"Сайранг" - значит "Жгучий булат"

      Она склонилась над водами родника, нежно журчавшего среди огромного чертога – сверкавшими золотистыми отблесками, как и полированные плиты пола, мраморные и малахитовые с белыми прожилками. Под сводом горело множество светильников; их направленный свет не оставлял ни одного неосвещенного уголка на полу. В отличие от свода. Капители колонн и цепи, на которых висели лампы, тонули в непроглядной тьме, подобной ночному небу. Светильники сияли, как звезды на небосклоне – их тщательно развесили так, чтобы воспроизвести зажженные Элберет созвездия. Телумендиль-«Возлюбленный Небес» и Реммират-«Звездная сеть». Соронумэ-«Западный Орел» и Анаррима-«Солнечный Предел». Вилварин-«Бабочка» и Валакирка-«Серп Валар», свет которого, по словам отца, становился тусклее с каждым днем. Ходили слухи, что сияние Менельвагора-«Звездного Мечника» по сравнению с прошлым годом стало ярче. Но к чему были эти наблюдении, когда не было места свету звезд в этих пещерах? До переезда слабо представлявшая, что такое Нарготронд, порой Финдуилас забывала, что живет под землей. Она появилась на свет уже после того, как брат её деда открыл эти земли и начал их заселять. Какими бы они ни были до этого, его труды изменили их навеки.       И плоды этих трудов были прекрасны.       Финдуилас перебралась по узким мосткам, одним из многих проложенных над потоком по дороге из внешних чертогов в глубину подземелий, где находился тронный зал короля. Вход в нее украшали две массивные нефритовые колонны, украшенные резными скульптурами обвивающих их змей – сверкающих золоченой чешуей, с глазами, сделанными из ониксов и изумрудов. А по полу, мостя дорогу к престолу, стелились каменные лозы и цветы, совсем как живые. Настолько, что, когда много лет назад она увидела их впервые, то испугалась, что двоюродный дед раздавит их нежные лепестки, шагая к трону. Он тогда вдоволь насмеялся вместе с её отцом, и только потом объяснил: растения не настоящие. Она даже ущипнула себя за руку, чтобы выкинуть из головы это раздражающее воспоминание; ведь в детстве всякому свойственно думать подобные глупости.       Вдоль стен выстроилась дюжина телохранителей с длинными копьями; острые клинки покоились у каждого в ножнах на поясе. С тех самых пор, как погибла Аредель, Белая Дева нолдор, и весть об этом достигла Нарготронда, вооруженный караул здесь держали постоянно.       Беломраморный трон с подлокотниками черного дерева был поперек себя шире, напоминал он собой не кресло, а, скорее, скамью. Финдуилас доводилось слышать сплетни, что делался он по образцу престола Тингола в Менегроте. И хоть дочь Ородрета никогда не бывала в Дориате, она знала, что королева, майя Мелиан, занимает его там с мужем наравне. Но здесь, в Нарготронде, с самого его основания, король своего престола ни с кем и никогда не делил.       Король Финрод был облачен в длинные молочного шелка одежды. Золотой узор вышивки тянулся от швов наружу, словно струны арфы, и обхватывал обшлага рукавов, свиваясь в лозы. Ниже колен виднелась лазурь свободного покроя брюк, переходившая в мягкую зеленую материю, обшивавшую золоченый сафьяновый каркас легких туфель. Как бы ни ярились холодные ветра на поверхности, их дыхание никогда не достигало подземных глубин; настоящих холодов Нарготронд не ведал («А даже если и ведал – вряд ли после пережитого холод причинил бы Его Величеству неудобство»). Обод сидевшей на голове золотой короны, усыпанной множеством самоцветов, был сделан в виде переплетенных в поединке змей – гербовые рептилии встречались взглядами у самого высокого её зубца. С боков, словно расправленные птичьи крылья, ниспадали серебряные нити, унизанные жемчугом и янтарем, смешиваясь с волосами, золотыми, как и у Финдуилас. Но если её кудрявые локоны водопадом спускались до пояса, то волосы двоюродного деда были прямыми. Носил он их сплетенными в одну большую косу, небрежно сброшенную за спину и лишь иногда переплетавшуюся серебряной проволокой или усыпанной каменьями перевязью. Но даже корона меркла по сравнению с ожерельем на шее Финрода: его массивная основа, короткая как воротник, была усыпана множеством драгоценных камней, больших и малых, переливавшихся ослепительными узорами всех мыслимых цветов. Его изготовили правителю его друзья-гномы, начавшие трудиться над украшением вскоре после того, как был заложен город. «Эти самоцветы – из самого Валинора», объяснял ей отец с неизменным благоговением, сопровождавшим всякое его упоминание о чем-либо родом из Заокраинных Земель.       Правитель не отличался ростом – дед был его выше. Даже младшая сестра короля смотрела на него сверху вниз (впрочем, Финдуилас лишь однажды доводилось видеть их всех вместе). Но Финрод был шире любого родича в плечах, казался коренастым на их фоне. Свой крепкий торс и сильные руки он мог заработать только тяжким трудом. Да только при всем великолепии его облика не могло не вызывать вопросов выражение его лица.       Сколько она его помнила, двоюродный дед всегда славился решительностью и деловитостью, что при дворе, что за его пределами. Он шел по жизни уверенно и легко; в отличие от него, отец подобными качествами не обладал совершенно. Уж если Финрод Фелагунд хотел чего-то сделать, то это и ставилось им во главу угла, и он был первым, кто прилагал все усилия для достижения поставленной цели, вдохновляя всех остальных следовать его примеру. Но теперь прежний блеск в глазах монарха погас. Когда король бросил взгляд на Финдуиалс, она была уже не уверена, смотрит ли он на дочь племянника, или сквозь нее. Да, конечно же, он пытался скрыть свое состояние – для чего ему еще было все время носить Наугламир. Но сиянию камней не дано было затуманить взоры, подмечавшие, как сжался король на фоне собственного трона – не больше, чем они могли бы отвлечь от боевого шрама на лице.       Себе для аудиенции Финдуилас выбрала бледно-шафрановое шелковое платье, расшитое лазурной вышивкой и украшенное сапфирами по вороту и подолу: при сходстве цветовой гаммы с облачением царственного родственника оттенки все же были разные. Повязанная на талии и наброшенная на плечо сиреневая шаль тянулась за ней по полу. Манера прикрывать накидкой только одну руку была свойственна жителям пограничья; она же скорее подражала стилю, которому якобы следовали ораторы и поэты Валинора. Платье было с короткими рукавами – Финдуилас нравилось свободно жестикулировать. Она бережно дотронулась до самого ценного украшения: открытую руку украшал браслет в виде все тех же сплетенных змей, золотых, с изумрудными глазами. То был подарок гномов королю, который тот потом вручил родственнице. Дополняли его серьги в виде серебряных цветков, контрастировавших с волосами. Поначалу девушка собиралась надеть и ожерелье, но, что бы она ни выбрала, неразлучно носимый королем Наугламир все равно бы затмил собой. Довершали образ самые невесомые из её туфелек, розово-золотые, с чуть загнутыми вверх носами, настолько мягкие, что позволяли ходить почти бесшумно.       У трона уже собралась дюжина придворных, составлявшая ныне весь цвет аристократии Нарготронда. Неполных два года назад их здесь было бы раза в три больше. Всех присутствующих Финдуилас знала в лицо, но лучше все был знаком ей стоявший ближе всех к королю Гуиллин, владелец обширных угодий по берегам озера Иврин и реки Нарог, советник короля, ближайший друг отца. «Отец Гвиндора и Гельмира». Но общего с сыном у него были только рост да угольно-черные волосы.       Гвиндор был статен и силен, тело его было словно сплетено из одних мускулов. А годы путешествий под солнцем придали его коже нежно-золотистый загар. Его длинные сияющие волосы, его лучащиеся уверенностью манеры – все это делало его прекраснейшим среди мужей Нарготронда. Но главным было не это, а кипевшая в его глазах энергия, ореол опасности и бросаемого ей вызова. В доспехах, с мечом у бедра, Гвиндор казался недосягаем. Но когда он обнимал ее и называл «Фаэливрин», то сердце Финдуилас трепетало как птица.       По сравнению со старшим сыном князь Гуиллин был скорее импозантен, чем красив. Нет, уродом его нельзя было назвать, но и невзрачным его явно не считали. Его жесткие черты лица производили внушительное впечатление. Длинные прямые волосы, длиной до плеч, он гладко зачесывал назад, открывая высокий лоб мудреца, неизменно стягивая их темно-синей лентой, в тон одеждам. Как ни крепок был сын, отец превосходил его статью, он возвышался почти над всеми присутствующими на целую голову. Но главное, он не был исполнен той мрачности, которая охватила её деда. На самом деле князь Гуиллин считался персоной переменчивого настроения, но он всегда облекал свой нрав в старомодные и осторожные валинорские манеры, бережно им хранимые. Общаясь с её отцом (что бывало частенько и неизменно затягивалось надолго), он всегда был вежлив и приветлив. У них одинаково разгорались глаза. Финдуилас не могла и вспомнить никого другого, с кем князь Ородрет был настолько близок в Нарготронде, и чьи советы он столь высоко ценил – ни мать, ни даже король Финрод такой чести не удостоились.       «И уж конечно не я…»       Но отец был далеко не единственным его другом – у него их хватало по всему королевству. Среди присутствовавших лордов и придворных дам трудно было сыскать хоть одного, которого отец Гвиндора не удостоил бы визитом, не сыграл бы на щедром хозяйском пиру или не дал бы ответного приема в своих чертогах на севере. Сирионнен-Связующий Пути, отвечавший за передвижения по Нарготронду и за его пределами, был частым гостем в его доме, а один из его сыновей теперь служил рыцарем у Гвиндора. Гуиллин обучал сыновей Агорнема, предводителя Аскаррое Эрфин, «Нетерпеливых дворян» «Пылких Воителей». Он одарил Маллаутэ из собственной сокровищницы, когда она отправилась на юг строить себе новые имения. А Даммор, глава гильдии кузнецов, сполна отплатил ему за дружбу, выковав два комплекта лат для сыновей Гуиллина. Князь был известен даже за пределами королевства Финрода; иногда Финдуилас доводилось видеть у него гостей из Хилтума и Фаласа, равно как и из Дориата.       «Хотя теперь гостей из Хилтума встретишь все реже и реже».       Вскоре после того, как города достигли вести о смерти прежнего Верховного Короля, двоюродный дед объявил, что власть над нолдор должна перейти не к здравствующему сыну Финголфина, а к его собственному отцу, оставшемуся в Амане. Арфин теперь стал Финарфином, а Фингон Финголфинион признавался не более чем «королем Хилтума». То было странное решение, и Финдуилас оно невероятно раздражало: теперь ей приходилось постоянно поправлять саму себя, называя имя собственного благородного дома. Хотя злые языки и возводили хулу на Фингона, но король никогда к ним не прислушивался. Почему же теперь он изменил свое мнение и пустил прахом права кузена на престол? Неужели он только притворялся, что глух к его недоброжелателям?       «И как вообще мой предок может царствовать над нолдор, над всеми нашими принцами и князьями из своего сверкающего чертога на Заокраиином Западе»? Если Финарфин Верховный Король, то кому же надлежит править самим народом в Белерианде? Его сыну? «Быть может, именно на это он и рассчитывает, возвысить Нарготронд среди всех прочих здешних государств». Но, даже если так, то для чего он пошел на такой шаг именно сейчас? Дожидался ослабления Хилтума? Но это было непохоже на ее двоюродного деда… Финдуилас заставила себя заглушить эти мысли – в присутствии короля помышлять о подобном не следовало. А любой ответ, который она могла бы получить, по духу не отличался бы от отцовского: густо заправленный благочестивыми сентенциями об уважении, о верности вассала сюзерену, – но все такой же бессодержательный. Как если бы отвечали ребенку.       Когда она добралась до подножия трона, то друг отца и будущий свекор обратил на нее внимание раньше, чем король. – Добро пожаловать, принцесса Финдуилас. Пусть ты и запоздалая гостья, но отнюдь не та, чье отсутствие легко не заметить, – поприветствовал девушку он все с той же теплой улыбкой, которая всегда была у него в запасе для невесты сына. – Премного благодарна моему королю за проявленное терпение, а родителю моего возлюбленного Гвиндора – за учтивость, – вежливо раскланялась она сперва с двоюродным дедом, потом с Гуиллином. И, сделав лишь небольшую заминку, чтобы скрыть смущение, немедленно перешла к делу. – С вашего позволения мне бы хотелось узнать, что именно здесь без меня обсуждали.       На самом деле, явившись посреди разговора, Финдуилас всегда чувствовала себя глупо. «Но я же из дома Финвэ, стыдиться мне не пристало».       Свое одобрение правитель выказал простым кивком головы. – Мы говорили о войне, Ваше высочество, – ответил Гуиллин, – и положении князя Ородрета. До нас дошли известия, что многотысячное войско Врага обрушилось на Тол-Сирион. – Быть может, вам и вовсе не стоит здесь присутствовать, Ваше высочество, – высказался Агорнем, – не самая, знаете ли, приятная тема, чтобы обсуждать ее с юной девой. Коль скоро опасность грозит вашим отцу и жениху, то никто вас не осудит. Мы все здесь уже понесли утраты – друзей и родичей.       Предводителя Пылких Воителей уважали как одного из лучших мечей Нарготронда, хотя деяния Гвиндора уже превзошли его собственные. Но король все равно доверял ему командование своими телохранителями и считал весомыми его советы.       «Просто он думает, что ты недостойна здесь высказываться».       Можно подумать, кто-то из присутствующих думал иначе? Все приближенные короля были старше по возрасту. И оценивали каждый её вздох, сладострастно дожидаясь шанса докопаться до малейшего изъяна. – Я полагаюсь на то, что мудрость моего отца и отвага князя Гвиндора восторжествуют над замыслом неприятеля, – повернулась Финдуилас к капитану телохранителей, – пусть я и не сведуща в военном деле, но уж в этом могу быть уверенной. А что до потерь, то я уже потеряла и деда, и его брата, князя Аэгнора, равно как и принца Гельмира, который стал бы мне родичем после свадьбы…       «Вторая часть фразы ближе к истине, чем первая». Отец в полководцы не годился, по правде сказать, ей казалось, что он испытывает страх перед сражением.       Очередная пауза, понадобившаяся, чтобы собраться с мыслями, показалась ей вечностью. – Но я из дома Финарфина. Родственница короля, – наконец, произнесла девушка, – и мое место здесь, рядом с ним. Неважно, насколько мне по душе звучащие здесь слова.       Финдуилас замерла в ожидании ответа. – Мудрые слова, леди Финдуилас, оставайся же здесь, с нами, – прозвучал ответ короля, мягкий, но взвешенный. Решающий. От монаршьего одобрения хотелось расплыться в улыбке, но вместо этого она лишь смиренно склонила голову. – Все мы здесь надеемся на их победу, – согласился Сирионнен, – быть может, вам приятно это будет слышать, но для этого достаточно будет просто удерживать стены. Врагу не хватит воли на то, чтобы штурмовать их в зимние холода, уже тем более, пытаться разрушить крепость. – К новому году уже будут готовы и наши дружины, – вторил Агорнем, – Стражи Западных Ворот, Столпы Копьеметания и Пылкие Воители почти готовы снова вести сражения, но вот остальным частям королевской армии требуется время. Нужны подкрепления, чтобы сменить в строю павших. И нам явно не хватает командиров.       Агорнем принялся перечислять названия подразделений и соединений, которые были знакомы Финдуилас разве что благодаря знаменам да хвастовству служивших эльдар. Это было утомительно слушать, а в исполнении официозного служаки – вдвойне. – Сможем укрепить Минас-Тирит, только когда они будут готовы, – наконец, закончил он. – Точно подкрепить, а не отбить? – переспросил Даммор. – Мы трудились день и ночь, куя оружие. Леди Маллаутэ призвала воинов в своих владениях. Весь Нарготронд готовится к войне. Прошло больше года с тех пор, как пала осада Ангбанда. С каждым упущенным нами мгновением Враг становится сильнее! Так что же, все наши усилия направлены на Минас-Тирит, в то время как Дортонион мы уступаем оркам? Когда наш король объявил, что власть над всеми нолдор переходит к дому Финарфина, было сказано, что это законная обязанность Нарготронда как величайшего среди наших государств. Хилтум слабеет с каждым днем. А Феаноринги… даже будь у них хоть какие-то права, их княжества все равно слишком слабы, чтобы устоять в надвигающейся буре. Так в чем же мы теперь показываем силу – оставляем земли, столетиями удерживавшиеся нашим народом?       Следующей слово взяла Маллаутэ. – Слова лорда Дамора слишком грубы для тронного зала, но я разделяю его беспокойство. Когда мне и моим родичам пришлось вооружать наших подданных, мы ожидали чего-то большего, нежели просто подкрепления Тол-Сириону. Задолго до основания Нарготрона братья Его Величества правили Дортонионом. Мы действительно позволим Врагу сжечь его дотла? Как же мне объяснить подобное семье и ленникам? – всплеснула она руками, и множество колец на ее пальцах заискрилось в свете ламп. – Вопрос не в том, чего нам хочется. А в том, чего удастся достичь, – вступил с ней в спор Агорнем, – может, собираете и вооружаете воинов вы, но ведет их на войну король. Мы еще не оправились от прошлогодних потерь. Уж точно не настолько, чтобы снова наступать на север. Это необходимо принять, от этого и отталкиваться в нашей стратегии.       «Но если мы позволим врагу слишком долго удерживать Дортонион, то как же нам потом его освобождать? – думала про себя Финдуилас, – или это и есть их план? Оборонять то, что есть, и позволить остальному сгореть дотла?» – Никто не говорит о том, что Дортонион оставлен навеки, – заявил Сирионнен, – но король в мудрости своей прекрасно знает, что пустая трата жизней королевству пользы не принесет. Покойные князья подобного бы не приняли. – Достопочтенные лорды, – вешался в разговор Фейрор, владелец уделов у северо-восточных топей, – уж простите мои слова, но это преступная глупость. Нет, хуже глупости. Трусость! Там же все еще остались люди из племени Бора, присягавшие королю. Орки не щадят Ладрос и его жителей. Как можем мы сидеть здесь и обсуждать подобное? Это же непозволительно!       Рот Агорнема задергался, глаза беспокойно забегали. Финдуилас поняла: сейчас перейдут на крик. – Не торопись обвинять других в трусости, Фейрор. Я-то сопровождал короля в сражении. В отличие от тебя. Раз ты обвиняешь нас в оставлении Ладроса, то где ты сам был, когда мы пытались в прошлом году освободить Дортонион? Придержи язык, не то я отучу тебя от выпадов против тех, кто достойнее тебя.       Вместо того, чтобы слушать перепалку вельмож, Финдуилас повернулась к королю. На первый взгляд он был неподвижен как статуя, но, приглядевшись, она увидела, как сжались его кулаки. А рядом с ним с осуждающим видом стоял Гуиллин. Хотя король ничего не сказал вслух, отец Гвиндора уверенными и рассчитанными движения двинулся вперед. – Довольно! – объявил он, – негоже устраивать свару у подножья королевского трона.       Гуиллин подошел к Агорнему в упор, возвышаясь над ним, словно башня – капитану приходилось смотреть на него снизу вверх. – Неужели твоя честь, Агорнем, настолько хрупка, что ее задевает всякое неосторожно брошенное слово? – твердо вопрошал князь, едва ли надеясь на ответ собеседника. – Разве так военачальнику твоего звания надлежит вести себя перед королем? Твои сыны знают, что опрометчивость не лучший ответ на глупость!       Задетый за живое упреком, тот попытался попятиться назад, но Гуиллин последовал за ним. – Агорнем, – добавил он более спокойным и сдержанным тоном, – не воспринимай это как оскорбление. Это скорее дружеский совет. Окажись на твоем месте мой собственный сын, он услышал бы то же самое.       Потом, волоча по полу свои бело-синие одеяния, он развернулся к Фейрору. Болотник как раз кривился в усмешке, когда упрекали Агорнема, – теперь пришел его черед. – А ты, лорд Фейрор, неужели не доверяешь нашему королю. Неужто считаешь, что он бросил Дортонион и оставил второрожденных на произвол судьбы?       «Да, кое-кто из присутствующий действительно бы бросил их. Только в присутствии короля никто подобные мысли озвучить не посмеет». – Я… Ваше сиятельство, князь Гуиллин, я бы такого ни за что не сказал, – дрожа, заговорил Фейрор. Набравшись храбрости, он посмотрел на Даммора, быть может, ожидая поддержки, но не нашел ее. – Я… я всегда вверял свою жизнь и благосостояние его направляющей воле. И всем нам известно его расположение к дому Беора и роду эдаин. – Так почему же ты обвиняешь в трусости других его вассалов? Тех, кто всего лишь выполнял приказы короля? По-твоему, Его величество не оплакивает своих братьев, по-твоему, он доволен сделанным выбором? Мудрец ты наш проницательный!       Финдуилас невольно вздрогнула: «Фейрор сам себя на это обрек, своими собственными словами». Но зрелище экзекуции от этого приятнее не стало: она не могла отделаться от мысли, что болотнику достается больше, чем Агорнему. Фейрор сник окончательно, силясь улизнуть от непоколебимого взора Гуиллина – Полагаю, ты пытаешься сказать, что нет, – ответил отец Гвиндора на свой собственный вопрос и повернулся к остальным: – друзья мои, давайте позабудем об этом и вернемся к тому, чем действительно надлежит озаботиться.       Воцарившаяся тишина насторожила Финдуилас: «стоит мне что-то сказать – и на меня набросятся». Но, если молчать, никто уж точно ее не выслушает. – Простите, – начала она, – вы уже о многом поговорили, но что будет, если моему отцу и принцу Гвиндору не удастся удержаться, а крепость окажется в осаде? И, как бы ни страшила меня такая возможность, – что будет, если цитадель падет?       Первым ответил ей Сирионнен – слова Связующего Пути оказались для нее холодным душем. – На этот случай король уже решил, что у нас не останется иного выбора, как затворить врата Нарготронда от окружающего мира. Все перемещения через Талат-Дирнен и по берегам реки будут прекращены. И никому без дозволения короля уже нельзя будет ни войти в город, ни выйти наружу. – Да, все как Сирионнен и говорит, – добавил Гуиллин, – если Минас-Тирит не удержать, то самому по себе Нарготронду уже будет не выстоять против всей мощи ангбандских полчищ. Тогда, Ваше высочество, придется положиться только на скрытность нашего местоположения.       Мысли девушки занимала судьба ее матери, все еще находившейся за пределами города. «Если ворота закроют, то она уже не сможет вернуться назад». – А как же внутренняя торговля? – спросила Маллаутэ – сюда же идут все товары, производимые в моем уделе! – Что насчет наших земель и наших подданных? – поддержали остальные, – нам что, всем бежать сюда? – Почему мы не можем попросить других о помощи? – воскликнул, воздев очи к трону, Ластор, глава гильдии горняков, – у нас же есть друзья на западе. Хилтум держится крепко. – «Труден путь на Хилтум, словно лестница в небо», – процитировал Гуиллин хорошо известные строки, – а теперь он стал еще труднее, почтенный Ластор. Теперь Хилтум отрезан, сам предводитель балрогов повел на его захват трехсоттысячную армию. Мои источники утверждают, что король Фингон с трудом удерживает горные перевалы, в то время как Иримэ, сестра покойного короля, заперта в осаде в крепости Барад-Эйтель.       «От таких вестей легче не становится», подумала Финдуилас. Даже если у Фингона нашлись бы для них подкрепления, поспешит ли он на помощь тем, кто отверг его притязания на титул Верховного Короля? Так или иначе, она сильно сомневалась, что те самые легендарные конные лучники, обращавшие в бегство даже дракона, прискачут к ним на помощь.       В разговор вступила Альветт, единолично правившая своими уделами на западе с тех пор, как ее муж и сын погибли на линии осады Ангбанда, и винившая в их смерти нерасторопность хилтумских дружин. – Но что насчет Дориата, милорд? Элу Тингол – родня наследнику Финарфина, а армии его еще не вступали в сражение. Если Нарготронд в беде, то отчего бы ему не послать нам подкрепление? Ему явно можно доверять больше, чем братоубийце из Барад-Эйтеля, он ничем не лучше своих дружков с востока.       И тем не менее, хоть правитель Барад-Эйтеля и лишился своего высокого титула, немногие готовы были наградить его тем же презрением, что и сыновей Феанора. Ропот поднялся в тронном зале, и Гуиллину вновь пришлось держать речь. – Его величество надеется, что вся наша многочисленная родня сплотится в борьбе против Ангбанда. Коль скоро верховная власть над нолдор сосредоточена в твердых руках дома Финарфина, то и Дориат тоже станет нашим союзником.       «Так вот в чем может быть смысл» – подумала дочь Ородрета. Тингол Дориатский сторонился участия в войне. «Но ради семьи и родичей…» Она почти слышала, как колотится в груди ее сердце. Ведь если это Финрод становился Верховным Королем нолдор, то он мог убедить дориатцев выступить на его стороне. – Но, уверяю вас, нет повода для беспокойства: Минас-Тирит выстоит, а в будущем году его гарнизон станет еще сильнее, – уверенно, почти торжественно вещал князь, – наши врата не захлопнутся, а наше воинство не понесет поражения. Много лет назад, когда наш покойный король, великий Финвэ, вел нас в Аман, он сказал такие слова: «Не убоимся же ничего на пути нашем, ибо страх и порождает самую большую опасность». Сегодня его слова столь же верны, как и в тот день, когда он принял свой венец. Вещий сон короля Финрода, ниспосланное ему предупреждение, привел его сюда создать убежище для тех отчаянных времен, когда наступит тьма. Потому мы и последовали за ним, что поверили в эти слова. Вот они, эти времена, наступили – и принесли всем великие потери и горести. Но мы снесем их, как прежде стойко переносили все невзгоды, с которыми доводилось столкнуться. Как велит мне мой государь, – повернулся он к королю и склонил голову. И многие другие в тронном зале последовали его примеру.       Спору нет, прозвучало красноречиво, именно такого от Гуиллина и ожидали. Но Финдуилас предпочла бы услышать это от самого короля. Вместо этого Финрод Фелагунд все так же безвольно почивал на троне, сложив руки на подлокотниках, с замершим взглядом. «Благодарю моих верных слуг, правителей уделов и распорядителей дел Нарготронда, за то, что уделили этому свое время», – вот все, что он произнес, прежде чем встать с трона и уйти из зала, не проронив больше ни слова. – На сегодня дело сделано, а наш властитель желает отдохнуть в одиночестве, – торопливо, если не бесцеремонно, объявил Гуиллин, стоило только фигуре монарха без лишних церемоний скрыться в проеме небольших ворот, одних из многих выходов из залы, за которыми, вне всякого сомнения, скрывался путь в палаты на верхних ярусах. Среди собравшихся поднялся ропот, поползли разговорчики. Но с уходом короля многие предпочли разойтись, вернуться в свои покои. Прежде чем Финдуилас смогла воспользоваться шансом, раздался голос будущего свекра. – Ваше высочество, не соблаговолишь ли ты уделить мне немного внимания? – Разумеется, князь Гуиллин, я к вашим услугам, – с уважением ответила она.       Широкими шагами он подошел к ней почти вплотную. Финдуилас всегда была благодарна природе за унаследованный от деда рост. Ее отец крепостью сложения никогда не отличался (теперь она и вовсе его переросла), а невысокую мать и вовсе сравнивали со второрожденными. Но стоя рядом с Гуиллином, она ощущала себя маленькой, пусть даже друг семьи не нависал над ней, как это он демонстративно делал с Фейрором. Принцессе – и смотреть снизу вверх… – От имени короля хочу поблагодарить тебя за то, что почтила нас своим присутствием, – сказал он, – твое присутствие здесь – отрада его сердцу.       «Отрадой моему сердцу послужило бы, если бы он сказал это вслух и при всех. Почему же он этого не сделал?» – Я счастлива принять благодарность моего повелителя, – произнесла она вслух, глядя в глаза Гуиллину, – что-то еще хотите сказать? – Мрачные нынче времена, – смягчился Гуиллин, – тяжелым грузом сдавили они рассудок короля. Ты ведь тоже заметила, правда? – Да, – признала она, – и это меня беспокоит.       Тут Финдуилас осеклась: прежде она слышала истории о том, что эльда может умереть от тоски и печали. Так, якобы, произошло с первой королевой в её роду. Но произнести подобное вслух означало недвусмысленно намекнуть на полную немощь короля. – …Что думаете, князь Гуиллин? Когда король снова станет таким как прежде? – нашлись нужные слова. – Его скорбь еще свежа, – нахмурил густые брови Гуиллин, – теперь король чувствует ее еще острее. Его мысли занимают погибшие Аэгнор и Ангрод. И участь так любимых им эдаин Ладроса. Да что они, каждый муж, каждая жена и каждое дитя, чья жизнь оборвалась в этом кровопролитии. Я помогаю ему сносить это бремя в меру своих сил. Так же, как надлежит и тебе. Пока не вернется Ородрет, ты остаешься единственной из дома Финарфина рядом с королем. Роднее тебя сейчас у него никого нет. – Я помогу семье и королю, – согласилась Финдуилас, – так велит мне мой долг. Мне и дальше присутствовать на собраниях, как сегодня? Знаете, мой отец ведь часто просил вашего совета. Теперь его здесь нет, поэтому прошу вас снизойти до моих вопросов.       Последнее прозвучало как бы в шутку, но даже смешок не придал этому убедительности. Казалось, Гуиллин глубоко погрузился в раздумья. Сцепив руки за спиной, теперь он мерил шагами залу, нарезая круги вокруг принцессы – съежившейся от этого еще больше, ведь отступить ей было некуда. – Как тебе будет угодно, – бесстрастно сказал он, – признаться, я удивлен твоим внезапным интересом к государственным делам. Но думаю, что король был бы рад обсудить менее насущные вопросы. И, кажется, на сегодня тебе хватило наших суждений о ходе войны. Мы мало что можем сделать – не сомневаюсь, что из длинного списка жалоб Агорнема и по репликам остальных ты и сама это поняла. – А вот вам, князь, это, кажется, по душе, это неблагодарное занятие, – заметила она в ответ. – Я многим обязан дому Финарфина, – снова вернулась к собеседнику привычная теплая улыбка, – положением, имуществом, почестями, обществом друзей. Почему же мне не воздать королю за его содействие или твоему отцу за дружбу, раз уж они во мне нуждаются? Да и потом, – непринужденно усмехнулся он, – когда вернется мой Гвиндор, мы станем одной семьей.       «Ну да, княже, через меня и породнимся. Вот, значит, почему ты считаешь отца таким близким другом». Ее родитель несомненно был в совершенном восторге от перспективы соединиться кровными узами со старым товарищем. – Когда он вернется, – с тоской вздохнула она. – Понимаю, – кивнул Гуиллин, – ты скучаешь по нему. Как и я. Но не бойся, принцесса, мой сын вернется. И твой отец с ним. Пока же поддержи нашего короля, как это пытаюсь делать я.       Ей показалось, или в голосе князя прорезалась грусть? Прошло больше года с тех пор как Финдуилас последний раз видела жениха, на той последней совместной трапезе двух семей. – Пока – что? Пока они не вернутся? А что же потом? – А потом будут куда более приятные вещи, чем поводы для волнений. Будешь музыку сочинять. Вышивать. Рисовать. Пировать. Наслаждаться обществом своих друзей. Да и Гвиндор по тебе уже стосковался. Оставь заботы мира моему поколению, не изматывай себя думами о войне и склоками лордов. – Как же Гвиндор, чем будет заниматься он?       «Как это мне не думать о войне и лордах, если мой будущий муж сам дворянин и полководец?»       Казалось, выражение лица Гуиллина немного изменилось, но он все так же продолжал расхаживать взад и вперед, сужая круги вокруг Финдуилас. – Мой сын останется здесь, – убеждал он, – но это не означает, что ему больше не придется брать в руки оружие. У всякого воина есть долг, он не может вечно оставаться под защитой мирных стен. Ты что, хочешь его остановить?       Сказано было достаточно, этим Гуиллин выдал даже то, что не отваживался произнести вслух. Пусть невеста и была из дома Финвэ, да только жених, даже будучи не столь знатного рода, обладал большей свободой действий. – Нет, – искренне ответила она, – мой возлюбленный Гвиндор великий воин. Рыцарь. И даже если бы в моих силах было его удержать, я бы так не поступила. Вы же не станете дробить драгоценный камень, чтобы придать ему нужную форму, не так ли, князь? Вот и я не могу так поступать с Гвиндором.       В самом деле, что же она могла бы предложит взамен на пылающий в груди жениха огонь доблести? Невинные шутки и ленивую негу? – Достойно сказано, принцесса, – произнес Гуиллин, сцепив пальцы. – Но представляю, как бы эти слова оспаривали настоящие ювелиры. Ведь все сияние самоцвета можно раскрыть именно огранкой. Так же и в отношениях между мужчиной и женщиной. Полагаю, твой отец тоже со мной бы согласился. – Не мне оспаривать мудрость своего родителя! – ответила Финдуилас, и внутренности ее сжались в комок, – я вынуждена попросить оставить меня. У меня назначен ужин с друзьями, нужно приготовиться. Передавайте леди Люинетт мои наилучшие пожелания! – Передам, Ваше высочество, – усмехнулся Гуиллин, его голубые глаза заблестели в отсветах лампад. – Приятно провести вечер, надеюсь, мы вскоре вернемся к этому разговору. И постарайся на сей раз быть пунктуальнее.       Дочь Ородрета, не оглядываясь, уже шествовала прочь из тронного зала…