"Сайранг" - значит "Жгучий булат"

      День пришел и ушел. Прочь от сомнений выехал наместник навстречу рассвету – но встретил только разочарование. Свобода, казалось, была так близко – руку протяни. Но её вновь украли у них, и все надежды пошли прахом. Эдаин было слишком много, а их кони – слишком быстры, чтобы от них оторваться. С того момента, как в лагере золоченых подняли тревогу, эльфов преследовали без передышки и пощады. В суматохе Ородрет отстал от Гвиндора, оставшись только с несколькими верными спутниками. Наездники эдаин не оставили ему ни единого шанса вновь соединиться с дружиной. Уходить от погони было тяжело, не обошлось и без потерь. Трое его товарищей пали, уводя преследователей прочь от князя. Он клялся себе, что сохранит их имена в памяти навечно. Но с каждым днем имен погибших становилось все больше, и удерживать их в голове становилось все труднее.       Ородрет прислонился к стене, металл его доспехов отчетливо выделялся на фоне камня. Князь снял шлем и отложил в сторону: впервые за долгие часы побега он мог свободно дышать. Он и его маленький отряд нашли укрытие в постройках заброшенного военного поселения. Когда-то, должно быть, это было добротное жилище, но его хозяева давным-давно его покинули. Скорее всего, произошло это задолго до того, как наместник появился на севере. Теперь дом опустел, и в нем царили только пыль и тишина. Все окна были закрыты ставнями, над их проемами торчали карнизы из-под штор, длинные и голые. Вокруг в беспорядке стояли резные стулья, раскладные кушетки, стол с мраморной столешницей. Пол был отделан маленькими плитками, складывавшимися в геометрические узоры. Все это добро жильцы явно не могли увезти с собой.       Наместник бросил взгляд на немногих оставшихся с ним. Суилор был ранен – принял на себя предназначавшийся Ородрету удар. Это из-за него пришлось им сделать остановку – герольд уже не мог больше держаться в седле. Дуинендэр и Амартрон, хорошие, стойкие бойцы, стояли на часах снаружи. Тандир был рядом с Ородретом, помогая обработать раны Суилора. Когда парню их прижигали и перевязывали, он орал так громко, что князю пришлось зажать ему рот рукой. Он не мог издать ни звука; нельзя было, чтобы их услышали.       Пока что было тихо. – Что дальше делать будем, наместник? – спросил Тандир.       «Попытаться пробиться обратно в Нарготронд? Быть может, немного выждать здесь в надежде, что эдаин потеряют их след. Или рискнуть, рвануть до границ Дориата, а уже оттуда – домой. Тингол – родня, он радушно встретит беженцев. Хотя, нет, с чего бы? После того, что сделало Золоченое Воинство, да под знаменами сыновей Феанора? Должно быть, Тингол уже окончательно уверился, что все нолдор теперь – его враги. И кто вправе упрекнуть его за подобное? – Я не знаю, – ответил он своему бывшему начальнику тыла.       Меж окруженцами воцарилась тишина: им нечего было сказать. Но тут ее нарушил посторонний шум снаружи их убежища: лай собак, топот оседланных лошадей. Судя по его силе, там было больше двух дюжин всадников. Выглянув наружу, Ородрет увидел, что ночное небо светлеет. В чернильной темноте ночи плавали язычки пламени. «Факелы» – подумал он, а потом услышал и речь: разговаривали на том самом языке «золоченых». Князь нырнул обратно в укрытие, к товарищам по несчастью. – Тихо! – прошептал он. Погасили их единственный источник света, светильник Тандира. А снаружи доносились приближающиеся шаги и хлопки выбиваемых дверей. Прочесывали постройки – к счастью, начали с других жилищ. Голос на чистейшем синдарине надрывался, как заведенный. – Солдаты нолдор, мы знаем, что вы укрылись тут! Вы достойно сражались, но пришла пора сложить оружие! Что разумно – то не бесчестно. Сдавайтесь, и вы получите достойное обращение!       «Сражайтесь – и будете уничтожены…» Да, это не договорили, но озвучивать угрозы тут было ни к чему.       Эдаин досматривали дом за домом, по нескольку за раз, – должно быть, их было порядком больше двух сотен. Слишком много, чтобы сражаться с ними. – Сюда они тоже придут, – сказал он Тандиру. – Повелитель, мы еще можем спрятаться, – предложил Тандир, – прокрасться отсюда в какой-нибудь дом, который уже обыскали. Мы же передвигаемся быстрее, а эдаин не видят в темноте.       «Да, не видят – но услышат». – Не сможем, – ответил он, подумав о Суилоре, который не мог передвигаться самостоятельно. Им бы пришлось нести его. Или тащить. Раны никуда не делись и могли открыться от нагрузки. Тем более, стоило их потревожить – и раненый поднял бы крик. – Наместник, – шептал ему тыловик, – я знаю, почему вы так решили. Но мы же можем оставить раненого. Спрятать его где-нибудь. Заберем парня потом, когда эдаин уйдут. – А если они его найдут? Что тогда, Тандир? – Тогда, повелитель, вы уже будете в безопасности («Я или все-таки ты, Тандир?»). Вы же единственный племянник короля. И единственный наследник трона. Вернуть вас в Нарготронд в целости и сохранности важнее жизней любого из нас. Спросите сами своего вассала, что он думает.       Ородрет повернулся к Суилору. – Оставьте меня здесь, сир, – произнес дрожащим голосом раненый юнец; глаза его были широко распахнуты от отчаяния. – Лучше умереть. Лучше пусть схватят эти… чем стать «незваным гостем», как Рудол.       Но Ородрету было ясно, что на самом деле хотел сказать Суилор, хотел – но стеснялся признаться в этом сюзерену: «Не бросайте меня тут. Не дайте мне умереть так далеко от дома».       Как отвратительны, как ненавистны были князю эта ситуация и это зрелище. – «Незванные гости», возвращенцы, как Рудол! Опять эти чертовы сказки, – гневно пробубнил он.       Неважно, кем родился этот первый Рудол, вопрос был в том, кем он стал. Якобы, это был капитан нолдор. То, кому он служил, менялось по воле молвы всякий раз, когда эту байку пересказывали: то Маэдросу на востоке, то – Фингону, а иногда, будто бы, даже отцу Ородрета. И был этот нолдо схвачен слугами Темного Властелина и угнан в Тангородрим, где его пытали и истязали долгие годы, а потом отпустили, позволив свободно вернуться домой. Причем был Рудол далеко не единственным. Хватало пленников в Ангбанде, которых потом возвращали шпионить для Моргота в тех самых родных обителях, что с радостью открывали для них двери. Но к тому моменту, когда тот, кто был назван Рудолом, вернулся, ждал его далеко не теплый прием. Его сюзерены не доверяли ему, опасаясь, что он из намеренно подосланных. Уцелевшие друзья сторонились изгоя. Даже собственные родители взирали на него со страхом. Годами испытывавший пытки и мучения теперь оказался позабыт в том самом доме, из которого его вырвали.       Вот это и значило «Рудол»: «незваный гость», «нежеланный». Ни семье, ни друзьям, ни королю. Предание гласило, что в конце концов возвращенца изгнали из родных краев, а он в отчаянии наложил на себя руки. Быть может, и был смысл не называть точно того, кому он служил: хватало «незваных гостей», мужчин и женщин, использованных – и изгнанных. Выброшенных. А насколько больше было тех, кто сводил счеты с жизнью, лишь бы избавить себя от печальной доли Рудола? И сколько еще истолковало эти истории в таком ключе, что непреклонное повиновение глупым приказам и самопожертвование без причины – вот что требуется от воина? Да, если и были на свете предания на руку злу, то именно это к их числу и относилось.       Ородрет беспокойно переводил взгляд то на Суилора, то на Тандира. – Нет. Я никого из вас здесь не брошу. Хватит за меня умирать. – Сир, – помрачнел от его слов Тандир, – если пытаться удержать абсолютно все, то порой можно обнаружить, что это «все» выпадает из рук. – А кому бы ты предпочел «позволить выпасть»? – спросил Ородрет, он слишком устал, и не только от сражения. – А что, если я решу бросить тебя? Каково это будет, когда я потом встречусь с твоими детьми, с твоей женой, скажу, что пожертвовал тобой – просто потому что так было удобно? Что так было проще? Что бы они на такое сказали?       Тандир замолчал. Но вот шаги эдаин зазвучали совсем рядом, все ближе и ближе. – Воины нолдор, мы знаем, что вы спрятались здесь! – вновь повторилась речевка. – Сдавайтесь – и получите достойное и почетное обращение. А будете прятаться – солдаты Золоченого воинства сожгут вас вместе с домами!       На последних словах голос глашатая звучал почти умоляюще.       «Сожгут…» – Прячьтесь, – оглядел он остальных, – убедитесь, что вас не заметят. – Прятаться, повелитель? Это же не спасет нас от огня, –шепотом возразил ему Тандир.       Ородрет прикусил губу и закрыл глаза. Темнота была ему на руку, подчиненные не видели выражения его лица. – Не будет никакого огня, –пообещал он им, поднимаясь на ноги. Кто-то попытался последовать его примеру, но он им запретил: прямо сказал свое «Нет». – Сир… – усомнились они. Но Ородрет не позволил им заговорить. – Хватит. Я уже сказал на полном серьезе, никто больше не отдаст за меня своих жизней. Тандир был прав. Цепляться за все означает только, что все выпадет из рук. Нельзя, чтобы четверо погибли из-за одного, не говоря уже о четырех тысячах. Вот вам мой последний приказ как наместника Цитадели: останьтесь в живых. Отыщите дорогу домой. Встретьтесь с принцем Гвиндором. С королем, если… если Гвиндор не пробьется. Расскажите им обо всем. За меня не беспокойтесь, и не гонитесь за мной. Правда должна достичь Нарготронда, а вы её и донесете.       Ни проронив больше ни слова он отвернул от товарищей, подошел к двери и открыл ее настежь. Снаружи собрались эдаин с факелами и этими своими самострелами, многие были верхом. Отблески света напомнили про чертоги и лампады Нарготронда. «Тебе их больше не видать. Не увидишь ты больше и Финдуилас – если только не вернешься, не вернешься очередным «незваным гостем». Что о нем тогда подумают? Сын, недостойный своего великого отца? Глупец, отправивший несколько тысяч на смерть? Трусливый и негодный наследник престола, сложивший оружие? От страха дрожали поджилки, ноги налились свинцом и каждый шаг вперед давался с трудом. Но он сделал над собой усилие. Поздно было отступать.       Теперь эдаин заметили его, навели на него оружие. Ородрет расстегнул перевязь, на которой держались меч и ножны. Оружие со звоном упало на землю, он же поднял руки. – Я сдаюсь! Сдаюсь! – произнес он. – Я и есть тот, кого вы ищете. Я принц Ородрет, сын Ангрода, наместник цитадели Минас-Тирит, племянник короля Финрода. Предводитель дружины нолдор!       Его обступила целая дюжина солдат, лютого вида мужики с копьями и мечами. Вперед вышел один из них, чернокожий и седовласый, руки его украшали множество золотых колец. Скорее всего, это был их предводитель. – Ты. Сдаться? – спросил он на ломаном синдарине с сильным акцентом. Наверное, это и были все слова, которые он знал.       Но тут заговорил тот крикун, что призывал их сдаться – принялся о чем-то втолковывать чернокожему на языке «золоченых». Наместник узнал в нем одного из своих солдат, захваченных в плен в бою. Опаска на лице второрожденнго сменилась любопытством. – Принц Ородрет? – переспросил он. – Лорд эльфов?       Ородрет кивнул ему в ответ. Его глаза поймали взгляд пленного, ставшего вражеским глашатаем. – Я сказал, что узнал вас, сир, – извиняющимся тоном начал тот, – мне очень жаль. – Понимаю, – опустил взгляд наместник. – Скажи, что я один. Отстал от остальных.       Хотя пленный растолковал его слова предводителю последышей, у того все еще оставались подозрения. Он все равно отправил солдат досмотреть здание. «Попытайтесь не выдать себя. Они же вас услышат… Владыки, хоть бы они успели спрятаться! Умоляю вас, услышьте меня хоть раз, хоть бы их не тронули!»       Но прежде чем Ородрет узнал, что произошло с его спутниками, второрожденные его скрутили и принялись обыскивать на наличие оружия. Лапали так сильно, что он с трудом дышал. Потом связали руки и усадили на лошадь. – Давай, принц, – изрек чернокожий и принялся раздавать приказы своим подчиненным.       И "золоченые" забрали его с собой. Обратно, к тому самому месту, откуда он так хотел сбежать.       Когда Ородрета довезли до осадных укреплений Золоченого Воинства, стояли уже предрассветные часы. За несколько часов, проведенных в седле, спина и ноги затекли, а связанные руки натерло путами. Поводья его лошади все это время держал один из конвоиров. Наместник пытался закрыть глаза и отключиться, но ни отдыха, ни сна ему было не видать. Вместо этого пленный остался наедине с собственными мыслями. Вспомнился отец; что бы подумал Ангрод Железнорукий? Сгорел бы со стыда, узнав, что сын, потеряв все, просто поднял руки? Или ничего другого от Ородрета он и не ожидал? А как же король, единственный здравствующий дядя – потерявший сначала обоих братьев, а теперь и племянника, что будет с ним? Думал он и о Финдуилас, оставшейся без него совсем одной, – этого было достаточно, чтобы забыть об отце, чтобы сам король показался ему ничтожным. «Прости меня» – вновь повторил он.       Проезжали по-над разлившимися водами Сириона; а с острова на бывшего хозяина взирали башни и укрепления Минас-Тирита. Цитадель все еще держалась; врагам назло на ее вершине реяло знамя короля. Но повсюду вокруг, на стенах и барбакане висели только золотые знамена второрожденных. Враги прорвались внутрь, и цитадели оставалось уже немного. Наместник не чувствовал скорби – только зияющую опустошенность в груди. Как было не пасть Тол-Сириону, если до него не устояло все остальное?       Приехали в лагерь, противников в нем было великое множество. Проезжая через деревянные ворота в насыпных стенах укрепления охранявшие Ородрета всадники что-то прокричали на своем наречии. Он даже смог расслышать свое имя, нещадно исковерканное. И конвой встретил громкий взрыв ликования солдат. Если бы Ородрет мог наблюдать за происходящим со стороны, он бы наверное рассмеялся, такое бурное веселье вызвало у этих эдаин его пленение. Кое-кому радости показалось мало – перешли на глумление. Они что-то кричали самому князю, смеялись над ним, сыпали непонятными для него издевками. Собравшаяся отовсюду вокруг него толпа, хлопки в ладоши, смех, возгласы, оскорбления, смрад лагеря и лошадиного пота, давящие путы,– вот теперь он действительно почувствовал себя пойманным в ловушку. Ородрет закрыл глаза: теперь ему это было, как с гуся вода. Он отстранился. Игнорировал окружающую реальность. Она не могла навредить ему, во всяком случае – больше чем то, что ожидало впереди.       Вот лошадь остановилась и пленного силой спешили. А потом повели к просторному шатру из золотой парчи, украшенному драгоценными камнями и шкурами диких животных. За широко распахнутыми клапанами на укрытом богатыми коврами полу были расставлены столы и стулья; сидевшим там воинам-эдаин прислуживали слуги. Тарелки ломились от снеди, окруженные множеством кубков. Среди трапезничавших рыцарей нельзя было отыскать двух похожих друг на друга; кажется, они соревновались между собой, кто же выделялся больше всех. А во главе стола на высоком престольном кресле сидел человек. Точнее, юнец в черных одеждах с вышитыми на них красными драконами; стежки ткани кроваво-красного плаща наброшенного на его плечи, были выполнены в подражание чешуе. Шею украшало тугое ожерелье с массивными рубинами. Он был хорош собой, сущий принц, наместнику под стать. Его длинные волосы и брови с ресницами отливали серебром, а глаза были темно-голубого цвета. Хотя, нет, приглядевшись, Ородрет понял, что они, скорее, фиолетовые. Эльда еще не видел, чтобы среди второрожденных встречалась такая внешность. Этот парень с легкостью держался среди остальных, деля с ними вино и скабрезности – но приосанился при виде пленника.       Слева от него стоял еще один мужчина, ненамного старше; поверх его кольчуги был наброшен белоснежный плащ. Он метал взгляды по всему шатру и бегло оглядывал каждого, кто хоть чуть-чуть приближался к юноше. А справа Ородрет увидел того самого гордеца в бело-красном сюрко с помесями льва и орла. Коль скоро сомнения в том, кто «король эдаин» отпали, это, стало быть, и был тот «Десница», о котором говорил Адертрион. Рыжие волосы Джона Конингтона спускались ниже затылка, борода была словно присыпана солью и перцем, осунувшееся лицо рассекала сетка морщин, как у многих стареющих эдаин. Голубые глаза холодно и мрачно оценивали всех вокруг; их бесстрастный и невыразительный взгляд устремился на Ородрета.       «Я встречал подобных персон прежде, пусть даже среди них и не было второрожденных. Все они одинаковы».       Самозваный король эдаин встал на ноги, его фиолетовые глаза поймали отблески свечей. – Добро пожаловать, принц Ородрет! – объявил он и сделал какой-то жест рукой. К наместнику приближался человек с ножом в руках. «Неужели они сразу убьют меня?» – вздрогнул он при виде приближающегося лезвия. «Ну, по крайней мере, это милостиво – мучиться не буду».       Удар хладного железа перерезал его путы и освободил руки. – Сияй, звезда, в час нашей встречи, – улыбнувшись до ушей, выдал юноша на синдарине. Прозвучало всяко лучше ломаных фраз в устах его солдат, но неестественно, замедленно. Эйгон еще не знал языка – не больше своих собственных прислужников. Просто кто-то составил ему разговорник и поставил произношение.       По королевскому велению один из слуг предложил Ородрету вино в драгоценной чаше. Оказалось, что напиток подогрет, от него пахло специями. Князь отпил, чтобы промочить пересохшее горло, но сполна насладиться им не мог. «Злая воля оседлала людей и правит ими, а вместе они – смертоносный клинок, тяжелый как свинец». Нолдор на погибель сошлись все звезды, все ее составляющие теперь собрались здесь. И он тоже был там, стоял среди "золоченых". А Ородрет не смел поднять взгляд даже на эту его личину. – И впрямь, добро пожаловать, принц Артаресто, – плавно полились в уши исполненные радушия теплые слова, как ни пытался пленник избегать существа, от которого они исходили. Чаша едва не выскользнула из рук. «Саурон!»       Раскат беззлобного смеха эхом отдался в сознании. – Не ожидал, что наши пути так скоро пересекутся, мой принц, – продолжал свой беззвучный разговор Саурон, – мои добрые друзья превзошли все ожидания. Неудивительно, что твои сородичи так стремятся использовать эдаин для своих целей. – Довольно! – мысленно воскликнул Ородрет, – оставь меня, Саурон, ангбандский прислужник, нечисть Утумно. Убей же меня, если хочешь моей смерти, убей быстрее. – А почему бы не попросить об этом Его Милость, о, благородный принц, – предложил в ответ умайя, – он с радостью откликнется.       Наместник уставился на Эйгона Таргариена. Выжидающе посмотрев на пленника, король указал ему на свободное место за столом. Нехотя князь присоединился к «золоченым». Он чувствовал на себе их взгляды, но игнорировал их присутствие. – Для чего меня сюда привели? – спросил наместник. – Я ваш враг. Кто же приглашает врага к себе за стол?       Ангбандский порученец перевел его слова, чем вызвал улыбку у Таргариена. – Истинный король не убивает сдавшихся на его милость вельмож, даже если они враги, – заявил Эйгон, а Саурон тут же перевел его речь, – я здесь чтобы покорить, а не истреблять ваш народ.       Красноречиво и благородно – да только лживо насквозь. Война есть война, как бы этот второрожденный ни пытался делать вид, что все по-другому. Ородрет отвернулся от самозванца. – Да и потом, – продолжал юнец, – неужели наша распря столь сильна, что мы не можем разделить трапезу?       «Ну так скажи это тем, кого убили твои холуи. Тем, кто сейчас принимает смерть от их рук». – Действительно, теперь уже распря, – не выдержал и возразил Ородрет. – Какая вражда была между нами прежде, до того, как вы напали? Чем мы вам помешали? – Милосердие суть добродетель королей, – прищурившись, холодно изрек десница, – но полагаться на это милосердие неразумно, даже наследному принцу. – Не бывает королей без королевства, – простодушно вторил Эйгон. – Судьба привела мою армию сюда, а боги уготовили для меня великую цель.       «Привела – но откуда? И – «Боги?» С каждым новым словом этого мальчишки у Ородрета возникало все больше вопросов. – Он родом из династии королей-завоевателей, которые, увидев чужие земли, сделали их своими, – звучал в сознании шепот Саурона, – в этом вы похожи, принц. Хотя, вне всякого сомнения, Эйгону Таргариену везет больше. Сперва я разбил дружины твоего отца в Дортонионе, а теперь Золотые Мечи поймали и тебя. Такое чувство, что сил у нолдор нынче поубавилось.       Ородрет кусал губы, но хранил молчание. – Для твоего племени «сила» это не то же самое, что для тебя – продолжал сыпать догадками голос. – Я слышал, вы сдались добровольно? – обратился к пленному Эйгон. – Мои солдаты утверждают, что ваш народ – самые упорные противники, с которыми им доводилось сражаться. И, тем не менее, лично вы сложили оружие. Почему?       Ородрет не мог сказать – но мог ли он вообще сохранить здесь здесь свои секреты? – Чтобы избежать дальнейшего кровопролития, – объяснился он. – Я думал о моих подчиненных. О тех, кого вы взяли в плен, и не только. Тех, за чьи жизни я в ответе и обязан сохранить. Вот поэтому и я и пошел на этот шаг.       Наместник не знал, поверили ему или нет. Повисла пауза. – Это был мудрый и благородный выбор, принц Ородрет, – наконец, молвил Эйгон, поднимаясь с трона. – Теперь прошу меня простить: пришло известие, что вот-вот состоится последний штурм вашей крепости, а я нужен там. Но, прежде чем я уйду, скажите мне, кто командует теми, кто еще продолжает сопротивление? – Принц Гвиндор, – промедлив, выдавил Ородрет. Сейчас-то как это могло навредить? – Я так понял, вы родственники? – спросил король эдаин.       «Еще нет. Быть может, из-за тебя наши семьи не породнятся никогда». – Надеюсь, что он, так же как и вы, узрит мудрость и последует вашему примеру. Когда я вернусь, мы еще вернемся к этому разговору, – не дожидаясь ответа, пообещал Эйгон.       Ородрет уже не обращал внимания на юнца. Все его мысли устремились к Гвиндору и его воинам. Он умолял Владык Сил: «Пожалуйста, спасите их!»