"Сайранг" - значит "Жгучий булат"

      Когда она отыскала Гвиндора, то замерла – словно заледенела. Прошел год, с тех пор, как они виделись последний раз. Год, перевернувший все, – и прожитый в одиночестве. Тогда, перед отъездом рядом с женихом был Гельмир, все улыбавшийся и подтрунивавший над серьезностью Гвиндора, предвкушавший, как вступит в бой плечом к плечу с королем и своим «большим братцем». И уезжало вместе с ними множество друзей, славных рыцарей, жаждавших отправиться на войну. Финдуилас знала их по именам, тоже привечала как друзей. Теперь же Гвиндор стоял перед ней один. – Гвиндор, – с дрожью в голосе окликнула его Финдуилас.       Молодой воевода оглянулся на нее, казалось, он удивлен. Повисла долгая пауза. – Принцесса…       Девушка подошла к Гвиндору, их взгляды встретились – Фаэливрин, – наконец, произнес он.       «Солнечный отблеск озерной глади», так её называл жених. Услышав это имя вновь из его уст после долгой разлуки, Финдуилас ощутила, как внутри ее разливается теплота – как же его все это время не хватало. – Я так скучала по тебе. Так беспокоилась за тебя, с тех пор, как… – осеклась девушка, пожалев, что приходится об этом говорить, – … с тех пор, как ты уехал.       Гвиндор лишь молча на нее смотрел; в его серых глазах Финдуилас прочитала усталость и истощение. Нет, не только их одних – там кипели гнев и решимость, совсем как у Келегорма. – Мне так жаль, Гвиндор, – подняла она руку, погладить любимое лицо. С левой стороны по подбородку рыцаря змеился шрам. Свежий шрам.       Прежде, чем она смогла прикоснуться, ее ладонь бережно отвели в сторону. Но никакие бережность и нежность не могли избавить от тяжести латной перчатки. Гвиндор держал ее ладони в своих, совсем, как раньше. Но сейчас она чувствовала только холод стали, прижимавшейся к ее коже. – Заживет. Просто царапина, – уверил он. – Сними эти штуки, – скомандовала Финдуилас, указав на поручи рыцаря, – мне не нравится их прикосновение. – Прости, прости, мой солнечный лучик, я забыл совсем, – мягко ответил он, но после неловкого молчания добавил: – Я… Я не хотел возвращаться вот так…Я же дал слово…       Что же ей надлежало сказать, чтобы облегчить боль утраты? Могла ли она вообще надеяться утешить мужчину? – Но ты выжил и возвратился. Я знаю про Гельмира. Он был мне другом, мы знакомы были с детства. По-твоему, я по нему не скучаю? Мне тоже его не хватает. Я же деда потеряла – так много воинов погибло тогда. Но брат погиб не по твоей вине.       Девушка чувствовала себя совсем как ее родитель: при виде горя она могла предложить только банальности. – Гельмир не погиб, – сказал Гвиндор с такой уверенностью, будто смотрел сейчас на своего младшего брата, а не на невесту, – Я искал его. И не раз. Искал среди мертвых, когда стало понятно, что никто его не видел. И надеялся найти Гельмира там, среди них…       Ему были отвратительны собственные слова: – Хотелось бы мне, чтобы он был мертв. Будь оно так, я мог горевать по нему, как все остальные. Я знаю, что он жив, если бы я только был не здесь… – То что бы ты делал? – спросила она. – Продолжал бы сражаться? Ты уже год провел в боях. – То был бы при делах, и пользу всем приносил, – ответил Гвиндор. – Что толку от меня здесь, Фаэливрин? Кому я помогу, сидя сложа руки? Есть то, что надлежит сделать, так что уж лучше я этим займусь, чем буду размышлять о клятвах, которым я изменил. – О клятвах? Но, Гвиндор, ты ведь и мне кое-что обещал. Поклялся, что вернешься живым и невредимым. И ты сдержал слово – но вот теперь снова хочешь уйти? Неужели данное мне слово значит для тебя меньше остальных? – Фаэливрин, ты не понимаешь, – пытался объясниться Гвиндор.       «Он говорит так, будто что-то скрывает». – Так расскажи мне, чтобы я могла понять. Или считаешь, что я на такое не способна? – надавила она.       В ответ взгляд Гвиндора сделался жестче, но принцесса ответила ему тем же. – Тебе никогда не доводилось бывать в бою, Фаэливрин, и я молюсь, чтобы никогда и не пришлось. Не приходилось принимать решения, зная, что, каков бы ни был выбор, кто-то все-равно погибнет! И ты не видела, как на твоих глазах умирают товарищи. А когда из них утекала жизнь, ты не лгала им в глаза, чтобы они могли почить навеки, думая, будто совершили что-то великое, пожертвовав собой! Я учился все это это сносить. Чтобы жить в мире с самим собой, просто чтобы существовать посреди всего этого ужаса. Мне пришлось. И я так смог, – твердил он, словно пытаясь убедить самого себя, – но уже не здесь! Они вывели меня из себя… Ведут себя, будто мы одержали великую победу. Будто вообще победили. А мы – нет. Ни хрена мы там не выиграли!       Финдуилас уже не понимала, к ней ли он вообще обращается – впервые на ее памяти Гвиндор говорил настолько срывающимся голосом. Голосом, дрожащим от скорби и горечи, смешанных с гневом. – Мне хватает сил. Выдержки. Там, снаружи, я могу командовать войском. Могу сражаться и сам. А здесь я – бес-по-ле-зен! Здесь хотят, чтобы я стоял истуканом, чтобы улыбался, чтобы меня приветствовали и заваливали дарами. Как игрушка какая-то, кукла на пальце, честное слово. Думаешь, я заслужил этот венец? – сжались в кулаки его ладони, – и все эти гребаные здравицы? Хоть что-то из сегодняшнего? Знаешь, пока ликовала толпа, в моей голове звучал смех тех проклятых последышей, когда их конница рубила и топтала моих товарищей! Но я держался и молчал. Думал, привык держать все это внутри, заткнуться и молчать - чтоб никого не напугать. Чтобы снаружи все видели только излучаемую мной уверенность! Но нет, Фаэливрин. Я просто устал. Устал от наших поражений, устал видеть их воочию. А это.. это непотребство, этот грязный фарс, когда мы притворяемся триумфаторами… Из-за него… все нахлынуло опять…       У девушки разрывалось сердце от этого зрелища. Гвиндор, воин исключительной храбрости – разве не должен он быть сильным духом? Вместо этого он почти плакал. – Ты отважен, ты силен, – пыталась утешить его Финдуилас, – во всем Нарготронде нет более достойного этих почестей, чем ты. Все любят тебя. Я лю.. – Вот как, значит ты до сих пор не поняла? – прошипел он, – плевать мне на почести и славу, на все, что может дать мне публика. Я просто не хочу больше никого терять. И покараю этих чудовищ за все, что они сделали. Отомщу за брата, за Гонодора, за моих друзей, за твоего отца…       Гвиндор оборвал тираду, но было уже поздно. Слова его обрушились на Финдуилас подобно удару молота. Она отшатнулась, словно ее взаправду ударили. Вернулось то самое чувство, что девушка испытала в разговоре с Гуиллином, только сильнее, куда сильнее, чем прежде. – Что? Что с моим отцом? Что... что ты несешь? – даже не спросила, а надрывно прохрипела принцесса, почти срываясь на крик, – Гуиллин сказал... твой отец сказал, что с моим все в порядке, что он скоро будет здесь... – Вот, значит, что наплел тебе мой папаша, – пристально посмотрел на нее Гвиндор. – Он солгал. Как всегда, из одной только ему только ведомой премудрости. – Так что тогда случилось? Объясни немедленно! – потребовала Финдуилас.       Молодой воевода пристыженно понурил голову. – Мы его потеряли…– признался он после неловкого молчания, – Когда прорывались с острова, то изменники пустились за нами в погоню. Мою дружину и князя Ородрета им удалось разделить. С тех пор я уже не видел твоего отца. И не знаю, что с ним стало дальше, жив он или мертв. Я… Мне не стоило его слушать. Он так хотел покинуть цитадель. Если бы остались… – Гвиндор, сын мой, довольно, ты рассказал достаточно, – твердо прервал его речь знакомый голос Гуиллина. От слов отца сын замер, не отрывая глаз от Финдуилас, но потом отвел взгляд, подошел к родителю и почтительно ему поклонился. Их взгляды встретились, без лишних слов Гуиллин обнял наследника. – Ступай, твоя мать за тебя переживает, – распорядился князь. Но, прежде чем повиноваться, Гвиндор в последний раз обменялся взглядами с невестой. Его скорбь и гнев никуда не исчезли, просто были подморожены присутствием отца.       «Открытая рана, оставленная гнить»       Финдуилас попыталась взять себя в руки, притвориться, будто выдержала удар. – Зачем вы пришли? – спросила она, как только убедилась, что Гвиндор ушел и не услышит. – Сына искал, – бесстрастно, с каменным лицом ответствовал ей князь, – должен попросить прощения за его дерзкие слова – ему многое довелось пережить. Но это не означает, что ему стоило изъясняться подобным образом. Нет, подобного она уже стерпеть не могла – и без того едва на ногах держалась. – Вы солгали мне, и при этом еще смеете упрекать Гвиндора? Да как вам вообще не стыдно, князь. – Признаю, Ваше высочество, я хотел скрыть правду, но не из злого умысла. – Хотели пощадить мои чувства, Ваше сиятельство – неожиданно даже для себя горько рассмеялась девушка. – По-вашему, я была бы счастлива, напрасно ожидая, что мой отец вот-вот вернется домой? – Понимаю, вы потрясены известиями, – уверенно, но участливо ответил он, – думаете, меня они не потрясли, когда я только узнал. Мы с вашим отцом были добрыми друзьями, задолго до появления на свет тебя и моих сыновей. А каково нашему королю? Совсем недавно он потерял братьев – и тут пропадает без вести его племянник? Но мы-то уже в летах, и умеем властвовать собой.       Финдуилас гневно смотрела на вельможу. В горле стоял ком, глаза слезились. «Папа…Я…я же этого не хотела…Я не хотела, чтобы с тобой что-то случилось.» Подумала она и о матери, каково будет ей; по правде говоря, девушка хотела бы, чтобы она приехала. Так нужен был хоть кто-то, которому можно было бы выговориться. – Я… не желаю… тратить время… на эти оправдания, – с трудом сдерживая слезы, вымолвила принцесса. – Вам, в конце концов, все равно бы сообщили, – продолжал Гуиллин, – поймите же, Ваше высочество, мы живем в трудные времена и не можем позволить себе распространять панику, играя на руки Врагу. Посмотрите же хотя бы на себя. Скажи я вам до этого – смогли бы вы сохранить лицо? Или сорвались бы, как сейчас, только у всего Нарготронда на виду? – То есть солгали мне, чтобы вас там не смущали? – огрызнулась она в ответ. – Рассуждая там о сыновьях Феанора и их показухе, чем вы от них сами отличаетесь? Никакой разницы, не так ли?       Слова эти ничуть не смутили князя, словно девушка ничего и не сказала. Как бы ей хотелось, чтобы он разозлился – это хотя бы показало, что собеседник ее услышал. – Вот именно из-за них-то я и волновался, – ответил Гуиллин. – Говорил вам тогда, повторю и сейчас: неважно, что там говорят сыновья Феанора, вашей династии они не друзья. Их зоркий глаз выискивает любую нашу слабость. И если бы они увидели, как наследница Финарфина рыдает, охваченная страхом, то как, по-вашему, они бы это восприняли? Финдуилас осеклась; на фоне всего произошедшего она даже не думала о своем положении. – Н-наследница Дома Финарфина? – машинально повторила принцесса. – Да, – гробовым тоном подтвердил князь, – покуда мы не узнали правду об участи принца Ородрета, ты – единственная представительница правящего Дома, остающаяся в Нарготронде. Разумеется, кроме самого короля Финрода. Понимаю, это тяжкое бремя, которое навалилось столь внезапно. Даже сильнейший склонился бы под его тяжестью, тем боле, на фоне новостей об отце.       Нет, Финдуилас уже не находила слов. – Я бы посоветовал не спешить, – неторопливо увещевал ее Гуиллин, – Отдохните. Очистите разум от дурных мыслей, попробуйте успокоиться. Молитесь о здравии вашего отца, именно так делаю я. Что бы на самом деле там ни произошло, пока не открылась правда, ни вам, ни вашему родителю слезами не поможешь уж точно. И еще, вам, как наследнице короля, придется изменится. Хотите ли вы того или нет, но жизнь ваша уже не может оставаться прежней. Король распорядился, что сегодня состоится очередное собрание. Оно должно решить очень многое. И мы ожидаем вашего участия, Finharyë.       К словам прощания князя Финдуилас осталась глуха. Когда он ушел, его обращение все еще отдавалось звенящим эхом в ее сознании. «Наследница короля». Да, прежде она мечтала о том, что получит этот титул. Хотела, чтобы ее замечали, чтобы к ее голосу прислушивались.       «Вот, получила. Но какой ценой?!»       Нет, она никогда не хотела, чтобы отец пострадал. Всего-то нужно было, чтобы он мог выслушать, чтобы хоть раз обратил внимание да не скорбел о давно оставленной земле обетованной – а не пропал бесследно, как сейчас. Теперь же в глубине души криком кричала совесть:       «Это ты во всем виновата, сама же беду и накликала. Никогда не знала, чего тебе на самом деле надо и каково оно на самом деле. На, получи, наслаждайся! Никем ни разу в жизни не распоряжалась, ни единого мало-мальски серьезного выбора не делала? Да как тебе вообще можно доверить правление королевством?!»       А как она вообще могла этому научиться? К кому могла бы обратиться – да и был ли вообще такой?       Никогда еще ей не было так одиноко. Душили всхлипы, глаза застилали слезы. – Папочка, – тихонько шептала она, в страхе, что кто-то услышит. – Почему, почему это случилось? За что же это мне?       Оставшись наедине с собой, Финдуилас погрузилась в рыдания. Она плакала, как никогда в жизни. Но, когда не осталось слез и высохли глаза, сон не пришел, как бы ей не хотелось (где-то внутри нее еще теплилась надежда, что если она заснет, утром все станет как надо, как прежде).       Ни желания, ни настроения идти на то собрание, о котором говорил Гуиллин, не было совершенно. Ведь теперь принцесса была наследницей короля. И, раз монарх ожидал ее присутствия, то у нее не было выбора. Умыв лицо, она припудрилась и наложила макияж, в надежде скрыть красноту и припухлость вокруг заплаканных глаз. Второй раз на дню расчесала спутанные волосы – механические движения хотя бы помогли отвлечься. Сменила наряд, выбрав себе синее шанжановое платье, переливавшееся от темных оттенков в центре к светлым по отрезам. Поверх него переливалось серебряными и золотыми узорами насыщенно-розового цвета сюрко. Ношеную одежду девушка просто отшвырнула в угол; после всего произошедшего не хотелось ни задумываться над ее символизмом, ни даже прикасаться к ней. Все ее мысли были прикованы к тому, что ей сегодня рассказали – и это иссушало всякий след радости и удовольствия в том, что она делала. «Я же целый день ничего не ела», осознала Финдуилас – но не ощутила ни голода, ни аппетита. Только зияющую пустоту, пожирающую ее изнутри. Пустоту, от которой дрожали пальцы и подкашивались поджилки. Нехотя она посмотрела в зеркало. Неровности и отечность кожи спрятать действительно удалось, но красноту век закрасить так и не вышло. Поэтому принцесса выбрала серьги с синими сапфирами, а прическу скрепила высокой серебряной диадемой с бриллиантами – надеясь, что сверкающие каменья отвлекут внимание от глаз. «Вот, значит, каково королю Финроду. Значит, бывает так, что он и сам не рад корону носить?»       Наконец-то собравшись, она уже была готова выйти, как вдруг бронзовая птица-звонок зачирикала и захлопала крыльями.       «Кто-то за дверью. Наверное, Эйториль или кто-то еще из приятельниц. Скажу, чтоб уходили, да отправлюсь на совет.»       У девушки сейчас не было настроения принимать гостей, даже из числа самых близких друзей. Она устало отперла дверь.       Там стоял сам король Финрод, был он без короны – но Наугламир все еще ярко сверкал у него на шее. – Надеюсь, ты готова, Финдуилас. Мне бы хотелось, чтобы ты меня сопровождала.       Встрепенувшаяся принцесса торопливо склонила голову в нижайшем поклоне. – Ваше величество…       Двоюродный дед отмахнулся, словно хотел ее отчитать. – Не нужно этого. Мы же одна семья, Финдуилас. Ты моя кровь, а теперь и моя наследница. И если мне суждено встретить свой конец, то Нарготронд перейдет в твои руки. Я не хочу, чтобы эти формальности разделяли нас, так что, когда мы наедине, просто зови меня по имени. Моим собственным именем, не тронным или почетным. – Да, мой ко…Финрод, – поправила себя Финдуилас, чем вызвала легкую усмешку монарха. Сделав глубокий вдох, чуть задержав дыхание, она отважилась обратиться: – Я..хотела бы тебя спросить. Обо всем этом. И много о чем еще. – Знаю, – участливо ответил он, – темные вести тебе принесли. И такой же черный был выбран способ их донести. Мне было крайне неприятно услышать подробности. Не сомневаюсь, вопросов у тебя множество. А я хотел бы, чтобы между нами царила одна лишь искренность. Так что задавай их – я тебе отвечу. – Так почему же я? – кивнув, спросила она. Я же ничего не сделала… Нет за мной никаких свершений. За всю жизнь я никем не распоряжалась – мне мало лет. Мне никогда не приходилось воевать, никто и никогда не признавал за мной мудрости. Ты же можешь еще жениться. Прижить собственных родных детей. Зачем же, вместо этого, ты выбираешь меня?       А в голове девушки все мелькали мысли об отце, о словах Гвиндора и Гуиллина. Об одиночестве и захлопнувшейся ловушке. Она не знала, кому доверять, не знала, к каким последствиям, добрым или худым, привел сделанный по жизни выбор.       Финрод задумался. – Мудрость, значит, не признавали… Тогда, позволь мне быть первым. У тебя хватает ума, Финдуилас Фаэливрин, иначе ты бы не смогла увидеть собственных недостатков и ошибок, тем более – и признаться в них. – Ну вот, – потупив очи, безрадостно сказала принцесса, – я вопрос тебе задала, а ты надо мной смеешься. – Ни капли. Я совершенно серьезно, отвечаю за каждое свое слово… Раз уж спросила о браке, так и быть, расскажу. Много лет назад я любил – и был любим. Мы были помолвлены. Должны были пожениться. Почти как ты и юный Гвиндор Гуиллион. Но нас разделил ход вещей: она осталась в Валиноре, а я оставил его позади. Мы были не одиноки в своей беде. Просто другим удалось вновь отыскать любовь. А я не смог ее забыть. Тем более, у меня было два брата, сестра и племянник, каждый из которых мог занять мое место. Казалось, линия наследования обеспечена, жили мы в безопасности, и в этом не было нужды. По крайней мере, я так думал. – А теперь у тебя осталась только я. Не думаю, что именно на это ты рассчитывал, – заметила Финдуилас.       Во взгляде и интонациях короля ощущалась неприкрытая искренность. – Я не ожидал, что все так обернется. И надеялся – мы все надеялись, что эту ношу не придется сваливать на тебя. Но, Финдуилас, я научу тебя, так что, если придется, ты будешь знать, что делать. Больше того, я готов помогать тебе на каждом шагу выпавшего тебе пути. Как помогал бы собственному ребенку.       Новая неожиданность: ее собственный отец никогда не предлагал ей учиться у него. Да никто не предлагал. При мысли об Ородрете ее снова укололо чувство вины. – Я… благодарна тебе, – смогла, наконец, вымолвить принцесса, – но позволь еще несколько вопросов. Для чего это сегодняшнее собрание?       И примолкла снова: стоило ли ей вообще говорить подобное вслух? «Так, король же просил тебя быть искренней». – Я спрашиваю потому, что не хотела бы туда идти, – все-таки признала она, – известия о моем отце подорвали мой дух и лишили сил. Я бы предпочла остаться у себя. – Понимаю, Финдуилас, понимаю куда лучше, чем ты можешь представить, – утешал ее король, – я бы легко пошел тебе навстречу, но сегодня не тот случая. Я уже говорил до этого Гуиллину, скажу тебе и сейчас. Сегодня многое решится. – Но для чего оно вообще? – сквозь зубы спросила принцесса: плохое настроение все-таки прорвалось наружу, так что прозвучало резче, чем она ожидала. Финрода, впрочем, ее тон из равновесия не вывел («сносить мои плач да всхлипы – невелик труд для короля»). – Мои родичи попросили дать им право обратиться к народу Нарготронда. У них есть немало предложений насчет нашего будущего и обороны королевства от новых врагов. – И ты уже слышал, что именно они хотят объявить? – Разумеется, – кивнул Финрод. – Так почему же ты не примешь решение самовластно? Ты же король, – заметила она. Серо-голубые глаза Финрода разгорелись любопытством. Девушка терялась в догадках: «Я что, что-то не так сказала?» – Ну, разумеется, король. Да только быть им не означает просто диктовать всем свою волю. Если предстоит принять решение, то народ сперва должен об этом узнать. Осознать причину и необходимость. Ведь решается их будущее, а для подданных последствия будут сильнее, чем для нас. – Они же следовали за тобой, когда ты основал Нарготронд, а до этого пошли в Белерианд. Тебя кличут Отцом Отечества. Мне кажется, неважно, что ты прикажешь, они все равно будут тебе повиноваться. – Может, и будут повиноваться до самой моей смерти, – признал Финрод, но тут тон его стал куда более взвешенным и осторожным, – да только диктат это очень опасный путь для любого правителя. Нарготронд, и, тем более, его жители – это не моя собственность. То, что я король и потомок Финвэ не гарантирует мне власть над умами и сердцами других. Как бы некогда моим дядьям этого не хотелось! Несмотря на свое состояние, Финдуилас не удержалась от сдавленного смешка – просто в горле все еще першило после пролитых слез. – Никогда их такими не представляла. Феанора – куда ни шло, но Финголфина? – Они стоили друг друга. Во многом были похожи – пусть никогда бы этого не признали. Оба волевые – и своевольные, надменные. Желавшие перекроить мир вокруг них по собственному разумению. Да только король не может ни объять все вокруг себя, ни привести народ к процветанию без мудрых советов. Чем больше твоя уверенность в избранном курсе, тем больше рядом нужен тот, кто считает иначе. Вот для чего я приблизил к себе Гуиллина, а до него держал рядом своих братьев и твоего отца. И того же ожидаю от тебя, когда ты подготовишься лучше. – А сыновья Феанора? – спросила Финдуилас, – Гуиллин говорит, что они властолюбивы и себе на уме. Что у них есть свои планы. – Я не Гуиллин, – заявил Финрод, – у него нет никакого права вещать от моего лица, если только я сам того не захочу. Закономерно, что мои родичи хотят себе место за столом – если не стол. Им прекрасно известно, что, если бы не их доблесть, мы бы понесли куда более тяжелые потери. Их ничто не обязывало ехать сюда нам на помощь. Покуда они готовы участвовать в защите Нарготронда, я готов охотно предоставить им убежище…       И, после небольшой паузы, с неподдельным интересом добавил, пристально глядя на принцессу. – А вот что ты об этом думаешь? Как бы ты повела себя в этой ситуации? – Что я думаю?...       Финдуилас была удивлена, это даже вскружило голову. Никто и никогда не задавал ей раньше подобных вопросов. Но, чтобы собраться с мыслями и сформулировать ответ, понадобилась небольшая пауза. – Я согласна с тобой, – наконец, сказала она, стараясь звучать чуть более официально, как разговаривали вельможи у королевского трона. – Гуиллин прав в том, что мы не знаем мотивов Сыновей Феанора. Однако же мы не можем отвергать союзника из-за этих страхов. По крайней мере, не тогда, когда Враг у наших ворот. – А из тебя еще выйдет мудрая советчица, – тепло улыбнулся король, – и да, все это правда. Я открыто признаю, что в делах военных Келегорм куда более сведущ, чем я. И я бы еще посмотрел, как это его искусство сослужит добрую службу Нарготронду. – Думаете, они того захотят? – вновь спросила принцесса. – Еще увидим, – ответил ей король. Но, несмотря на всю уверенность, в глазах его Финдуилас читала тревогу, неизбывную печаль. – Я готова, – ответила девушка, – и пойду с тобой, коль дозволяешь.

***

      Должно быть, снаружи уже зашло солнце, но в подземном городе день и ночь не имели никакого значения. – Народ Нарготронда, сыны и дочери нолдор, услышьте же меня! – гремел голос Келегорма. – Вот уже пять веков прошло с тех пор, как мы решили покинуть Аман и направились в Белерианд, направились отомстить за убийство моего деда, нашего Верховного короля. Ибо узрели молчание Таникветиля перед лицом воцарившегося за морем зла и не захотели стоять в стороне, сложа руки. – Кто-то из нас искал себе собственных уделов и свободы, чего прежде не имел. Иные же стремились защитить народы Эндоре от жестокой тирании Ангбанда, – добавил Куруфин, – но всякая причина была достойной и веской. – Как некогда сделал свой выбор мой великий дед, так поступили и мы. И в силу каждого нового выбора мы, нолдор, пошли своим путем. Никто другой не пошел в Валинор – и не отказался от него. Никто, кроме нас, не создавал здесь государств, выкраивая уделы в битвах и трудах. Только мы бросали вызов страхам и опасностям, стяжая победы, которые навсегда останутся с нами. – Так оглянитесь же вокруг, – вновь принял эстафету от брата Искусник, – узрите же, чем обернулся сделанный нами тогда выбор. Плод вашего труда, великолепие вашего города. У кого еще во всей Арде есть подобные нам богатство и изобилие? Или мощь, сравнимая с нами? Стократ мы возместили все то, что пришлось оставить позади. Наша мудрость – предмет всеобщей зависти. Наши законы даруют равные правосудие и справедливость для всех – да так, что другие хотят себе их подобие. А наш народ пользуется наибольшими свободами, какие возможны в целом мире. Мы не подражаем нашим соседям – вместо этого мы служим им примером подражания. Труден был путь, но воистину справедливая награда ждала нас в конце, как некогда и было обещано.       Но тут снова вмешался Келегорм. – Я бросал вызов пламени и пробивался сюда не для того, чтобы рассуждать о былой славе – а о нынешних угрозах. В прошлом году пала осада Ангбанда, а с ней рухнул и мир который мы четыре века поддерживали, обороняя ее линии. Не буду напоминать вам о потерях – и сами знаете. Только скажу, что мы пострадали не меньше и вынуждены были покинуть наши уделы. Повсюду наша власть отступает, а наши владения сжимаются – все сыпется под ударами возродившегося и обновленного Врага. Каждый день новые осадные лагеря растут по всему Белерианду с запада на восток, и если год назад Ангбанд был в кольце наших аванпостов, то теперь мы сами оказались в осаде. Но не только наши земли и наши права под угрозой. На кону само наше существование – конца войне не будет ни в Дортонионе, ни на берегах Сириона, нигде, пока полчища тьмы с севера не сокрушат нас своей пятой и упрутся в ревущие волны океана.       Финдуилас была удивлена: она не могла себе представить, что Келегорм говорит настолько красноречиво. Прямолинейный и жесткий, он казался немногословным, уж точно не оратором. Как же она ошиблась. – Не только с одними орками приходится нам бороться, – принял эстафету Куруфин, – нам это племя хорошо знакомо. Там, откуда мы пришли, мужчину не признают воином, пока хоть одного не убил. Годы сидения в осаде Моргот провел с пользой – обратив всю свою злодейскую волю на свержение нашего господства. Мы смеялись над Ангбадским Ящером, когда Фингон Хилтумский заставил тварь, поджавши свой длинный хвост, уползти прочь в нору. Но теперь все изменилось. Глаурунг вырос в оружие ужасающей мощи. Ходят слухи, что на поля сражений теперь выходит и его отродье. Под сводами Тангородрима куется новое оружие, и каждый день новые страшилища извергаются из его ям, только для того, чтобы под командованием прислужников Темного Властелина быть пущенными в ход против нас. И вы уже наслышаны о новейшем его орудии. – О золоченом войске и его серебряном корольке, – объявил Келегорм, – это они вырвали Тол-Сирион из ваших рук. Эти «последыши» закаленные и дисциплинированные воины, искушенные в ратном искусстве. И на одном острове они не остановятся. Этот «король», Эйгон Таргариен, провозгласил себя правителем «всея Эдаин» и требует вашего повиновения. Гвиндор и его дружина могут это подтвердить.       Шквал ропота поднялся в палате. – Он въехал в Тол-Сирион на белом коне, и потоки крови лились по острову словно дождевая вода после внезапной бури, – вещал Куруфин. – Кто же был там с ним рядом? Не кто иной, как Саурон! Их цепь обмана запятнала нашу честь, выставив нас предателями. Когда мы рвались к вам на помощь, слуги Тингола устроили на нас засаду, ранив моего сына (при упоминании об этом возмущение в голосе феаноринга затмил чистый гнев). Я обращаюсь к отцам и матерям, живущим в этом городе, ибо знаю, каково это, видеть собственное дитя страдающим. Какая это боль, сидеть у постели сына, не зная, протянет ли он еще хоть один день. Лишь по счастливой случайности не умер он от нанесенных ему ран. Случайность, да мудрость моего брата – вот что предотвратило войну между Дориатом и сыновьями Феанора.       К этому времени Финудилас уже знала некоторую часть этой истории. Когда выпал случай расспросить Эйториль, та, с трудом скрывая смущение, рассказала, что это Белег Куталион пропустил феанорингов, чтобы предотвратить войну – а в «награду» за это по указу Элу Тингола был отправлен на десять лет в изгнание. – Что же нам делать? – прозвучали возгласы. – Откуда эти последыши вообще взялись? – Нет, Элу Тингол не мог отдать такого приказа, – перешептывались другие присутствующие. А Финдуилас все поглядывала на Эйториль и гадала, что же у дориатки сейчас на уме. – Довольно о Дориате, Эйгон Таргариен именует себя королем всея людей – но, действительно, что насчет остальных эдаин. Тех, кто на нашей стороне. Что, если он обратит их против нас? – Почему? Что плохого мы им сделали? – В семье не без урода, – бесхитростно ответил Келегорм. – Мой брат не ошибся, но ваши вопросы совершенно уместны и оправданы, – признал Куруфин. – Значит, откуда они появились – мы не знаем. Единственное, что известно нам – следы этого войска и остатки его стоянок мы обнаружили посреди Нан-Дунгортеба. И, кроме того, чужаки повстречали жителей Бретиля. Вот все, что пока что известно, помимо их намерений.       Вопросы хлынули потоком. «К чему нужна армия элитных воинов-людей, когда можно положиться на бесчисленных орков?» «Сколько же этих «золоченых»? «Чего же еще мы не ведаем?» «Что, если чужаки возьмутся тренировать армии Темного Властелина?» «Что, если мы станем свидетелями новой измены эдаин, если и других людей заставят встать на сторону врага?» «Повторилась история с потерей Дортониона – и повторится снова и снова!»       Небрежным движением откинув в сторону плащ, Келегорм продемонстрировал клинок. И хотя Финдуилас не особо разбиралась в мечах, этот явно был из Нарготронда. Она уже видела такое же клеймо изготовителя на другом оружии. Лучи света играли на золотой инкрустации – на цветах и скачущих зверях. – Прежде чем вас охватил страх, узрите же! – вскричал Охотник. – Вот этот меч принадлежал воину вашего королевства. Золоченое Воинство забрало его как трофей, но мы отбили его, когда я разгромил их в бою. Ародфейр, воевода моего брата, повел в бой свой отряд «Покорителей» и освободил многих из числа тех, кого враг держал в цепях в своих стойбищах. Да, наш враг силен. Наш враг решителен. Но нам он по силам. – Постойте! – раздался чей-то голос, напряженный и торопливый. Вверх по лестнице, не обращая внимания на копья престольной стражи, взбежал мужчина. То был Аворн, один из многочисленной городской знати. –Я знаю этот меч, он принадлежал моему сыну. А в город он не вернулся… Скажите же…что с ним?       Келегорм велел пропустить его поближе. – Твой сын пал смертью храбрых, и пал он не напрасно, – тихо, почти деликатно произнес феаноринг, – он погиб, защищая дом и семью. Мне знакомо чувство такой утраты, ведь я испытал её, когда мой отец погиб в битве против Врага. В этом мы схожи, нарготрондец.       Было видно, какая борьба кипит в душе вельможи – он едва держался на ногах после жуткого известия. – Я отомстил за твоего сына, – молвил Келегорм, вложив меч в ножны и протянул Аворну, – мы воздали за всех сынов и дочерей Нарготронда, которые пали жертвой коварства Золоченого Воинства       Аворн сделал шаг назад и склонился в почтительном поклоне. Финдуилас все пыталась представить, с каким усилием он держит себя в руках.. – Мне нечему радоваться, князь, но я благодарен за то, что Вы сделали.       Скорбящий отец взял клинок и прижал его к себе так крепко, как если бы обнимал своего выжившего сына. – Достойный поступок! Настоящий герой! – выкрикивали из толпы в знак одобрения. – Дань братству, ибо достойному мужу надлежит защищать семью и родичей от опасностей, оберегать их от бесчестья и позора, – ответил Келегорм, провоцируя очередной всплеск одобрения. – Вы тепло и радушно приняли меня, и за это я клянусь, что, пока я жив, мои копье и лук будут стоять на страже вашей родины. – Как и я, как и вся наша дружина, – добавил Куруфин.       Но никакие овации не могли скрыть новых прозвучавших сомнений – Но что будет дальше? – Могуч ты, князь Келегорм, но даже тебе в одиночку не изменить хода войны! – Спрашиваете, что дальше? – продолжал Тьелькормо, – а дальше ждет выбор между поражением и победой. Я был наслышан об укреплениях на равнинах Нарготронда, о его военных поселениях. Но что же я увидел по пути сюда? Да почти ничего! Укрепления обветшали, дозорные холмы и перевалы едва охранялись. Даже вокруг Тол-Сириона на осадников махнули рукой – они там, знай себе, жировали от лени. Нет, к этой войне вы не готовы.       По-разному восприняли участники собрания этот упрек. Хотя некоторые, очевидно, были согласны, других это задело, а несколько вельмож открыто высказали свое возмущение. – Ты, князь, не имеешь права обвинять нас в беспечности и неготовности к войне, тем паче, оскорблять, – разразился тирадой Фейрор-болотник, – воины Дортониона обороняли северные уделы ценою своих жизней. Мы проливали нашу кровь не меньше жителей востока. – Да! – громко выкрикнул кто-то снизу. Улыбка промелькнула по лицу Гуиллина. – Любезный друг, мой брат вовсе не хотел кого-то оскорбить, – оправдывал брата Куруфин, – тем более. преуменьшить жертвы, на которые пошел Нарготронд. Все, что он хочет сказать, это то, что ранее были допущены просчеты.       Самого Келегорма, казалось, мало заботили слова Фейрора. – Дортонион потерян. Знамена Золоченого Воинства реют над Тол-Сирионом. Эта война будет вестись прямо здесь, а не на ваших старых границах. – Если бы мы только послушались князей Ангрода и Аэгнора, то не оказались бы в таком затруднении, как сейчас, – вздохнул Даммор, глава кузнечной гильдии. Хватало тех, кто поддержал его возглас.       Финдуилас смутно помнила тот разговор, ведь тогда она была намного моложе. Ее дед вместе с младшим братом приехали в Нарготронд вместе с военачальниками из Барад-Эйтеля, сопровождали они самого Верховного Короля. Приехали, чтобы Нарготронд созывал знамена и присоединился к армии Финголфина в штурме Ангбандских врат. Дед и Аэгнор яро выступали в пользу такого шага. Утверждали, что лучшего шанса уже не будет. Что Моргот, если оставить его в покое, сметет раскинувшиеся у его стен осадный лагерь. Король был более скептичен – как и ее отец, обращавший внимание на нежелание восточников участвовать в затее. Поддержал его и Гуиллин, утверждавший, будто не по силам нолдор победить падшего Владыку Сил Арды, тем более, в его собственном царстве. Что негоже новому Верховному Королю предъявлять требования к правителям нолдор, как это делал Феанор. В конце концов все провалилось – и дед снова вернулся к себе на пограничье с пустыми руками. Хилтум не мог обойтись одними своими войсками и не собирался выступать в одиночку, так что бесплодная осада продолжалась.       По правде сказать, с тех самых пор и до сегодняшнего дня принцесса о том случае не думала . – То предложение идти на штурм стен Ангбанда? – изрек Келегорм, – помню, я тоже за это выступал. Мои братья думали по-другому. Они размякли: легкость победы подточила их решимость похлеще любого врага. Они бледнели при мысли о предстоящих потерях. Слепо сеяли собственной нерешительностью семена нашего дальнейшего поражения.       Куруфин, казалось, был подавлен речами брата. – Все мы наделали ошибок, – признал он, – но что же нам делать теперь? Какой урок надлежит из них извлечь? – Чтобы выжить, Нарготронду надлежит проснуться, – заявил Охотник, – стряхнуть оцепенение и найти в себе новые силы. Для начала надо заново укрепить свои владения. Восстановить срытые вами укрепления. Разместить гарнизоны в ранее оставленных. Гарнизон Тол-Сириона ввели в заблуждение, это и позволило изменникам-эдаин его захватить. И это не должно повториться. Надо смотреть во все глаза и заглядывать в каждый угол. Надлежит как можно быстрее узнавать о любом враге, который только посмел перешагнуть ваши границы.       Искусник поворотился к членам гильдии кузнецов. – Ваш город славен множеством своих плавилен и кузен, мастерством своих ремесленников. Так разожгите же пламя войны, пусть ударят молоты по наковальням. Пусть не найдется такого дня, когда б не ковались новое оружие и доспехи – ибо они еще пригодятся. Мобилизуйте новые силы, чтобы возместить потери – двукратно, троекратно, пятикратно заместить.       Снова поднялся ропот, ибо где же в городе было сыскать столько желающих и умеющих сражаться. Финдуилас тоже так думала. – Коль на кону защита родных домов, то не может быть сидящих сложа руки – оборвал Келегорм, – призовите всех, кто может сослужит. Не воинов, так слуг, рабочих и носильщиков для собираемых дружин. Пусть ты не можешь орудовать копьем – зато сумеешь таскать припасы, возводить постройки, готовить еду и мастерить оружие для тех, кому придется сражаться. А если есть такой, кто не хочет – так пусть заплатит в казну выкуп, достаточный, чтобы накормить, одеть и снарядить встающего ему на замену. Стоит увеличить размер королевской десятины с земледельцев и скотоводов, дабы они могли прокормить новые дружины и заполнить амбары на случай осады – это ради общего блага. Наконец, везде найдутся те, кто нарушил законы королевства – так, вместо того, чтобы их покарать, предоставьте им возможность заслужить прощение в бою.       В речи этой, казалось, было мало толку – она не заглушила шум и крики, но все больше горожан высказывало одобрения предложениям феаноринга. «Меры очень жесткие, но в нашей ситуации неплохие», подумала Финдуилас – она была наслышана о подобном на северных границах, просто никогда не ожидала, что до такого дойдет здесь, в столице. – Минуту внимания, о, славный князь, – возразил ему Сирионнен, – мудры твои советы, но всему, о чем ты толкуешь, требуется время, чтобы принести плоды. Месяцы, быть может, и годы. Оно у нас есть, это время? Как и где нам его найти?       Скрестив руки на груди, Келегорм смерил глазами Связующего Пути Королевства. – Ваши уделы обширны – так разменяйте территорию на выигрыш времени. Если позиция слишком открыта для врагов, то оставьте ее. Заберите оттуда все, что сможете вынести и отступайте туда, где можно надежно обороняться.       Вельможа смертельно побледнел – едва ли Финдуилас могла осудить его за подобную реакцию. Он хотел, было, что-то сказать, но феаноринг прервал его, не оставив ни малейшего шанса высказаться. – Я еще не закончил. Ваши урожаи в этом случае могут пойти захватчику на прокорм. Ваши брошенные дома – сослужить ем кровом. Так пусть они подавятся пеплом и ютятся на руинах. Готовьтесь разрушать свои имения, прежде чем сдать их врагу. Оставляйте за собой только выжженную землю.       Финдуилас попыталась представить себе эту картину. Вспомнила свой дом, свои покои, все, что принадлежало ей и ее матери. Смогла бы она заставить себя предать это огню, если бы кто-то того потребовал? Даже если бы это было «мудро»? Она не знала. А, коли не знала, как поступит сама, то как можно было судить о сотнях и тысячах других хозяйств? «Как мы вообще смеем требовать от подданных подобной жертвы, если сами на нее не отваживаемся?» Оглянувшись по сторонам, она убедилась, что далеко не единственная, кого обеспокоили слова Келегорма. Кто-то требовал объяснений, кто-то криком выражал несогласие. – Мы не можем бросить наши земли и наших подданных. Вы бы сами так поступили? – Да, нам пришлось, и именно так мы поступили, – признал Охотник, – неужели жители Нарготронда ценят земли и имущество выше собственных свобод и жизней? Со времен Дагор-Аглареб многое изменилось.       Кого-то пристыдил этот упрек, но нашлись те, кого это разъярило еще больше.       Финдуилас обратила взор на Гвиндора, пытаясь понять, о чем же он думает. Удивительно, но он не оказался из числа тех, кто осаждал Келегорма с вопросами. Судя по выражению лица, он, как никто другой, казался недоволен происходящим. – Князь Келегорм имеет полное право утверждать подобное, – наконец, возвысил он свой голос. – Говори же, Гвиндор, сын Гуиллина. Несомненны твои заслуги на поле брани, а мудростью своей на совете превосходишь ты всех своих сверстников. Никто из нолдор не посмеет ни осмеять, ни опровергнуть твоих суждений, – польстил ему Куруфин.       Поклонившись, Гвиндор начал речь. – Если не хотите слушать гостя, так, прошу, послушайте же меня. На войне невозможно сражаться без потерь – можно только попытаться их уменьшить. Больше четырех веков наша защита зиждилась на четырех мощных укреплениях – осадном лагере вокруг Ангбанда, нагорье Дортонион, крепости наших друзей и родичей в Барад-Эйтеле и цитадели Тол-Сириона. И даже если враги преодолевали первое, им уже нельзя было прорваться мимо трех крепостей, сообща державших единую оборонительную линию. Но теперь все изменилось. Изменились наши враги – а, значит, должны поменяться и наши способы вести с ними войну. С потерей Дортониона и Тол-Сириона мы уже не можем продолжать, как раньше.       Прежде принцессе не доводилось слышать, как Гвиндор отстаивает свое мнение на публике. И неоспоримая уверенность его голоса произвела на нее впечатление, настолько теперь его тон отличался от недавнего их тяжелого разговора. – Я хочу вернуться на поле боя как можно скорее, дабы защищать наш народ, – продолжал он, – и для того, чтобы это случилось, мы должны сделать выбор быстро, чтобы потом не оплакивать собственное бездействие.       Слова молодого воеводы заставили смолкнуть последние оставшиеся возражения против феанорингов.       Келегорм повернулся лицом к Гвиндору. Финдуилас с ее места было не видно выражений их лиц – зато она хорошо видела, как поменялась поза Гуиллина, какая тень промелькнула в его взоре. – Достойная речь, сын мой! – изрек советник короля, – Есть ли что добавить князю Келегорму?       Вспоминая его прошлые слова, принцесса все не могла взять в толк, почему сейчас Гуиллин не выступает против сыновей Феанора, особенно на фоне других, открыто высказавших свое мнение о них. Она уже достаточно видела, как вельможа привлекает прочих на свою сторону. «Боится? Или просто разглядел нечто, что остальные упустили из виду?» – Да, мой брат еще не закончил, – покосился на нарготрондца Куруфин. Келегорм сжал зубы, потом, прищурившись, заговорил вновь. – Я говорил о формировании новых частей. Но, знаете, можно собрать войско, десятки тысяч числом, – а на выходе все равно получить сброд вместо армии. Вам нужны умелые предводители дружин. Закаленные воины, не понаслышке знающие, что такое война. – Больше скажу, – вторил Куруфин, – слова моего брата и ваших товарищей, упоминание совершенных нами в прошлом ошибок окончательно убедили меня. Если бы мы были единодушны, если бы только преследовали одну цель, то половину наших сегодняшних бед удалось бы предотвратить. А потому скажу, что нам, в свою очередь, понадобится тот, кто будет отдавать приказы этим воинам. Главнокомандующий, отвечающий только перед королем, обладающий неограниченными – и непререкаемыми – полномочиями в военных вопросах.       Предложение Искусника оказалось неожиданным и вызвало любопытство собравшихся. – Почему не сам король? – сыпались вопросы. –Почему он не может лично командовать войском, как встарь?       Некоторые повернулись к Финроду в ожидании ответа, но он хранил молчание. К удивлению Финдуилас дать ответ снова взялся Гуиллин. – Друзья мои, позвольте поделиться наблюдением. У каждого из нас есть свой долг. А долг короля – править. В прошлом году нам бы пришлось оплакивать его потерю, наравне с гибелью князей Дортониона, – если бы не расселенное по его дальновидной мудрости в Ладросе племя Бора. Да только повороты судьбы непредсказуемы, и никто не в силах предусмотреть всех исходов. Как можем мы предугадать опасность завтрашних фронтов до того, как они пролегли? Предвидеть жестокость судьбы? Если наш повелитель падет в бою, то дело всей его жизни останется незаконченным, а Нарготронд будет обезглавлен!       Финдуилас едва не вздрогнула от этих слов.       Гуиллин повернулся к королю, почтительно склонив голову. – Таким образом, я вынужден согласиться с предложением князя Куруфина и покорнейше прошу избрать из числа наших подданных верховного главнокомандующего армиями королевства, дабы вести прославленных воевод в битву по примеру князей Ангрода и Аэгнора. Молю вас прислушаться к моему совету и клянусь в своей вечной признательности, если вы соизволите его принять – Ну, раз мы достигли согласия, то следует задуматься, – ухмыльнулся Куруфин.       Теперь все взоры в чертоге были устремлены на самых прославленных воинов – вне всякого сомнения гадавших, кто же из них удостоится такой чести.       Некоторые присутствующие озвучили предпочтение вслух. – Выбери княжича Гвиндора! Доблестного сына Нарготронда! Выбери же его, о, мудрый государь!       Но Келегорм не обратил на них ни малейшего внимания; обойдя брата, он снова вышел вперед, чтобы обратиться к толпе. – Народ Нарготронда! Для вас я приберег последних несколько слов, если только вам угодно спокойно меня выслушать. Сегодня я уже говорил об угрозе, превосходящей любую, с которой мы сталкивались прежде. О новых грядущих опасностях, что точат свои клинки. Воистину, настают темные времена. Но я тронут тем, как вы приняли меня и мою дружину, как прислушивались к моим речам, пусть даже они пришлись вам не по душе. И потому скажу вам вот что. Четыре века тому назад, когда Нарготронд и восточные уделы сражались заодно, мы нанесли Врагу невиданное доселе поражение. Кого, по-вашему, я нынче вижу перед собой? Тех самых триумфаторов Дагор-Аглареб и их потомков. Скажите же, отцы семейств Нарготронда, жива ли в вас прежняя доблесть? Ответьте мне и вы, сыны и дочери нолдор, хотите ли вы прирубить славы своих предков? Встать с ними вровень? – Да! Слушайте же его! Прислушайтесь к нему! – решительно вставала на сторону Келегорма толпа, обрастая новыми голосами в унисон растущей экспрессии оратора. – Жива доблесть, – восклицали отцы. – А мы сравнимся славой, – вторили им дети. – Значит, пробил час! Прочь страх и промедление! Не думайте о трудностях, отбросьте беззаботность и негу праздных дней. Забудем же и о наших былых ссорах. Объединим же силы и наточим клинки. Припомним же весь урон, что нанесли нашему народу враги, ту участь, которую уготовил нам Моргот и его прислужники! Запомните, и никогда не забывайте, что мы – нолдор. Пусть другие поют себе песни, это о наших деяниях они поют и наши свершения восхваляют! Вместе мы преодолеем любое испытание, что выпадет на нашу долю. И придет час, когда все наши враги падут, а раны будут отмщены. Но, пока он не настал, только железом и кровью устоят нолдор. Ныне наступает величайшая битва в невиданной прежде войне. Победа в ней будет за нами!       После его слов на мгновение в чертоге воцарилась тишина – тишина, разразившаяся шквалом оваций, заглушившим все прежнее ликование. – Веди нас, Турко! Веди нас, Турко! Дай нам только приказ! – заполнял пещеру рёв толпы. Ухмылялся Куруфин, помрачнел взор Гуиллина, а сверху взирал на происходящее Финрод.       Финдуилас оглядывалась вокруг: куда бы ни падал ее взор, эльфы, вскинув руки, скандировали, как один: – За Нарготронд! За короля! За наш народ – все на защиту родины!       Война в конце концов пришла в столицу.