"Сайранг" - значит "Жгучий булат"

      Золоченые кувшины и серебряные ритоны в шатре генерал-капитана источали запахи вина и эля. Под его великолепным парчовым пологом расположились все офицеры Золотых Мечей. В глазах рябило от колец и браслетов, означавших у наемников годы службы. Пока их подчиненные все еще праздновали свой удачный побег из смертоносного ущелья, у командиров был намного более серьезный повод собраться вместе. На сей раз председательствовал Гарри Стрикленд. Коннингтон тоже удостоился почетного места, как и полагается деснице короля, – и теперь не упускал нацеленные на него взгляды. Ведь остальным не составило труда обратить внимание на чужие звезды над головами, тем более – понять, что это значит. А означало это, что они оказались еще дальше от известной им ойкумены, что судьба забросила их куда-то еще дальше, чем Ультос. Рука Джона потянулась к кубку, он от души отпил из него, закрыв глаза, в то время как его пятерня крепко сжимала инкрустированную ножку сосуда. Спиртное не могло успокоить его вытрепанных нервов. – Итак, господа, – пробасил Ласвелл Пик, поддержанный поддакиванием и одобрительными кивками младших братьев, – ситуация ясна как божий день: из сетей смерти мы угодили к ней на обеденный стол. Какой бы чародей ни наложил на нас проклятье, извергшее нас из Волантиса в ту долину, теперь мы вдали от Вестероса и обещанного золота.       Многие командиры заерзали на местах. Джон оглядывал присутствовавших. Недовольный Флауэрс пока хранил молчание. Паривший ноги в теплой воде Бездомный Гарри почти сник; его ступни были покрыты пятнами красных язв, раздувшихся мозолей и волдырей от пальцев и по всей подошве. Генерал-капитан поморщился от боли, когда юноша-оруженосец, замещавший раненого Уоткина, вскрыл мозоль. – Помилуй боги, – жаловался он, – аккуратнее, парень, это же тебе не конская шкура.       Джон отвернулся, ему было не до бессмысленного рева Гарри. – Быть может, стоило работать на юнкайцев, – заявил Каспор Хилл, – дракончик лорда Коннингтона навлек на нас одни несчастья. Ради них мы расторгли контракт – и что мы получили в уплату? – Что ты предлагаешь, Хилл? – нахмурившись, возразил Тристан Риверс, – с одними нанимателями в этом году мы уже договор разорвали. Предать и вторых, значит навлечь на себя бесчестье! – Разъебанная дырка целкой уже не станет, сэр, в какие шелка ты ее не ряди, – горько рассмеялся западноземелец; Джон же с трудом держал себя в руках. – Заткнись! – взревел Черный Балак. Пожилой летниец встал из-за стола, теперь он возвышался над Хиллом, сверкая множеством перстней на пальцах. Зашевелился даже Бездомный Гарри.       «Сейчас за ножи схватятся», подумал Грифон, его опасения времен Волон-Териса начинали сбываться. Наемники оставались самими собой, даже Золотые Мечи, – и их жадность вскоре должна была обратить их против короля. – Так, мужики, хватит, нам тут свара ни к чему, – высказался Стрикленд, – все равно нам стоит спросить совета у нашего лорда Коннингтона, он же десница государев.       И толстяк повернулся к Джону.       Грифон поднял голову. «Гребаная ты старуха»… Теперь он понял, чего добивался Гарри. Бывшему казначею был выгоден любой его ответ. Окажись Джон прав, Стрикленд просто был бы тем, кто его поддержал. А допусти лорд ошибку, дело выглядело бы так, что отряду навредили именно советы десницы, а не решение генерал-капитана. «Десницы короля, короля, которого они бросят, если он станет доставлять неудобства».       Но все равно изгнаннику надо было держать ответ. – Мы пойдем дальше, – начал Коннингтон, стараясь звучать как можно увереннее (хоть и сомневался в своей убедительности), – Перед нами всего лишь было препятствие на пути, а не повод отказываться от планов. Так что собираем манатки и определяемся, где мы оказались. Быть может, на это уйдут годы, но мы доберемся до Вестероса и утвердим Эйгона на Железном Троне.       «Даже если боги услышат мои молитвы, я уже до этого дня не доживу».       Командиры остались недовольны. От десницы с кислым видом отвернулся даже Червивое Яблоко. Стрикленд пока помалкивал, зато тирадой разразился Эдориен. – И что же мы будем делать все эти годы, а, лорд Коннингтон? – пригладил рукой кроваво-красные волосы казначей-волантиец, – чем прикажешь солдат кормить? Чем им будут платить жалование? Ты, верно, собрался нас в этом лагере на пару лет оставить? Зима пока не наступила, но скоро уже нас достигнет ее дыхание. Причем, когда это случится, мы встретим ее в чистом поле, а не в городе или каком-нибудь вестеросском замке.       Другие его поддержали. Коннингтон скрежетал зубами, он и сам понимал все эти тревоги. И, что еще хуже, не знал, как ответить. – Спросим местных жителей, – предложил он, – Амарфион вывел нас из долины, он знает больше нас.       То был довольно слабый аргумент, но лучшего варианта не было. – Да, он здесь самый умелый, – примирительно произнес Маар, – но, лорд Коннингтон, нельзя же возлагать все надежды на одного-единственного человека. – Я и не возлагаю. Но он знает больше нашего, а нам не к кому больше обращаться, – признал Джон. – Ни друзей, ни союзников, милорд, – проворчал старый Джон Мадд, – с тех пор, как нас обрекли здесь на муки.       Десница лишь тяжело вздохнул. – Что мы знаем точно, так это то, что и здесь гремят войны, – предложил Брендель Бирн, – а на них можно подзаработать золота. Проводник лорда-десницы помог моим людям и отряду сэра Тристана, когда мы прикрывали отступление. Осмелюсь сказать, он и дальше сможет принести нам удачу.       Франклин Флауэрс улыбнулся до самых своих отрубленных ушей. – Если бы не Коннингтон, мы бы не выбрались из этой долины даже с вдвое большими потерями, – добавил он, – быть может, Хилл забивает нам уши своими жалобами из-за того, что его подчиненных-насильников угостили плетьми.       Лицо западноземельца покраснело от гнева, но слово тут же взял другой его сослуживец. – Да, кстати о золоте, – ехидно заявил Пик, – если нам предстоит здесь сражаться, то что насчет золота и уделов в Вестероса? Что насчет того, что нам уже посулили?       Пусть этот тип и не смел открыто презирать короля или Джона, как это делал Хилл, его вопрос,вне всякого сомнения, был с подвохом. Если они были готовы наемничать в этих краях, то к чему же им был теперь Эйгон? – Вы все получите, когда доберемся до Вестероса, – ответил Джон, – Золотые Мечи любят говорить, что их слово тверже золота. Таковы же обещания его милости. А если вам недостаточно его слова, то вот вам и мое: клянусь, что условленную награду вы получите. – Что ж, значит, лорд Коннингтон дал нам свой ответ, – провозгласил Стрикленд. Мановением руки Бездомный Гарри отпустил колдовавшего над его ступнями оруженосца и вытащил ноги из ведра с горячей водой. – Мы соберемся снова чуть позже, – раскраснелось его пухлое лицо.       Офицеры расходились из шатра по одному; под сенью одного из расшитых золотом штандартов за опустевшим столом остались только Джон да Бездомный Гарри. Коннингтон задумался над словами командиров: "старушка" не стал затыкать даже наглеца Хилла. – При Черном Сердце такого не было, – заметил он. – Майлс Тойн умер много лет назад, лорд Коннингтон, – повернулся к нему Стрикленд, – теперь я здесь генерал-капитан. И не намерен наказывать своих подчиненных, если им до этого дали хороший повод для жалоб. – На твоем месте я бы приказал им заткнуться, когда они возводят хулу на короля, – пытаясь сохранять спокойствие, ответил ему десница, – ты поклялся возвести его на престол, а теперь позволяешь таким как Хилл открыто выказывать монарху презрение? – Помоги нам боги, Коннингтон, чего ты от меня хочешь? Чтобы его секли перед строем, пока мясо не обнажится? Чтобы ему голову отрубили?       «Сделал бы ты хоть что-то, козел старый, а не отсиживался, чтобы спрятаться за спину победителю», брезгливо подумал Джон.       Стрикленд замолчал. Он до краев наполнил инкрустированный рубинами кубок вином и сделал жадный глоток, развязавший ему язык. – Я не был осведомлен о том договоре, который много лет назад заключил Черное Сердце с тобой и Пауком из Королевской Гавани. Но я отправил к тебе Утяру, потому что требовался наемник учить твоего принца ратному делу. Как раньше послал Халдона, когда понадобился мейстер учить мальчика грамоте. Я отказался от договора с мирийцами, сулившего мне золотые горы, и все это ради обещаний, которыми разбрасывался Черное Сердце, пока я был казначеем.       «А я, Стрикленд, положил свою жизнь и доброе имя в угоду насмешке какого-то евнуха», хотелось бросить Джону, ведь до недавнего времени Коннингтон был известен тем, что будто бы обокрал приютивший его отряд и упился до смерти в Лиссе. «И если мы никогда не вернемся в Вестерос…». Он не смог закончить эту мысль, не захотел. – Если бы не клятва Тойна, Стрикленд, ты бы довольствовался жалкими разборками Вольных Городов, пока сам не превратился в позолоченный череп, – произнес Джон вслух. – А почему бы и нет? – пожал плечами Гарри, – Вольные Города хорошо платят. И не мне их за это осуждать. – Ты же потомственный Золотой Меч, ты всегда кичился этим, когда я служил у вас. Когда твои предки бежали через Узкое море, они же мечтали о возвращении обратно. – Я никогда не был в Вестеросе, сударь десница, – улыбнулся Гарри, делая очередной глоток, – понимаю, ты же изгнанник. Я тоже. Но только потому, что мои предки сражались за Черного Дракона. Но я уже не таков как они. Вся моя жизнь прошла в Эссосе. Так прожил мой отец. Так живет мой сын. Отправиться в Вестерос, коль выпала возможность, я согласен – мне хватит мужества, чтобы почтить предков и их заветы. Но всю жизнь я зарабатывал свое золото в Эссосе и мне не на что было жаловаться. Такая жизнь всяко лучше смерти в Вестеросе. Вот ты, напротив, хочешь вернуть себе свой замок и владения. – Возможность эту дал Эйгон, а Майлс Тойн ею воспользовался еще до тебя. Потому что, будь ты генерал-капитаном, ты бы махнул на нее рукой ради стабильного дохода. Ты хотел соскочить даже в Волон-Терисе.       Джон вспомнил, как Гарри Стрикленд все время сеял смуту среди старших офицеров, поднимая вопросы о драконах, золоте Ланнистеров, Мейсе Тирелле. Хватаясь за любое оправдание для того, чтобы избежать той драки, на которую прежде подписался.       Как обычно, зачесав набок редеющие волосы, чтобы прикрыть плешь, генерал-капитан спросил десницу прямо: – Значит, ставишь мою власть под сомнение? – Я ставлю под сомнение твою храбрость, – отрезал Коннингтон, – когда мы были в долине, ты перепугался так, что бросил Золотых Мечей. Теперь ты позволяешь кому попало, типа Хилла, вволю перечить королю, и даже не пытаешься вмешаться? Разве Черное Сердце так поступал? А Злой Клинок?       Обычно добродушное лицо Стрикленда побагровело от гнева, кроткие серые глазки полезли из орбит. – Значит, трусом меня считаешь…       Джон не отвечал, этого и не требовалось. – Да, черт с тобой, это правда, – едва не дав петуха, признал Гарри, – я не боец, как Майлс, да и командую в бою вдвое хуже твоего. Тойн тебе благоволил, когда ты был с нами. Когда-то много лет назад, лорд Коннингтон, очень много лет назад… Только потом ты сбежал, а после смерти Черного Сердца предводителем избрали меня. Не тебя. Я свой пост заслужил и не позволю тебе его у меня украсть.       «Семь преисподних, он думает, что я хочу занять его место?» – Если бы я хотел стать генерал-капитаном, то никогда бы не ушел из отряда, – сквозь зубы произнес Грифон. – Это ты верховодил на собраниях командиров в долине. Я твои взгляды вижу, Коннингтон. Ты глядишь на меня и думаешь: вот он, трус, которого ты заменишь, как только он сорвется с твоего крюка. Наслушался я там солдатской молвы, будто ты лучше бы смотрелся на моем месте. – Я возглавил твоих людей, потому что ты обделался и не показывал носа из своего шатра, – урезонил его Джон, –Ты бы сидел и ждал, пока закончатся припасы, а потом пустился в бегство, только тогда было бы уже слишком поздно.       «Черт возьми, у нас нет времени на эти глупости». – Хочешь сказать, мы спаслись? – спросил Гарри. – Только дальше что, лордик? Мы даже не знаем, где мы. И все равно ты гонишь солдат вперед, моих солдат. – Хочешь что-то сказать, так говори уже прямо, я устал от всего этого.       Стрикленд нахмурился и стукнул кубком по столу. – Знаешь, Коннингтон, я не хочу наживать врагов, тем более, среди тех, с кем тяну лямку. Вредно, знаешь ли, для здоровья.       Гарри всегда был добряком, пожалуй, даже слишком, при его-то ремесле. Но Джон с ним шуток шутить не собирался. – Коль тебе нужно море друзей, так и шел бы ты в трактирщики, а не в наемники. А если командуешь войском, изволь ставить на место тех, кто не повинуется приказам. – Ты моих ребят не знаешь, – едва не закричал генерал-капитан; Коннингтон еще никогда не видел Бездомного Гарри демонстрирующим такую решимость, это было совершенно непривычно. – Тебе плевать на парней, плевать тебе на Золотых Мечей, десница, – кипятился толстяк, – ты думаешь только о себе, о своем корольке да о Вестеросе. И, чтобы пропихнуть мальчишку на Железный Трон, ты играешь моими людьми в солдатики. Они для тебя мясо. Дрова в костер вашего мятежа. – Им за это платят, – холодно прищурился Коннингтон. – И чьим же золотом? – проворчал в ответ Гарри,– Мы еще дальше от вестеросских берегов, чем были. Что еще хуже, мы вообще где-то в неизведанных землях, и даже не можем вернуться в Эссос. И когда мои подчиненные жалуются на это, я считаю, что они имеют на это полное право. Это с самого начала была дурацкая затея. Только вот, хотели мы того или нет, но очутились с тобой в одной лодке. – Как? Твоими клятвами? – усомнился Грифон.       Золотые Мечи уже разорвали договор ради Эйгона. При всей их грубости, слова Хилла вселили в десницу ужас. Теперь, при таком-то прецеденте, наемники вновь могли поступить так же. – Мы чтим наши традиции. Но эти земли знакомы нам не лучше чем тебе. Что же мы получим, расторгнув очередной контракт?       «Развязанные руки для нового». И неважно, что там сейчас говорил Стрикленд, он явно уже строил планы. А если и нет, то вместо него этим занялись бы и другие офицеры. – Просто держи своих людей в узде, вот мое последнее слово, – бросил Джон, поднимаясь из-за стола, чтобы уйти. – Послушай меня хоть раз! – возразил Бездомный Гарри, – Ты ведешь войну силами Золотых Мечей, но не обращаешь внимания на их генерал-капитана?       Джон думал о пожиравшем его изнутри недуге, о том, сколько еще ему осталось жить на свете. – Вот когда ты наберешься смелости и ума, Стрикленд, тогда я к тебе и прислушаюсь. Но не раньше, – холодно заявил десница, повернувшись спиной к собеседнику. – В семь преисподних твою гордыню, Коннингтон! Если отряд пойдет за тобой, то до зимы мы не доживем, – крикнул вслед Гарри, но Джону было все равно. Не о чем уже было говорить.       Снаружи золотого шатра лорда хлестнул холодный осенний ветер. От его порыва у лорда даже заслезились глаза. Мокрая трава мягко стелилась под сапогами – Джон уже успел отвыкнуть от этого в ущелье, выстланном кремнеземом и камнями. Но у Джона не было времени ни отдохнуть, ни даже присесть на солнышке, подобно устроившимся у костров солдатам. Не здесь и не сейчас. Шагая к своей палатке, десница вновь прокручивал в голове все сказанное Гарри и командирами. «Может, Стрикленд и трус, но все равно человек опасный», думал он, кляня себя за вспышку откровенности с Бездомным Гарри. Еще одна ошибка; кажется, Джон с каждым днем делал их все больше.       Прежде чем забраться в свою палатку, он в последний раз окинул взглядом Печальную Обитель. Хоть здесь и не царствовал прежде окружавший их ужас, лорду все равно было больно смотреть на бесконечное травяное море, простиравшееся до невидимого горизонта. Он думал о первой проведенной здесь ночи, когда, взглянув на звезды, обнаружил чужое небо. Тогда у него сжались внутренности и подкосились колени. Но он рассказал об этом Эйгону и их попутчикам по «Скромнице». Халдон все никак не мог найти ответ, где бы они могли быть. Где-то в глубине сознания Коннингтона укоренилось сомнение в том, что им вообще удастся определить местоположение. Сомнение, которое лорд не мог заглушить, как ни пытался.       Очутившись внутри, Джон неуклюже сел на стул, почти рухнул на него кулем. Десница устал и пребывал в растерянности. Тупая боль угнездилась в черепе за глазами. Даже думать было трудно. Сказать по правде, все, чего хотелось Грифону, так это смежить веки и отдохнуть. Но он этого сделать не мог, и неважно, как сильно того требовало тело. Медленно снял он перчатку с правой руки. За последнее время движения эти превратились в обыденный ритуал, но у лорда не было возможности осмотреть конечность после прибытия в Печальную Обитель. Закусив губу, Коннингтон заставил себя посмотреть на ладонь – то, что было перед ним, принадлежало разве что Неведомому. Серая Хворь расползалась еще быстрее, чем прежде. Заразой были пожраны все пять пальцев, она начала захватывать и пясть. Пораженная плоть ничего не чувствовала. Взрезав ножом ладонь, Джон не ощущал ничего, даже когда попытался загнать лезвие глубже. Острие проткнуло кожу, хлынула кровь, но то была лишь тень болевого отклика. Густая кровь медленно, по капле, текла из нанесенной раны. «Распространяется быстрее, чем в долине», с ужасом подумал он. Если так пойдет и дальше, то до конца месяца окаменеет все до запястья. Доживет ли так лорд до конца следующего года? «А если все-таки отрубить? – Нет, уже слишком поздно. Как я объясню потерю руки? Десница без десницы… Скорее всего, я сойду с ума еще до того, как мы доберемся до Вестероса…» ...Нет, не бывать этому, Коннингтон скорее наложит на себя руки, чем превратится в одного из Каменных Людей.       Здоровой рукой Джон взялся за кувшин с вином. Если Золотые Мечи узнают о его болезни, они наверняка взбунтуются против Эйгона. Этого допустить нельзя, он не позволит. «Что будет с королем, если тебя не станет?»       Но кто завел его сюда? Паук. Это Паук придумал свести воедино его, Золотых Мечей и торговца сыром.       «Но это ты притащил мальчика в Волон-Терис. Когда Эйгон предложил отправиться в Вестерос, кто его тогда поддержал?» Вновь и вновь всплывали в голове эти проклятые вопросы. Коннингтон всего лишь устал ждать, ему осточертело осторожничать. А потом он обнаружил у себя Серую Хворь и просто захотел перед смертью увидеть Эйгона на Железном Троне. Увидеть родной дом, прежде чем испустить дух. Если бы не он, их бы никогда не занесло в эти богами забытые места.       Трясущейся рукой, почти проливая вино, он наполнил им глиняную плошку. Устало убрал со стола кувшин и погрузил больную конечность в алкоголь.       «Мог ли я ожидать подобного? Нет, никто не мог».       Джон спорил с собой, но он и так сам все знал. Как и в поражении при Каменной Септе, следовало винить только собственные просчеты и ошибки, собственную глупую надменность. «Я подвел отца…» Теперь ему не хватало духу закончить эту свою мантру.       Пальцы каменеющей руки сжались в кулак; Джон Коннингтон в гневе ударил по столу, перевернув посудину с вином – пролившимся по столу и забрызгавшем одеяние десницы.       «Соберись, дурак!»       Командиры уже наточили на него ножи; если он будет сидеть и оплакивать свою долю, наемники растерзают короля, как свора гончих. «Эйгон обязан знать – и если Золотые Мечи действительно взбунтуются против них, ему придется бежать. Но как скрыться от десяти тысяч головорезов, если они бросятся за ним в погоню?» Неважно. Если королю придется бежать, если ему на это выпадет шанс, то Коннингтон обязан дать мальчику им воспользоваться. Верность делу хранил Утяра, можно было довериться Леморе и Полумейстеру. Никому больше и знать не требовалось. Угнав лошадей, они смогли бы отважиться сбежать из лагеря наемников и раствориться в окружающей глуши. Да, свита короля совершенно не знала местности, но то же самое можно было сказать о Стрикленде и его подчиненных.       «А как же Эйгон?» Вспомнилось, как юноша отреагировал на известия о чужих звездах, как он узнал, что отряд очутился где-то очень далеко от известных и привычных уголков мира. Джону не нравилась идея уговаривать «Юного Грифа» сбежать, чтобы снова залечь на дно. Но он обязан был защищать сына кронпринца Рейгара.       Звук шагов снаружи заставил спешно натянуть перчатку. Снаружи торчал Дакфилд в своем белом плаще. Если он явился сюда, значит, его за десницей послал король. Довольный этим Джон пригласил его внутрь. До государя нужно было донести всю серьезность их положения до захода солнца. – Сэр Ролли, – прохрипел десница.       Последовала пауза, Джон заметил, как молодой рыцарь смотрит в сторону, избегая его взгляда. На мгновение он ощутил прилив страха – что, если телохранитель успел увидеть пораженную руку. Но испуг быстро отступил, как только лорд заметил, куда уставился рыцарь: на разлитое вино.       «Скорее всего, думает, что я тут напиваюсь. Оно и к лучшему. Никто не должен узнать про Серую Хворь». – Милорд, – спотыкаясь на каждом слове, начал Утяра, – Его Величество послал меня переговорить с вами… Ему кое-что хотелось бы узнать. О проводнике, Амарфионе. Его милость хочет с ним побеседовать.       «Ну, если так он разговаривает с тем, кто посвятил его в рыцари, то как же он намерен общаться с благородными лордами?» – Что навело его милость на подобные мысли? – удивила новость Джона. – Его милость хочет спросить у него, что говорят местные…– неуверенно ответил Ролли и торопливо добавил: – Я буду его охранять. С нами будет и Халдон, если сможет.       «Уж насколько не подходит для Королевской Гвардии Утяра, он все же принимает во внимание безопасность короля. Просьба Эйгона не настолько неразумна, как кажется. Возможно, он проведет здесь годы, прежде чем вернуться в Вестерос. Когда они направлялись в Миерин, он учил гискарский, так что тут нет никакой разницы…»       «И если ему придется здесь скрываться…», кольнула новая мысль. – Значит, его милость желает поговорить с Амарфионом?...       «Значит, Амарфион…», погрузился в размышления Джон, «Помощь проводника оказалась для них безмерным благом. Но стоило ли доверять ему по части Эйгона? Да уж поболее, чем наемникам». Вспомнилась переправа через Миндеб два дня назад. Когда их окутала тьма, кобыла под седлом заупрямилась, а конечности лорда налились свинцом, да так, что он не мог ими пошевелить. Амарфион примчался на выручку с другого берега реки, когда никто другой не отваживался ступить во мрак. Если бы не он, то десница наверняка расстался бы с жизнью. – ..Что ж, пусть так, только если ты исполнишь свой долг и будешь с королем рядом, – наконец, закончил фразу Джон. Утяре не мешало бы воспользоваться напоминанием о долге. Заметив, что гвардеец, кажется, собрался уходить, десница пристально на него посмотрел. – Прежде чем уйдешь, сэр Ролли, есть кое-что еще. О чем не должен узнать никто, кроме короля, Халдона и Леморы...       Когда Утяра убрался прочь, Джон снова остался наедине с собственными мыслями. Пришелся ли рыцарю новый приказ по душе или нет, он, кажется, отнесся к нему со своей серьезностью. Быть может, он воспринял слова лорда о ветрености клятв командиров как оскорбление, попытку поставить под сомнение впопыхах данные обеты самого Ролли. Но, что бы там не переживал Дакфилд, это не имело значения. Все, что от него требовалось – выполнять свои обязанности. Для каждой задачи есть свой инструмент, для каждого инструмента - задача. Вот юный король своим и пользовался.       Встав на ноги, Коннингтон мерил шагами шатер. Теперь из-за намерения короля учить дикарский язык, его мысли крутились вокруг Амарфиона и Дома Беора. После переправы через Миндеб леди Медлин отделила свой табор от Золотых мечей. Это было неудивительно – многим в рядах отряда не очень-то по душе было их присутствие в лагере. От наказания солдат Хилла перед строем было мало толку. Десница сомневался, что и самой группе беженцев нравилось общество наемников. Их отбытие не очень-то его заботило, если бы не один человек. Амарфион. Лорд не был уверен в том, куда дальше подастся проводник. Хотя командиры Золотых Мечей и сделали ему предложение, он пока не принял его, но и не отклонил. Вновь Джон вспомнил переправу через реку. Если между ним и Золотыми Мечами пробежала трещина, то выйдет ли из Амарфиона полезный союзник?       Прервали раздумья чьи-то мягкие шаги снаружи. За которыми последовал знакомый голос предмета мыслей десницы. Проводник по-хозяйски отогнул полог и прошествовал внутрь. На сей раз на нем не было шапки из птичьих шкур. Серебряные волосы волной струились по его плечам. С собой Амарфион почему-то взял дорожную суму. – Милорд, – как всегда,уважительно начал гость и, удостоившись дозволительного кивка от Джона продолжил: – только что я поговорил с его милостью, вот и решил поставить вас в известность.       Коннингтона снова начала грызть совесть: в глубине души его беспокоил сам факт общения Амарфиона с юношей. Как мог, прогнал он это чувство прочь, были вещи поважнее. – Если речь идет о моем дозволении, то я его уже дал, – резко ответил он. – Нет, милорд, есть кое-что еще, – все так же спокойно и обходительно вещал Амарфион, – коль скоро леди Медлин нас покидает, позвольте выразить благодарность за всю ту помощь, что вы оказали нам в Нан-Дунгортебе. Я подумал, с нас причитается подарок.       Из сумки проводник извлек бутылочку с золотисто-янтарной жидкостью. – Пришлось попросить это у повара, но, думаю, вам это пригодится.       И гость, подойдя к столу, налил немного содержимого бутылки в пустую посудину.       Джон подошел ближе, ему было любопытно, для чего это. Если бы ему потребовалось вино, к его услугам были все запасы лагеря. Но в ноздри ударил резкий и кислый запах уксуса. Слова Амарфиона были мягче шелка, но разили острее стали: – Это надежнее, чем винные ванны, которыми вы пользуетесь.       На миг Коннингтон замер, словно пораженный громом. Но только на миг. Зашипев как змея, обеими руками он вцепился в Амарфиона, перехватив его за запястья. – Как ты узнал? – взревел он.       Никто ведь не знал, ни Эйгон, ни Лемора, ни Халдон. Лорд все время хранил это от всех в секрете. «Убью его на месте, пока не разболтал», на лету пришла в голову идея, «никто не должен узнать».       Амарфион невозмутимо смотрел на нападавшего, несмотря на то, что Джон крепко держал его за запястья и полу плаща. – Милорд, – произнес он, – пожалуйста, не судите сгоряча. Я всего лишь хочу вам помочь. Если бы у меня были дурные намерения, пришел бы я сюда вот так?       Коннингтон и ухом не повел. – Смеешь мне угрожать? – крепко прижал он своего пленника к столу. – Клянчить с нас выкуп?       Быть может, «проводник» собирался шантажировать Джона разглашением его болезни. Тут же вспомнился Паук и его бесчестные методы работы. «Ну, ладно, неважно уже, насколько нужен им дальше следопыт, главное – устранить угрозу». – И в мыслях не было. Всего лишь вылечить вас... Лорд Коннингтон, умоляю вас, успокойтесь. Дайте мне шанс.       Несмотря на хватку Джона, пленник отвечал все так же спокойно. Он был непоколебимо уверен в себе, во взгляде чувствовалась сила. Мужчина был явно сильнее, чем кажется. Тревожно щурясь, десница все же отпустил Амарфиона. «Его убийство только ухудшит наше положение. Возникнут вопросы, причем не только у офицеров отряда, но и у Эйгона». – Сначала скажи, откуда узнал, – стиснул зубы Джон. – Два дня назад, когда я в третий раз пересек Миндеб по приказу вашего короля. Разве не помните, милорд, на миг у вас соскользнула перчатка, и я увидел под ней почерневший палец, – отмахнулся проводник, – вы проводите много времени в шатре, а когда выходите, от вас пахнет вином. Но я же вижу, что вы ведете себя как трезвый. Но неважно, как я это понял, милорд, важно то, что я хочу помочь.       Джон такого не помнил, но чего только не могло произойти в смятении посреди черной мглы? Он отвернулся от Амарфиона и тяжело вздохнул. Слова гостя его задели, как это он собирался его лечить. Серая Хворь была болезнью безнадежной, от нее не спасали ни уход, ни лекарства. Сколько всего невиданного доселе он повидал за последние несколько недель? Но проводник был всего лишь бродягой, оказавшимся среди дикарей-беженцев. Откуда ему было знать то, что было скрыто от всех мейстеров, септонов и целителей мира? – Никто еще не нашел лекарства от Серой Хвори, – ответил он Амарфиону. – Пока не нашел, лорд Коннингтон, – возразил тот, поглаживая бороду, – откуда же вам знать, если вы не попробовали? Быть может, я неправ. Тогда убьете меня, чтобы сохранить свою тайну. И ничего не поменяется. Но я-то знаю, что прав и…       Амарфион осекся, позволив Джону посмотреть ему в лицо. Его медовые глаза лучились невероятной уверенностью. Коннингтон жадно глотал воздух. Если бродяга прав, то у него еще есть время. Если он прав, то десница будет жить. Больше десяти лет тому назад Варис открыл изгнаннику, что сын принца Рейгара выжил. То было подобно рассвету после многих лет во тьме.       «Я буду жить. Ради Эйгона. Ради моего Серебряного Кронпринца». – Сделай это, – дрожащим голосом произнес он, не спуская глаз с проводника. Сел на стул и сбросил перчатку, обнажив серую мертвенную кожу. – Сделай это немедленно, – прорычал десница, – пока я не передумал.       Ответом была лишь легкая улыбка, озарившая лицо гостя. Рука Джона непроизвольно ходила ходуном, он кусал губы, стесняясь показывать постороннему пораженную плоть. Удивительно, но зрелище это Амарфиона не смущало: он казался собранным, кажется, смотрел с интересом. Одним молниеносным движением он схватил Джона за руку и окунул больную ладонь глубоко в емкость с уксусом.       В молчании вестеросец смотрел, как Амарфион опустил в уксус и свою руку, как безмятежно дотронулся до серой крапчатой кожи и омертвевших черных ногтей. Обычно зрелище Серой Хвори и страх её подцепить превращали любого взрослого в перепуганного ребенка. Но гость выказывал не больше страха, чем обычно. «Как такое возможно»? стучало у Джона в голове. Одного касания Каменного Человека хватило, чтобы заразить лорда. Неужели проводнику наплевать на собственную жизнь?       А потом Амарфион коснулся окаменевших пальцев и Джон задрожал. Ладонь пекло. Рука горела…       Когда он опустил взгляд, то увидел, как уксус просачивается в трещины окаменевшей плоти. Касание Амарфиона было жгучим, горячим как раскаленный уголь. Грифон ощущал, как оно выжигает его кожу. Серая чешуя, покрывавшая пальцы, размягчалась и осыпалась прочь, падая на дно чаши и обнажая грубую красную дерму. Накатил еще один приступ боли – горячая, почти кипящая жидкость обожгла обнаженную кожу, но боль эта была благом. Десница снова ощущал. Он снова мог жить.       Джон снова сделал жадный вдох, неистовее прежнего. – Ну вот, ваша светлость, можете вздохнуть с облегчением, – с довольным видом смотрел на него Амарфион.       Трудно было поверить собственным глазам, но, без сомнения, все это произошло взаправду. Зараженная ткань не полностью оставила ладонь, но болезнь отступала, словно потерявший оружие в схватке противник. – Пройдет еще немало времени, прежде чем исчезнут все симптомы, лорд Коннингтон, – с участливой теплотой продолжил спаситель, – но вы совершенно точно исцелились и не заразны.       Вытащив ладонь из уксуса, Джон встал с места и вновь одел перчатку на руку. Ему пришлось облокотиться на стол – дрожали колени. Слишком трудно было заставить себя поверить в произошедшее. Шквал вопросов кружился в его сознании. – Как? – восхищенно спросил он (только на это слов и хватило, когда неизлечимая болезнь отступила на глазах). – Знание, ваша светлость, – был ответ, – я прожил долгую жизнь и многое повидал.       Сколько раз Грифон слышал, как солдаты задавались вопросом, не колдун ли их проводник. Прежде он им не верил, а вот теперь, когда тот вот так победил Серую Хворь, сомнений не оставалось. – Кто-то из ваших соплеменников, возможно, назвал бы это колдовством, – вновь заговорил Амарфион, упредив вопрос лорда, – обычное слово, которым обычно именуют нечто большее: мастерство и знания… И не благодарите меня, это от чистого сердца, – предостерегающе поднял он руку.       Прежде чем заговорить вновь, десница собрался с мыслями. Никому и никогда не удавалось вылечить Каменную Чуму. Откуда было знать, что это не обман? «Бродяга заявился досыта накормить меня ложью, чтобы воспользоваться моей глупой ошибкой». Он вспомнил, как спас карлика, потому что считал, что Ланнистеру можно доверять, коль скоро тот заступился за Эйгона. – Значит, колдовство, вот что ты мне предлагаешь, беоринг? Это уловка, ло…вкая иллюзия, – сквозь зубы прошипел Джон. Рука его по-прежнему дрожала.       На миг Амарфион удивился такой «благодарности», но тут их взгляды встретились. – Лорд Коннингтон, вы же знаете, что это правда. Как и я. Хотите проверить, снимите с пояса ваш нож и уколите им ладонь. Почувствуйте укол, посмотрите, как она кровоточит. До этого вы же чувствовали жар в руке. Вот и поймете, что я не лжец. Чарами ведь можно обмануть только зрение, не чувства, – мягко, спокойно как всегда, предложил гость; лицо его приняло обычное выражение.       Провожаемый взглядом проводника, Джон потянулся к ножу. Как и до этого, приставил острие к пальцу. Ощутил холод стали. «Для чего я это делаю? Себе что ли что-то доказать хочу? Нет». Дрожащей рукой он проткнул кончиком клинка ткань. И скривился от боли, когда нож вонзился в мясо. Показалась кровь. Красная капля, скатившись вниз, упала в чашу с уксусом, к пятнистым серым струпьям окаменевшей кожи.       «Я здоров!».       Он снова сделал глубокий вдох. Амарфион был прав. Обмана не было. То, что казалось невозможным, произошло взаправду. И было видно воочию. «Как же я его недооценил». – Простите меня, – наконец, сказал он (слова давались с трудом), – я думал, что вы хотите навредить, что вы угрожаете нам… Я верю вам, Амарфион.       Целитель поклонился. – Вы имеете полное право на подозрения, милорд. Другие воспользовались бы моими знаниями против вас. Но я ищу вашей дружбы, и враждовать нам ни к чему. – Мы щедро вознаградим… вас, когда Эйгон взойдет на трон, – молвил Джон, – за всю вашу помощь. – Посмотрим, милорд, – слегка улыбнулся собеседник, – но гораздо большей наградой служит то время, что теперь подарено вам, лорд Коннингтон. Воспользуйтесь им с умом.       Отвесив новый почтительный поклон, Амарфион удалился.       Снаружи над лагерем пронзительно завывал холодный ветер, предвозвестник ранней зимы – в этом Грифон был уверен, но теперь уже не обращал внимание. Когда он проснулся сегодня утром, он был мертвецом, пусть в нем и теплилась жизнь. А теперь он победил проклятье принца Гарина. Боги вновь дали ему время. Достаточно времени дожить до весны. Отыскать дорогу в Вестерос, увидеть, как взойдет на трон Эйгон, служить при нем десницей. Исправить все. Снова побывать в Грифоньем Гнезде. И когда упрочнится власть Эйгона и восстановится династия Таргариенов, когда Вестерос забудет, что им когда-то правил Узурпатор, тогда-то Джон присоединится к своим предкам и с честью упокоится в семейном склепе под цитаделью родного замка.       Следующие два дня в Печальной Обители прошли как во сне. Племя Беора окончательно убралось из лагеря Золотых Мечей. По словам Амарфиона, они планировали идти дальше на юг, в те самые леса, которые видели разведчики. Когда Джон спросил, в чем же причина, проводник ответил только то, что у леди Медлин там жили родичи, у которых она хотела найти убежище. Развернутого ответа, который предпочел бы услышать лорд, Амарфион так и не дал. Как, несмотря на всю прошлую помощь, не раскрыл и будущие планы Медлин. Да и в рассказах об окружающих землях он вообще не упоминал о государствах, замках или городах. Нужно было побольше всего узнать у проводника. Но, что бы Джон ни делал, он все думал о своей болезни.       Ропот и раздрай в командовании отрядом продолжались. Что бы там ни было, оппозиция офицеров все еще представляла проблему. Да и потом, как ни противна была Коннингтону нерешительность и теплохладность Бездомного Гарри, отряду все равно требовались зимние квартиры и снабжение, чтобы переждать приближающиеся холода. Червивое Яблоко открыто посоветовал Джону вновь обратиться за помощью к «проныре-чудотворцу», как он называл проводника: тот мог поведать им о войне, на которой можно подзаработать, а потом, когда зима отступит, указать им с королем путь в Вестерос. Вновь оживал замысел Злого Клинка. Эйгор Риверс создал отряд Золотых Мечей, чтобы сплотить товарищей по несчастью, чтобы поддержать в них верность делу черного дракона Блэкфайров. Но то, что служило черному дракону, не могло преклонить колени перед красным, вот в чем крылась наемничья двуличность. Так что, пока королевская власть Эйгона распространялась только на армию наемников, он и сам мог считаться таковым. Но юноша не мог сражаться за деньги, а у Джона не было на это желания. Он не хотел превращаться в нового Злого Клинка.       Эйгон тоже доставлял хлопот. Джон с ним общался, но мало. Он знал, что король уже дважды встречался с Амарфионом, беря у него уроки под присмотром Утяры. У десницы было все меньше времени, которое он мог бы уделить юноше. И появиться оно могло только после того, как удалось бы определить местоположение. Полумейстер тут ничем не мог помочь. Грамотей легко прокладывал себе маршруты по самым опасным улицам Вольных Городов (теряя там карликов), но никак не мог разобраться со звездами на небе.       На четвертый день сюрприз преподнесла Лемора. Она была по-прежнему одета в свой белый наряд септы, перепачканный за время путешествия грязью и копотью, и подпоясана семицветным радужным поясом, но, когда женщина обратилась к Грифону, в ее голосе не было и следа былой жизнерадостности. – Лорд Коннингтон, мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз. Его милость выехал из лагеря вместе с Утярой. – Мне об этом не доложили, леди Лемора, – помрачнел десница, – куда они направились? – Полагаю, в лагерь беженцев. Его милость хотел повидаться там с Амарфионом и поговорить с его соплеменниками, – пояснила септа. Джон остался недоволен услышанным. В отличие от Амарфиона, не было ни причин ни смысла доверять его соплеменникам. «Что будет, если они нападут на короля, возьмут его в заложники? Но отважатся ли они на такое, если рядом проводник?» – Тебя, значит, они предупредили, – раздраженно спросил он женщину. Он-то считал служительницу Семерых надежнее Утяры. – Поставили перед фактом, когда уже тронулись в путь. Сомневаюсь, что ко мне бы прислушались, – с сожалением ответила Лемора. – Ну, если с ними Амарфион, то это допустимо, – произнес лорд, больше для самоуспокоения, чем обращаясь к подельнице. – Именно поэтому я и хочу поговорить, – резко ответила она, – когда мы были в долине, вы просили следить за тем человеком. Теперь, стало быть, вы ему доверяете? – Он оказал нам большую помощь, – сжал губы десница, – это все, что вам надо знать, леди Лемора. – Скажи подобное Утяра, я бы не удивилась, но от вас, милорд, подобное мне слышать странно, – ответила септа, – сколько раз вы беспокоились о юноше. Все эти годы Эйгона спасала секретность. А не подобная беззаботность. – Его нельзя все время прятать, – возразил Джон, – Амарфион уже снискал мое доверие.       И вновь Лемора была недовольна его словами. – Вы говорите такое, и в то же время нервничаете, стоит его милости просто покинуть свой шатер без вашего ведома. Мы с вами очень давно знакомы. Подобная ложь могла бы сработать с каким-нибудь носильщиком или бандитом с большой дороги, но не со мной. Я знаю, как трудно кому-то завоевать ваше доверие, неважно, насколько они искусные следопыты.       Так жестко Лемора никогда с ним не разговаривала. «Что она о себе возомнила?» Да, общество септы лорду было намного приятнее Утяры или Халдона, но женщина присоединилась к ним, чтобы обучать Эйгона, а не командовать его воспитателем.       «Сперва командиры, а теперь еще и святоша?» – Так, значит, леди Лемора, вы ставите мои решения под сомнение? – холодно спросил Джон вслух. – Да, – не отступала септа, – потому что я точно так же забочусь о его милости, как и вы, милорд. И я еще не ослепла. Ваше поведение изменилось. Задолго до того… как произошли все эти события.       Джон прищурился. Что же имела в виду женщина? – Вы всегда соблюдали осторожность, никогда не лезли на рожон, – продолжала она, – но, как только мы оставили позади Крояне-Горести, вас словно подменили.        «Семь преисподних, что же мне ей ответить? Она уже что-то подозревает? Даже сейчас опасно раскрывать правду о болезни».       Джон развернулся и зашел в королевский шатер, септа проследовала за ним. – Да, эти годы я был осторожен, – признал он – даже слишком, всегда медлил. Но медлить больше нельзя. – Я была внизу, под палубой, когда напали Каменные Люди, – тихо молвила женщина, но в глазах ее горела решимость, – не знала, что случилось. Но после того, как все кончилось, вы не попросили о помощи и не дали себя осмотреть. Тогда я не обратила на это внимания.       Теперь женщина смотрела на него с осуждением. И продолжала раскрывать карты. – …И совершила ошибку. Была неправа, махнув на это рукой. Выдало вино. Я знаю вас много лет, но вы никогда не пьянствовали – а теперь вы покидаете свои покои, и от вас разит спиртным. Вы никогда не снимаете перчаток. Поначалу я не понимала, что это значит. А теперь все ясно. Вы хотели скрыть некий секрет, такой, который никому нельзя было знать. Там, в Горестях, с вами что-то произошло и вы заразились.       Отпираться было бесполезно. Не сейчас, не от Леморы. – Я спас жизнь человека, который, этого не заслуживал, – сжав кулаки, посмотрел Джон на септу, –и как давно это до вас дошло? Как вы теперь распорядитесь этим своим знанием? – За эту неделю отпали последние сомнения, – посуровело ее лицо, но в голосе Коннингтон услышал и скорбь, – Эйгон обязан узнать. Простите, Джон, мне очень жаль.       При мысли о том, что Эйгон узнает, у него внутри все словно задергалось. – Нет, он не узнает, – самым твердым тоном, на который был способен, заявил десница и снял перчатку; Лемора отшатнулась, – не узнает, потому что никто об этом не услышит. Не узнает, потому что болезнь вылечена.       Те немногие серые пятнышки, которые еще оставались на некогда пораженной ладони уже зарастали здоровой кожей. Септа смотрела на руку лорда словно на плащ Неведомого. – Как? – недоверчиво, с подозрением спросила она, – это сделал Амарфион? – Он зашел ко мне два дня назад, – кивнув, неуверенным тихим шепотом начал рассказывать Джон, – зараза распространялась еще быстрее, чем прежде. Не знаю, как… но он ее вылечил. Прежде такое было никому не под силу, леди Лемора… – Колдовство, – замогильным тоном изрекла она, – проклятье принца Гарина суть порождение колдовства древних ройнаров. И если и есть в мире сила, способная победить Серую Хворь, то только магия.       Джон вспомнил рассказы Яндри и Исиллы о Принце Гарине Великом, который своим проклятьем наслал Серую Хворь на покоривших его родину драконьих владык Валирии. – Быть может, вы в них не верите, – назидала женщина, – но я считаю иначе. Горестями правит Лорд-в-саване, смертному мужу не под силу стереть его печать. Этому проводнику, Амарфиону, нельзя доверять. Он мейеги, я уверена. Вера проповедует против магии не из слепого фанатизма, Джон. Мы поступаем так, потому что сила ее имеет свою цену. Слишком ужасную цену.       «Мастерство и знания», прозвучали в голове слова его спасителя. Быть может, Лемора была права; быть может, несмотря на все свои заверения в обратном, Амарфион действительно был колдуном. «Даже если он колдун, этот человек дал мне шанс на новую жизнь. Спас от перспективы сдохнуть обезумевшей изуродованной тварью.» – Можешь ему не доверять, можешь его не любить, но он нам полезен, – возразил Коннингтон, – полезен делу Эйгона. И за эти дни он сделал всяко больше, чтобы заслужить мое доверие, нежели Полумейстер или Утяра. – Буду молиться о вашем вразумлении, – печально посмотрела на него Лемора.       Джон выпад проигнорировал. – Ступайте, леди Лемора, я вас не держу, – холодно заявил он, – но помните, что все нами сказанное должно остаться в этом шатре.       Септа удалилась.       В шатре Эйгона Джон вновь наткнулся на потрепанный список «Десяти тысяч кораблей», хроники великого путешествия принцессы Нимерии. Но, вместо воительницы, десница думал о принце Гарине, Гарине Великом. О том, кто не склонился перед драконьими владыками Древней Валирии во времена, когда драконов было столько, сколько звезд на небе. Сказания гласили, что его армия даже смогла убить трех из них. Но в конце концов и это ему не помогло. Принц Гарин потерял все, что имел, и вернулся в родной дом заложником в железной клетке. Быть может, надменный правитель мнил себя неудержимым, когда гнал валирийцев вниз по Ройне. Джон тоже считал себя непобедимым, когда сбил с лошади Хостера Талли и разрубил топором плечо Дениса Аррена и сбросил отпрыска благородного рода Долины со стен Каменной септы. Но колокольный звон был глух к людским свершениям.       Солнце уже садилось, когда Коннингтон услышал голос Амарфиона. Но, когда он взглянул на его источник, то с трудом его узнал. Все эти дни проводник носил потрепанное цветное одеяние, из-за которого он выглядел почти как шут. Его серебристые волосы и борода были спутаны и нечесаны, а шапка из птичьих шкурок довершала образ. Но теперь ничего этого не было. Человек, стоявший перед ним, был одет в чистые, с иголочки одежды незнакомого Грифону фасона. Хотя они явно были сшиты из дорогого материала, вроде шелков или атласа, на них почти не было вышивки. Разве что золотые завитки вились по обшлагу рукавов белой сутаны. Поверх нее проводник носил темную накидку-плащ, доходившую ему до колен. Вымытые волосы были опрятно уложены, волнами стекая до плеч. Бороду мужчина сбрил: то, что прежде было густой дикарской растительностью, придававшей устрашающий вид, теперь превратилось в короткую щетину на подбородке, открыв лицо. Теперь Амарфион выглядел гораздо моложе, хотя росчерк морщинок у глаз да порожденные улыбкой носогубные складки явно показывали что он ненамного старше самого Джона. Не как бродяга, а как особа королевской крови, словно мудрый правитель, не согнувшийся под тяжестью прожитых лет. Если бы не медовый цвет его глаз, Коннингтон легко бы спутал его с другим мужчиной, ушедшим из жизни много лет назад. – Я вернулся, ваша светлость, – мягко заговорил он, – его милость жив и здоров, он тоже в лагере вместе со своим присяжным рыцарем.       И, взяв небольшую паузу, словно для того, чтобы собраться, продолжил с елейной улыбкой: – Я даю ему уроки, как он меня и просил. Его милость, как для его лет, делает впечатляющие успехи. Изыскан в манерах, вежлив и очень умен. Воплощенный идеал принца – или короля. – Это у него в крови, царствовать, – ответил Джон, – но его воспитывали, чтобы он мог править мудро, как только вернет свое по праву. – Его величество рассказал мне о своих предках, – почти с восхищением рассказывал проводник. – Как они завоевали ваш родной Вестерос и установили закон и порядок в тех жалких королевствах, сцепившихся за власть над континентом. Как потомки тех, кто сопротивлялся дому Таргариенов, забыли маленькие государства предков, объединившись в одно королевство и склонившись перед единым королем, чей трон был выкован в пламени драконов… Позвольте спросить, полумейстер Халдон уже подготовил для вас карту?       Джон вспомнил про грамотея. До этого, днем он спрашивал его, продвинулся ли тот с картой звездного неба. Но, хотя Халдон и черпал подсказки в старых свитках и записях далеких плаваний, пылившихся в его сундуке, это мало ему помогло. – Еще нет, – ответил Коннингтон. – И не подготовит, – серьезным тоном заявил Амарфион, – видите ли, я лично навещал вчера вашего спутника.       Грифона это озадачило, Халдон не упоминал ни о чем подобном. Прежде чем лорд смог ответить, Амарфион заговорил вновь. – Лорд Коннингтон, я действительно сожалею, что приходится об этом говорить, но полумейстер Халдон не проложит путь, потому что пути этого не существует. Пытаться проложить обратный курс по звездам другого мира – затея впечатляющая, но бесполезная. – Другого мира? – спросил Коннингтон, – что это значит?       Когда он это произнес, у десницы оледенели ноги и подступила к желудку тошнота. Каким-то инстинктивным чувством он угадал слова, которым предстояло прозвучать дальше. – Вам никогда не вернуться в Вестерос, – спокойно и терпеливо, словно извиняясь перед старым другом, объяснял проводник, – вы уже не можете попасть в Вестерос, Эссос или любую другую часть суши, известную вам прежде . Судьба забросила вас, Золотых Мечей и вашего короля на другой материк другого мира. Знаю, милорд, это звучит как дурная шутка, но это не вздор.       Для Джона мелодичный голос собеседника прозвучал как удар колокола. Как же ему хотелось, чтобы чужак лгал, чтобы все это, все события прошедших недель обернулись сном. «О, боги, я бы лучше по-прежнему страдал Серой Хворью, чем это произошло…» Но желания и молитвы здесь были пустым звуком. Так или иначе, Грифон подобное подозревал, но отказывался верить. Гнал мысли прочь из головы. Это и было первым, что пришло ему в голову при взгляде на небо над Миндебом на их первом привале в Печальной Обители. «Нет, то было уже в долине, когда мгла затмила небеса». – Вы уже поняли, что звезды нездешние, лорд Коннингтон, но обратите внимание на горизонт, – сказал Амарфион и распахнул полог палатки, убранство которой тут же осветили последние закатные лучи заходящего солнца. Джону открылся вид на небо, расцвеченное множеством оттенков синего и фиолетового, да на стремительно гаснущий свет. Он уставился вдаль на темные махины гор на севере: они загораживали свет но не исчезали в облаках, несмотря на свою удаленность. – Неужели никто из ваших ни разу не поинтересовался, отчего здесь можно видеть на расстоянии дальше, чем у вас на родине? А вы, ваша светлость? Если звезд на небе недостаточно, так, может, сама форма этого мира поколеблет восприятие.       От этих слов Амарфиона Джон опустил голову на руки. Он чувствовал себя уставшим, нет – хуже, чем уставшим. Снаружи шатра солнце наконец скрылось на западе, погрузив все в темноту. И хотя проводник все говорил, Джон уже не слушал. В ушах вновь звенели лишь колокола Каменной Септы. Сводящая с ума какофония звучала столь же четко, как в тот день, когда он услышал ее. Так же четко и ясно, как и во снах, в которых он гнался за Узурпатором. Колокола звонили на все лады: трезвонили, перезванивались и били набат. Колокола звонили по потерянному лорду и его глупой гордыне. По его Серебряному Кронпринцу, которого он дважды подвел. По юноше, которого он лишил будущего. Звенели без конца.       Джон Коннингтон знал, что труд всех этих лет оказался напрасен. Что он потерпел поражение, полное и окончательное. Не будет ни возмездия, ни искупления, ни реставрации. Ни для него, ни для Эйгона. Каменная Септа так и останется его единственной битвой, а поражение – единственным наследием.       «Я должен был пасть еще тогда. Всяко лучше, чем подыхать изгнанником». А теперь еще и Эйгон будет страдать из-за его ошибок, просто потому что Деснице Танцующих Грифонов не хватило чести умереть от руки Узурпатора Роберта Баратеона. – Я подвел отца, а теперь – и сына, – печально сказал Джон и закрыл глаза, полные слез. В темноте ему привиделся лик Эйгона. Как же можно ему сказать? Как можно признаться в том, что потерпел неудачу? Что юноше тоже придется прожить жизнь в изгнании?       Но потом лорд почувствовал, как чья-то теплая ладонь легла на плечо. – Нет, Джон Коннингтон, ты еще не проиграл, – мягко и успокаивающе прозвучал над ухом мелодичный голос. Амарфион так и не ушел.       Десница резко повернул голову. – Прочь. Уходи и оставь меня. – Нет, – последовал ответ, – я не уйду, потому что не все еще потеряно. Есть еще надежда, для тебя, для Эйгона, для всех десяти тысяч Золотых Мечей.       «Он что, издевается надо мной?» – Надежда? Какого же рода надежда? – с горечью прошипел Джон. – Ты же сам сказал, что мы не можем вернуться в Вестерос. Хочешь забрать свои слова обратно, проводник?       «Какой теперь в этом смысл. Я никогда не вернусь домой. Эйгону никогда не царствовать». – Нет же, – прошептал Амарфион, все еще приобнимая десницу за плечи – своим словам я хозяин, и триумф ждет того, кто к ним прислушивается. Отчаяние победы не приносит, Джон. Да, вам действительно не вернуться в известный вам мир. Но за прошедшие дни, милорд, я узнал тебя гораздо лучше. Увидел, что ты заслуживаешь по жизни большего, чем терпеть чужую жалость, погрязнув в отчаянии. Предо мной предстал человек, храбрость которого поборола ужасы Нан-Дунгортеба. Чья воля настолько сильна, что он все эти годы хранил верность своему погибшему сюзерену. Воспитавший принца, которого любой счел бы за честь назвать своим сыном. Вот почему я исцелил пожиравшую тебя изнутри болезнь, поэтому я подарил тебе время жить, время, которого у тебя не было. И теперь я умоляю прислушаться к моим словам, ибо отчаяние исцелить мне не под силу. У тебя впереди жизнь. У тебя есть сила и мудрость, чтобы вновь стать благородным лордом, повелителем людей. Вновь сделать Эйгона королем, королем на троне, королем, чей титул не будет пустым звуком. – Королем пауков и пустошей? – спросил Джон, – избавь меня от этой лести.       Учтивые слова Амарфиона задели какую-то струну в душе Джона. Но какой прок был слушать пустые обещания, пусть и облаченные в мягкий шелк изящной формы? – Обещаю, здесь есть нечто большее, – рассмеявшись в ответ, расплылся в улыбке собеседник, – Белерианд, так называется часть света под нашими сапогами. Он раскинулся от великого моря на западе и до Синих гор на востоке. Здесь хватит места основать свой удел множеству королей и князей. Вместе с тобой Эйгон сумеет сделать то, что его далекие предки: стать королем своего собственного королевства. Обрести свой собственный дом, такой, какой он пожелает. Даже если ему не вернуться в свое законное царство. – Ты предлагаешь завоевывать земли для Эйгона в этих незнакомых нам краях. Офицеры Золотых Мечей даже с места не сдвинутся. На их помощь рассчитывать не приходится. – Сдвинутся, когда узнают, что впереди ждет битва, – ответил Амарфион.       «Он явно не знает, что такое наемники». – Битва с кем? Прекрати темнить, пока мое терпение не кончилось. – Враги на западе. Равно как и на востоке, откуда мы пришли. Много лет назад нолдоры пересекли море и явились сюда. Это не просто люди, подобно племени Медлин. Это клан холодных и надменных правителей, завоевавших Белерианд и перекроивших его себе на королевства. – И ты предлагаешь нам сражаться с ними, даже не зная местности. Как можно покорить эти королевства? – сложил Джон руки на стол, – какими силами? – Десятью тысячами солдат, – подивился гость. – Мне говорили, что Золотые Мечи были созданы, чтобы проложить оружием дорогу к трону. Они присягнули твоему королю и будут сражаться за тебя, разве нет? Эйгон станет завоевателем, как истинный Таргариен.       Все это казалось чуждым Коннингтону. Но Амарфион говорил об этом легко и с готовностью. «Предпочтешь ли ты довольствоваться провалом и отчаянием до конца своих дней? Или пока не умрет Эйгон? Захочет ли того король, потому что Джон жаждал вернуть дом, который теперь никогда больше не увидит? Нет, никаких больше голых обещаний». – Им для этого нужна плата, которой они лишились. И припасы. С таким же успехом они примкнут к этим твоим правителям.       Стрикленд бы не оставил их ни на минуту. А вот остальные, случись что, легко их прикончат. – Скажи же мне, чего ты жаждешь, – медленно, но уверенно начал Амарфион, – и оно станет твоим. Золото? Земли? Само собой, припасы и снаряжение. Все это я могу дать тебе и командирам Золотых Мечей. Так же охотно, как вылечил твою Серую Хворь. Так же легко, как помог тебе выбраться из Нан-Дунгортеба.       «Серая Хворь, выходит, и о ней Амарфион знал. Что, если потом он все же пойдет к Стрикленду?» – Я не один, лорд Коннингтон,– продолжал Амарфион, – я прибыл к тебе как гонец и посланник. Предложить вам возможность для нового найма – или, скорее, союз. – Союз с кем? С леди Медлин и её беженцами?       «Так вот, что крылось за учтивостью проводника, за его попыткой смешаться с беженцами – он стремится завоевать расположение Эйгона и Золотых Мечей, чтобы они сражались с этими нолдорами. Должно быть, это они и изгнали его».       Амарфион улыбнулся. Глаза его засверкали. – Прости, ваша светлость, все это время я вводил вас в заблуждение. Хотя, пожалуй, вам этот трюк знаком. «Амарфион» это не настоящее мое имя. И никогда я не принадлежал к племени леди Медлин. Как и ты все эти годы на самом деле не был ни Грифом, ни наемником. Но довольно лжи, отбросим прочь личины и представимся подлинными именами. Меня зовут Майрон.