет и только вырывает от своего лица руки. — И чья это вина?! От матери у Мегуми осталось только само слово. Он не знает её имени, её внешности и голоса. И это самая большая несправедливость в его жизни. — Действительно, болтливый ты сегодня. — Слова о ней Тоджи всегда воспринимает с особой болью. Мегуми думает, что если этот человек способен на любовь, то почему обделил этим своего сына? Мужчина смотрит на брюнета с тихой обидой и это несправедливо. Единственный здесь виновный был он. Так пусть перестанет делать этот жалкий вид и заблуждать всех в этой комнате. — Как она вообще могла повестись на такого ублюдка? — с отчаянием. В голове никогда такая мысль не укладывалась. Фушигуро не мог поверить тому, что вокруг говорили: о крепкой любви его родителей, о скорой кончине матери, и счастье, что она принесла отцу. — Пожалуйста, хватит. — Цумики тянет Мегуми за одежду, тянет отступить хотя бы на полшага. — Не зря Зенины все твердят о твоей бездарности. — Он не самый лучший сын. Но он никогда не делал ужасных вещей, прилежно учился и даже выслушивал душные советы взрослых, пытался прислушиваться хоть и не следовало вовсе. Он говорит сейчас гадости, за которые будет стыдно ещё долгое время, он еле сдерживает скупые слезы в свои двадцать три года из-за того, что отец доводит его своим существованием. Ему стыдно взглянуть на сестру, которая плачет из-за него, но если этого сейчас не сделать, если не сказать всех этих гадостей, Тоджи не узнает, как паршиво его сыну на душе, как его тошнит от одного его упоминания. Мегуми простил бы отца, но тому придется исчезнуть из его жизни и стать таким же пустым словом «отец» каким была для него «мама». — Лучше бы умер ты, а не она. — Брюнет клянется, что это последнее сказанное отцу слово. Больше не скажет. Их уже нет. — Хватит! — на такое Цумики уже злобно верещит и бьет Мегуми по затылку кулаком, тут же обнимая со спины и извиняясь шёпотом ему в лопатки. Она прижимает его к своему лбу, гладит по груди, отсчитывая удары сердца. С ужасом понимает, что еле успевает. — Какие мы разговорчивые. — Тоджи смотрит из-под черной челки и повторяет это в какой раз. — Давай, говори ещё, я слушаю. — Цумики кричит теперь на Тоджи, вступаясь на защиту брата. — Думаешь претендую на звание отца? Как бы не так. — Если Мегуми поднимает на него взгляд, он не сдержится. Если посмотрит в глаза напротив и не увидит прежнюю провокацию — точно убьет. — Я всю жизнь жалею о каждом своем малейшем поступке. — Мегуми поднимает взгляд на мужчину вопреки всему разумному. Тот этого ждал. — И знаешь что? — в глазах только злость, что плескалась и во взгляде Мегуми. — Ты одно из моих сожалений. Мегуми помнит как неаккуратно толкнул сестру к холодильнику. Как набросился на отца и впечатал его в стену. Костяшки от забытого чувства заныли. Он всегда хотел это сделать. Его удары наверняка легкие, он не славится могучей силой, способной завалить такого мужчину как Тоджи. Но у того от пары ударов выступает кровь из носа, его глаза слезятся и он бьет в ответ машинально, как бы сильно не хотел доводить до такого. У отца тяжелая рука, привыкшая к грубой силе. Не удивительно, почему Мегуми тут же падает на пол, почему в глазах двоится и челюсть пронзает словно током. Ему хватило одного такого удара, чтобы прийти в себя, но сразу после одного последовал другой под грудь. А вот это уже плохо. Дыхание спёрло моментально, Мегуми пытается хапнуть кислорода, но рот одну из своих функций не собирался выполнять. Вдалеке от себя услышал крик сестры. Она просила уже «Тоджи-сана» остановиться и это послужило как сигнал к защите от очередной атаки, которая непромедлительно последовала. Мегуми не увесистый, зато проворный по сравнению со своим стариком. Именно юношеская ловкость помогла ему уклониться от отцовского пинка. Силы тот в том ударе не пожалел: когда нога ударила по воздуху, а не по чужому животу, равновесие сыграло с горе отцом плохую шутку. Мегуми посчитал это идеальным шансом. Ему бы только ухватиться за чужую ногу и повалить, угомонить идиота и дать передышку самому себе — ибо разыгрались они знатно. Мужчина повидал на своем веку не только победы и прекрасно знал, что значит возможность кому-то тебя повалить. Единственным и рациональным решением было поддаться и свалиться на чужое тело, самому перехватить инициативу на полу. Но не получилось. Мегуми встретил Тоджи ударом. Много силы в него не вложил, но мужчина посодействовал в нём своим падением. Рука Фушигуро этого действия не оценила, как и челюсть Тоджи. Страшный хруст и точно неизвестно, что послужило её причиной, но Мегуми вскрикивает от боли и прижимает руку к груди, в то время как Тоджи глыбой валится к ногам парня. Брюнет отползает от туши и встряхивает покалеченную руку, ждет очередной раунд. Он в готовности опирается на стул в попытке встать. Дергает за скатерть и та сбрасывает половину содержимого стола с безумным треском. Этот шум взбаламутил мужчину подняться и с трудом подползти к противоположной стене. Успокоился. — Стоило продать тебя тогда. — Челюсть сводит при каждом слове, но когда это волновало Тоджи вообще. — Толку от тебя столько же сколько и от меня, как бы не хотелось этого признавать. Он кряхтит через слово и жмет руку к левому боку, играет челюстью, пытаясь будто вправить. — Продать меня? — ещё чуть-чуть и Мегуми начнет харкать внутренностями. Дышать приходится через раз, организм попросту не справляется сейчас с данной задачей. — Насколько же я тебе безразличен? Он давно догадывался. Азартный до мозга костей мужчина ни дня не проводил по уши в долгах. Всё доходило до того, что есть дома было нечего. А отец всё играл и играл. Пока не доигрался. Деталей Мегуми знать не дано, все держалось в строжайшем секрете от него, но кто бы мог подумать, что малец в свои года мог догадаться, зачем чужим людям нужны были его отпечатки и анализы. Семилетний мальчик почти смирился со своей участью вшивого товара, владельца свежих органов или общей игрушкой. Но отца лишили прав, его с сестрой оставили одних и появился Сатору. Он даже забыл странных людей, осматривавших его с особой педантичностью. И теперь эта тема вновь поднялась. Мужчина держится за левый бок, покалывающий от старой боли. Шрам на теле горит, напоминая о том дне, когда он его получил от рук ублюдка Годжо. Мегуми упирается телом об стол, они свалили в драке все продукты со стола, смяли один из пакетов. Жалкая, нелепая потасовка, раскрывшая все карты. Тоджи обессилено зол за длинный язык, что не контролировался одними только мыслями. Скелеты вываливались один за другим с особой жестокостью для брюнета. — Порой я думаю аналогично. — Несмотря на свое состояние, Фушигуро слышал всё четко, упрямствовал и не хотел вслушиваться в хныканье сестры и чтобы избежать надобности ловить её всхлипы, полностью прислушивался к сердцу и Тоджи. Мегуми теперь чертовски спокоен, тут не разыграешься с побитым лицом. На языке у обоих горчит и оба боятся, что это не кровь, а сожаление. И в чем же их мысли схожи? В том, что мужчина бездарен? В том, что он виноват в смерти матери? Не в духе мужчины признавать подобное дерьмо. — Порой думаю, что лучше бы умер ты, а не она. Брюнет совсем не удивлен. Ни капли. Горло безбожно дерет от невозможности правильно дышать, а глаза щипают не от обиды и уж тем более не от боли, а лишь потому что нос пульсирует и ноет. Он знал, что человечность в Тоджи умерла вместе с той женщиной, которую Мегуми называл мамой. От прежнего гнева ничего не осталось. Сестра судорожно всхлипывает за его спиной и шепчет, прося наконец остановиться. Мегуми наконец оборачивается на сестру. Та сидит возле пакетов и безудержно рыдает, мнёт упаковку от яиц и все шепчет мольбы. На её щеке цветет последствие гнева Мегуми. Что же он наделал? Цумики не должна была плакать из-за него. Она вообще не должна плакать, смотреть на весь этот цирк Шапито, с клоунами в главной роли. Мегуми не должен был быть таким жестоким с ней, отталкивать её и тем более — поднимать руку. Мужчина в стороне глумливо прыскает. — Мегуми? Мегуми на карачках выползает из чертовой кухни. Дышать там просто невыносимо. Смотреть на Тоджи — невыносимо. Слышать его издевательства — тоже. Фушигуро думает, когда же закончится весь этот ад. Когда же его жизнь станет спокойнее, ровнее и счастливее. Мегуми не привык винить кого-то в своих бедах и несчастьях, но сейчас верил и даже не хотел отрицать, что главный зачинщик проблем в их семье — Тоджи, который всячески старается сделать и сына участником этого шоу. Два идиота, что не переносят на дух существование друг друга, в итоге сцепились как собаки. Это даже не было похоже на драку с Годжо. Какой-то дешёвый фарс, жалкое выступление на смех всем зрителям. Ужаснее всего то, что Фушигуро во всём этом главный герой. Главный зачинщик, поднявший руку на отца в ответ на его уничтожительную правду. Но Мегуми хотелось бы верить, что Тоджи просто кусок отборного дерьма, что его натура такова и этого не изменить никакими силами природы. А здесь получается всё гораздо интереснее — он причина всего плохого или большинства того, что происходило в жизни мужчины. Причина холодного взгляда, холодных поступков и всего потока отборного дерьма, что свалился на их семью. Этот дом проклят. Мегуми сам проклят, иначе никак не объяснить эту череду неотъемлемого пиздеца, что происходит с ним уже несколько лет. В коридоре появился воздух. Мегуми выровнял дыхание и встал на ноги со второй попытки. Ребра, как по струнке, играючи закололи, кислород опять с отрывком поступил и так ещё пару раз, пока брюнет не привык к боли и не смог прямо держать спину. — Пожалуйста, не уходи, Мегуми! — Цумики бежит вслед за братской спиной с новой порцией слезами и разрывающей сердце мольбой. — Ты тоже так считаешь? — Он оборачивается к ней навстречу и цепляет куртку. Нет. Брюнет знает ответ сестры, и всё же злится, когда Цумики молчит, не понимая намерений пугающего брата. — Пойдем отсюда, умоляю тебя. — Мегуми тянет к сестре избитые в кровь костяшки. Сестра смотрит на протянутую руку, оглядывается назад, на кухню и прижимает собственные к сердцу. Она не может оставить так отца, она не может оставить в одиночестве дом. Она просто не может уйти. Она ужасно боится. Ей до смерти страшно делать что-либо, а Мегуми расценивает это за отказ. И это самое худшее, что могло только произойти. Мегуми чувствует предательство. Цумики, что всегда яро протягивала руку помощи, отворачивается от него, волнуясь хрен пойми за что. И это доводит до слёз куда сильнее, чем слова Тоджи.* * *
В автобусе его провожали осуждающим взглядом. Он не смотрел в собственное отражение, чувствуя всю ситуацию по количеству крови во рту и её ржавому вкусу. Он проезжает уже третий круг, пока водитель не грозится вызвать полицию. Заходить куда-то с таким лицом не хочется, да и денег он с собой не взял как и телефон. Он не хочет сейчас быть один. Он хочет встретиться с друзьями. Отмахнуться от упреков с их стороны и посидеть в доме Итадори, молча сверля потолок старой хижины. Такой мелочи сейчас ему не хватает как никак. А ещё хочется к Рёмену. Но стоит мысли проскользнуть и тут же отдергивается — нельзя, не в таком состоянии. Фушигуро и так понимает, что когда тот придет и обнаружит полный беспорядок, ринется искать брюнета. В голову приходит только Годжо. И Мегуми опять себя отдергивает. Нельзя. Он со своей женой. Может они на каком-то богатом банкете празднуют этот день и весело проводят время. Но мысли после драки поступают с удивительной медлительностью, Мегуми уже стоит в подъезде и здоровается с милой вахтершей, благо чуть ли не слепой, и она поздравляет парня с прекрасным вечером, продолжая в одиночестве читать книгу. На двадцать пятый этаж стоило бы добраться на лифте, но Мегуми тянет время, ведь себя хорошо знает и надеется передумать, несмотря на обстоятельства. Выходит на двенадцатом и с него поднимается по лестнице, шаркая по плиточным ступенькам. Если он придет, он испортит праздник ещё двоим людям. Он будет выслушивать ругань Годжо и краснеть от проницательного взгляда Утахиме-сан, которая никогда не лезла в их дела, за что он благодарен. А слова отца ступают с ним по пятам по этим ступенькам. Каждый шаг повторяет его слова как эхо. Не нужно быть умным чтобы понять — Годжо спас его от этого. Причина по которой он уже на двадцать четвертом этаже — это банальная правда. От отца он слышать её не хочет, а опекун вроде клялся говорить Мегуми чистую правду. За его дверью тишина. Но Мегуми уверен, что опекун сейчас дома. Он знает, что тот наверняка делает, что говорит и в каком сейчас настроении. Он дурачится со своей женой, дразнит её, но усердно помогает с приготовлениями. Сейчас он не думает о том, что творится за дверью, он счастлив в своем доме и не собирается разрушать это счастье. Мегуми тоже не хочет этого делать. Нет, он не сможет. Одно дело появиться в таком виде перед друзьями, а другое — перед Годжо. Вся эта чушь с куплей-продажей детей может подождать до других, лучших дней, когда Сатору будет свободен, когда сам Мегуми будет готов. Он пойдет к Сукуне. Подождет окончания его смены на работе и вместе с ним поедет к нему. Выслушает огромный поток проклятий в сторону отца, попытается остановить буйного Рёмена и просто посидит с ним в тишине пока на часах не пробьёт двенадцать. Розоволосый точно не даст ему сойти с ума от мыслей и просто приготовит ему кофе. Как раз то, в чем он сейчас нуждается. Когда брюнет развернулся от паршивой двери, так и не сумев к ней даже прикоснуться, в спину щелкнула замочная скважина и по лопаткам больно прошелся тонкий край металла. Это Сатору. «Блять-блять-блять-блять» — Мегуми-кун? — в голосе опекуна как всегда звучит веселье. Теперь оно не раздражает как прежне, а заставляет сильнее ссутулиться, спрятаться. — Я не думал, что ты сегодня зайдёшь ко мне. — Фушигуро успел увидеть в его руках мусорный мешок. Сатору игривый, видимо уже подвыпивший. Визит Фушигуро его приятно удивил, да что скрывать — осчастливил. Такая неожиданность сбивает с толку, поэтому Сатору не сразу замечает, что брюнет стоит к нему сгорбленной спиной и не отвечает, держась за голову. — Мегуми? Капюшон задевает кончик носа, настолько сильно в страхе натянул его Фушигуро. Челюсть ноет, пытаясь показаться из тени Сатору. Черный пакет шуршит и ставится на пол. Сатору ещё пару раз зовёт Фушигуро и дёргает сзади его за капюшон, когда не слышит и шороха. Тот неохотно сползает с растрепанной шевелюры, дергает прилипшие пряди за собой и открывает вид на лицо Мегуми. — Я какой-то невъебенный товар? — звучит прежде чем Сатору искривил в немом ужасе лицо. Прошло три часа после взбучки, наверное, лицо успело распухнуть. Подергивающаяся губа рвалась при каждом движении, и дрожать она не переставала, кровоточила и горела. Сатору вопроса не услышал. Больше волновало изуродованное лицо его сына. Гематомы на нем расцветают под глазом, на скуле. Мегуми и раньше приходил домой побитый. Но никогда прежде он не выглядел как проигравший. — Это сделал он? — никто бы не смог сотворить такое с брюнетом, кроме него. — Я убью его. Сатору потерял нить разговора. Это было видно по его бешеным глазам. Мегуми уже видел в них, как горел заживо его отец. И этого хочется в последнюю очередь. Он встряхивает мужчину за ворот рубашки, возвращает в реальность, где ждёт от опекуна ответа: — Отвечай! — Нет, не товар, — на удивление собирается с мыслями Годжо быстро, — никогда и в мыслях не было так о тебе думать. Пойдем, — он тянет брюнета за собой, но Мегуми сопротивляется, — я расскажу тебе всё, что ты хочешь знать, — Фушигуро до чертиков напуган такими обстоятельствами. Он не хочет заходить туда, откуда выглядывает Утахиме, — без лжи, обещаю, просто пойдем со мной. Опекун безжалостен. Он делает обеспокоенный взгляд, молит и не отпускает кофты сына. Мегуми отказать не может. Не при таких аргументах. Утахиме встретила Фушигуро с таким же испуганным лицом как у Сатору. Он, уже на серьёзных тонах, просит женщину принести льда и та кивает, выбегая на кухню. Опекун усаживает Мегуми в гостиной на диване, хоть тот и бесится и хочет уйти в ванную о чем напрямую шипит и отмахивается от рук, которые пытаются дотянуться до его лица. Сатору груб. Он давит на плечи и садит парня обратно, сдирает капюшон, задевая отдельные пряди, и больно хватает того за подбородок, что значит — хватит выуживаться. Брюнетка подбегает к парням с компрессом и таблетками от головы. Аккуратно интересуется у Мегуми не болит ли его голова и когда получает положительный ответ, она нежно приглаживает колючую чёлку и касается тёплой ладонью лба. Температуры у Фушигуро не было, Иори с облегчением об этом сказала и дала запить водой таблетки. Всё это время Сатору сидел, недовольно прикусывая губы. Женщина цокает в ответ на поведение мужа и отводит на пару мгновений Сатору, шепчет тому угрозы и навешивает подзатыльники. Годжо не отшучивается и на удары отвечает шипением и матом. Он ругается рьяно, проклинает Тоджи и грозится поехать сейчас именно к нему. Но брюнетка ведет его под локоть на кухню, усаживает на стул и наливает воды. Мегуми подпирает лоб компрессом и пялится только в пол, отсчитывая секунды на настенных часах. Супруги шушукаются уже сто двадцать четыре секунды. Утахиме два раза отдергивала Сатору от идеи взяться за старую бейсбольную биту. Ещё пятьдесят одну секунду они молчали и сверлили спину Фушигуро. Ещё семнадцать Годжо тихо подсаживался к Мегуми, пока его жена на цыпочках выходила из комнаты. Сатору приглаживает свои волосы, нервно дергает ногой и никак не может подобрать правильных вопросов для начала: — Что… что произошло? — Сатору, я пойду в магазин минут на пятнадцать. — Брюнетка появляется уже в пальто и отвлекает парней от разговора. Она съела свою помаду в раздумьях и криво улыбалась, пытаясь разогнать эту тучную атмосферу в их гостиной. — Или двадцать. — Считает, что столько времени им вполне хватит для разбирательств. — Зачем? — Сатору не понимает этого и хмурится. Мегуми уже догадался для чего весь этот фарс. — Не тупи-и-и… — Утахиме сжимает в раздражении кулаки и кривит лицо. От этого оно странно искажается и портит макияж, который скрывает огромный шрам на лице женщины. — За авокадо, — она быстро придумала за чем ей таким нужно срочно сходить, — хочу салат с авокадо, — Сатору совсем не понимает своей жены и тупо косится на нее из-под белой чёлки. Она в ответ трясёт указательным пальцем и кичится, аля как выкрутилась, — да, авокадо. — Ставит на этом жирную точку, сжимает кулачки для Сатору и также неуклюже на цыпочках и каблуках отступает назад. — Я пошла! За женщиной в ту же секунду захлопывается дверь. Вместе с этим звуком уходят и остальные. Сатору бесшумно дышит, бесшумно закидывает одну ногу на ногу и тут же встаёт, охваченный какой-то дурацкой мыслью. Он вновь ретируется на кухню. Мегуми сидит всё в том же положении и отсчитывает секунды. Годжо достал что-то из холодильника, разлил по бокалам вино и по новой присаживается к Фушигуро. Теперь он решает отвлечь парня от изучения паркета, тычет в него чем-то холодным, что заставляет парня поднять голову. — Что это? — Сатору держал в руках зеленый плод, на кофейной столике стояли два готовых бокала. — Авокадо. — И правда. Целое авокадо, свежее, летит за спину Сатору, который сейчас умело разрушил хлюпенький план своей жены. — Уже второй день в холодильнике лежит. — Он словно только сейчас понял, что Утахиме ушла просто потому что решила оставить их наедине. Годжо прыскает и думает: кто же из супругов больший идиот в этой ситуации. — Выкладывай. Как бы то ни было, предоставленной возможностью надо пользоваться. Её не будет двадцать минут, этого должно хватит на разговор и, в случае чего, предотвратить ссору между ними. Фушигуро не спешил следовать указанию. С того момента как оказался в этой квартире слова только глубже запихались в глотку. Он не храбрец. Сложно даже повторить тот вопрос на лестничной площадке, незнакомое чувство пожирает изнутри и не выпускает из своего омута нужные слова. — Я спросил у тебя. — Левый глаз видит мутно. Он слезится при попытке разлепить веки и огоньки зданий за окном квартиры слепят как настоящее солнце. Как неудобно расположился Сатору, приходится разворачиваться практически полностью, чтобы подключить в действие правый, нетронутый глаз. Годжо хмурится. Редко увидишь его таким. Обычно его серость сопровождается едкой ухмылкой, но и её не видно. Беловолосый словно сгрызал изнутри губы. Тонкая линия не размыкалась в ответе несколько минут. Все это время Мегуми прыгал взглядом то на окно за опекуном, то на самого опекуна. В знакомой квартире Мегуми чувствовал ностальгию. Тринадцать лет он прожил в этой квартире. Когда впервые он вступил на порог подумал — умер. Такого светлого, солнечного места он не видел. Ему даже казалось, что ночью темнота здесь не такая как в их прежнем доме. Она более светлая. И тишины здесь практически не было. Сатору жил один, но был таким громким. Он громко ругался с отцом, с людьми. Громко играл и особенно громко кричал, когда проигрывал Мегуми. Он смеялся когда готовил, потому что до этого ни разу дома не питался, но ведь детей кормить чем-то нужно. Он всё время обжигался маслом или самой сковородкой и Цумики сдувала колючую боль с длинных пальцев и хихикала вместе с Мегуми. Сатору был громким, когда звал к себе школьных друзей. Сатору сам только выпустился из школы, а уже примерил на себя роль отца-одиночки. Друзья не знали, что увидят здесь двоих детей, занимающихся вместе с Годжо домашкой. Сатору также сидел с ними за этим диваном и объяснял всю ситуацию, очень громко и очень счастливо, словно приобрёл себе новую игрушку и хвастался этим. Так казалось Мегуми раньше. Сейчас он уже и не знал, что о нём думать. Но Годжо был тихим. И когда он был тихим, это страшило больше всего. После драки с Тоджи он был тихим почти месяц, пока не добился того, чтобы мужчина не мог приближаться к детям и на метр. Он был тихим когда Мегуми ссорился с Цумики. Он очень долгое время был тихим, когда умер его друг. И сейчас Сатору хранит молчание, что не обещает чего-то лёгкого. И тут Сатору начал. Начал издалека: — После смерти твоей матери он несколько лет был в глубоком отчаянии. Мегуми знает про это. Наслышался везде ото всех, но так и не может понять от кого и откуда именно. Словно эти слова просто были с ним всю жизнь, как тот факт что Санты не существует, а Земля круглая. — И пока он был в этом состоянии, он беспорядочно играл, тратил, дрался и тому подобное. — Годжо перечисляет, размахивает тихо кистью и показывает всю рутинность подобных вещей для Тоджи. — По слухам, он задолжал огромную сумму денег и пришел просить их у главы Зенинов. — Годжо сам мало что знал об этой ситуации. Но предпочитает верить тому, что слышал в стенах родного дома. — Тот согласился отдать их, при условии, что Тоджи выиграет у него в картах. Глава тоже азартный человек, знаешь ли. — Сатору издевательски морщится. Он никогда не любил стариков за их взгляды на мир, а тут ещё и пагубные склонности не украшали этих персон в его глазах. — И тогда, по дому прошелся ужасающий слух, дошедший аж до остальных кланов: Тоджи Зенин, не зная, что ставить в ответ, продал собственного сына главе. Брови Мегуми дернулись в удивлении, но не от шока. Мегуми ещё легко отделался, как оказывается. Он ожидал худшего. Ожидал куда более ужасающего и когда услышал это, камень с души просто свалился и промчался перед глазами. Мегуми облегченно вздохнул и смог наконец расслабиться — опустился на спинку дивана, закидывая голову к потолку. Такая правда не оправдывает Тоджи, он всё ещё последняя скотина на этой планете и заслуживает только одиночества. Но от мысли, что ему бы не пришлось делиться с кем-то органами или обслуживать извращенцев, хочется пищать от радости, отчего Мегуми забывает главной сути — его хотели продать. Но она быстро возвращается, когда голова оказывается в другой плоскости. Тоджи не заслуживает даже есть со стола. А Сатору помнит всё. Годжо в день, когда от Зенинов пришла эта новость, был дома. Прогуливал последние уроки и прятался от отца в огромном доме. Знал, что старик и половины этого замка не сумел обследовать, засидевшись только в кухне и в своем кабинете. Глупые служанки болтали без умолку с водителем через забор. Шушукались и кидали печальные комментарии, жалели мальчишку и тут же поливали его грязью, оценивая как ценную вещицу, которую купил Наобито. Признаться честно, эта новость взбесила юную кровь и тот немедля поинтересовался у кукушек всеми деталями. Сатору уже знал имя ребенка. Его возраст и характер. И сразу же проникся сочувствием к бедному ребенку. — До жути страшная находчивость Зенинов. — Так комментирует Годжо поступок биологического отца Мегуми. Да и всего рода в целом. — Глава сначала не хотел принимать такие ставки, он ведь не торгует детьми или что-то в этом роде. — В этом он был уверен на все сто, связи между кланами были теснее прежних с тех времен. — Но Тоджи сумел убедить того за две минуты, по крайней мере так говорят. — Добавляя уточнения в конце, Сатору ругает себя за то, что не разузнал о ситуации прежде. Не хотелось вводить в заблуждение ребенка, которого итак всю жизнь водили за нос. — Тоджи проиграл в тот день. И чтобы выплатить долги отправился хрен пойми куда, оставив вас одних. — Мегуми знает, что отца не было ровно пол года и пять дней. Ему было плевать куда делся отец, он молил Господа о том, чтобы тот не возвращался. Вот только для чего считал дни его отсутствия он сам не понимал. — Мать Цумики, прознав об его ужасных долгах, просто ушла. — За сестру Мегуми переживал больше. Она никогда не подавала виду, что обеспокоена уходом матери, но по ночам перед сном подолгу сидела за окном, ведущим на дорогу. Из этого окна она в последний раз провожала свою мать. Фушигуро знал — из этого окна она её и ждала. — За то время, пока его не было с вами, у него отобрали права, и по закону ты должен был перейти на опекунство к Зенинам. — Мегуми с неприязнью вспоминает родственников. Исключением являются лишь его тёти, что сами натерпелись от собственного клана. Жизнь там означало вечное рабство на фамилию и репутацию, внутреннюю вражду и кровопролитие. Окажись бы он там, и ему конец. — Думаешь, почему это так взбесило твоего отца? Это же полное лохотронство! — Сатору разводит руками и вспоминает таким необычным образом про вино. — Он проиграл тебя, а тут выясняется, что ты забесплатно переходишь в их пользование? Его это не устраивало. — Годжо красноречиво отпивает большой залп в немом соглашении с поведением Тоджи. — Поэтому он обратился к клану Годжо, за главенством которого уже стоял я. — Его старик скончался во время этих событий, а Сатору был первым и единственным наследником. — Как ни странно, уговорил он меня быстро. Помнишь день когда мы встретились? Странно было бы не помнить. Беловолосый старшеклассник поджидал его у порога дома и даже не скрывал всех фактов. Выдал о всех планах за один присест и не шуточно серьезно заявил о своих намерениях забрать их. Не скрывая информации о том, что забрать его хотят и другие желающие, которые не грели места для его сестры, Годжо дал самому мальчику решать. Над ответом Мегуми даже не задумывался. Год судебных разбирательств, ещё три года адаптации к новому жилью, хорошей школе и собственной комнате, которую раньше Мегуми до этого не имел. Мальчик даже не думал о том, что тот кто его усыновляет по сути ребенок с нехилыми замашками самого господина. Ребенок который не умел готовить, спорил с учителями которые вызывали его из-за поведения Мегуми и сидел с ними до ночи за домашкой. Ему нравилось помогать Цумики и историей, Мегуми он помогал с математикой и часто забывал про свои задания, за что получал нагоняи от всех, даже от детей. — Я решил вытащить вас из этой кучи взрослого, бессмысленного говна. И ни разу не пожалел об этом. — Сатору до сих пор с отвращением в голосе говорит о серьёзных вещах. Этого никогда у него не отнять. Фушигуро усмехается этой мысли и Годжо молча ловит эту улыбку, заразившись мягким проблеском. — Сколько бы гадостей не слышал в свою сторону от тебя, упрёков от старичков из клана и угрозы Зенинов. Плевать. — Он замахнулся бокалом и поставил в воздухе точку над головой Мегуми. Даже после суда ему приходилось бороться с последствиями такого «безалаберного», «детского», «сумасшедшего» поступка. Но ничто из этого не давалось ему тяжелее самого Мегуми. Грех жаловаться на что сам подписался, но когда Мегуми впервые назвал его Сатору за три года совместной жизни, он отметил этот день в календаре и не шутит. — Ты хорошо спал, ел, ты был похож на обычного ребенка. — Только друзьями не обзаводился и время от времени создавал огромные неприятности другим, а так обычный среднестатистический ребенок. — И я не хотел лишать тебя этого. — Годжо не прав хотя бы в одном. Виноватым бы остался только Тоджи. Сатору так вообще был третьим непричастным лицом во всём этом, вторжение которого повергло в шок его самого. Фушигуро до сих пор не может понять мыслей своего названного отца и отследить проблеска их хода. — Договориться с Зенинами было легче лёгкого. Взамен на сотрудничество между кланами они уступили тебя и более того не исключили тебя из списка наследников, что удивительно. — Сатору повертел в руках авокадо и кинул его под ноги. Зенины были не привередливы, соглашались на всё, что предлагал Сатору, но строили из себя невесть что, добавляя жалкие условности, которые никак не вставали поперек горла кому-либо. Авокадо откатилось в сторону и Годжо не смог не проводить его в далёкий путь. Почти таким же безразличным взглядом он провожал Наобито. — Что ты увидел во мне в тот день? — губа больно задергалась. За столь долгое молчание Фушигуро поплатился. Он поворачивается к Сатору, тот удобно облокачивается на подушку и мелкими глотками отпивает вино. — Ребенка. — Обычного семилетнего ребенка, который смотрел на Сатору как на последнего придурка и слушал его с такой смертной скукой, будто слушал это каждый день. — Это просто была любовь с первого взгляда. Сатору улыбается и тянет длинные лапища к волосам Мегуми. Нежно ерошит под недовольный рык. Оглаживает шишки на затылке и бьет утешающе по плечу. Фушигуро в ответ на ласку только тушится под чувством, словно его сейчас только что растоптали любовью и заботой. Доселе незнакомое чувство беспомощности, в невозможности ответить человеку тем же — сжирает изнутри и начинает этот процесс с головы. — Я обожаю тебя, Мегуми. — Сатору приподнимается чтобы поцеловать брюнета в макушку. Целует и ерошит волосы сильнее, прячет под челкой горящий лоб парня. Фушигуро чуть не пищит от стыда. Он сгорает от смущения всем телом, даже кончики пальцев покалывает от яркого жара. Годжо точно заслуживает пару ударов по темечку за подобное поведение. Это непозволительно — так ласково относится к человеку, который не заслуживал той любви что ему доставалась. До этого откровенного разговора подобные фразы, поступки в глазах Мегуми казались лишь клоунским фарсом, спектаклем перед малой публикой и попытки вразумить себе «настоящую» любовь к детям. Но Годжо искренен и это сбивает с толку. Это заставляет в стыде зажмуриваться до радужных пятен, кусать покалеченные губы и просить бога прекратить всё это. «Я не заслужил подобного дерьма». — Я хотел исправить этот день с Цумики и Рёменом. — Имя сестры горчит на языке. Имя розоволосого горит. Он не представляет, что его будет ждать когда он выйдет за пределы этой квартиры. На незнакомое имя Сатору отреагировал живо. Припомнил. Припомнил, что говорила ему Цумики на одном совместном обеде. О розоволосом парне с неприятным оскалом, но обаятельной натурой, которого она обнаружила в спальне младшего брата. — Да, именно то как ты думаешь. — На лице мужчины всё прямым текстом читалось. Сестра рассказала. Даже приврала где-то, Мегуми не удивится. Но слова Тоджи застряли под коркой мозга и били по ушам как эхо, напоминая о неприятном чувстве, охватившее юное сердце. — Противно? Ему не всрались чужие высказывания по поводу того с кем он обменивается слюней и спит в кровати. И если дойдёт до худшего, слова Сатору ему тоже не всрутся. Но этого совсем не хочется. На этом белом свете от него отвернулись все. Друзья разбрелись по щелям как ебучие тараканы, хоть их вины в параноидальном и злом состоянии Мегуми нет. Сейчас ему казалось, что на его стороне остался один опекун. Только ему есть дело до его состояния, чувств и прочей ерунды, за которой не мог проследить сам Мегуми. Годжо всегда был слишком добр к нему. — Ох, мое лицо странное, да? — Сатору касается своих щёк под пристальным взглядом Мегуми и понимает, что глупо улыбался. — Нет, не противно. Главное, чтобы человеком хорошим был, верно? — он следит за тем, как постепенно смущение приливает к чужим щекам. Мегуми не умеет выражать чувства через рот. Но вот его лицо говорит за хозяина. Бокал давно маячит перед темными глазами — Мегуми хватается за свой бокал, отпивает со зверской жадностью и беспринципно выдаёт в ответ, всё что думает об этом «хорошем» человеке: — Он окончил только школу, не имеет родителей и связей с родственниками, у него ужасные манеры и чувство юмора, но он всегда смотрит на меня так, будто если я исчезну, то он умрет. — На последнем Мегуми не сдерживает улыбки, что не ускользает от чужих светлых омутов. — Забавно. — Не видно, чтобы это забавляло опекуна. Он глупо насупился, хмыкая. Это выражение лица у Мегуми — то, что Сатору не видел очень давно. Лицо круглого дурака, которого не составит труда облапошить. — Один человек говорил мне почти точно также. — Гето Сугуру? — имя челкастого мужчины часто вертится на языке у Мегуми стоит ему оказаться в этой квартире. Если бы не его фотография, почетно вывешенная возле фотографии самого Мегуми, парень никогда бы не задался этим вопросом. — Утахиме-сан говорила. Трагично погибший лучший друг Годжо Сатору. Утахиме говорила, что не обычный друг и вовсе не друг. Разговор о нём — единождый случай. Тогда подросток поинтересовался мужчиной на фотографии, который больше не посещал их в компании низкорослой шатенки. Иори с особой тяжестью собиралась с мыслями. Не могла решиться рассказывать о таком, без ведома хозяина дома, но тяжело отдышалась и отвела Мегуми в ванну, где всё рассказала и позже попросила об одном — молчать в тряпку. Как выяснилось, Гето Сугуру связался не с теми людьми в ненужное время. Во время всеобщей суматохи, за которой никто попросту не мог заметить изменений в парне по имени Гето. Никто не помог, никто лишний раз не спросил, а когда спохватились было поздно. Итогом жизни этого человека стало самоубийство. Жуткая штука постигла некогда весёлого парня, за которым вечно таскался Сатору. Сатору, который не мог простить себя, не мог перестать винить себя в смерти друга. Который проживает свою жизнь, посещая раз в месяц могилу единственного друга. И не только. Фотография на стене привлекла свое внимание. Выпускная фотография, так молоды и недалёки от всего бремени, что им предстоит пережить. Годжо с припущенными на кончик носа очками по поводу великого праздника, Гето причесан, отросшая челка прилизана гелем и Сёко с леденцом во рту после сигаретки. Все с букетами, улыбками и шампанским. Мегуми больше не увидит такого Сатору. — Удивлен? — если только каплю. Слепой бы не заметил чувств между ними, но Фушигуро тогда было до этого далеко. Он не интересовался личной жизнью опекуна, пока не слышал за своей стеной стонов. Мегуми не отвечает на вопрос. Мотает головой, вытряхивая с головы стоны пассий отца. — А сам-то. — Годжо дразнит и заставляет смущаться без повода. Отсутствие ответа расценил как знак неловкости и пустил в действие великое орудие против этого. На секунду он задерживает свой взгляд на Мегуми. На его глазах. На его сжатые в смущении губы. Он понял что именно послужило поводом для драки с отцом. Фушигуро не смеет в облегчении даже улыбнуться, но глаза светятся от удовлетворённости. Его не пристыдили, его не выгнали, его даже поняли. Сатору сделал то, что не сделал сам Мегуми. Он понял его. — Всё хорошо, Мегуми, ты просто прекрасный человек, которому дано любить то, что внутри человека, а не снаружи. Считай это даром. Звучит слишком волшебно и приторно. Годжо умел разбавить свои обыденные фразочки чем-то несуразным и порой безвкусным. Но подобное было не в его эгоцентричном духе. Опекун редко что говорит подумав, но раз в несколько месяцев Мегуми слышит от него довольно взрослые вещи без намека на былую обыденность. Услышанное не являлось исключением, хоть и с горкой сентиментальности. Мегуми согласится — сидеть в этой комнате стало гораздо легче. Годжо поглаживает Мегуми за капюшоном, чешет загривок и считает его ссадины на щеке, пока парень грызёт ногти. Прикосновения Сатору колют, они обжигают и хочется от них увернуться. И дело не в том, что Годжо раздражал своей манерой, нет. Мегуми было тошно от самого себя, не способного сделать для Сатору то же в ответ. Пятнадцать лет. Сотни ссор, споров. И ни одной благодарности. Не обычного «Спасибо за обед, Годжо», а реальной благодарности. Мегуми чувствует себя хуже утопленного котёнка. Ему необходимо что-то сказать в ответ. Ему нужно перестать игнорировать заботу Сатору, списывая на ебучий отцовский долг. Сатору ничего не должен, но он делает. Он не ждёт ответа и только усерднее старается. А Мегуми профессионально делает вид, что это его не колышет и только отмахивается. И ему надоело себя так вести. Ком разрывает горло, а совесть убивает гордость и кричит во все щели. Мегуми хочет отблагодарить своего отца. На грудь Годжо упала чёрная макушка. Так быстро, с таким смачным звуком, что дыхание спёрло от боли. Бокал в руке опасно звякнул, Сатору перепугался внезапного падения парня и попытался поднять — Фушигуро отпирается и жалобно цепляется в рукава Годжо. До него с помутнением доходит, что Мегуми ластится. — Спасибо, что всегда находишься на моей стороне. — Голос парня дрожит как нехуй делать. Он в страхе цепляется ногтями в ткань рубашки. Боится оттолкнуть в попытке сбежать от собственных слов и немного тянет опекуна на себя в ответ на дикое опасение. — Прости, что не говорю это тебе часто. — Мегуми истерично хихикает, понимая абсурдность собственных слов и исправляется. — То есть, вообще тебе не говорил. — Сатору весь во внимании убирает аккуратным движением бокал и вслушивается в исчезающий за макушкой шёпот. Сдерживать привычную улыбку тяжелее с каждым нервным вздохом Мегуми. — Вообщем. — Уши горят и готовы отвалиться. Слова приходится буквально выплевывать из глотки с такой силой, чтобы не казалось фальшиво и ужасно. Потому что Фушигуро намерен сказать это только раз и надеется, что этот раз пройдет без косяков и прочей ерунды. Он тянет каждую гласную, сбавляет до позволительного минимума свою громкость. На этом «вообщем» ставится длительная пауза. Пауза подготовки, разжевывания губ и устранения лишних, постыдных мыслей в голове. Их появление означало, что один бокальчик всё-таки подействовал на рассудительность юноши. — Знай, я тебя тоже люблю. На шумном выдохе и с акцентом на ненужное, чтобы как-то сгладить углы неловкости, втыкающиеся под ребра парня. Хочется провалится ещё ниже, преклонить голову к самому полу, но даже легкие объятия не позволяют сделать это с тем напором, что подразумевал Мегуми. Головы не поднять от стыда, а сверху нет реакции. У Сатору сейчас неизвестно что в голове творится и это страшит. Плачет ли он или пытается сдержать смех радости — загадка, на размышление которой даётся все имеющиеся у тебя время. Может ли Сатору зарыдать? Вполне, он сентиментальная и инфальтильная личность, втихаря рыдающая с мелодрам и грустных видео с котятами. И посмеяться от счастья тоже может и это более вероятно. — Это конечно круто, что ты молчишь и всё такое, — Мегуми раздражён от неловкой ситуации. Отсутствие реакции опекуна буквально вдавливает в уголок неловкости и стыда. Фушигуро не понимает чем заслужил себе такое наказание, — но если ты сейчас смеёшься, то хлопни меня по спине, иначе я тебя ударю, если увижу. Спустя пару секунд в лопатку легко ударили. У Мегуми на глазах слёзы и это впервые, когда они выступили от дикого сметения. — Класс, хлопни ещё раз, когда закончишь. — Сатору уже не скрывает и трясётся, тихо смеется и не может перестать улыбаться. Мегуми тушуется от неуместности ситуации и облегчённо вздыхает — этот срам спокойно переварен и пройден, Мегуми тут же может забыть об этом как очень плохой сон. Сатору ещё несколько мгновений не может успокоиться и прыскает от смеха, держась в своеобразном припадке за Мегуми. Парень точно не должен видеть сейчас его лицо. Впервые за столько лет перед глазами Годжо плывёт в мутной картинке. Его смех стих и он похлопал по выпирающим лопаткам в положительном знаке. Мегуми выпустили из чуткой хватки, его спина затекла в таком положении и он выпрямился, встречаясь с озорным, красноватым взглядом опекуна. — Я думал, что услышу эти слова только на смертном одре и только если тебе к виску дуло подставят. — Скупая, театральная слеза, скатывается по бледным скулам. Годжо хватается рукой за сердце и ему остаётся только начать молиться для полной картины. — Я понял. — А ещё Мегуми пожалел. — Ну или если б тебе угрожали жизнями всех твоих близких, не считая меня. Или… — Беловолосый не собирается переставать перечислять, он закатил к потолку глаза, чтобы вспомнить все варианты, но Фушигуро его затыкает мольбой: — Боже, блять, зря, зря сказал. — Мегуми вдавливает глаза, под веками играются разнообразные салюты и голова запульсировала от боли. — Люблю тебя, Мегуми! — Сатору теряет самообладание взрослого человека и включает ребенка. Падает в нераскрытые объятия Мегуми, сжимает его маленькую макушку в руках и слышит упомрочительную симфонию из вздохов сына. Мегуми посреди звуков умиления слышит шмыганье и в очередной раз притворяется дураком. Он будет притворяться им сколько угодно раз, если это легче для близких людей. После особенно сильного вздоха Сатору понимает, что перегибает с силой и выпускает Мегуми из плена. Он вспоминает главную проблему этого вечера. Несмотря на весь разыгравшийся милый спектакль, его сын сидит побитый каким-то мусором, которого по закону нужно называть биологическим отцом. Он горит уже не от стыда, а от горячки, скулы раздулись от ударов и глазницы налились кровью — лопнутые капилляры сделали свое дело на все сто. Но Фушигуро держался бодрячком, цокал на старшего и разминал затекшую шею, не замечая лёгкого покалывания в районе лба и жжение на лице. От перенесённого стыда слёзы сами собой навернулись и Мегуми постыдно шмыгал носом, так и не решившись выронить хотя бы одной слезинки для Сатору. — Надо бы написать Утахиме взять тебе что-нибудь вкусного. — Годжо убирает со стола пустые бокалы и рассматривает Мегуми сверху вниз. Раздутые щеки даже через чёлку видны, это тревожит мысли Сатору понимает, что Утахиме придется взять не только перекус. Еды у них много, но Мегуми бы поесть чего-нибудь лёгкого, подлатать да уложить спать, пока голова не разыгралась в новой симфонии из боли. — Чего хочешь? Мегуми хочет ещё бокал вина. Но не отвечает, перебитый звонком в дверь. — Быстро чего-то. — Сатору заглядывается на часы — не прошло и пятнадцати минут с их разговора, Иори могла бы и припоздниться по такому случаю, а не наоборот. Пока Годжо встречает жену, Мегуми ощупывает лицо, с позором отмечая — болит адски и будет болеть ещё очень долго. — Цумики-тян! — слышится из коридора крик опекуна. Мегуми готов спрыгнуть с двадцать пятого этажа прямиком в ад. Он бежит к коридору, спотыкаясь о чертов кофейный столик и не верит тому, что слышал. Она пришла. Она нашла его. Сатору обнимал плачущую сестру на пороге, скидывая с её плеч лёгкий рюкзак. — Цумики? — сестра так горько отзывается на свое имя. Она, отпрянувшись от плеча опекуна, заглядывает через него своими заплаканными глазами на брата. — Что ты- — Кто это? — Сатору перебивает тихий шёпот Мегуми и заглядывает в подъезд, в котором ещё кто-то был. — Добрый вечер, извините за вторжение, я… — Сукуна. С забитыми барахлом руками, парень дурно выглядит, обеспокоенный также как сестра. И когда видит в квартире за беловолосым мужчиной Мегуми не может сдержать эмоций. Глаза просто загораются в огне на секунду и тут же воспламеняются в гневе. — Что за фарш вместо лица?!