"Сайранг" - значит "Жгучий булат"

      В мягком голосе Эйторили явно чувствовался дориатский акцент, словно она говорила «в нос». – Каким он был? Вернее, оба они, владыки Дортониона? – поправила себя собеседница.       Финдуилас молча резала мясо на тарелке. Румяная корочка нежно-розовой телятины сочилась маслом и источала ароматы редких пряных трав, что выращивали под землей под искусственным освещением. Запеченый с дымком окорок был подан крупными ломтями, присыпанными морской солью, привозимой из Фаласа. – А часто ли мой дед и его брат Аэгнор бывали в чертогах Менегрота? – ответила она вопросом на вопрос.       Эйториль приехала в Нарготронд всего несколько месяцев назад, здесь она находилась на правах гостьи по приглашению матери Финдуилас – вроде как они приходились друг другу дальними родственницами. Так что дочери Ородрета выпала нелегкая задача показать ей столицу. Хотя уроженка Дориата была старше её на несколько лет, она быстро нашла с ней общий язык, даже привязалась к гостье. Эйториль была хорошо образована, сообразительна, от природы наделена талантом к музыке, вдобавок – обожала птиц и увлекалась каллиграфией. К тому же за последнее время в Нарготронде все реже и реже встречались знакомые лица: многие отправились на север, на войну – или разъехались по имениям за пределами города. Никто не знал, когда они вернутся, да и вернутся ли вообще.       Теперь-то гостья оделась по примеру Финдуилас, её платье было схожего покроя, но дымчато-мятного цвета, а не шафранового, как у хозяйки. Каштановые волосы она распустила по плечам; отчаянно накрученная челка почти прикрывала её зеленые глаза. Длинные золотые серьги, украшавшие уши, были исполнены в виде цветов с каменьями-лепестками.       «Хвала Валар, как же долго мне пришлось её уговаривать одеть что-то не столь унылое, как её обычные серые тряпки».       Ужинали в отцовской гостинной. Для такой маленькой компании там было более чем просторно, оттуда открывался и подходящий вид на сады. Обычно стены увешивали трофеи и сувениры родителя, но Финдуилас в его отсутствие предпочла заменить некоторые из них своими собственными вещами. «Вернет все на место, когда вернется; пока же от них больше беспорядка». – Признаться, Ваше высочество, я не знаю, о чем там говорят в Тысяче Пещер, – лукаво улыбнулась та в ответ, – нельзя же весь Дориат к Менегроту сводить! Ты вот знаешь, что обсуждают в Барад-Эйтеле, раз ты из нолдор? – Барад-Эйтель – это не часть Нарготронда, – рассмеялась Финдуилас. – Наверное, тебе стоит чаще бывать в Менегроте, уж там-то это точно знают.       Эйториль пригубила напиток – по запаху Финдуилас тут же догадалась, что это нимсуит, хилтумская цветочная медовуха, которую, правда, на берегах Митрима подавали на стол почти кипящей. – Прости меня, принцесса, я, видно слишком витаю в облаках, упускаю очевидное, – тихо добавила она, – знаешь, однажды тебе тоже стоит поехать со мной, посмотреть там все воочию. Ты же сама в пещере живешь, как может зрелище еще тысячи тебе навредить?       Так далеко от Нарготронда Финдуилас действительно никогда не выезжала, проведя всю жизнь в пределах владений двоюродного деда-короля. Так что, признаться, предложение прозвучало крайне соблазнительно. «Если только мне действительно выпадет такая возможность, то поеду», – пообещала она себе. Слишком уж ей хватило пустых сказочек. – Прощаю, – почти прошептала она подруге в ответ, – но мы как-то отвлеклись от темы.       И по примеру собеседницы выпила вина. Подслащенное и крепленое, отдающее кресс-салатом с нежными нотками горных трав, оно поставлялось с юга, где некоторые из вассалов короля располагали обширными владениями на равнинах побережья или в нижнем течении Нарога до слияния его с Сирионом. – Даже за пределами Менегрота сложено множество песен об Ангроде Железноруком и могучем Аэгноре Яростном Пламени. Они же в конце концов были родичами короля, да к тому же – великими витязями.       Странно было слышать подобное, пусть оно и соответствовало истине. Конечно же Финдуилас знала, что её связывают кровные узы и с королем Элу Тинголом, но редко об этом задумывалась. Ей куда легче было воспринимать родственником Фингона из Хилтума, чем правителя Дориата, которого некоторые называли названным братом Айнур – хоть ни с кем из них ей встречаться не доводилось. Невыразимый трепет непробиваемой броней окружал древнее имя; избранника Мелиан и других эльфийских правителей словно разделяла пропасть.       А пока Финдуилас смаковала очередной глоток вина, Эйториль продолжала болтать. – …Тем более, они же жили вместе с нами, правда недолго, – звенел весельем ее голос. – Родители говорили, что однажды ездили на охоту вместе с твоим дедом. Тетя по матери была просто без ума от князя Аэгнора, даже посвящала ему стихи. Особенно производили впечатление его волосы. Самой маме больше по душе был Ангрод. Но никто из них все равно не знал их так хорошо, как должна ты.       Слегка улыбнувшись, хозяйка кивнула в ответ. «А так ли хорошо я сама их знала?», с сожалением подумала она. Оба погибших князя большую часть времени проводили в своих владениях, на просторах Дортониона. В военных походах или за приготовлениями к ним. В Нарготронде они появлялись редко, особенно – её родной дед. Да и сама она тогда мало уделяла им внимания. Ну, мол, подумаешь, еще несколько лет не встречаться? Стоило Ангбанду пасть, стоило окончиться войне, у нее было бы сколько душе угодно времени, чтобы получше познакомиться и с дедом, и с Аэгнором. Но в прошлом году погибло все. Всю жизнь Финдуилас считала старшее поколение семьи непобедимым. Князья веками не знали поражений. «И вот, познали – и там же погибли». О чем же вообще был её последний разговор с Ангродом? Она не могла вспомнить. Но теперь уже не сомневалась, о чем-то глупом и бессмысленном. – Оба славились своим благородством, – ответила она вслух, – Дед был… суров. Наверное, это лучшее слово из тех, какими можно его описать. Сильный, решительный («Он и с отцом мало разговаривал – наверное, замечал в нем те же черты, что и я»). Жесткий – но не жестокий. Думаю, предметом его гордости был его долг воина и полководца. Кто бы на его месте не гордился.       Это она гордилась своим прославленными в сражениях предками. – Прославленный правитель, – согласилась Эйториль, – и выдающаяся личность. А что скажешь о его брате?       Аэгнор оставил после себя больше воспоминаний, ведь он появлялся здесь чаще и задерживался дольше. Нахлынули детские воспоминания, как он носил её, маленькую, на шее и брал с собой в седло. Как учил Гвиндора и Гельмира правильно кланяться ей – «королеве подземелий» их детских игр. И как изображал разъяренного дракона, когда она шутила над его торчащей дыбом шевелюрой. – Вот князя Аэгнора таким суровым назвать было нельзя. Он был более чуток к другим. Любил жизнь. И дорожил каждой возможностью приехать сюда, провести время с братом, с племянником, ну, моим отцом. Думаю, что вдали от полей сражений у него получалось отбросить думы о войне. – Но именно он и считался лучшим мечом севера, по крайней мере, так о нем поют, – заговорщицки улыбалась Эйториль, – но я слышала о нем кое-что еще. Говорят, он любил смертную женщину. И даже готов был взять ее в жены, если бы его не отговорили братья. Это правда? – Да, правда, – подтвердила Финдуилас. Тогда-то она не вмешивалась в происходящее – отец рассудил, что ей не пристало, но то был один из немногих случаев, когда она узрела и короля Финрода, и Аэгнора в гневе. В конце концов последнему пришлось склониться перед волей старшего брата. – Должно быть, она редкостная красавица, раз вскружила князю голову, – ухмылялась гостья, – Подумай только, необузданная дикарка, наверное, с размалеванным лицом и листьями в волосах? А нагишом она по лесу не бегала? Это, правда, привлекло бы намного больше мужчин, чем следовало признавать. – Была красавицей, – поправила её Финдуилас, – Андрет умерла в прошлом году, вскоре после того, как нас достигли вести о смерти её возлюбленного. По меркам эдаин она была уже совсем старой. Её волосы истончились и поседели, она ссохлась и согнулась под грузом прожитых лет.       Когда женщина впервые появилась в Нарготронде, она была высокой и стройной, с блестящей гривой длинных темных волос. Продолжал ли её любить Аэгнор спустя все эти годы? Сжималось ли у него сердце при виде её согбенной фигуры? Трудно было себе это представить. Быть может, именно это и стало аргументом короля, отца и деда против их пары, когда Андрет была еще молода и хороша собой.       «Все же нет, наверное, его чувства были по-настоящему сильны, так что он не обращал внимания ни на седину, ни на морщины». – И была она отнюдь не голозадой дикаркой, – продолжала Финдуилас. – Эдаин почитали её ведуньей: ну, так они зовут своих учителей и хранителей знаний.       Признаться, дочь Ородрета никогда особо не интересовалась продолжительными диспутами ученых мужей, охватывавшими все на свете, начиная от природы звезд и заканчивая созерцанием собственного пупа. Но она точно знала, что Андрет они часто вспоминали. Даже князь Гуиллин, даже сам монарх. «Да и я сама провела немало времени в беседах с ней». Смертная казалась чудной, рассуждала весьма смело, но была уж точно не глупа. – Это… не то, что я ожидала услышать, – задумавшись, признала гостья, – наверное, мне просто стоит сознаться, что в отличие от тебя я ни разу в жизни не общалась со второрожденными. – Когда-нибудь доведется, – хихикнула Финдуилас, – так что, моя дориатская подруга, не бойся, никакие дикарки тебя к себе не утащат. Но, знаешь, довольно о былых временах. Я бы хотела поговорить о другом.       Хозяйка поймала себя на мысли, что прозвучала фраза с куда большим раздражением, чем следовало.       Эйториль удивленно подняла брови, но все равно её поддержала. – Очень вкусно, – указала она взглядом на порцию мяса в своей тарелке, – я телятину пробовала только однажды, когда гостила на юго-востоке. Там держат скот и пашут землю на волах. Но у нас дома принято есть дичь: оленину, птицу, зайчатину. Иногда перепадает и свининка. У кузенов бесподобно готовят мясо дикого кабана. – А я вот думаю, что здешние повара заставят тебя поменять мнение, – дразнила ее Финдуилас, – ты до этого смотрела на нашу еду, будто тебе орочью голову на блюде подают! – Ну, да, а потом добавки просила, – согласилась Эйториль, – к тому моменту, как поеду обратно домой, вы, нолдор, раскормите меня в два раза толще.       «Обратно в Дориат? Остается только надеяться на то, что Минас-Тирит держится и военная удача на стороне отца». До чего же странно было возлагать надежды на полководческое искусство родителя. «Если бы это было состязание в скорби по потерянному Валинору, то он бы уже вернулся домой с победой – все так же причитая о том, насколько здесь хуже. Наверное, было бы лучше, если бы он никогда его не покидал». Да, для ее отца Белерианд и все здесь порожденное нельзя было и сравнивать с утраченной им родиной. – Ваше высочество? – отвлек ее голос Эйторили. – Все ли в порядке? Выглядишь совершенно потерянной.       Откинув в сторону прядь волос, Финдуилас откусила новый кусочек мяса. – Нет… Так, задумалась. О другом. – О чем-то другом? Или о ком-то?! – улыбка Эйторили теперь сверкала почти так же ярко, как и ее золотые серьги, – наверняка о Гвиндоре? – Могу я скрыть от тебя хоть что-то?! – солгала Финдуилас, – Да, я думала о Гвиндоре. О том, сколько же времени прошло с тех пор, как мы виделись последний раз. – Ну, догадаться было действительно просто, – стала похваляться собеседница, – кто же еще мог это быть. Тот красавчик Бамельдир? Да, хорош собой, не спорю. Да только слишком уж пусто у него в головенке. Кто там еще? Тот мальчишка, что сопровождает князя Ородрета? Или какой-то другой отменный воин, отправившийся на север?       «Суилор что ли?», удивилась Финдуилас. Герольд её отца, веснушчатый малый с каштановыми волосами. Нет, он вовсе не урод, просто в нем еще слишком много ребенка. Именно, что мальчишка, наивно думающий, что дочь сюзерена не замечает, что он пожирает ее глазами. Его она знала как одного из частых спутников Гвиндора, пересекалась даже с его родителями. «А вот когда это с ним успела познакомиться Эйториль?» – Хоть я и не имела чести встретить принца Гвиндора, – заявила Эйториль, – надеюсь, мне это еще доведется. Все, что ты о нем рассказала, только разожгло мое любопытство. Только вот я одну вещь в толк взять не могу. Почему князь Гуиллин назвал своего сына «Лазурным королем»? Странное имя для ребенка, как мне кажется. – Так вот, что оно значит? – спросила Финдуилас. – Его мать рассказывала, что они назвали его так из-за того невероятного шума, что он издавал в младенчестве. «Устрашающе шумный маленький хозяин дома, вечно чего-то требующий».       Ей трудно было себе представить, что Гвиндор когда-то был настолько ужасен. Сколько она его помнила, рыцарь вел себя степенно и жаловаться на что-либо не привык. «Не забывай, что он тебя старше. И давно уже подобное перерос».       «Финвэ Нолофинвэ», воскликнул в глубинах её разума тоненький голосок. Финголфин, второй сын своего отца, при жизни старшего брата объявил себя королем, основывая притязания на том, что наследники из рода Индис лучше подходят для бремени власти. Теперь же тронное имя принадлежало её прадеду, Финвэ Арафинвэ. – Должна признаться, об этом я и не догадывалась! – задумчиво почесав подбородок, выпалила Эйториль. – Но он по крайней мере еще может занять престол! – Так, объясни-ка на что ты намекаешь, – не стала лезть в карман за словом принцесса, тон её сделался ледяным. – Ты что, серьезно, до сих пор об этом не задумывалась? Ну, я, конечно, понимала, что над этим размышлять… крайне неприятно, но… Твой отец ушел на войну. И если вдруг с ним что-то случится, то именно ты остаешься единственной наследницей дома Финарфина в Нарготронде. И если аранья Фелагунд отречется от престола или тоже погибнет, то ты займешь его место, разве не так? Вот у нас на родине все знают, что в случае чего королю Тинголу наследует его дочь.       До Финдуилас доходили смутные слухи о Лютиэни, ее дальней родственнице. В основном, о ее красоте. – Но этого, конечно же, не случится, – продолжала гостья, – если королева Мелиан не хочет кого-то видеть в наших землях, то ее Завеса для него непреодолима… Но, как я уже сказала, если ты будешь править Нарготрондом, то и Гвиндор станет твоим консортом.       «Или это он будет править, а я – просто сидеть рядом», – все чаще и чаще ловила себя на мысли Финдуилас. В такие минуты она даже забывала о том, как он шептал свое «Фаэливрин» ей на ухо. Да, в Дориате Лютиэн могла наследовать Тинголу, а здесь, у нолдор… «Первым ребенком короля Финвэ от второго брака была девочка, принцесса Финдис». Какие бы права не давало Финголфину безумие Феанора, у нее оно тоже было, и даже больше – по старшинству рождения. Но она была женщиной. И если для Финвэ Нолофинвэ место в истории нашлось, то, даже если бы все её братья покинули Тирион, Верховной Королевой Финдис бы не стала». Неужели подобная же судьба уготована и Финдуилас, если вдруг она останется последней из Дома Финарфина в Нарготронде? «Королева только на словах, не более чем красивая игрушка в руках моего мужа-князя, который будет править моим именем и сидеть рядом со мной на троне в чертогах, возведенных моей семьей. Окруженная почетом – но принимаемая всерьез, только когда того хотят другие. Птичка, запертая в золотой клетке на всю оставшуюся жизнь…»       «В Хилтуме есть принцесса Иримэ, самовластная правительница. Она командует войсками, управляет землями и владеет Барад-Эйтелем как наместница старшего брата». Наместница брата, в том-то и загвоздка. Да, Иримэ высоко вознеслась и была окружена всеобщим уважением, но звезда ее смогла взойти только в нынешние неспокойные времена. Корону в Хилтуме наследовал ее племянник, а сама она никогда не вступала в брак. Это выглядело почти как открытое послание: «Можешь править, но не в полной мере и от чужого имени».       «А хочешь большего – так это алчность. Довольствуйся примером Иримэ, ибо он показывает ту вершину власти, на которую ты можешь вознестись. Но не пытайся прыгнуть выше». Она словно наяву слышала голоса отца и Гуиллина, внушающих ей подобное под соусом любящего участия. Что же на уме у Гуиллина, почему он так вцепился в короля? Какие мысли внушает ему князь, посмевший назвать своего сына «королем»? – Ты, конечно же, права, но, как по мне, подобное не обсуждается, – вот все, что Финдуилас сказала вслух об этом. По крайней мере, это было совершенно искренне. – И правда, Ваше высочество. Дурная примета говорить о смертях, когда битва впереди.       «Издеваешься надо мной, мышь дориатская?»       Действительно, слова Эйторили звучали злой шуткой. Не в том настроении была хозяйка, чтобы подобное сносить. – Они должны были уже давно быть на месте, – безмятежно заметила она, чтобы вновь сменить тему. – Да уж, – кивнула гостья на пустовавшие три места за столом, – не больно-то торопятся твои гости, принцесса. Если будут тянуть и дальше, еда остынет совершенно.       Словно спасая её от неловкого молчания, зазвонил дверной звонок. Бронзовая птица в комнате захлопала крыльями, зачирикала своим металлическим клювом, изрядно всполошив Эйториль. – Ох уж эти ваши аманские штучки! – воскликнула она, почти пролив на себя содержимое кубка.       Отмщенная Финдуилас, едва сдерживая улыбку, пригласила гостей войти. Снаружи оказалось больше персон, чем она ожидала. Первым шествовал Англан, неизменно собранный половой, таскавший подносы с кухни с суровостью часового на линиях осады Ангбанда («не очень удачное сравнение после прошлогодней трагедии»). Одетый в форменную ливрею, белую с золотой каймой, с аккуратно убранными под косынку волосами, в руках он держал большое блюдо, которое ловким и изящным движением с ходу поставил на стол. То был приготовленный для вечера десерт, формованный торт-мороженое, усыпанный сверху перемолотыми медовыми орешкам и голубой кондитерской солью, обильно политый красным сиропом, толстыми потеками сползавшим по белым краям. – Простите за опоздание! – объявил новый голос, – но надеемся, что десерт подсластил наш приход.       Принадлежал он крепко сложенной женщине, темные волосы которой были сплетены в единственную тугую косу, переброшенную на оголенное плечо. На ней было красное платье с золотистыми узорами в виде листьев и ожерелье, подарок Финдуилас. На руках у гостьи уютно устроился спеленатый спящий младенец. – Поверить не могу, что ты до сих пор не познакомилась с Синиэлью, – представила вошедшую Финдуилас, – это моя хорошая подруга, я знакома с ней уже много лет.       Отец и мать Синиэли были горняками, она тоже пошла по их стопам. Но познакомилась с принцессой благодаря своим скульптурам. Сперва та заказывала ей работы, потом начала делиться мыслями, а в итоге свела с будущим мужем, свадьба с которым состоялась два года назад. – Ах, это та леди из Дориата? Премного о ней наслышана – расплылась Синиэль в улыбке (несомненно, облагородившей ее черты лица), – и счастлива, что наши пути так удачно, наконец, пересеклись.       Пока гостьи обменивались приветствиями Финдуилас ненадолго взяла сынишку подруги на руки, прежде чем вернуть матери. «Такой крошка. И почему только Илуватар создал их такими?» Где-то в глубине души она и сама давно хотела иметь ребенка, вот так баюкать его в своих объятьях.       У входа раздалось легкое покашливание, это требовал к себе внимания мужчина в зеленой накидке поверх розового костюма, лениво и небрежно подпиравший дверной косяк. Отсутствие той благородной выправки, так свойственной Гвиндору и его отцу, при высоком росте делало облик гостя нескладным. – Это Даэрон, – представила его Финдуилас. И брови ее дориатской подруги изумленно взлетели вверх. – Нет-нет, сударыня-синда, отнюдь не тот самый, – выпалил гость, – и, коль на то пошло, даже назван был не в его честь. Могли бы лучшее имя выбрать, иначе бы меня повсюду бы не кликали Даэроном Меньшим...       Он появился на свет вскоре после великого переселения в Белерианд, в отличие от обоих своих родителей, рожденных под светом Древ. Они и не догадывались, что их отпрыск – тезка самого известного уроженца Дориата. – К вашим услугам, леди Эйториль, – торопливо добавил он в конце. – В этом, дружок, я так не уверена, – рассмеялась Синиэль, заразив и Финдуилас. За годы жизни Даэрон перепробовал себя на многих поприщах и уж точно во всех видах изящных искусств – но нигде не добился успеха. От поэзии и до кузнечного дела, не говоря уже об ораторском мастерстве, куда бы он ни подался, этот тип неизменно заканчивал там же, где и начинал, снискав наибольшую известность именно как тезка знаменитого дориатского певца и сказителя. Последним увлечением Даэрона, самым ему неподходящим, стало военное дело – теперь он служил под крылом своего сиятельного отца в одном из батальонов городской стражи.       Но ей ли было над ним смеяться? «А в чем ты, принцесса Финдуилас, попробовала себя? Каким бы недотепой и неудачником ни был Даэрон, по крайней мере он не опускает рук». – Ну, Синиэль, я уверен, что если у наших ворот будут стоять орки, ты их прогонишь в одиночку, долотом своим забьешь, – скрестив руки на груди, отшутился он в ответ, – так что не смей у меня мое копье клянчить! – Уж куда нам принижать величайшего витязя на берегах Нарога, – продолжала потешаться Синиэль, – особенно, когда он будет прятаться у папеньки за спиной. Если орки действительно сюда дойдут, то битвы не будет. Только затворенные врата и сокрытый за ними город. – Да сядьте же за стол, пока телятина от вас не ускакала – прервала их Финдуилас, – я и так уже заждалась!       Засиделись они допоздна, болтали о разном и опустошили великое множество винных кубков. Спать Финдуилас легла поздно ночью, основательно набравшаяся, но забывшая о своих тревогах.       Если бы только сон и принес облегчение!       Всю ночь ей снились пламя и кровь. Она видела, как змей превратился в звезду – или же спрятался на фоне ее слепящего света? Гром сотрясал равнины, еще больше звезд гасло, прежде чем разгореться в полную силу во тьме над ревущей вспенившейся рекой, запруженной трупами. Анар закатился за башню цитадели, погрузив окружающие её золотые нивы в ночь. А Финдуилас стояла посреди разверзнувшегося хаоса, неподвижная и потрясенная. Мир вокруг вращался как безумный, запад оборачивался востоком, а восток – западом. Второрожденные сражались между собой, каменные статуи шагали как живые. Чьи-то руки отбирали друг у друга короны, а чудовищные звери, множество зверей, пожирали друг друга. То были псы и волки, змии и драконы – многоглавые, чешуйчатые и извивающиеся, пляшущие помеси орла и огромной кошки. Но во всем этом безумии одно оставалось для нее неизменным. Север. Три зубца Тангородрима, эти заоблачные пики содрогались – но не от страха. Жуткий хохот звучал из-под их глубин, заполняя все вокруг; при звуках его у нее подкашивались колени, и пробегала по телу дрожь.       А потом сновидение незнакомыми и нехожеными коридорами унесло её под землю. Девушку окутала тьма, а отнорки туннелей были настолько узкими, что передвигаться она могла с трудом. Но она все равно шла, словно невиданная сила тянула ее за руки. В конце концов впереди забрезжил свет; наконец-то показались чертоги Нарготронда. На мгновение Финдуилас даже подумала, что пробудилась. Но нет, в огромных чертогах всегда кипела жизнь, а палаты перед ней были совершенно безлюдны. Странное ощущение, исходившее от ступней, заставило опустить взгляд. Повсюду была кровь, она свободно текла по холодным камням, пятная одежду и ноги. Задрожав от отвращения, Финдуилас побежала прочь – но замерла как вкопанная от грома шагов. Обернулась – и узрела бесконечную кавалькаду призраков, двигавшуюся под звуки боя – или то, как она их представляла: пронзительный рев рогов, звон булата, крики ужаса и боли, громкие возгласы. Эта армия теней любовалась кровью под ногами, похвалялась ею, радостно смеялась над этим зрелищем.       Война пришла в Нарготронд.       Финдуилас неистово оглядывалась по сторонам в надежде найти какой-то выход, какой-то путь отхода. Хотя бы укрытие, чтобы спрятаться. Но вместо этого великий парад теней увлек ее за собой. Ноги сами несли ее вперед, пока среди смутных фигур она не встретила подобие материальной. Прямо по направлению к престолу ехал верхом на лошади высокий мужчина царственного вида. Серебро обрамляло его голову, тело переливалось красным и черным. Чего же было больше, тьмы, из которой были сотканы прочие фантомы или просто пролитой крови? Король призраков протянул руку, чтобы схватить нетронутую корону, но вдруг остановился и повернулся к Финдуилас. На нее устремились взоры всех собравшихся в чертоге теней; она задрожала, когда король посмотрел на нее…       И проснулась, прежде чем сумела поймать его взгляд.       Потянувшись, она крепко ухватилась за прикроватную тумбу; почувствовала, как ногти скребут по дереву. Голова раскалывалась, в ушах стоял глухой гул. С трудом поднявшись на ноги, Финдуилас кинулась в уборную, схватившись за живот – её едва не стошнило прямо в полированную раковину умывальника.       «Что же это за сон такой?» – думала она, приводя себя в надлежащий вид перед зеркалом: волосы были в полном беспорядке – как и все остальное. Следовало отложить эти мысли на потом – нужно было готовиться к заботам нового дня. «Но точно ли видение лишено смысла?» Впервые Финдуилас захотелось, чтобы отец был рядом. Быть может, он смог бы разобраться. Быть может, ответ есть у короля: почему бы ему не растолковать ей, если она обратится с такой просьбой? «А что, если нет? Только дурой себя перед ним выставишь».       Даже когда принцесса вновь очутилась в чертогах короля, ясности в голове у нее не прибавилось. Не помогла даже приготовленная для нее слугами ванна. На ступенях, ведущих к тронному залу, пришлось продираться мимо великого множества собравшихся придворных. «Должно быть, что-то случилось», подумала Финдуилас. Ею все больше овладевало беспокойство, она едва не поскользнулась, услышав шум откуда-то из-под мостков и пролетов. – Это с севера, вести с севера! – разносилось по чертогам. – Всадник, конный посыльный! И с ним воины из Талат-Дирнена!       Финдуилас узнала геральдику – такую носили слуги её отца. Цвета Минас-Тирита. – Измена, повелитель! Измена! – чуть не плача, кричал гонец, – это братоубийцы, братоубийцы и второрожденные! Эдаин и Сыновья Феанора нас предали!       Финрод Фелагунд вскочил с трона.