"Сайранг" - значит "Жгучий булат"

      Сталь клинка ярко сияла в последних лучах уходящего дня, подсвечивая зернистый узор на поверхности металла, похожий на срез древесины. Дол украшала золотая инкрустация – деревья в цвету, гарцующие олени. Не менее искусными были гнутые ножны, оправленные темно-синим сафьяном. Крупный самоцвет и герб бывшего хозяина красовались на навершии позолоченной рукояти. Утяре было ясно как божий день: это оружие знатного вельможи. Ведь в прошлом он не раз помогал ковать такие. – Слышь, Гарри, тебе еще не надоело показывать эту твою новую железку? – утробно захохотал Франклин Флауэрс. Старый друг Грифона оказался столь же везучим, что и генерал-капитан. К тому моменту, как сражение закончилось, Бастард из Сидерхолла уже под завязку набрал себе трофеев. И не он один. – Отменный меч, сэр, – сочился веселой иронией Лисоно Маар, – да и потом, к чему нам жаловаться, раз наши новые противники так богато одеваются. Прямо жалко с ними сражаться, красоту портить.       Начальник разведки как раз снял с холеного пальца кольцо, свое последнее приобретение – теперь его длинные ногти играли с сапфирами и аметистами на золотом ободке. При виде лисенийского щеголя Утяре приходилось бороться с улыбкой. «Как там король про него говорил: выглядит, мол, женственнее любой нашей маркитантки». Давший обет безбрачия рыцарь постарался не зацикливаться на этом, от греха подальше. – Жалко?! – воскликнул Мандрейк, и шрам на месте сведенного клейма задергался в такт его словам – да мы со времен Черного Сердца столько добычи не видали! Еще одна такая битва, и мы проживем остаток дней богачами.       Тристан Риверс высоко поднял свой кубок, до краев наполненный добытым в нолдорском лагере крепленым вином, порцию которого до этого ему пожаловал сам Эйгон. – Подумай только, – воскликнул он, – и вы, олухи, еще сомневались в нашем славном Драконе и его верном деснице!       Ароматный и сладкий на вкус, трофейный напиток бил в голову со страшной силой – точно взбешенный мул лягался. Так что следующий кубок наемнику пришлось бы разбавлять или вовсе брать себе посуду поменьше. «Ну, нахрен, будь моя воля, я бы к пойлу этих чужаков не притрагивался», подумал Утяра. Он вспомнил предупреждение Амарфиона, тьфу, Майрона, прозвучавшее во время сражения: их противники – не люди. Это и не давало рыцарю покоя. Отчасти они напоминали Ролли каких-то прирожденных балаганных фигляров. «Но уж точно человечнее бойцов Майрона». Семеро в свидетели, никогда в жизни он не видел кого-то уродливее этих «уруков», и даже Йолло был по сравнению с ними раза в два краше. – А вот за это и хряпнем, – подтвердил Флауэрс, следуя примеру товарища по несчастью. – За здравие его величества, пусть дарует нам новые сражения и победы! – провозгласил Риверс, и оба бастарда чокнулись кубками. Стрикленд тем временем неловко заерзал на стуле, поворачиваясь к Грифону. Утяра наблюдал, как они разговаривают, но за шумом офицерской попойки не мог ничего толком подслушать. Разобрать удалось только три слова: «полумейстер», «король» и «его меч».       Рука Ролли машинально потянулась к его собственным ножнам, взгляд уставился на Эйгона. Король был прямо рядом с ним, ему угрожала не большая опасность, чем обычно. Но едва ли рыцарь мог прекратить волноваться за него – или ставить под сомнение каждые свои движение и взгляд. Утяра восхищался Вирром, вторым присутствовавшим на пиру лисенийцем. Этот могучий среброволосый наемник был личным телохранителем Стрикленда, таскавшим его штандарт и обычно неотлучно следовавшим за генерал-капитаном. Той легкости, с которой он охранял командира, можно было только позавидовать.        «Лорд-командующий восхищается каким-то наемным мечом! Что бы об этом сказал Дункан Высокий? Что ты гребаный дурак, да убогий Белый Плащ в придачу…»       Как ни старался Утяра выпрямить свою непослушную шевелюру или подстричь бороду на благородный манер, он по-прежнему едва ли производил впечатление достойного рыцаря. А вот Юный Гриф на своем новообретенном месте смотрелся намного лучше. Лорд-командующий снова посмотрел на короля: куда только подевался прежний, знакомый ему мальчишка. Теперь, когда смылась синяя краска с волос и показалось их серебро, Эйгон казался намного старше, прямо как настоящий взрослый мужчина. Особенно верхом, в черных латах с алым плащом за плечами. Порой Ролли думал, что в его подопечном действительно воплотился какой-то рыцарь-дракон из древних сказаний.       «Интересно, труднее ли теперь будет наставить ему синяков в учебном поединке, как встарь?» – Пейте, сколько хотите, но без меня, – буркнул Горис Эдориен, – мне еще с нашими пленными возиться: наловили их немало. – Ну и хорошо, – отмахнулся Стрикленд, – если сторгуемся об их возврате, нас ждет богатый выкуп. – Можно сплавить их нашему другу Майрону и его… армии, – предложил Маар, – он уже предложил, и не задешево.       В отличие от десницы, Утяру с этими офицерами дружба не связывала. Он не успел так долго прослужить в рядах наемников или возвыситься в их иерархии. Но даже он был уверен, что предложение лисенийца восторга не встретит. Очень быстро командиры перешли к обсуждению этих самых уруков. Какими они предстали в их глазах, что они о них слышали, не в последнюю очередь – что они едят. В общем, поделились всем немногим, что знали. По выражению лица Эйгона было ясно, что король тоже недоволен напоминанием о подданных Майрона. Но тут Коннингтон встал из-за стола и подошел к монарху. – Ваша милость, покорнейше прошу выйти со мной наружу.       Эйгон на миг замешкался, но тут же дал Грифону согласие. – Господа, мой десница просит меня уделить ему внимание, – с улыбкой обратился он к наемникам, – мы скоро вернемся к вам, так что не поднимайте слишком много здравиц в мою честь!       Снаружи шатра как всегда кипела обычная жизнь военного лагеря, повсюду развивалась какая-то бурная деятельность. Большую часть погибших противников уже собрали с поля боя, свалив в братские могилы – после того, как наемники и их обслуга сняли с них все ценное. Солдаты трудились, расширяя и укрепляя лагерь, копая траншеи, возводя частоколы для обороны и загоны для пленных. Близился закат, и, как цветы по весне, по всему лагерю распускались огни костров и факелов. «Вне всякого сомнения, дело рук красных жрецов и их пламенной паствы». Тем временем, саперы отряда изучали местность и готовили стенобитные орудия против торчащей посреди реки вражеской цитадели. Возвращались назад небольшие конные разъезды, ходившие на разведку вниз по течению реки. Грифон говорил, кто-то из этих кавалеристов уже заблаговременно подыскивал себе самые лакомые кусочки окрестных земель в надежде на то, что именно их в благодарность за службу пожалует им Эйгон. Ну или они успеют объявить их своим владением раньше остальных.       А на противоположном берегу реки кишмя кишели полчища их бывшего спутника. С тех пор как он впервые увидел его воинов, Утяра старался не смотреть в их сторону. За Сирионом виднелось еще больше палаток и костров – а среди них тысячи снующих фигур. Но самое важное скрывалось под прикрытием холмов. Там квартировал Майрон, намеренно установивший свой шатер между двумя лагерями; то было единственное место, где могли встретиться солдаты двух союзных армий. Туда-то и направлялись король и десница, а лорд-командующий следовал за ними.       Просторный полог красного сукна пришелся бы в пору любому важному лорду. Снаружи под штандартом с оскаленным волком на карауле стояла дюжина уручьих топорщиков, их лица скрывали кроваво-красные маски. Подумай только, меньше недели тому назад этот тип жил среди беженцев Медлин, теперь же к нему шли на прием, как к знатному вельможе благородного дома. «А я как знал, что он не из простых. Хоть весь Вестерос обойди, хрен найдешь простолюдина, который умеет так складно вещать, как этот лже-проводник. Да и вельможу, который сможет притворяться простым мужиком хотя бы и вполовину хуже».       Утяра отвел глаза, стараясь не встречаться с горящими недобрым огоньком взглядами уруков. Согбенные фигуры в стальных доспехах расступились, откинулся полог шатра и снаружи в вихре серебристо-белых шелков показался Майрон, широко распахнувший руки, словно встречая родню, которую давно не видел. «Типа того названного отца, о котором он рассказывал – если, конечно, то было правдой». – Лорд Коннингтон и лорд-командующий, – с уважением обратился к ним посол, прежде чем отвесить поклон королю (когда звание Утяры прозвучало в одном ряду с Коннингтоном, с тем же почтением, то у него екнуло сердце), – Ваше величество, прошу пройти со мной внутрь.       И он заботливо придержал клапан, приглашая их войти.       На фоне внушительных размеров и яркого цвета шатра, внутри было так скромно и свободно, что можно было перепутать его с приютом бродяги. Не было там ни богатых и вычурных украшений, ни самоцветов, ни золота, словом – никакой роскоши. Немногими предметами гарнитура были несколько грубо сколоченных стульев, да однотонные маты, выстилавшие землю под ногами. Дакфилд и представить себе не мог, что это место будет настолько отличаться от ставки Стрикленда, в которой собирались на советы командиры.       Только когда соизволили присесть Эйгон и Грифон, Майрон последовал их примеру, картинно вытянув одну ногу и сложив руки на коленях. – Что привело вас сюда, друзья мои? – прозвучал его мелодичный голос. – Все дело в уруках моего повелителя? Уверяю вас: ни один из них не посмеет потревожить ваш лагерь, а ослушавшихся будет ждать суровая кара. – Моя армия пришла вам на помощь, – сказал Эйгон, не таясь, – и мы сражались с вашими врагами ради вашей победы. Но всего, что мы знаем о них – с ваших, замечу слов, – едва хватит на один листок бумаги. Они выглядят как люди, вы именуете их нелюдью. Причем узнаем мы об этом прямо посреди сражения.       Утяра знал юношу достаточно хорошо, чтобы понять: король недоволен, но старается этого не выказывать. – Ваша милость, – извиняющимся тоном начал Майрон, – этим я вовсе не желал вам навредить, у меня нет никакого злого умысла. То была всего лишь предосторожность, как и моя маскировка, к сожалению, необходимая по пути сюда. Выложи я вам с ходу всю правду, как бы отреагировали командиры наемников? Перепугались бы, или того хуже. От этого было бы больше вреда, чем пользы. – Ты следил за ходом битвы вместе с Его величеством и со мной, – вмешался Коннингтон, жестким и не терпящим возражения тоном (словно Юного Грифа отчитывал или приказы раздавал), – и видел, что, как только Золотые мечи узрели твоих бойцов, то едва не обратились в бегство под ударами врага. Это так-то помогло нам твое молчание? – Я согласился стать союзником вашего короля в обмен на власть над этими землями, – заявил Эйгон, – так как же мне ими править, если я ничего о них не знаю? Вдруг, захватив этот замок я услышу от вас, что его кладка это не камни, а что-нибудь другое? Или что тут едят лежа, а спят стоя, как антиподы с Луны?       Спокойный как стоячая вода, Майрон бесстрастно посмотрел на гостей; но потом его медово-карие глаза забегали по шатру. Рыцарь сдерживал смех – король и десница зажали посла в угол, да так, что у того отнялся язык. Забавно было наблюдать, как такой мастер красноречия теперь не мог найти ни слова.       Выдержав длительную паузу, Майрон наконец-то заговорил. – Вы правы, друг мой. Слова Его величества мудры и справедливы, – смиренно поник его голос, – теперь, когда ваши командиры вкусили вкус победы, их верность укрепилась достаточно. И скрывать что-либо дальше — значит навредить вашему войску. Как не может выжить человек без воды, так не бывает и дружбы без взаимного доверия. Какой теперь смысл отмалчиваться? – Никакого, – ответил Эйгон, – потому-то я и хочу, чтобы вы рассказали мне все, что знаете. О врагах, с которыми предстоит сражаться, и землях, которые я покорю.       Слова юноши эхом прозвучали у Утяры в голове. Но почему? С того момента, как рыцарю объяснили, кто таков Юный Гриф на самом деле, он знал, что Эйгон должен править в Вестеросе. Это они планировали в течение многих лет. Было ли это из-за того, что им не суждено уже было ступить на землю Вестероса – и, значит, покорять чужие земли? Или потому, что слова из уст Эйгона Таргариена имели больший вес, чем у Юного Грифа, звучали уже по-иному? «Не забивай себе башку глупостями, думай только о вверенных тебе обязанностях», напомнил себе Ролли, стараясь не отвлекаться.       Майрон бесцельно теребил свою серебристую бородку, словно задумался о чем-то. – Это непростая задачка, Ваша милость, – едва улыбнулся он. – Уж точно не настолько легкая, чтобы я смог справиться с ней всего за один вечер. Тем более, многое вы сочтете не то что невероятным, а полной небывальщиной. – Если мне нельзя рассказать все, я готов выслушать хоть что-нибудь из этого, – поползли вверх серебристые брови Эйгона, – после того испытания, которым нас наградили боги, кто из нас вправе вешать клеймо невероятности? – Давайте начнем с нолдоров, – предложил, почти скомандовал Коннингтон. Его руки в неизменных перчатках были крепко сжаты в кулаки, взгляд прищурен. С тех пор, как они покинули берега Ройны, десница отпустил бороду. И хотя она и скрыла часть морщин вокруг Грифонова рта, пепельно-серые и седые волосы, выделявшиеся на фоне рыжины, отнюдь не делали его моложе. И ничто не могло скрыть отеков и сетки «гусиных лапок» вокруг его голубых глаз – ввалившихся, смотревших все суровее и злее с того самого момента, как они выбрались из долины. Десница постарел лет на пятнадцать. – Как вам будет угодно, – ответил Майрон. – Но, быть может, было бы лучше сперва пригласить вашего Полумейстера.       Послали за Халдоном, вскорости явился и он, прихватив с собой сшивку бумаги, перо и чернила. Устроившись на полу, косясь на Утяру, грамотей приготовился записывать. А Майрон начал свой неторопливый и степенный рассказ. – Начнем с того, что нолдоры родом не отсюда. Больше четырех столетий тому назад их правители впервые явились сюда с запада – прежним их домом был материк Аман, далеко за западным морем. Там ими правил Верховный Король Финвэ, первый среди равных правителей, окруженный всеобщей любовью. Валары тоже заботились о нем – земли Амана были прекрасны, там царили такие гармония и мир, что его народ полностью забыл и орудия войны, и то, как решать дела силой. – Звучит как начало какой-то волшебной сказки, а не как история наших противников, – холодно заметил Эйгон. Но от Утяры не укрылось, что васильковые глаза юноши уже впились в Майрона, что он внимательнейшим образом внимал чужаку. – Ваша милость, если и кажутся сказкой мои слова, то только потому, что у реальных событий есть прекрасное свойство вдохновлять песни и сказания. Только вспомните своих собственных предков! Все же я покорнейше прошу вас набраться терпения. Увы, мир устроен так, что его дети слишком быстро привыкают к хорошему, – печально произнес Майрон, и чело его омрачила тень скорби, – в веках звучит голос перемен, и никому не избежать своего рока. Три сына было у короля Финвэ, рожденные от двух его жен.       «Две жены? – подумал Утяра. – У Эйгона-Завоевателя тоже было две королевы. Кому-то явно везет больше других, да только у большинства таких счастливчиков для начала есть корона на макушке». – Лично я намерен брать себе двух жен не больше, чем дробить свое королевство на две части, – сказал Эйгон. – Только, боюсь, все равно придется сделать это самому, прежде чем сыновья примутся рвать его на части над моим не успевшим остыть трупом.       Майрон деликатно улыбнулся, а вот Коннингтон заметно нахмурился. – ...Любимцем короля его был первенец Феанор, рожденный от старшей из жен. Прославившийся как ремесленник и кузнец….       «Ух-ты, принц, да в кузне? Это что-то новенькое. Хотел бы я посмотреть на какого-нибудь знатного наследничка в нашей мастерской там, у Горького Моста. Ох, преподал бы я ему пару уроков, как с железом обращаться».       Кажется, Эйгон был того же мнения. – Никогда не слышал, чтобы принцы работали кузнецами. – Что ж, для Вестероса это справедливо. Судя по вашим же словам, ваш народ считает ремесла уделом простолюдинов, а науки – трудом только лишь мейстеров. Но у нолдоров многие из числа их мудрецов и князей так же овладевали различными ремеслами. Только представьте, скульпторы, кузнецы, ювелиры, каменщики и зодчие. Были и другие: языковеды и историки, сказители и певцы, поэты и писатели. Даже сейчас ремесла и искусства в большом почете, их позиции поколебало нынче только одно: искусство войны. А Феанор достиг совершенства во всем этом. Везде, где пробовал свои силы первенец Финвэ, он достигал невиданных высот... – Дейрон Добрый писал стихи на высоком валирийском и старом ройнарском, – заметил Эйгон, – его примеру следовали Эймон, сын Джехейриса, и Бейлор Благословенный, хотя творчество последнего это, в основном, религиозные гимны и псалмы. Но мне не доводилось слышать, чтобы кто-то пробовал свои силы сразу во всех занятиях.       Поэзия была неотъемлемой частью учебы будущего короля, тем, на что у Ролли не хватало мочи. «Лемора добра, хороша собой и все такое. Но когда она принималась нести вздор о рифмоплетах Гиса и Эссарии, о Даенис Таргариен-«Сновидице», о других бумагомарателях из каких-нибудь богами забытых мест, мне всегда хотелось сбежать на палубу, проветриться». Тем более, иногда Яндри делился с ним там остатками ветчины и жареной рыбы. – ...Его сводными братьями были Финголфин и Финарфин, народ любил их не меньше, но они питали вражду к своему старшему брату. Это знамена дома Финарфина вы видели на поле боя, это его династия возвела крепость, которая вскоре станет вашей. – Да, что насчет Финголфина и Финарфина? Вы много толковали о Феаноре, а как же они? Их-то что отличало? – Феанор был талантлив, но, как это часто с такими бывает, он возгордился собой. Надменный одиночка, даже его близкие считали, что он резок и презирает всех, кроме своего отца и собственных сыновей. Финголфин же мастерски владел оружием. А главное, простой народ и знать нолдоров считали его более доступным и открытым, с ним проще было иметь дело, чем с заносчивым королевским первенцем. И, в то время как Феанор часто и надолго оставлял столицу, охотясь и исследуя окрестные земли, Финголфин распахнул свои двери, готовый помочь каждому советом или делом. Его же часто видели при дворе отца. – Народ предпочитает ближайшего к нему принца законному наследнику, – размышлял вслух Эйгон, – Рейнира на своем горьком примере убедилась в этом, перебравшись на Драконий камень. А что Финарфин? – Финарфин унаследовал светлые волосы от своей матери Индис, многие говорили, что и ее мягкий характер – тоже. Он держался в стороне от всего, что предпринимали его братья, живя в тишине и покое вместе со своей семьей. Великих достижений, в отличие от братьев, за ним не числилось, так что и приверженцев у него было меньше всех. Но удачная свадьба на иноплеменнице многократно увеличила его силы. Принято считать, что по мере того, как множился народ нолдоров, их собственная родина начала казаться им слишком тесной и маленькой. Начал тлеть раздор, и вскоре они уже вновь принялись ковать мечи. Знатные дома соперничали друг с другом, вооруженные воины, женщины наравне с мужчинами, маршировали по улицам: то брат шел на брата. Феанор подозревал, что его сводные братья плетут против него заговор, они же, в свою очередь, были уверены в том, что он уготовил им изгнание, а, может, и худшую участь.       Жесткий взгляд Коннингтона уперся в Эйгона. – Братья Узурпатора и выводок его женушки сцепились друг с другом после его смерти, – заметил Десница, – каждый король обязан следить за своей семьей, иначе его королевство истечет кровью. – Визерис Первый позволил Рейнире и Эйгону создать при дворе собственные партии, – задумчиво заметил юноша, – а Деймон Блэкфайр вознамерился свергнуть своего законнорожденного брата, потому что мой недостойный предок благоволил именно ему. Если этот ваш Финвэ поступил так, то мудрости ему явно недоставало.       Улыбка, легкая и печальная, украсила лицо Майрона. – Просто есть правители, рожденные для мирного времени. Даже великий властитель, хотя, какое там, – даже целый народ может со временем впасть в праздность. Сильные тоже увядают. Вы рассказывали, как Древняя Валирия подмяла под себя почти весь мир, но вся её мощь, все ее лорды со своими драконами в конце концов оказались беспомощны перед обрушившимся на нее Роком. Что хорошо было вчера, сегодня окажется просто без толку, а завтра и вовсе станет помехой. Кому же в силах рассудить? Финвэ был хорошим правителем и достойным отцом, любовь к которому разделяли все его дети. Но что-то пошло не так, и весь народ расплатился за это дорогой ценой.       «Частенько же такое случается, не правда ли?» – Продолжай же свой рассказ, посол, – резко выпалил Коннингтон, в то время как Эйгон, казалось, с головой ушел в свои мысли. – Конечно, лорд Коннингтон. Как я и говорил, сыновья Финвэ схлестнулись друг с другом. Надменный Феанор и семь его сыновей собрали своих сторонников и все их ресурсы, выковали мечи и первыми в своей расе создали армию. Финголфин же сосредоточил свое внимание на Тирионе, столице, где при дворе его мать пользовалась большой любовью. И если старший брат думал, что легко получит власть, то в среднем он обнаружил достойного соперника. Тем более, младший, Финарфин, заявил о поддержке Финголфина. Правда, его дом держался ближе к Альквалондэ, городу его тестя; они наблюдали и выжидали. – Я так понял, дальше была война? – спросил Эйгон. – Нет, это произошло позднее. Представьте себе: Финголфин возводил хулу на Феанора при дворе отца – и тут ворвавшийся внутрь сводный брат, в доспехах и при оружии, застал его с поличным! Так что клеветнику быстро приставили к горлу клинок: можете себе представить, подобное впервые произошло среди нолдоров, да еще и в чертогах короля. Финвэ был в бешенстве, но куда больше гневались Валары. Видя, что король не может сдерживать своих отпрысков, они отправили Феанора в изгнание. Но Финвэ в знак протеста удалился вместе с ним. – А кто эти Валары? Ты и до этого их упоминал. Если Финвэ был королем, то кто же смел ему указывать? Властители, куда более могущественные?       Майрон сжал руки в замок и опустился на стул. – Валарами нолдоры назвали хранителей Амана, тех, кто привел их туда. Наверное, вы бы провозгласили их богами, но вот сами нолдоры в таком ключе их не воспринимали.       «Семь преисподних, сперва он рассуждает о принцах и королях, а теперь приплетает сюда и богов?» – Когда же это происходило? – с азартом спросил Эйгон. – Всего лишь несколько веков тому назад.       У юноши перехватило дыхание. – Подумай только, мы сражаемся с теми, кто будто бы жил бок о бок с богами. В нашем мире Семеро не появлялись среди людей уже многие тысячелетия. – Поверьте, в этом Белерианд не больно-то отличается, – сказал ему Майрон,– мы же не в Амане, так что на здешние берега нога Валаров действительно не ступала многие столетия. Не думаю, что даже наши противники жаждут их возвращения. Но, как я уже говорил, это длинная история, которую за один вечер не рассказать. Могу ли я продолжить?       Король кивнул в ответ. – Прошло три года. Феанор пребывал в изгнании, куда его отправили за содеянное. Финвэ удалился вместе с ним. Так что недолгое время Финголфин правил в Тирионе, как блюститель отцовского трона. Подумав, что неприятности миновали, Валары решили примирить враждующие стороны, пригласив Феанора вернуться, разделить праздничный пир с младшим братом. Оба поклялись в дружбе и братстве. Как полагаете, Ваша милость, могло ли подобное сработать? Могли бы примириться, скажем, ваши Рейнира и Эйгон, если бы их к тому принуждали? Разве можно восстановить порушенные братские узы одними только словами? – Ужасно, когда брат поднимает руку на брата, – повторил Эйгон то, что некогда говорила ему Лемора, – но так заведено, и Финвэ надлежало поддержать своего первенца. Есть трон, и есть закон. Дейрон Добрый любил своего брата-бастарда, но не мог позволить Деймону Блэкфайру занять трон. Не больше, чем я мог бы позволить узурпаторам…       Тут Эйгон осекся. Прищурился. – Продолжай, Майрон, – наконец, выдавил он. – Но все это уже ничего не значило. Из крепости Феанора приехали его сыновья, с известием, что король Финвэ найден мертвым. Его убили в собственных покоях. А дом Феанора был разграблен. В один миг все эти клятвы, все долгие годы мирного правления Финвэ, планы Валаров и хитроумные замыслы претендентов на престол – все это рухнуло. – Так кто же убил Финвэ? – скрестил Эйгон руки на груди, – Один из его сыновей? Кто так хотел его смерти? – Мы не знаем, – почти извиняющимся тоном произнес Майрон, – но вы верно мыслите. Кому нужна была его смерть? Феанору требовалась его поддержка, пусть и неявная. А Финголфин уже фактически правил в Тирионе. Да и что это за сын, который покушается на жизнь собственного отца? – Власть Финголфина в Тирионе пала бы, стоило только закончиться изгнанию Феанора, – выдержав паузу, сказал Эйгон, – но как он мог атаковать крепость старшего брата? А если бы тот вместе с сыновьями собирался сам убить Финвэ... – Быть может, за этим стоял кто-то совершенно посторонний, – предположил Майрон, – но неважно, кто именно отнял у Финвэ жизнь. Важна сама его смерть. Феанор скрылся в ночи с сыновьями и сторонниками. Он провозгласил себя королем, забыв об изгнании и прочих запретах, наложенных на него Валарами. И на этом все не кончилось. Он выступил против самих Валаров, проклял их за попустительство убийству отца и объявил о своем намерении покинуть Аман. Финголфин так же быстро забыл данные брату клятвы, заявив, что он по-прежнему и есть наследник. А Финарфин как всегда выжидал. – Но почему Феанор решил оставить родину? Королева Нимерия бежала из родной страны после ее покорения валирийцами. Но в Амане этим вашим нолдорам ничего ведь не угрожало. – Он уже давно планировал подобное, – ответил Майрон, – считал, что в Валиноре стало слишком тесно, что там мешает присутствие Валаров и их мощь. Нолдоры думали, что в Белерианде всем и каждому хватит земель, чтобы править ими по собственной воле. Поверьте, Феанор в этом был не одинок. Его племянники и племянницы в этом с ним были солидарны – быть может, только в этом, но как ни в чем другом. Своими пламенными речами Феанору удалось убедить множество соплеменников, даже тех, кто при прочих раскладах предпочел бы его братьев.       Ролли снова посмотрел на Эйгона. Он никогда не придавал особого значения урокам, которые юноша брал у Халдона. Сын кузнеца не мог понять и половины того, что они там обсуждали. Но он усвоил один признак того, что Юный Гриф чем-то заинтересовался. Парень – нет, король сразу начинал сыпать вопросами, чтобы узнать побольше. Так уличный дуэлянт, нарвавшись на настоящего душегуба, пробует клинком на прочность его защиту. – Феанор располагал меньшим числом сторонников, нежели его младший брат. Но его слова разожгли в сердцах земляков честолюбивые мечты о богатствах без границ. Он говорил о широких просторах, о войне и славе, что ждут за морем. О завоевании Белерианда. Но на одних словах нельзя было переправить целый народ – для этого требовались корабли. Нолдоры никогда не жили у моря, вот и не обладали познаниями в кораблестроении. С каждым потерянным часом власть ускользала из рук Феанора, так что он направил нолдоров в Альквалондэ, город телери, другого племени, обитавшего в Амане. – Это там поселился Финарфин с семьей, я прав? – переспросил Эйгон, – сомневаюсь, что Феанор ожидал от них благосклонности. – О, нет, не ожидал, – подтвердил Майрон, – но у телери был флот, а у него – армия. Под покровом ночи он отправил своих лазутчиков в гавань. Все больше и больше его прислужников просачивалось в город, готовые захватить корабли по первому его приказу…       Теперь посол говорил медленнее, с трудом, словно сами по себе слова были для него тяжким грузом. Эйгон же на глазах становился взволнованнее. – Когда Феанор подал знак, то милосердию уже не было места. Его воины захватили корабли и принялись резать горожан. Сын их правителя Ольвэ пытался возглавить оборону, но был жестоко убит самим Феанором. Но не только он и его сыновья участвовали в этом нападении. Снаружи на штурм города пошло войско Фингона, старшего сына Финголфина, ставшего на сторону дяди. Огнем и мечом, сокрушая все на своем пути, он проложил дорогу к союзникам. В этой бойне не щадили никого. «Кровь у причалов, кровь в пене прибоя. О, Альквалондэ, где теперь дом твоих сыновей, что простились с тобою?»       Последние слова Майрон произнес нараспев, как плакальщик, явно цитируя строки какого-то здешнего реквиема. «Словно создан для пения», подметил Ролли, хотя от разговора этого у него похолодело в животе. Когда он был ребенком, западноземельские коробейники рассказывали байки про налетчиков Дагона Грейджоя, а винотроговцы с Арбора – о черной династии Хоаров и их деяниях. И все они были наслышаны о том, что устроил в Королевской Гавани Тайвин Ланнистер, что сделал он с матерью и сестрой короля. А повзрослев, Утяра уже и сам воочию увидел, что представляют собой разрушенная деревня и разграбленный город. – Когда нолдоры сделали свое черное дело, то город телери лежал в руинах, а их корабли были угнаны.       Грифон скорчил мину кислее обычного, губы сжались в нитку. Но Ролли почему-то сомневался, что Десница думал об этом разрушенном городе. – Прежде Валары держались в стороне, но резня в Альквалондэ положила конец их бездействию. Они прокляли нолдоров и изгнали их из своих владений. Из всех сыновей Финвэ только Финарфин повернул назад, но его дети отца не поддержали. Однако, его разочарование их уходом, должно быть, поутихло, когда он обнаружил, что именно ему, как единственному возвратившемуся, и достался королевский престол в Тирионе. Финголфина, даже если бы он хотел оставить поход Феанора, тянул за собой старший отпрыск. Ну а что до Феанора, то мятежника осуждение Валаров тронуло не более, чем их слезы. Нолдоры говорят, что Валары скорбели по Феанору, но ничего о том, как оплакано было Альквалондэ. Опьяненный победой, железной рукой наследник Финвэ изгнал всех, кого считал предателем, а его закованные в доспехи рыцари карали всякого, кто осмеливался противиться дому Финвэ.       «Не знаю, был ли этот Феанор первенцем или нет, но первейшим ублюдком – точно. Но, если у его отца было две королевы, то разве не был тот нолдорским подобием Мейгора? Принцы, братоубийцы, готовые перейти дорогу самим богам, перечащие их воле. С сердцами, наполненными жестокостью и злобой». – С трофеями из Альквалондэ на буксире, несмотря на насланные Валарами встречные ветра и бури, Феанор во главе своей армии высадился в Белерианде, на веки вечные провозгласив его своим владением. Но ни за Финголфином, ни за его последователями корабли таки не вернулись. И хотя Фингон помог своему дяде, он узрел то же самое, что и его отец: сожжение кораблей телери, предупреждение сторонникам Феанора и кару сводному брату за предательство. Они могли бы попытаться вернуться под крыло Валаров или просто сидеть на далеком берегу, наблюдая за завоевательным походом Феанора. Который, правда, долго не продлился. После первых нескольких побед Феанор пал в бою, попав в засаду врагов, по крайней мере, так говорят. Когда он испустил последний вздох, тело его сгорело в огне.       Теперь Майрон расплылся в улыбке до ушей, улыбались и его глубокие медовые глаза. – Разве не видите иронии? Так много убийств, такое великое предательство, все ради того, чтобы достичь этих земель – и звезда Феанора закатилась в считанные недели, а от него самого не осталось даже костей для погребения. Интересно, погас ли пепел телери прежде, чем прах их палача развеяло ветром, с ними наравне? – лениво размышлял посол. – А как же Финголфин? Что случилось с ним и детьми Финарфина? – спросил Эйгон. – Навряд ли они смогли бы возвести ту крепость за рекой, если бы остались за морем. Как же они переправились? – Был еще один путь в Белерианд, тот, которым не отважился идти даже сам Феанор. Хелькараксэ, ледяная пустыня, тянувшаяся на сотни и сотни миль вокруг. На свете нет места холоднее, и лишь немногие сравнятся с ним своим коварством, за исключением, может быть, Нан-Дунгортеба.       От этих слов у Ролли по спине пробежал холодок. Он старался больше не вспоминать о той проклятой долине. – Сколько человек ушло с Финголфином? – спросил Эйгон. – Десятки тысяч мужчин, женщин и детей, – ответил Майрон.       «Что за бес вселился в них и погнал туда?»       Не знаю, что вело их той дорогой… Отчаяние? Месть? Ненависть к брату? Но в любом случае Финголфин и его воинство бросили вызов ледяной пустыне и преодолели её, хоть его выбор и стоил им тысяч унесенных жизней. К тому моменту, как он прибыл сюда, Феанор уже был мертв. Финголфина лишили мести. Ему досталась лишь мертворожденная победа, когда разделившихся сыновей Феанора удалось заставить признать его Верховным королем – ибо это было ценой мира меж нолдорами. С тех пор он и его наследники правили Белериандом, который нолдорские принцы поделили себе на удельные княжества. А недостаток семейных уз они с лихвой восполнили за счет своей воинственности. Фингон покорил Запад Белерианда и плодородные земли Хилтума, со всех сторон окруженные горами. Дети Финарфина захватили нагорье Дортонион и основали Нарготронд к юго-западу отсюда. Сыновья Феанора сбежали на восток, где и создали свои королевства, правя на просторах равнин. И правят ими вот уже больше четырех веков. – Правят ими до сих пор? Их потомкам удалось так долго удерживаться у власти? – спросил Эйгон. – Ну конечно же, – ответил Майрон, словно это было очевидно и ребенку, – в конце концов, легко удержать власть, если ты бессмертен.       «Бессмертие? Седьмое пекло, о чем же он толкует?» Теперь только это мысли Утяры и занимало. Он был наслышан о бессмертных колдунах, но то были моряцкие байки, достоверностью не славившиеся. – «Бессмертный» это их титул? Или так их называют? – смеялся Эйгон, – думаю, после этой битвы им придется его менять. – Это совершенно не шутки и вовсе не почетный титул, Ваша милость. Их бессмертие – чистая правда. До своей гибели Финвэ правил нолдорами больше трех тысяч лет. А Финголфин нашел свой конец только год назад.       Впервые с момента появления в шатре, Полумейстер оторвал нос от бумаги и чернил. – Это же невозможно, – запротестовал он, – Люди, деревья, даже драконы, ничто не способно жить вечно. Все живые тела со временем разлагаются, с этим не поспорит ни один школяр, не то, что мейстер. Три тысячи лет, это же дольше всей истории андалов!       Ролли смутно помнил легенды, типа той, как Гарт Зеленая Рука правил тысячи лет во времена Века Героев. Все, что ему оставалось – не смеяться. «Я угодил прямиком в легенду». Прежде чем Эйгон мог что-либо сказать, Коннингтон встал со стула и подошел к Майрону. – Так, посол, – взорвался десница, глядя на собеседника сверху вниз и сверкая голубыми глазами, – ты уже достаточно обходил это дело стороной. Я уже твои повадки изучил, так что не ставлю твоих слов под сомнение, пока ты всего не скажешь. Но будь любезен, изложи все четко, ясно и немедля. Или я тебя заставлю. – Как я вам и говорил, нолдоры это вообще не люди. Сами они свою расу зовут «эльдар», или «Перворожденные». Некоторые из людей здесь называют их «эльфами». – А ты, сударь Майрон, сколько же тебе лет? – нарушил молчание Утяра, за что немедленно удостоился осуждающего взгляда Грифона: держи мол, язык за зубами. «К черту, поздно уже затыкаться». – Ты так много всего знаешь об этих эльфах – но откуда все это узнал? Ты один из них? Нам ты никогда не рассказывал, да и рассказывать особо не торопишься. – Прошу простить моего Белого Меча за резкость, – дипломатично начал Эйгон, – однако же сэр Ролли задал правильный вопрос. Вы знаете их язык и историю, даже события, происходившие далеко за морем. Но заявляете, что вы человек, как и мы, просто житель Белерианда. Так как же вы узнали об этом? Откуда вы родом на самом деле? – Быть может, – холодно сцепил пальцы Майрон, – я лично встречал этих великих и ужасных эльфов и стал свидетелем резни, предательства и братоубийства. Возможно, вам хотелось бы услышать, что когда-то я жил рядом с Валарами и обучился своим искусствам, идя по их стопам? Скорее уж, припав к их ногам? Что я видел, как те, кого приняли бы за богов, совещались и ссорились друг с другом, только чтобы остаться в стороне. Что я прожил на свете уже много лет, странствуя по миру и познавая великое множество вещей, сокрытых в круге бытия. Но, боюсь, правда вас разочарует, – печально улыбнулся он, – мне все это рассказали. Сэр Ролли, вы помните, как я говорил с вами о своем отце? – Так точно, – ответил Ролли, стараясь не думать об оценивающем взгляде Грифона. – А потом я рассказал о том, кто научил меня многому и тоже стал мне как отец. Это и есть Мелькор, мой король и повелитель. Какое-то время он жил в Амане с Валарами и нолдорами, и по вине первых вынужден был его покинуть.       «Так этот Мелькор что, тоже один из эльфов? Так с кем же все-таки заключил союз Эйгон?»       Тряхнув серебристыми волосами, посол позвал кого-то, находившегося снаружи. Ждать пришлось недолго: в шатре появилось еще трое. Два урука притащили с собой пленного воина противника, связанного по рукам и ногам. Одежды его были порваны, перепачканы грязью и запекшейся кровью. Оливковокожий, с длинными и грязными темными волосами, «язык», должно быть, был высокого роста, но трудно было сказать наверняка – он прихрамывал. Один глаз заплыл, окруженный черным синяком, но и без него на лице узника хватало шрамов: сломанный нос, разбитые губы… Но держался он с достоинством, злобно глядя на захвативших его в плен. И не только уруков – когда он повернулся к Эйгону, то Ролли заметил, какой ненавистью засверкали его зеленые глаза. Пленный зашипел, выкрикнул что-то непонятное. Пусть Утяра и не понимал снов, но то, что они исполнены ядом, было очевидно всем присутствующим. Рука рыцаря вновь легла на рукоять меча. – Что он говорит? – обратился Эйгон к Майрону.       Безмолвствовавший посол подал им знак ждать. Потом повернулся к ним спиной, оказавшись лицом к лицу с пленником. И вся отвага эльфа исчезла, стоило только Майрону к нему приблизиться. Словно невидимое лезвие перерезало сухожилия «языка», он рухнул на колени. Забился в путах, как пойманная в сеть рыба, отчаянно пытаясь отвести глаза от пронизывающего взгляда Майрона. Но посол и сам опустился на колени, крепко сжав в своих руках ладони пленника, так, что ему уже ничего не оставалось, кроме как смотреть в глаза прислужнику Мелькора. Хотя гости посла и не видели лиц, но слышали произносимые полушепотом незнакомые слова. Ролли смотрел, как дрожит и корчится эльф, словно касание Майрона раскаленным углем жгло его руку. Так продолжалось немногим меньше минуты, потом посол снова поднялся на ноги; выглядел теперь он не менее измотанным. «Язык» теперь затих, отвага исчезла, теперь смотрел он уже без вызова – место которого занял ужас. От этого зрелища Утяра и сам готов был сжаться в комок, с трудом уговорив себя держаться, как подобает. В этом было что-то не так. Что-то неправильное. Должно быть, Майрон был каким-то колдуном, чернокнижником и заклинателем.       «Дурак! Твой король приказал тебе быть рядом с ним и охранять его! Неужели все клятвы свои позабыл?» – Простите, друзья, – повернулся Майрон к королю, – пленник был слишком напуган, мне пришлось его угомонить. Что до вашего вопроса, Ваше величество, то он назвал вас «предателем», «слабаком» и «второрожденным». А еще проклял вас и весь ваш род, пожелал вам сгореть в пламени. – Пламя, значит? – задумался Эйгон. И тут издал смешок, выдавший его нервозность. – Ну так скажи ему, что он будет горько разочарован. Но что же значат остальные слова? – Второрожденными, «эдаин», эльфы называют расу людей, – ответил Майрон, – пожалуй, это самый благожелательный термин из использующихся. «Слабак» это весьма болезненная тема, я же говорил, что эльфам чужды недуги и старость, они просто не понимают сути этих понятий. – А «предатель»? – Что до «предателя», то это потому, что нолдоры считают всех людей своими вассалами, с тех самых пор, как они впервые появились в Белерианде. И то, что вы, представитель человеческой расы, выступили против них с оружием в руках… для них это настоящее предательство, ничуть не меньше. Как если бы слуга поднял руку на своего хозяина. На самом деле вы первый увиденный ими человек, называющий себя королем. – Разве прежде в Белерианде не было королей? Ты же сам перечислил их немало, – потребовал объяснений Эйгон. – Помимо нолдоров есть еще короли, но все они эльфы. Величайший из них – Тингол Дориатский, родной брат Ольвэ из Альквалондэ, так что к нолдорским принцам он любви не питает. Но ни один человек в этих краях еще не объявлял себя королем и не носил короны. Все лорды рода человеческого или являются вассалами эльфийских князей, или и вовсе – обыкновенные племенные вожди, чья власть простирается немногим дальше бугра, на котором они сидят.       Коннингтон почесал бороду. – А этот Тингол, – спросил он, – если он недруг нашим противникам, может ли он стать союзником королю Эйгону? Быть может, он согласится на заключение договора, даже на союз. А если у него есть дочь, то альянс при необходимости можно будет скрепить браком. Той женщины, которая предназначалась в жены Его Величеству, уже давно нет.       Утяра заметил, что десница о чем-то задумался, что говорит он раздраженно, неуверенней обычного. «Нельзя его за это осуждать. Он хорошо изучил Вестерос, но в здешних обычаях разбирается не больше моего». Сама эта мысль испугала рыцаря. А Майрон лишь тихонько рассмеялся над предложением Грифона. – Сомневаюсь, лорд Коннингтон, раз он брат Ольвэ, то, значит, и дед детей Финарфина, наших противников. Тем более, вражда с нолдорами еще не делает его союзником людей. Ты уж прости меня за мои слова, друг мой, но пошел бы ты на обручение Его милости ну, например, с Пятнистой Женщиной? С уродиной из Мантариса?       Говорил посол резко, держась вполоборота к собеседникам. Рука Джона крепко сжалась в кулак. – Не торопись с выводами, ошибки тут быть не может. С уверенностью тебе скажу, что именно так Тингол, король Дориата, и воспримет подобное предложение. Он скорее отправит собственную дочь в заточение. И уж точно постарается, чтобы человек, настолько глупый, чтобы предложить подобное, был убит.       Не дожидаясь ответа, Майрон указал на пленного. – Вот посмотри на него, – cказал посол, словно предлагая старому другу оценить добытый новый плащ, – воин, что перед вами, пожалуй, совсем немного не дотянул до своего столетия. И совершенно не состарился. По меркам Перворожденных он только-только достиг зрелости. Тем не менее, он не состарится, и печать старости и болезней никогда не коснется его чела. Он будет жить, пока не состарятся сами звезды, а горы не рассыплются в прах – если только его не убьют в бою. Стоит мне только освободить его от пут, и вы увидите, что он ничуть не слабее ваших бойцов. Трудно найти человека, который способен превзойти эльфа по силе или в скорости. И уж точно не родился тот, кто сравнится с лучшими из них. Их зрение и слух превосходят человеческие, равно как и другие чувства, не говоря уже о памяти. С возрастом же к ним приходят только мудрость и еще большая мощь. Вот насколько велика пропасть между эльфоми и человеком. И они слишком хорошо это знают. Вот потому и смотрят на людей, на нас, как на ничтожеств. Вассалов и слуг, о да. Лучшие, добрейшие из эльфов, считают людей друзьями – ну так человек и собаку своим другом считает, но никак не ровней. Так что не питайте заблуждений.       «Ну и как общаться с теми, кто воспринимает это как оскорбление? Станут ли они вообще платить выкуп за пленных или откажутся платить из гордости?» Ответа Утяра не знал, но был уверен: на сей раз нет его и у лорда Коннингтона.       Воцарилась тишина, нарушаемая только неистовым скрипом Халдонова пера по бумаге. Нарушил её подскочивший со стула Эйгон. – Если никто из этих эльфийских лордов не приемлет союза со мной, то так тому и быть, – объявил он, – Эйгона-Завоевателя короли Вестероса тоже не считали ровней, пока он не высадился на их берегах. Мои двери все еще открыты для всякого, готового присоединиться ко мне. Но есть кое-что поважнее этого… Король повернулся к Дакфилду и положил ему руку на плечо. – Я… – подбирал слова король, – сэр, вы же помните красного жреца Венарио, сказанное им в Долине?       В глубине души Утяра готов был прыгать от радости, потому что король наконец-то обратился именно к нему и дал шанс высказаться, а не стоять на правах безмолвного стража. – Да, Ваше величество, я был тогда рядом с вами, – ответил он, Лорд-командующий Королевской гвардии. Умолчав о том, что ему тогда не понравился ни собеседник, ни реакция Эйгона на его слова. – После того, как он говорил о моей тетке и её возможной судьбе, я немало размышлял над его словами. Задавался вопросом, почему у нас все пошло не так, почему мне… мне так не повезло, как ей. И тем, какова же цель нашего переноса. По праву крови, по праву рождения я законный король Вестероса, однако же боги отняли у меня мой трон. Почему? Почему они оставили его за узурпаторами? Стану ли я последним Таргариеном, оборвется ли на мне династия Дома Дракона?       Как же сейчас был Эйгон похож на прежнего мальчишку. Утяре хотелось бы, чтобы сейчас в шатре с ним была бы септа Лемора. И не сомневался, что у Эйгона на уме то же самое.       Коннингтон, было, подошел поближе, чтобы раскрыть рот, но мановение королевской руки остановило его. – Но теперь, кажется, я понимаю, – изрек он, – боги направили андалов в Долину Аррен и Нимерию – в Дорн. Судьба бросила Эйгона-Дракона на завоевание Вестероса. И тетка моя по воле рока тоже следует своим путем, каким бы он ни был. Боги перенесли меня и мое воинство сюда ради великой цели, и я покоряюсь их воле. У людей, таких как Лорн, здесь нет собственного короля, который бы их защищал. Вместо этого они вынуждены склоняться перед хозяевами, не просто из чужих земель, а из другой расы. У них нет короны, но долго это продолжаться не может. Я не стану последним Драконьим Властителем, я буду первым Императором Человечества из Королей всея Людей.       Когда они вернулись в парчовый шатер генерал-капитана, солнце уже скрылось в долине Сириона, чужие звезды высыпали на небо. Майрон пошел с ними, провожать короля. Утяре на диво, их все еще ждали в полном составе. Стрикленд и Эдориен, Черный Балак и Лисоно Маар, Флауэрс, Риверс и Хилл. Ни один из командиров Золотых Мечей не ушел. С ними был и тот, кого рыцарь не видел много лет назад и, признаться, увидеть не ожидал – Майлс Стрикленд, сын генерал-капитана, круглолицый и патлатый. В последний раз Утяра видел его, когда тот был еще совсем мальчишкой, теперь же он был махутом при слонах и ходил на одном из них в бой. И, несмотря на все выпитое до этого, держалась вся честная компания трезвее, чем ожидалось. Все они расселись вокруг стола, облаченные в наилучшие и богатейшие свои доспехи. Хотя снаружи стояла темная ночь, внутри шатер был хорошо освещен множеством свечей, наравне с сальными жгли и драгоценный пчелиный воск. Смутные тени офицеров плясали на сверкающем золотом пологе.       На столе покоился большой узкий ларь, сделанный из полированного черного дерева из джунглей Соториса и украшенный золотой фурнитурой. Его поверхность была богато украшена резьбой: в углах свивали змеиные кольца драконы, на боковинах поднимали паруса корабли, а вокруг замка плескалось море меж двух берегов. Крышка была наполовину затянута куском кроваво-красного шелка. – Вот вы и вернулись, Ваша милость, – улыбаясь от души, тепло приветствовал короля Бездомный Гарри.       «Так, это у нас к добру или к худу? Они же не могли тут что-то замыслить?»       Голубые глаза Коннингтона засверкали, будто он увидел нечто знакомое, в то время как Майрон взирал на происходящее с праздным любопытством. К счастью, вид Грифона говорил о том, что опасности нет, и это успокоило Утяру. – Простите меня, господа, за то, что задержался, – несколько настороженно ответил Эйгон, – уж поверьте мне, я так много должен вам рассказать. – Вне всякого сомнения, Ваша милость, – обратился к нему Франклин Флауэрс, подозрительно серьезный как для прожженного ветерана-наемника, – но прежде генерал-капитан хотел бы вам кое-что вручить. Это подарок, очень ценный. – Не совсем подарок, сэр Франклин, – поправил его Стрикленд, – скорее, наследство по праву рождения.       «Наследство? Ну, конечно же, меч».       В полном молчании Эйгон, осторожно и мягко, почти бесшумно ступая по тканым коврам, подошел к футляру. Откинув материю, король открыл крышку. И Ролли увидел, как разгорелись его фиолетовые глаза, как трепетно он смотрел внутрь. – Это же… – Ну да, это меч, – ответил Стрикленд. Эйгон повернулся к Джону, тот одобрительно кивнул воспитаннику.       Оружие было четырех футов в длину, может, и больше. Освещенный пламенем свечей клинок сиял зернистыми дымчатыми узорами, он словно заждался белого света и был рад показаться людям на глаза. Утяра вытаращился на диковинное оружие, сердце в его груди бешено заколотилось. «Это же валирийская сталь». Навершие украшал рубин, с перепелиное яйцо размером. Довольно длинную рукоять из черной древесины обертывал темно-красный сафьян. Начищенная бронза змеилась по долу и кованой гарде, дуги которой были сделаны в виде драконов, крепко сжимавших челюсти. Ролли никогда прежде его не видел – но слышал о нем из легенд. Как и всякий вестеросский мальчишка.       Черное Пламя, меч королей из династии Таргариенов. Оружие самого Эйгона-Завоевателя. «И Черного Дракона тоже». Он был в руке Эйгона как влитой. Салютуя собравшимся, король вскинул его вверх острием и поднес к лицу, пристально глядя в свое отражение, искаженное дымчатой сталью.       Медовые глаза Майрона с восторженным интересом следили за клинком и королем. Он выглядел совсем как ястреб, высмотревший себе кролика в добычу. – Воистину, королевская награда, Ваша милость! – подобострастно произнес посол, – я никогда не видел ничего подобного!       Подарок, оказавшийся в его руках, поверг Эйгона в совершеннейшую растерянность. – Я думал, он пропал навеки, – одними губами произнес юноша, – с Мейлисом. – Как бы не так, – ответил Черный Валак, – я был там, когда генерал-капитан пал от руки Барристана, а мой земляк и его соратник, принц Ксобар, пал, защищая его тело. Нам же удалось забрать оружие с собой и сберечь. – Его хранил Черное Сердце, – молвил королю Джон; дрожь волнения пробежала по лицу десницы, когда смеющийся Флауэрс положил ему на плечо свою здоровенную ладонь, – он собирался вручить его вам, когда вернетесь в Вестерос. – Вот мы и вручили, – ухмыльнулся Бастард из Сидерхолла. – Больше сотни лет тому назад мой предок примкнул к Черному Дракону и его восстанию против Дейрона Второго, – заговорил Гарри Стрикленд, – как известно, они потерпели поражение, так что сэр Бенедикт Стрикленд последовал за Злым Клинком в изгнание. С тех пор три поколения моих предков пытались добыть престол для Блэкфайров, сыновей Короля-что-носил-Меч. Но когда Селми пролил кровь старины Мейлиса на Ступенях, династия пресеклась, а вместе с ней – исчезла и цель нашей жизни. Черное Сердце был хорошим командиром, но с ним мы сражались не за королевский трон. Мы были как потерянные, просто очередные наемники, скитающиеся по Эссосу только ради золота.       «Я год прослужил у него в оруженосцах, и никогда не слышал, чтобы Гарри вещал подобное. Наверное, клинок развязал ему язык». По Коннингтону тоже было видно, что десница ушам своим не верит. – Пусть боги и отвернулись от нас, – продолжал Гарри, – но теперь у нас есть король и высокое предназначение. Король, что уже подарил нам победу. Дракон. Пусть пока и не такой, как Злой Клинок, но дракон всегда дракон, а это драконий меч. – Я принимаю ваш дар, генерал-капитан, ибо Черное Пламя снова станет мечом королей, – почтительно ответил Эйгон. Но, с благоговением вернув клинок – свой собственный клинок обратно в ножны, юноша вернул его обратно в ларец. – Но не сейчас, – закончил фразу король, закрыв ларец и бережно покрыв его шелком. – Ваша милость… – попытался надавить на него Грифон.       «Седьмое пекло, что же парень творит?!» – думал Утяра. Ему хотелось закричать на собственного короля: «Да возьми же гребаный меч, полудурок. Вот он, заждался именно тебя, только руку протяни!» Не меньше удивлены были и предводители наемников. Утяре еще не доводилось видеть, чтобы так много людей, целый шатер наемников, еще недавно исполненных благоговейного трепета, было в мгновение ока настолько сбито с толку – и трудно их было в этом упрекнуть. – Я не могу принять незаслуженного меча, – молвил Эйгон, буравя взглядом сперва Джона, а потом и прочих командиров, – почтенные сэры, разве я прошел для этого испытание? В каких сражениях я одержал победу? Да, я ваш король, но это вы разгромили нашего врага. Моей заслуги здесь нет. Пусть этот меч и мой по праву крови, но это же клинок воинов и завоевателей. Не мальчиков. Я приму Черное пламя, но только лишь когда воссяду в тронном зале Минас-Тирита, и не раньше.       И он указал рукой наружу, на крепость, темная масса которой бросала им вызов с острова посреди реки. – И вот тогда, когда мы одержим эту победу, я принесу вам сотни, нет, тысячи новых! – пообещал он. – Сначала этот замок – а потом и весь Белерианд! Пока наше имя не узнает каждый, пока весь этот край не склонится перед нами. Тем более, разве есть в этих землях кто-то, кому по силам устоять против нас?